Опаленные
Владарг Дельсат
Опаленные
Пролог
Александр Александрович Березкин родился в шестьдесят восьмом году двадцатого века, в семье очень особенного военного. Он жил в большой стране, которую жаждал защищать, потому учил языки, занимался спортом и мечтал о десанте, но, возможно, волею отца – а может быть, молодого человека заметили и так, – ему сделали предложение, от которого Саша отказаться просто не захотел. Так началась его карьера. Служба на границе, потом – Высшая школы КГБ СССР; ориентированность юноши на германскую группу языков также сыграла свою роль и в выборе факультета. Спорт он, конечно, не забрасывал.
Бывая на практике в очень разных странах, курсант Березкин изучал, как живут люди, чем они дышат, побывал он и в шедших при помощи СССР к социалистическому пути развития странах. Где-то даже пришлось побегать с автоматом, но это было скорее приключение, чем что-то серьезное. Для других-то да, но вот Саша всерьез все поначалу не воспринимал, только когда… Впрочем, об этом можно рассказать и попозже.
Закончив Высшую школу, молодой лейтенант попал в распоряжение третьего отдела Первого главного управления, оказавшись в службе А, где и остался на всю жизнь. Даже когда управление переименовали, а страна исчезла, будто не было ее. Были друзья и коллеги, которые стрелялись, уходили, а офицер тянул свою лямку уже во внешней разведке ставшей намного меньше, но все еще остававшейся Родиной страны.
Работалось зачастую сложно, ибо ситуация «слива» коллег была далеко не единичной, да и предательство целого генерала ударило что по службе, что по восприятию мира. Иногда уже капитану приходилось самому ехать в определенные страны, на которых и специализировался отдел. Это было непросто, зачастую – на грани фола, но все проходило обычно хорошо. Дома его ждала жена и дочка Аленушка, которая и была смыслом жизни офицера.
Когда дочка заболела, на офицера обрушился весь мир. Острый лейкоз уничтожил Аленушку буквально за пару недель, никто ничего и сделать не успел. Жена его любимая этого не перенесла – скончалась от инсульта на следующий после похорон день, а сам Березкин…
– Стреляться надумал? – поинтересовался у офицера друг.
– А что сделаешь теперь? – ответил ему Березкин.
– Есть один вариант, – Василий всегда считал, что стреляться – последнее дело, и предложил другу участие в эксперименте.
– Артефакт в виде пластины неизвестного материала, предположительно металла, был обнаружен… – вводную часть Александр пропустил мимо ушей.
Пластину нашли на глубине при раскопках какого-то древнего славянского городища. Те письмена, которые сумели расшифровать, говорили о возможности послать дух и суть человека для исправления чего-то, во что Березкин не вникал. Ему было все равно, поэтому офицер и согласился.
Подготовка длилась несколько недель, а сам эксперимент прошел для него совершенно незаметно. Старик в белых одеждах, которого будто не видел никто из персонала секретной лаборатории, подошел к Березкину, вгляделся в его глаза и покачал головой.
– Ты отправишься туда, где нужен именно ты, – произнес старик. – Поступай по совести!
В этот момент повернули рубильник, и все исчезло. А в следующий момент Березкин ощутил себя молодым сотрудником НКВД. На дворе стоял пятидесятый год, жив был товарищ Сталин, хотя в отношении этого работали уже те, кого ставший просто Сашей Березкин знал. Историю родной конторы он помнил даже слишком хорошо.
Получив шанс все исправить, он принялся исправлять то, в чем преуспел. Поначалу-то его слушать не хотели, но потом как-то оно само получилось. Упертые умерли, сомневающиеся испугались, а товарищ Сталин… Получилось, как в книжках бывало, которые, кстати, очень любил в первой своей жизни Березкин.
Что же, теперь у него было все для того, чтобы сохранить свою страну.
Отчего-то годы не трогали его, хотя «Странник», как его называли, совершенно об этом не задумывался – надо было работу работать и внутренних врагов дезинфицировать методом намазывания лба зеленкой. Чтобы пуля не занесла инфекцию, как любил шутить Александр.
Став тем самым человеком, что сохранил Союз, Березкин все чаще задумывался о семье. Но все некогда было, а затем к нему пришел тот самый старик в белых одеждах.
– Ну что же, воин, получил ты чего хотел? – поинтересовался старик.
– Получил, отче, – уверенно кивнул Березкин. – И что теперь?
– А теперь пришла пора тебе обрести семью, – улыбнулся волхв, как себя назвал старик.
– Я же старый! – возмутился Александр, но старик покачал головой.
Так и обрел семью офицер, стоящий на службе государства… Вот только почему старик решил ему помочь, не понимал.
***
Руан демиургом был молодым, поэтому понимал, что ошибки возможны, но вот эта гроздь миров среди разросшейся вселенной Таурис его беспокоила. Совсем маленькая, она фонила болью, грозя стать инфернальной, а инфернальные миры обычно уничтожались, потому что негативно влияли на соседние.
Выхода, казалось, не было, поэтому Руан обратился к своему наставнику, получив один-единственный совет: использовать внутренние силы мира. Совет был интересен, заставлял разбираться в самой структуре, да и в происходящем. И вот молодой демиург перевернул страницу, вглядываясь в создавшуюся ситуацию.
Переселенца он увидел сразу, но его наличие было внутренним делом мира, хотя вот именно такую аватару местного бога Руан увидеть не ожидал. Впрочем, это было действительно внутреннее дело желающего выжить мира, ибо без переселенца все бы умерли. Человечество и так часто стремится к самоуничтожению – здесь для Руана сюрпризов не оказалось, а вот то, что пытались сделать с чистыми душами, было уже плохо.
Именно поэтому демиург решил вмешаться. История мира хранила понятие Воина, поэтому само вмешательство было небольшим, а вот его точка приложения…
– Чем я хуже Забавы? – ухмыльнулся демиург.
Маленькую демиуржку знали все. Все демиурги, все, как подозревал Руан, боги всех миров, по крайней мере Миров Таурис. Забава по прозвищу «Тринадцатая» очень любила шалить и не любила за это расплачиваться, а у молодого демиурга, по-видимому, у самого детство отошло в прошлое не полностью, поэтому он сделал возможным то, что хотел сделать аватар местного бога.
***
Дети пропадали всегда, этот факт не обсуждался – он просто был. Дети пропадали, их искали, чаще всего находили, но вот в данном случае все было настолько непросто, что эхо докатилось и до Березкина.
Двое полугодовалых малышей исчезли на прогулке. Дело было даже не в том, что это дети посольских сотрудников. Во-первых, это были советские дети, а во-вторых… Охрана и родители оказались усыплены неизвестным веществом, потому поиск вели очень серьезно, насколько было в капиталистической стране возможно. Но любые поиски оказались тщетными. Двое детей, мальчик и девочка, исчезли безо всякого следа.
Поиски не прекращались, длясь годами, когда, казалось, никто уже не верил… И вот тут-то Березкин во второй раз в жизни увидел знакомый артефакт – пластину. Только ему самому не хотелось никуда уходить из этого мира.
И тогда ему пришла в голову мысль – попробовать поискать детей с помощью этого артефакта. Только кого послать? По идее, это должен был быть родственник детей. Каков будет результат?
– Ты можешь позвать, – откуда опять взялся волхв, Березкин не понял.
– Что значит «позвать»? – поинтересовался он у старика.
– Молодежь, – вздохнул волхв.
Что означал этот вздох, Александр понял позднее, когда у артефакта уселся дед одного из детей. Теперь Березкин видел, что произошло в оставленном им мире – повернули рубильник, и бездыханное тело осело у загоревшейся багровым светом пластины. Обернувшись на волхва, «Странник» увидел его серьезный взгляд и сведенные брови. Что-то было явно не так.
Глава первая
Серафим 2074
Я сижу в какой-то яме… Что-то изнутри возмущенно подсказывает – это «стрелковая ячейка». Передо мной река, рядом тоже кто-то есть, а в руках у меня какое-то оружие. Я точно знаю, что это оружие, но вот какое? Вдруг с противоположной стороны реки что-то начинает громко стучать… «Пулемет», – все тот же голос где-то внутри. В реке слышатся какие-то хлюпающие звуки.
– Поликарпов, на месте, Яцковский, за мной! – неожиданно раздается тихий голос рядом. Я понимаю: Поликарпов – это я, поэтому просто киваю, зачем-то вглядываясь в реку. – На провокации не поддаваться!
Не могу понять, мне ли это сказано. Две тени скользят мимо меня, и вскоре я слышу задыхающийся голос кого-то третьего. С противоположного берега «стреляют» все сильнее, внезапно что-то дергает меня за рукав, и рука начинает неметь. Что это? Что со мной?
– Тоуварисч, не стреляй! – слышу я. – Их бин дойче коммунист 1 ! Предупредить!
Подпрыгнув на своей кровати, пытаюсь отдышаться. Какой-то слишком реалистичный сон, но как он может касаться меня? Я – Фим, то есть Серафим 2074, восемнадцати циклов от роду, стажер группы управления космического корабля «Минотавр», находящегося очень далеко от Земли.
Странный сон. Я бы понял, если бы конвертер приснился.
Вчера нам показывали утилизацию брака. Закрываю глаза и словно наяву вижу. Совсем еще ребенок, девчонка циклов восьми, полулежит в железной камере, с ужасом глядя прямо на меня. Ну, мне кажется, что прямо на меня, как и всем вокруг – всему нашему курсу. Она, конечно же, знает, что сейчас будет. Девчонка, скорей всего, с нарушениями работы каких-то органов или, может быть, даже мозга. Кусаю губу до боли, но так, чтобы куратор не заметил. Жалость к браку – преступление.
Как она смотрит на нас на всех, с каким ужасом в глазах. Приходиться держать себя в руках изо всех сил. С шипением вырывается пламя из форсунок, последний крик и… все. Ощущение неправильности, ведь такого быть не должно. Ощущение, с которым ничего не поделаешь, потому что мы находимся на космическом корабле.
Когда-то очень давно люди Земли запустили к звездам корабль, на котором было несколько взрослых и довольно много детей. С тех пор мы рождаемся и умираем на «Минотавре». Лететь кораблю еще очень долго – сменится не менее трех поколений, пока звездолет дойдет до конечной точки. Мы – авангард стремящегося к звездам человечества. Это великая честь – быть представителем всей Земли.
По крайней мере, нас так учат. Интересно, а как учат самок? Хотя самки почти неразумны, их интеллект дальше десяти-двенадцатициклового возраста не развивается, так что вряд ли их учат чему-то сверх деторождения.
Мне восемнадцать циклов2, это означает, что очень скоро искусственный интеллект корабля определит мне пару. Самка, за которой надо будет ухаживать, ибо самки нашего вида – существа слабые и очень ранимые. Нас с двенадцати циклов учат правильному уходу за ними: от кормления до наказания. С восемнадцати циклов самец несет ответственность за самку и за все ее поступки, поэтому их требуется своевременно наказывать.
Начиная с восемнадцати циклов мне требуется оплодотворить самку, чтобы она дала потомство. На это нам отводится шесть циклов, не справимся – обоих будет ждать конвертер. Это потомство поведет корабль дальше, когда меня сожгут в конвертере. Мы живем около тридцати циклов, больше – только доказавшие свою чрезвычайную полезность особи, остальных же сжигают в конвертере, чтобы не тратить ресурсы на отработанный материал.
Настенный хронометр выдает предупреждающий звук, от которого я вскакиваю, чтобы уложить постель и быстро выбежать на зарядку. Мы не должны бояться ни холода, ни жары, ни боли, поэтому зарядка содержит тренировочные элементы, от которых в детстве я только орал, как и все дети, наверное, а теперь уже могу терпеть. Кто знает, с чем мы можем столкнуться на своем пути.
Сегодня особый день – десятый сегмента3 временного цикла. Значимость его в том, что завтракать нельзя, нужно оставить всю одежду в каюте и явиться в медицинский отсек уровня. На каждом уровне есть такой. Обычно врачи занимаются оплодотворенными, но раз в сегмент цикла контролируют самцов. Скорее всего, самок тоже, но до шестнадцати лет мы их видим только на практических занятиях, где нас учат ухаживать, оплодотворять и наказывать.
Сегодня отбраковка. Всех самцов уровня осмотрят, кому-то будет грозить наказание, а кому-то и конвертер. Я спокойно отношусь к этому, привык уже, хотя жить, конечно, хочется. Но меня не спросят, и я к этому притерпелся. Все, я думаю, привыкли, да и если бы нет… Мы находимся в космосе, за много тысяч километров от Земли, и выбор у нас простой – или подчиняйся, или… Второго «или», как и шлюза, у нас нет. Он, может, и есть, но точно не для нас, поэтому все, шагнувшие в шлюз, внезапно оказываются в конвертере.
Вот и зарядке конец, теперь нужно принять душ из восстановленной воды, раздеться и идти. Говорят, самки не любят ходить голыми, а у самцов это заложено природой. Вот, кстати, интересно – мой сегодняшний сон. В нем я узнавал и реку, и траву, и много чего сверх того, но как я мог это сделать, если живой природы не видел никогда?
Все-таки двигаюсь я после сегодняшней зарядки не очень хорошо. Болевая стимуляция, конечно, уступала наказанию, но впервые за многие годы захотелось заорать от боли. Наверное, куратор не в духе, или же я лично его чем-то прогневил. Не дай звезды! Куратор может отыграться так, что я полсегмента ползать буду.
В душе надо экономить воду, но мыться тщательно, ибо камеры наблюдения стоят везде, и, если нарушить хоть одно из пяти десятков строгих правил, – пожалею, что не попал в конвертер по малолетству. И до болевого шока может дойти, были уже примеры. Но самое неприятное, что наказание в таком случае публичное. А при публичных нельзя давать волю эмоциям – затравят.
Иду на отбраковку, встречаю в коридоре Лье. Не помню его полного имени, честно говоря. Положа руку на сердце, могу сказать, что он неприятный тип, – скользкий такой… Глазки эти бегающие, как будто задумал чего-то нехорошее. Надо держаться от него подальше.
Коридоры у нас светлые, широкие, но, к сожалению, иллюминаторов они не имеют, потому что находятся внутри корабля. Иллюминаторы только на обзорке, но туда попасть – привилегия, мне еще не удавалось. Даже и не знаю, что нужно сделать, чтобы попасть на экскурсию. Известно только одно: эти экскурсии есть.
Отбраковка… Как она проходит, точно никто не знает. За полукруглой откатывающейся в сторону дверью – белое помещение, лежанка, какие-то приборы. Какие именно, нам знать не положено, вот если смогу стать врачом или лекарем, тогда узнаю, наверное, а пока…
Дальше все зависит от решения Диониса – так зовется искусственный интеллект корабля «Минотавр» – он может назначить стимуляцию для выяснения глубинных пороков, а может и сразу перейти к обследованию. Причем заранее неизвестно, что будет – стимуляция или осмотр. Подготовиться невозможно.
– Ложитесь, стажер, – показывает мне на лежанку врач уровня.
Он всегда спокоен и вежлив, как интерфейс Диониса. Правда, сам не здоровается и не позволяет здороваться мне. В общем-то, понятно почему. Если я отсюда прямо в конвертер, о каком здоровье можно говорить?
Я ложусь на холодную поверхность, старательно держа себя в руках, хотя, конечно, страшно. Даже слишком страшно, честно говоря. Но в этот момент что-то звонко щелкает, резко гася свет.
Виктория 5013
Сегодня мне исполняется восемнадцать циклов. Я самка вида хомо, рожденная на космическом корабле «Минотавр». Моя основная задача – родить ребенка, который продолжит путешествие. Я хорошо учусь, полностью здорова и умею все, что должна уметь самка нашего вида.
Мое предназначение – делать самца довольным и рожать детей. Я должна быть собранной, чистоплотной и даже не думать возражать моему господину. Поэтому утро начинается с гимнастики. Нас тренируют, учат правильной растяжке и гибкости, контролируя положение рук и ног, а затем следует утренняя стимуляция. Если я не успею нарушить хоть одно из правил, то стимуляция будет в моей каюте, а иначе – в общем зале.
Лучше всего, когда в каюте, потому что наказующий – самец, а с господином всегда можно договориться. Почти с каждым можно, заменив боль чем-нибудь другим. Только один недоговороспособный, ему нравятся визжащие от боли самки, главное, ему не попасться.
Сегодня я узнаю имя своего господина до конца жизни. Интересно, с ним можно будет договориться? Несмотря на то, что стимуляция приучает к боли, напоминая о себе затем долгое время, но мне становится страшно, когда она начинается, – с первого жгучего удара. Несмотря на привычку, страшно каждый раз.
У меня есть большая тайна, но ее я не открою никому, потому что не хочу оказаться в конвертере. Я не считаю самцов пупом земли, не хочу быть молчаливой игрушкой, не хочу, чтобы он относился ко мне, как к домашнему животному. Но это от меня не зависит.
Странно, почему сегодня нет стимуляции?
– Сегодня номера с седьмого по шестнадцатый не проходят стимуляцию, – объявляет куратор. – Вам надлежит явиться в Комнату Выбора.
У меня тринадцатый номер… Нас так зовут – номерами. О том, что кроме номера есть имя, мы узнаем в пятнадцать. А до тех пор только номер, и никак иначе. Имя у нас для общения с господином, хотя он может это имя изменить как ему будет угодно.
– Там будет наш господин? – это, слава звездам, не я сказала. Седьмая не утерпела.
Я обреченно закрываю глаза, чтобы не видеть того, что сейчас произойдет. Не могу смотреть на то, как бьют, просто совсем не могу. Седьмая уже и сама все поняла, но поздно, и отчаянный девичий визг бьет меня по нервам, заставляя сжиматься. Стимуляция – это когда профилактика, а когда нет, то «наказание», хотя разницы между ними никакой, только названия разные.
Кого и за что могут… простимулировать, чаще всего неизвестно. Бывает так, особенно у тех, кто не достиг двенадцати циклов, что и наказующий не знает, за что, но Дионис все видит, от него не спрячешься.
Судя по объявлению, Выбор будет вместо завтрака, что, конечно же, очень грустно. Возможно, это из-за ритуала представления господину, в ходе которого он должен накормить меня собой, фиксируя тем самым факт моей принадлежности ему. В этом нет ничего странного или необычного, я так с наказующим десятки раз договаривалась, но иногда может стошнить, когда вкус непривычный.
Для процедуры выбора существует специальная одежда, которую я сейчас надену. Теперь понятно, почему стимуляции не было, – наверное, мой господин захочет меня простимулировать, чтобы послушать, как я кричу. Интересно, ему нравится, когда кричат, или нет?
Впрочем, мысли прочь, мне нужно идти. Интересно, каким он будет, мой самец?
На мне надет облегающий комбинезон, подчеркивающий все изгибы моего тела. Кроме того, внутри него очень много различных датчиков, чтобы Дионису было комфортнее оценивать мое состояние. Из Комнаты Выбора есть только два выхода – или в каюту господина, или в конвертер. Третьего просто не может быть, поэтому мне надо успокоиться и ничем не выдать своего страха.
Дверь откатывается в стену, я вхожу в темное, расцвеченное зелеными огоньками помещение. Здесь мне нужно замереть и слушать команды Диониса.
Как происходит Выбор, я знаю только теоретически. Об этом рассказывают, но никакой другой информации обычно не дают. Наш искусственный интеллект подбирает пары по психологической совместимости, что-то еще связано с генетикой и отсутствием общих предков. Если же для меня не найдется пары, то… Даже думать об этом не хочу, чтобы не увидеть будто наяву железную камеру конвертера.
Я стою в ожидании решения своей судьбы. Спустя минуту или две звучит зуммер и загорается свет. Напротив себя я обнаруживаю самку в золотом ошейнике. Она одета в серый комбинезон, показывающий принадлежность к персоналу обеспечения работы Диониса.
– Поздравляю вас, – произносит самка. – Вы назначены парой к самцу 2074, третий уровень.
– Благодарю, – я низко уважительно склоняюсь перед ней, принимая ошейник и листок прозрачного пластика с назначением.
Не удерживаюсь, разглядываю ошейник. Надевать его нельзя, потому что это знак принадлежности. Его наденет мне мой господин, самец 2074, с которым я останусь до конца моей жизни. Ошейник серый с серебряными вставками, что означает лояльного самца. То есть 2074 не нарушает законы, что уже хорошо. Есть шанс, что будет не очень сильно стимулировать.
Бывают самцы, которые могут делать очень странные вещи, хотя мне теперь уже все равно, наверное. Выйдя из Комнаты Выбора, я иду по коридору до лестницы на третий уровень. Почему-то хочется идти медленнее, оттягивая момент обретения господина, но нельзя – даже за временем подхода следят, а самцов лучше не провоцировать. Ведь они управляют всем нашим миром.
Вот наконец и дверь. Самая обыкновенная дверь, за которой меня ждет судьба. Какой она будет? Может ли господин оказаться… добрым, как в сказке, которую мне рассказала мама? Странно, я маму не видела тринадцать циклов, а сказку помню…
Шагнув вперед, я замираю на мгновение, но быстро прихожу в себя. Теперь нужно все сделать четко, потому что иначе будет очень больно. Поэтому я одним движением сбрасываю комбинезон, опускаясь затем на колени, протянув вперед ошейник. Страшно до дрожи, хочется закрыть глаза – но нельзя, просто нельзя.
Мой самец встает со стула и делает мучительно долгий шаг ко мне, заставляя сердце биться, кажется, под самым горлом. Отчего-то очень хочется убежать и не ждать возможного удара. Звезды, будьте милосердны!
Глава вторая
Серафим 2074
Взрывы встали стеной. Я смотрю во что-то… «панорама» – слово пришло откуда-то из глубины сознания. Нужно попасть в самолеты с крестами, «бомбящие» большой белый корабль. Очень нужно попасть, я понимаю это всем сердцем, будто становясь продолжением своего взгляда… А над белым судном с большими красными крестами заходит в пикирование очередной завывающий сиреной «лаптежник». Откуда приходят все эти слова, я не знаю, зато знаю, что там, на судне, оказавшемся под бомбами «гитлеровских нелюдей», дети. Это очень страшно – знать, что сейчас гибнут дети, в том числе и из-за меня, из-за того, что я никак не могу попасть. Когда судно как-то нехотя перевернулось, мне захотелось закричать, просто завыть от отчаяния, но я просто замер… плыли по воде белые панамки…
Вскинувшись, я едва подавляю крик, все еще находясь в этом страшном, просто жутком сне. Белые панамки на воде, и каждая – детская жизнь. Что со мной? Почему мне снится это? Откуда оно вообще?
Едва взяв себя в руки, я вспоминаю – сегодня день Выбора, а я лег подремать на несколько минут, что не просто позволено, но еще и рекомендовано. Сегодня ко мне придет моя самка. Ощущать себя полноправным хозяином кого-то… Мне противно, честно говоря. Может быть, это сны так повлияли, может, по другой причине, но я не хочу быть именно хозяином. Кто меня спрашивает…
Проснулся я, кстати, вовремя. Ожил экран, стоящий на столе, на нем Дионис выводит параметры моей самки. Рост, вес, показатели пластичности, переносимости боли, рекомендации по воспитанию. Слава звездам, это действительно только рекомендации, потому что теперь только мое личное дело, что будет с самкой. Она должна дать потомство – это обязательно, а все остальное – никого не волнует.
Пересаживаюсь на стул, чтобы внимательнее рассмотреть параметры, при этом раздумываю о приснившемся. Что это за «гитлеровские нелюди»? Что там за самолеты и откуда я знаю все эти названия? Но что-то сон во мне явно изменил – хочется уничтожить тех, кто убивает детей. Как… как ту бракованную в конвертере?
Открывается дверь, в нее входит кто-то незнакомый. А! Это самка дошла до моей каюты. Она сбрасывает одежду и опускается на колени, протягивая мне ошейник. Ошейник – символ принадлежности, самку с чужим ошейником никто не тронет. Поднявшись со стула, рассматриваю ее: светлые волосы, глаз пока не вижу, круглое лицо, совсем детское, сложена правильно. Хрупковата, конечно, но это и нормально – самка же.
Она меня, кажется, боится. Вся сжалась, наверное, думает, что буду ее бить, но я не хочу. Я же не зверь. Подхожу поближе, осторожно, стараясь не напугать, беру из руки ошейник, наклоняюсь застегнуть его. Внимательно слежу, чтобы не передавить, потому что делать ей больно совсем не хочу. С экрана звучит звонок. От меня реакции не требуется – это просто подтверждение пары. С данного момента Виктория, так ее зовут, – моя собственность.
С колен не встает, почему? Тянется ко мне руками, и тут я понимаю: ритуал не завершен. По правилам, я должен «накормить ее собой», так поэтично называются оральные ласки, точнее, их результат. При первом контакте самка показывает свое умение, демонстрируя, чему ее обучили. Надо ей помочь.