Вкус невинности

7

День был жаркий и душный. Крыша ресторана “Приют рыбака”, сделанная из белого железа, сверкала на солнце. Собственно, это был даже не ресторан, а маленький уютный кабачок, стилизованный под белый деревенский домик, кокетливый и свежевыбеленный. Совсем рядом сияла излучина Сены. По реке то и дело проплывали паромы и маленькие прогулочные пароходы, полные нарядных веселых людей и влюбленных парочек, украшенные пестрыми бумажными флажками. На берегу оркестр из пяти человек наигрывал фривольные модные песенки и легкие арии; тут же отплясывали пары – служанки, гризетки, рыбаки, рабочие. Весь Париж в воскресенье растекался по предместьям; здесь, неподалеку от моста Нейи, собирались люди с невысокими доходами и преимущественно не слишком воспитанные – все те, кто составлял самый нижний слой буржуазии.

–– Это Россини, – произнесла Адель, прислушиваясь к веселой мелодии. Потом обернулась к Эдуарду: – Не правда ли?

–– Вы ходите в оперу?

–– Нет, мама не любит там бывать. Но я учусь музыке, и мой учитель давал мне партитуру.

–– Ваш учитель молод? – прервал ее Эдуард.

–– Нет, не очень…Но он мне нравится. Он добр.

Граф поневоле поймал себя на мысли, что ревнует. Легко-легко и, конечно же, беспричинно. Просто было почему-то досадно слышать, что ей кто-то нравится – будь то даже не очень молодой учитель музыки.

Она внимательно смотрела на него. Он взял ее за руку:

–– Дорогая Адель, я, кажется, начинаю жадничать.

–– Жадничать? Чем же?

–– Вами, мадемуазель. Вами.

Она засмеялась, счастливая оттого, что слышит это. Ее переполняли впечатления. Сначала этот паровоз, пыхтящий жаром, с вырывающимися клубами пара, словно видение из самого ада. Она не испугалась, конечно, но посмотреть на такое стоило. Потом они пешком шли к Сене. Было одиннадцать утра – час завтрака. Словно угадывая ее мысли, граф спросил:

–– Что, если мы подкрепимся немного перед прогулкой?

Она всплеснула руками:

–– Ах, я действительно страшно голодна!

–– Правда? И чего же вы хотите?

–– Земляники со сливками! Кофе! Пирожных! И еще чего-нибудь, что только у них есть вкусного.

Слегка коснувшись рукой ее талии, Эдуард повел ее в “Приют рыбака”. Честно говоря, он был рад увести Адель от толпы – уж слишком на нее таращились. Одета она была, правда, очень просто, как раз для загородной прогулки – легкое платье из белого муслина, полупрозрачное, открытое, светлая шляпка из рисовой соломки с маками – но одежда для Адель и не имела особого значения. Она принадлежала к тому типу женщин, которые, пройдя по улице, заставляют мужчин с первого взгляда замирать от желания. Она была гибкая, стройная, сквозь легкое платье призывно просвечивала, угадывалась упругая золотистость ее плоти. Роскошные тяжелые косы, уложенные на затылке, тоже отливали золотом. Юноши смотрели на нее, будто целовали и раздевали взглядами, и Эдуард почувствовал, как досада и ревность снова кольнули его в самое сердце.

Он заказал все, что хотела Адель, а вдобавок шербет и вино. Слуга наполнил холодным белым вином их стаканы, потом принес мороженое с черной смородиной и ликером. Адель с охотой ела, но вино вызвало у нее сомнения. Она, конечно, пробовала его, но не с утра и не так много. Не целый бокал… С другой стороны, неужели ей стоит вести себя как ребенок? Решившись, она отпила немного – вино оказалось лучше, чем она ожидала. Оно было тем более приятно, что освежало и дарило прохладу – почти ледяное в такой жаркий день.

Эдуард совсем не пил, опасаясь под влиянием вина окончательно потерять голову. Он и так был достаточно опьянен от одного присутствия Адель – ее улыбки, блеска жемчужных зубов, того, как она поправляла волосы, как колыхались ее юбки. Открытое платье позволяло взгляду проникать за корсаж и давало пищу воображению. Он на мгновение закрыл глаза: с десяток самых соблазнительных видений пронесся перед ним. Со времен юности Эдуард ни о ком так не грезил. Тряхнув головой, он попытался взять себя в руки.

–– Нравится вам здесь? – спросил он.

–– О, здесь чудесно. – Она оглянулась. – Но, правда, не совсем так, как я надеялась.

–– А на что вы надеялись?

–– Я хотела, чтобы здесь было меньше людей, вот как.

Сама того не зная, она высказала то, о чем думал и он, и этим ответом разрешила все его сомнения. Он полагал, что был достаточно терпелив, теперь ему хотелось большего, чем эти невинные прогулки и мимолетные поцелуи. У него была небольшая квартира на улице Эльдер, нанятая им нарочно для интимных свиданий – ведь приводить женщин в дом своей матери он не мог. Эдуард был уверен, что ему удастся убедить Адель прийти туда на следующей неделе.

Он мечтал об этом будущем свидании не переставая. Разве не упоительно будет не только представлять, какая Адель под платьем, но и увидеть это воочию? Он хотел обладать ею, и хотел этого безумно, хотел познать ее всю, до малейшего кусочка плоти, хотел узнать, какая она там, внутри – ведь все женщины разные, стыдлива она или бесстыдна, горяча или холодна. Он снова заставил себя думать о другом, чтобы сохранить самоконтроль.

Принесли шербет из черной смородины в тонком бисквитном “тюльпане” с алым соусом из свежей малины и каплей крепкого ликера, и Адель не скрыла своего восторга:

–– Ах ты Господи, какая прелесть!

Она даже привстала, склоняясь над блюдом, корсаж чуть отошел от груди, и на миг стала очень ясно заметна нежная линия раздела между двумя холмиками.

–– Не пейте больше, Адель. Это может вам повредить. Сегодня слишком жарко.

Она внимательно посмотрела на него:

–– Вы часто бываете в таких местах, как это?

–– Не так уж часто. Но если вам нравится, я готов бывать здесь каждое воскресенье.

Она допытывалась:

–– А где же вы обычно бываете? В каких местах?

–– В Опере, в Водевиле, в Амбигю. Или в Монтрее на скачках.

–– В Монтрее! Так, значит, этот городок называется вашим именем?

Эдуард улыбнулся.

–– Нет. Это мы стали Монтреями благодаря городку.

Адель произнесла, в замешательстве глядя на него:

–– Представляете, я вдруг подумала, что совсем не знаю вас. Вы старше меня…На сколько?

–– Полагаю, лет на двенадцать, Адель.

Мгновение она молчала, потом растерянно произнесла:

–– Так ведь это получается, что, когда вы были в пансионе, я еще даже не родилась?

–– Я не был в пансионе никогда, милая Адель. Я вообще нигде не учился.

–– Нигде?

Какую-то секунду он и сам не мог взять в толк, почему говорит с ней об этом ей. Не в его правилах было что-то рассказывать о себе. Его прошлое принадлежало только ему и его матери, и он не делился им ни с кем. Но Адель была во всем какая-то особенная. Он произнес, не слишком, впрочем, охотно:

–– Было время, когда я штудировал право в университете. Но ни в лицеях, ни в пансионах я никогда не был.

–– Кто же вас учил? Ну, читать и писать?

–– Сначала мама. А потом гувернантки.

–– Ваша мама… Какая она?

Он покачал головой.

–– Какая? Мне трудно это сказать. Я очень люблю ее.

–– Мне кажется, – прошептала она, – я тоже ее люблю.

–– Любите?

–– Да. – Адель поспешно пояснила, заливаясь румянцем: – Может быть, это глупости, я ведь даже не видела ее никогда, но, раз ее любите вы, то, значит, и я тоже…

–– Вы, стало быть, любите все, что люблю я?

–– Все. Мне хочется, чтобы вам было хорошо.

Эдуард нежно коснулся губами ее руки:

–– Ради Бога, предоставьте для начала эту роль мне, моя прелесть.

Он на миг задержал ее руку у своей щеки и почувствовал, как ее пальцы, робко освобождаясь, погладили его висок.

–– Я уже не голодна, Эдуард, – сказала она, впервые называя его по имени. – Мне хочется пойти к Сене.

Он оплатил счет и, едва касаясь рукой талии девушки, повел Адель к выходу. Официанты кланялись им на прощанье, приглашая заходить еще. У самого выхода дорогу им неожиданно преградил мужчина в светлом сюртуке, с шелковым галстуком, повязанным вокруг шеи.

–– Мадемуазель, – произнес он, приподнимая шляпу.

Адель, чуть нахмурясь, остановилась на мгновение. Она, казалось, не сразу узнала этого человека; потом лицо ее немного прояснилось и она сдержанно произнесла:

–– Доброе утро, господин Лакруа.

Он окинул ее пристальным взором, раскланялся с Эдуардом и отошел в сторону, все так же не спуская с Адель глаз.

Графу де Монтрею не по вкусу пришелся этот явно заинтересованный его спутницей господин Лакруа. Скрывая раздражение, он спросил:

–– Это ваш знакомый?

–– Знакомый мамы, – не слишком охотно ответила Адель. – Я знала, что у него есть ресторан, но не думала, что именно этот.

–– Вы, кажется, нравитесь ему.

Хмурясь, она ответила ему:

–– Нет, не думаю.

Потом, на миг умолкнув, прислушалась к музыке и, просияв, воскликнула:

–– А вот это уже Доницетти. Не так ли? Я права?

От жары вода в Сене стала теплой, как парное молоко. Засыпали, зарывшись в ил, утки. Стрекозы вяло перелетали с цветка на цветок. Душно было даже в густой тени огромных старых деревьев. От слабого ветра едва шевелилась высокая трава, сплошь покрывающая пологий склон холма.

Покусывая соломинку, Эдуард наблюдал за Адель. Скинув туфли, она босыми ногами шлепала по мелководью, иногда подбирала юбку повыше, заходила подальше и срывала лилии. В этот миг он видел ее стройные щиколотки, обтянутые белыми чулками и краешки кружевных панталон. Потом юбка опадала, скрывая то, чем он любовался раньше.

Адель обернулась, вся сияя улыбкой:

–– Я нравлюсь вам такая?

Она бросила соломенную шляпку в траву и была сейчас в венке из трав и лилий.

–– Идите сюда, – сказал Эдуард.

Она была одной из тех женщин, которым ничего не нужно для подчеркивания своей красоты, – настолько она у нее ослепительна и естественна. Встрепанная, улыбающаяся, с полураспустившимися золотистыми косами, она была прелестна сейчас; лилии отбрасывали легкую тень на ее лицо. Адель подошла, села рядом, поставив маленькие босые ступни на землю.

–– Слышите? Поет соловей, – прошептала она едва слышно.

Действительно, где-то в кустах, среди цветов, разливались волшебнейшие рулады, переходящие в мелодичное щебетанье. Все будто уснуло вокруг от жары, только маленькая пташка, превозмогая густой от духоты воздух, трудилась не переставая, зачаровывая всех, кто ее слышал. Шумный вздох вырвался из груди Адель.

Она чувствовала себя, как во сне. Действие выпитого вина было в тысячу раз усилено небывалой жарой, щеки Адель пылали. Ей казалось кровь как-то иначе течет сейчас в ней – играет или кипит, что ли. Сладкая и жаркая истома проникала в каждую клеточку тела. Все ее существо будто ожидало чего-то. Сердце стучало тяжело, учащенно, дышалось не слишком свободно.

Эдуард видел, что с ней. Его состояние было немногим спокойнее. Летний зной словно туманил сознание. Наступила минута, когда молодой человек понял, что так не может дальше продолжаться: он должен прикоснуться к ней. Напряженность словно повисла в воздухе и ее надо было хоть чем–то разрешить. Его рука потянулась и обвила талию Адель; девушка коротко вздохнула, будто ждала этого, и совсем легко, гораздо легче, чем он предполагал, подчинилась ему. Он откинулся назад, ложась в траву и увлекая ее за собой. Она упала ему на грудь, их глаза встретились, и оба на какой-то миг замерли.

Он видел ее лицо теперь совсем близко: кожа ее дышала теплом, легкая испарина покрыла высокий лоб, губы были полуоткрыты. Адель прерывисто прошептала:

–– Что я должна делать теперь?

Он поневоле рассмеялся, удивленный этим наивным вопросом, хотя, честно говоря, невыносимая дрожь желания пробегала уже по его телу.

–– Ничего, – проговорил он негромко, прослеживая кончиками пальцев овал ее лица. – Ничего, Адель. Доверьтесь мне, и больше ничего не нужно делать.

Он тихо снял с ее головы венок, наощупь отыскал шпильки, удерживавшие ее тяжелые шелковистые косы, и волосы Адель упали ей на грудь. Эдуард теперь понял, наконец, откуда был этот нежный-нежный и едва различимый аромат роз – он шел от ее кудрей.

–– Я хочу поцеловать вас, Адель, – произнес он, легко лаская ее волосы.

–– Вам не нужно об этом спрашивать, – прошептала она. – Я и сама хочу этого, только…

–– Только что?

–– Только, мне кажется, я не умею.

–– Целоваться?

–– Да.

–– Странно, – сказал он с иронией, – я этого в прошлый раз не заметил.

Его ладонь скользнула вдоль ее щеки, мягко обхватила шею, и он привлек ее к себе ближе:

–– Этому не трудно научиться, ангел мой.

Он видел полуоткрытые губы, ожидающие поцелуя, и припал к ним – сначала коротко, легко, мимолетно, потом, на миг остановившись и сильнее сжав Адель в объятиях, поцеловал снова. Их губы сошлись изгиб в изгиб; девушка не сразу ответила ему, поначалу он чувствовал лишь как дрожат ее губы и мягко открываются ему навстречу – все больше и больше, и, наконец, он ворвался языком внутрь, преодолев влажный забор барьер зубов. Дыхание у обоих прервалось. Адель казалось, будто тело ее плавится. Он ласкал языком ее губы, десна, ее язык – умело, нежно, настойчиво, и она вдруг почувствовала, что это легче легкого – сделать то же самое. Сильнее припадая к его груди, она не помня себя ответила ему, и теперь уже ее язык нырнул в его рот, а поцелуй стал так глубок и неистов, что казалось, проникал в кровь, в тело, до самых костей.

На миг какая-то невыносимая тревога охватила ее – так первобытны и незнакомы были чувства, которые она теперь испытывала. Она отшатнулась, рванулась назад, ослепленная страхом; Эдуард едва успел удержать ее за руку. Она замерла, прерывисто дыша. Подождав минуту, он, не спуская с Адель взгляда, потянул ее к себе – властно, настойчиво, не давая ей возможности выбирать. Она подчинилась, склоняясь над ним. Снова целуя ее, он отыскал и сильно сжал ее груди.

Все плыло у нее перед глазами. Стыдливость, соединенная с беспокойством, еще протестовала в ней, и Адель вяло и нерешительно попыталась отстранить его ладони, но сопротивление ее было слишком слабым, чтобы он поверил в него. Ласково, но настойчиво отведя ее руки, Эдуард вернулся к ее груди, потянул с плеч платье – нежно, очень неторопливо, наслаждаясь каждым дюймом этого раздевания. Из-под белого муслина выскользнуло сначала одно атласно-смуглое плечо, потом другое, обнажилась ложбинка и, наконец, обнажились груди – развитые для ее сложения, высокие, со своевольно торчащими пирамидками сосков. Его пальцы коснулись их, обхватили, потом он подтянул Адель выше, и его губы сомкнулись вокруг нежного комочка плоти, язык влажно, горячо потеребил его, а руки ласкали, сжимали, терзали каждый кусочек этого юного, теплого, невыразимо желанного тела.

Для Адель наступила минута забытья. Время текло с молниеносной быстротой или, может быть, исчезло вовсе. Задыхаясь, она сама шла к нему навстречу, склонялась над ним, подставляла то одну грудь, то другую, опьяненная тысячей незнакомых ранее чувств. Как это хорошо, когда он делает вот так… когда его язык теребит ее сосок, проникает в ушную раковину, когда его губы теплыми поцелуями покрывают шею, плечи, груди. Для нее в этом не было уже ничего беспокойного, страшного, бесстыдного; напротив, ничего более естественного с ней никогда еще не происходило. Как она могла сомневаться? Она же была рождена, чтобы пережить это. Эдуард казался ей гибким, умелым, ласковым, нежным, артистичным – никто не сравнится с ним. Волнение в ней нарастало, напряжение усиливалось, она застонала, почувствовав вдруг какое-то сильное томление, жар между бедер и ощутив ту каменную, твердую часть его плоти, упирающуюся ей в живот.

–– Эдуард, – прошептала она.

Он взглянул на нее, но взгляд его был затуманен.

–– Эдуард… Я хочу…

Она так и не смогла выразить, чего же ей хочется. Но Эдуард и не дослушал ее; он заметил напряженное движение ее бедер и понял, что был достаточно терпелив. Снова целуя ей рот, он опрокинул ее на спину и очутился над ней, опираясь на локти и не в силах оторваться от ее губ.

Он почувствовал, как она снова замерла. Адель вдруг поняла, что перестала быть хозяйкой положения, теперь все решал он. Он, удерживающий ее руки за головой, горячо, неустанно ласкающий губами ее глаза, губы, плечи, всю ее до самой талии. И она доверилась ему. Ей опять было беспокойно, но она знала, что хочет только одного: чтобы это не прекращалось.

Тяжело дыша, он вдруг поднялся и, стоя на коленях, взглянул на нее:

–– Адель, ты понимаешь, что происходит?

–– Да, – проговорила она, не поднимая на него глаз.

–– Я не хочу соблазнять тебя и злоупотреблять тем, что ты неопытна. Скажи мне, Адель, ты…

Она прервала его, все так же не поднимая глаз:

–– Я люблю тебя. И я хочу всего, чего хочешь ты.

Он больше не спрашивал. Юбка Адель под его руками заскользила вверх, до самой талии. Решительными движениями Эдуард снял с нее чулки, и через секунду Адель ощутила, как ползут вниз ее шелковые панталоны. Сердце у нее забилось просто бешено. Она не могла понять – неужели вот так, так быстро все и случится? Бедра ее судорожно сжались, но его рука протиснулась между коленями и раздвинула их. Эдуард вернулся к ее лицу, она ощутила поцелуй на своих губах и, успокоенная, снова опьяненная, не могла не ответить ему так ласково и доверчиво, как только было возможно. Тем временем его ладонь неспешно и медленно поднималась все выше и коснулась золотистого треугольника волос на лобке.