Книга Маковый венец - читать онлайн бесплатно, автор Анна Коэн. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Маковый венец
Маковый венец
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Маковый венец

– Вот как.

– Да, вот.

Охранник, простоватый, но серьезный детина, напряг внушительные мышцы и скрипнул портупеей. Доносчик сжался.

– Богатый, говоришь, мужик?

– О-очень, – прошелестел Заноза, с перепугу, видимо, забыв даже коронное «вот».

– Сколько денег дал?

– Пицот гульденов задатка.

– Скряга. А остальное?

– В десять раз больше.

– И что же, хочешь меня убить, Заноза? – Уилл снова поднялся и медленно зашагал к нему. – Крысиный Король Заноза, Худший из Худших – как тебе? Хочешь стать тут главным?

– Олле! – не выдержала Анхен.

– Не хочу! Не хочу!! – взвыл доходяга, когда Одноглазый Уилл навис над его скрюченной фигурой. – Ничего я такого не хочу, ваше крыс… высшество!

Уилл постоял немного, моргая, медленно осознавая, что только что набросился, пожалуй, на самого жалкого из своих подданных, не считая бабки, выпиливавшей для крыс деревянные протезы. Даже странно, что такой человек, как Заноза, имел отношение к заказным убийствам. Видимо, подельники отправили его с «новостью» на съедение.

– Передай своим, – он заботливо поправил на плечах бандита скукоженный пиджак и хлопнул его по спине, – что, если добудете мне полное имя и адрес того мужчины с золотой цепочкой, я их не обижу. А, может, даже награжу.

***

Уилл не переставал удивляться силе визитной карточки. Он заказал в типографии тридцать штук для смеха, но теперь думал, что ему понадобится дополнительный тираж.

Дворецкий чинно возложил визитку на поднос и велел ожидать ответа своего господина в прихожей, и последний экземпляр черной картонки с серебристыми буквами исчез за дверями кабинета на втором этаже великолепного особняка.

От нечего делать, Уильям Хофман стал оглядываться. Этот дом не был тронут и сотой долей потрясений, коснувшихся Хёстенбурга за последние годы. Всюду хрусталь и золото, газовые люстры, как в театре, и скульптуры с игривыми сценами александрийских мифов: куда ни глянь – везде мраморные задницы. Малахитовые и обсидиановые вставки расцвечивали гладкие плиты пола; лестница, по которой уцокал чопорный слуга, блестит навощеным деревом перил; отовсюду скалит зубы восьминогий конь Слейпнир. И это только прихожая.

Сын морганатического брака хотел присвистнуть, но благоразумно сдержался. Если верить цифрам в его чековой книжке, сам он должен жить немногим скромнее.

Вскоре, не успел он как следует вогнать в краску молоденькую кучерявую горничную, которая с опаской и любопытством разглядывала его из-за гардин, сверху раздалось сухое покашливание. Подняв взгляд, Уильям увидел дворецкого. Тот слегка поклонился и пригласил следовать за собой.

Со спины казалось, что у него вместо позвоночника кочерга, что Хофман тут же взял на заметку и поспешил перенять. Перед человеком, который хотел тебя прикончить, пусть даже чужими руками, следует выглядеть достойно.

Спустя несколько минут и дюжину дверей по обеим сторонам угнетающе-огромного коридора с высоким потолком – с фресок грозно глядят боги древних северян – и угрюмыми физиономиями на фамильных портретах, они оказались у входа в кабинет хозяина особняка.

– Господин велел предупредить, – с деревянным скрипом обернулся дворецкий, – что у вас будет ровно четверть часа. После этого, если вы не удалитесь по своей воле, он вызовет охрану, и вас вышвырнут на улицу.

– Не переживай, дружище, – как можно шире улыбнулся Уильям. – Четверти часа вполне хватит.

Итак, хозяин дал понять, что он в курсе детективных изысканий со стороны Хофмана, и что теперь опасается ответной агрессии. Идеально.

Уилл толкнул тяжелые створки, и они мягко сомкнулись у него за спиной. В кабинете было светло и душно. Мраморные фигуры, хватающие друг друга за разные части, стояли и здесь.

Каждая деталь интерьера была маниакально украшена завитками и инкрустацией из полудрагоценных камней. Даже громоздкий агрегат, отдаленно напоминавший телеграф, венчали золоченые фигурки откормленных младенцев с крыльями.

– Я поражаюсь такой наглости! – раздалось со стороны окна рычание. – Запросто явиться в мой дом…

– Умоляю вас, это такие пустяки. После покушения на убийство люди становятся все равно, что родственники. Так ведь, герр Госсенс?

Тучный мужчина, невысокий и краснолицый, обладатель пышных усов и атласно-блестящей лысины во весь затылок, смотрел на Уильяма с презрением.

Он восседал за столом, вполовину меньшим, чем у главы Дома Зодчих, но более роскошным, из томленого кедра с золотыми прожилками. Герр Госсенс опирался на столешницу, расставив короткие руки, словно разъяренный бульдог на цепи.

– Я не позволю крысиному вымеску, вроде тебя, тянуть свои грязные лапы к Дому Зодчих! Я выяснил, кто ты такой, да. Только это ненадолго. Теодор Роттенмайр был, по крайней мере, умным и зрелым человеком. У него были связи, союзники. Должники, в конце концов. А ты?! Выскочка!

– Любезный герр Госсенс, – ухмыльнулся Уильям. – Если вы не заметили, то именно наработкой связей я и занимаюсь.

– Я не дам тебе и твоим планам ходу, пока жив, пока являюсь главой Дома Весов, верховной Гильдии! Карл Воренбах – идиот, ни до кого выше тебе не добраться. Так что получишь свой театр – им и удовольствуешься, а иначе мы разберемся с тобой иначе. Не посмотрю на прибыль и заморожу твои новодельные счета. А теперь пшел вон!

– Прошу прощения, многоуважаемый герр Госсенс, но мои положенные пятнадцать минут еще не истекли, в то время как мне еще есть, что поведать.

– Не желаю ничего слышать!

–Зря, – пожал плечами Хофман. – Потому что это касается вашей усопшей женушки.

Рука Госсенса, потянувшаяся уже к золотому шнуру, необходимому, судя по всему, для призыва охраны, остановилась в воздухе. Уильям улыбнулся еще шире.

– Чудно, чудно. Наконец вы перестали разбрызгивать слюну и готовы меня послушать. И, прошу, ни на секунду не забывайте, что я пришел с намерениями исключительно мирными, – он приблизился к столу главы Дома Весов и боком уселся на его скругленный край. – К слову, примите мои соболезнования по поводу утраты супруги.

– Иди в бездну со своими соболезнованиями, – огрызнулся Госсенс. – Что тебе есть сказать по делу?

– По делу так по делу, – Хофман взял в руки и принялся разглядывать хрустальное папье-маше. – Совершенно случайно мне стало известно, что ваша покойная супруга заправляла подпольными аукционами произведений искусства и заработала огромные деньги на сбыте имущества уничтоженных аристократических семей за границу. То есть средства, которыми ныне распоряжается Дом Весов, отчасти так же грязны, как и мои. А-та-та! – Он покачал пальцем. – Подождите с возражениями. Это еще не самое важное, ведь ваша супруга была той еще затейницей, и грех не вспомнить все ее похождения. По крайней мере те, которые привели ее к печальному концу.

Госсенс побагровел еще сильнее.

– Что за грязные намеки?!

– Никаких намеков, только факты, и только самые любопытные из них. У меня на руках с десяток адресов подростков из трущоб, с которыми ваша покойная женушка водила довольно близкое знакомство. Не выпучивайте глаза так сильно, вам не к лицу. Думаю, вы были в курсе ее странных предпочтений, но, ввиду наследных капиталов, от которых зависели, смотрели на это сквозь пальцы. И, в итоге, один из мальчиков, не вынеся надругательств, вынес ей вердикт, вскрыв почтенной фрау горло и подвесив ту на перилах моста через пятый канал. Вы ведь читали статьи о Стекольщике? Вижу, что читали. Так вот, пресса будет в восторге, когда родители детей из моего списка расскажут правду. А сами родители будут в восторге от двойного вознаграждения – от меня и от владельцев газет. Кстати, моя смерть проблемы разглашения не решит, – Уильям удрученно цокнул языком. – Видите ли, остановить процесс могу только я сам. А теперь вопрос – хотите быть извалянным в грязи, которую разлила ваша покойная голубка?

Госсенс выглядел так, будто вот-вот бросится и вгрызется собеседнику в лицо, и будет рвать до тех пор, пока не увидит белизну кости. На его лбу вздулась вена, пальцы самой неблагородной формы стиснули нож для писем. Вряд ли он пустит его в ход. Уильям ждал, сложив руки на груди. Пауза затягивалась.

Уилл зевнул в кулак.

– Время почти истекло, – деликатно напомнил он.

– Чего вы хотите от меня?

– Ну, наконец-то вы заговорили, как деловой человек! – всплеснул руками Хофман и принялся загибать растопыренные пальцы. – Во-первых, больше не пытайтесь меня убить, это старомодно. Во-вторых, не препятствуйте моим отношениям с Домом Зодчих. Скажу вам по секрету, у главы Гильдии весьма милый кабинет. К тому же, вы сами упомянули вопиющее скудоумие герра Воренбаха.

– Вы хотите стать главой?! – чуть не задохнулся Госсенс. – Это немыслимо!

– Отнюдь. Как только мне будет принадлежать больше половины казны Дома, я намереваюсь сместить нашего общего знакомого. И случится это очень скоро. Вам ли не знать, что деньги решают все, а у меня их достаточно…

Госсенс оскалился.

– О, да вы не знаете, во что ввязываетесь. Вы и понятия не имеете, что грядет. Ваш капитал обратится в прах, а сами вы пойдете по миру. Так что удачи на этом поприще, молодой человек. Свою могилу вы роете сами.

Уиллу подумалось, что последние слова можно отнести ко всем, кого он знает и знал.

Глава 2. Честь идальго

– Ты пьян.

Лицо девушки было наполовину скрыто тенью, мерцание свечей едва касалось ее заостренного подбородка, ключиц и обрисовывало линии горько изогнутых губ. Он не мог видеть ее глаз, но знал, что она смотрит прямо, не отводя взгляд от его безумств. Не мигая, точно статуя.

Дон рассеянно оглядел в который раз разгромленный кабинет. Все вокруг двоилось и плыло. В последнее время он часто бывал буен. Девушка поджала ноги. Не от прохлады и не из опасения поранить босую ступню об осколки, усыпавшие пол. Чтобы удобнее было наблюдать.

– Так пей со мной, – прозвучало не так уверенно, как он того хотел. Больше похоже на мольбу.

Нет ответа.

Раньше она соглашалась. Или делала вид, что согласна. Но он не винил ее в притворстве – душа Луизы Спегельраф была заперта на семь замков, и дверь в нее обшита стальными листами, которые не взять ни одной пуле. Горе и ненависть придавали чертам девушки жесткость, даже когда усмешка разрезала ее лицо.

Иногда Борислав задумывался: как смотрит она, когда свет гаснет? Смыкает ли веки, представляя на его месте другого, или смотрит во мрак мимо его плеча? Но темнота не дает разгадок, лишь множит сомнения.

Их связь, спасительная и ядовитая, дарила только временное облегчение, которое сходило на нет к утру.

– Ты не пьешь. Я видел, как ты подносишь стакан ко рту и отставляешь полным. Табак ты крошишь в пальцах, даже если он тлеет. Ты почти не ешь, и я ни разу не застал тебя спящей, – «потому что ты уходишь до рассвета», подумал, но не сказал он. – Ты вечно делаешь вид. Со мной тоже?

Луиза пожала плечами, и широкий вырез рубашки соскользнул, оголив кожу, усыпанную бледными веснушками; в их созвездиях затерялись белые лунки шрамов. Он помнил на ощупь, что на левой груди у нее точно такие же.

– Я говорила, что из меня плохая замена. Кому угодно.

Борислав не стал спорить. Говорила и не раз. Но он предпочитал не слышать.

Милошевич поднял с пола чудом уцелевшую бутылку, на дне еще плескался шнапс. Отпил жадно, швырнул о стену. Стекло брызнуло и осыпалось. Луиза даже не шелохнулась.

– Ты будто мертвая!

Тихий смешок. Сиплый, совсем не девичий, неприятный. Жизель хохотала, запрокинув голову, держась за бока, иногда до слез.

– Болтают, что у меня нет сердца, – Луиза встала и сделала шаг к нему. – А это почти одно и то же. – Другой, третий, на цыпочках по стеклу, по щепкам, по обрывкам бумаг, по прохладным глиняным плитам пола. На ступне чернела татуировка в виде крысиного следа. – Так чего же ты от меня хочешь? Убедиться в этом или в обратном? – Луиза положила ему руку на грудь, не мигая, заглянула в лицо. – Смирись, Дон. Все мы здесь мертвецы.

И он смирился.

***

Чтобы дверь не скрипнула, ее следовало приподнять в петлях, вверх и влево. И, хотя Борислав спал крепко, раскинувшись на постели и сотрясая воздух не то стонами, не то банальным храпом, Луиза всегда старалась не шуметь.

Сапоги с подкованными каблуками она несла в руках, пока не оказалась у выхода на улицу.

Утро было ранним: еще можно было застать туман, стелющийся по бледной траве – он плескался в мелком пруду, ползал по камням дорожки, ведущей к порогу дома, занятого Доном. Прохладно.

Вместе с солнцем вернется ненавистная жара.

Картель Милошевича расположился на территории старинного поместья, которое он приобрел взамен проклятой Белой Усадьбе. Здесь было больше земли и больше открытого неба. Меньше тени.

Вдалеке кто-то громко считал до двух, раз за разом. По голому полю бегали мужчины, нарушившие устав. Армия наемников оказалась таковой не только по числу бойцов, но и по внутренней организации.

Луиза села на крыльцо, обулась, постучала каблуком о ступень и пошла прочь, запахнувшись в синюю куртку, вышитую цветами и ликом Санта Муэрте. Лу не могла заставить себя расстаться с ней, пока все не будет кончено.

В безлюдье и в тумане легко ощутить себя призраком, духом без плоти и голоса. Это чувство не оставляло Луизу и днем – мало кто стремился обменяться с ней словом или взглядом.

Поначалу, когда она только присоединилась к картелю, находились смельчаки и глупцы, которых будоражила ее дурная слава. Они набивались ей в учителя по стрельбе, по рукопашному бою или по вождению мобиля, но вскоре остывали и отдалялись. Быть может, им нашептывали, где и с кем она проводит ночи, а может, Луиза сама их отталкивала. Второй вариант нравился ей больше.

О Луизе много трепались. Говорили, что у нее нет сердца, что она ненормальная. У них были на то основания: каждый видел, как она швырнула под ноги Борислава голову собственного брата. Но если сердца нет, то что же то стучит еле слышно, то колотится, как сломанный механизм под стеклянной мембраной хронометра? Что сжимается так болезненно, стоит нахлынуть воспоминаниям?

Люди превозносили пряничный образ, навязанный продавцами сладостей. Не вместилище человечности и любви – всего лишь мышца, узел волокнистой плоти, толкающий по телу кровь.

Безумие объяснило бы ее поступок. Но что есть безумие, как не силки повторяющихся мыслей?

О, этих мыслей было много, они неслись по кругу каждую минуту, когда она бывала не занята ничем; они и утомляли, и придавали сил, разрушали и создавали ее заново.

Тысячи, тысячи, тысячи раз.

В них были Чайка, Доротея и Вендель. Их общий путь во тьму.

Всего нескольких слов хватило бы Доротее, чтобы предотвратить все это. Но она лишь улыбалась уголками точеных губ и качала головой. Наивная девчонка, надеялась спасти себя и Венделя от бандитской доли.

Одного письма, одной лишь краткой встречи хватило бы Чайке, чтобы объяснить свои намерения. Они с Луизой объединили бы усилия, но с открытыми глазами. А Борислав мог бы увезти свою женщину из Белой Усадьбы сразу после того взрыва, тогда брат бы нипочем не добрался до нее.

Чего не хватало Венделю, Луиза не могла понять. Может, того самого придуманного ювелирами и кондитерами сердца, которое сказочным образом не дает человеку стать монстром.

Его образ навещал Луизу чаще других. В ее рваных снах он был то живым, то мертвым. Однажды девушке даже привиделось, будто не она, а он запускает ей пальцы в волосы, заносит лезвие и рубит, рубит… Но истинным кошмаром были сны, в которых он казался любящим братом.

– Что же ты натворил, Вендель? Что мы натворили? – прошептала Луиза тающему туману.

Разум твердил, что он сам искал смерти, шел по ее следу. Если не Луиза, так кто-то другой сделал бы то же самое. Но никакого «другого» не было. Только она и дела рук ее.

Убийца, убийца, братоубийца. Слово, повторенное губами и в мыслях множество раз, обычно размывается, превращается в набор бессвязных звуков. Но этого не происходило.

Лишить человека жизни бывает легко, а осознать это – нет.

Луиза вдруг очнулась и поняла, что уже давно стоит, обхватив взмокшими ладонями щеки, натянув кожу. Безумие было где-то близко, всматривалось в девушку ее собственными глазами.

Холодно. Холодней, чем должно быть майским утром в Иберии.

Может, ее нынешняя жизнь была только сном разума в умирающем теле, может, считанные секунды наяву обращались иллюзорными месяцами? Иногда она думала, что если бы не Борислав, ей бы приходилось вскрывать себе кожу, чтобы убедиться в обратном. Он ведь так и сказал этой ночью: «ты будто мертвая». Но она посмеялась над ним и вновь утянула в свою бездну, в свой ледяной Хель.

В одну постель ведут разные пути. Их привели общая ненависть и общая вина. Милошевич был ее наказанием, а она – его.

Луиза потерла глаза, с усилием расправила плечи и направилась к большому ангару, одному из нескольких, наскоро сколоченных из еще не потемневших досок. Ей необходимо было поговорить хоть с кем-то нормальным. В квадратах окон желтел свет. Нильс в тот час спал крепким сном честного головореза, но были еще двое, кто не отводил глаз при встрече.

Охрана пропустила ее через пост без лишних вопросов, дверь не была заперта.

Толкнув ее, Луиза окунулась в запахи машинного масла, раскаленного металла и еще чего-то неживого, но почему-то уютного.

– Эй, полуночники! Все оторваться не можете от своей гранд-дамы?

Обычно в ангаре царили рабочий хаос и оживление, но в столь ранний час здесь можно было застать только Линкса и Рехта. Их вдохновенная возня с дирижаблями и их оснащением часто затягивалась за полночь, а то и до полудня.

«Хоть кто-то занимается тем, что любит» – подумалось Луизе.

Братья оторвались от чертежей на мелко-клетчатой бумаге, в несколько слоев покрывавших верстак.

– О, Луковка. Салют! Опять не спится?

– Не спится, – от старого прозвища потеплело в груди. – Даже не знаю, кто сейчас может спать.

– А, эта ваша так называемая решающая встреча, – забубнил Рехт, но Линкс его быстро одернул.

– Не слушай его. Мы понимаем, хотя нас там и не будет. Чего только стоило организовать ее!

– Да уж, – протянула Луиза.

Разговор не клеился. Она облокотилась на тиски, привинченные к верстаку, и принялась аккуратно перелистывать чертежи.

Шла война, в которой Луиза больше принимала участие головой, чем руками. Она знала об осадах и открытых сражениях, о штурме бывшего склада с боеприпасами, о нанятых корсарах, призванных выкрасть очередной груз оружия из Кантабрии. Она видела карты, присутствовала на совещаниях и сборах, читала списки убитых.

Поначалу ее снисходительно терпели, потом затыкали, а много позже начали прислушиваться. Пользуясь опытом налетов, Луиза помогала планировать диверсии бойцов Борислава и держала под контролем его письма, добавляя в них толику дипломатии – не хотела, чтобы Дон своей резкостью завел всех в волчью яму. Второго Венделя ей было не нужно.

Однажды им пришлось спешно перебираться в запасное убежище, потому что армия альгуасилов, регулярная, а потому весьма опасная, должна была нанести удар по территории Милошевича.

Тот, не сразу и нехотя, поделился своими истинными планами. Борислав хотел пронести идеи Мейера в Иберию, переделать страну по образу, который описывал бывший президент. Вот только Дон пошел другим путем: путем железных дорог, денег и наемных солдат. К чему это его приведет, Луиза не знала, и ей почти не было любопытно.

Ее интересовала только мучительная смерть Сильвио Мартинеса, алькальда Фиеры.

У Милошевича была собственная мишень в человеческом обличье – Якоб Краузе. Было уже не так важно, кто из них запустил с обрыва ком взаимной ненависти, но когда Луиза узнала, что Якоб связался с алькальдами, то больше не сомневалась в его вине. Бывшие товарищи из Комитета не поделили какие-то доверенности, деньги, земли. Луизу это не слишком трогало. Все суета и пыль, когда на кону человеческие жизни.

«Решающая встреча», как походя назвали грядущую операцию Братья, должна была положить всему конец. Истощение обеих сторон было очевидным и, путем долгой переписки и переговоров, было решено подписать договор о мирном разделении сфер влияния.

Опять пустые слова: будто мир здесь задержится надолго.

– Я слышал, – окликнул ее Линкс, – все должны быть безоружными, когда войдут в тот дворец.

– Не дворец. Просто большой и когда-то богатый дом одного из алькальдов, – рассеянно отозвалась Луиза, разглядывая необычный набросок. На нем была человеческая фигура в падении, за спиной у нее расправлялись широкие крылья. – Что это?

Линкс тут же отвлекся, и глаза его загорелись:

– О, это непростая штучка! Руку на отсечение даю, таких еще никто не делал! Вот представь, Луковка, что дирижабль подбит с земли. И падает.

– Так себе перспектива.

– Для аппарата – да, – подхватил Рехт, – но у людей будет шанс спастись. Мешок с полотняными крыльями будет крепиться за спиной каждого пассажира, а потом они выпрыгнут, развернут его и – пфу-у! Полетят!

– Ага! А форма крыльев даст возможность приземлиться не на камни, а на приветливую зеленую лужайку, поросшую ромашками и лютиками.

– Прямо навстречу тем, кто стрелял с земли, – заключила девушка. Лужайка с цветами превратилась в пожарище.

Рехт фыркнул и выдернул набросок из ее рук.

– Балда! Для того и нужно управление полетом!

Луиза почти улыбнулась. Только старые друзья могли говорить с ней так.

– Ты уже решила, что будешь делать после той встречи? Ведь это, ну, типа… все, – Линкс даже вспотел, подбирая выражения, но не из страха, а, скорее, из нежелания ранить. – Ты только ради нее стала… Э-э, присоединилась к герру Милошевичу.

В мыслях Луизы после встречи была черная пустыня неизвестности, куда она уйдет, едва прольется последняя капля крови. Но Братья смотрели на нее выжидательно, будто от ее слов что-то зависело.

– Еще не думала. Планов у меня нет. Если останусь в живых…

– Вернемся домой, а? – перебил ее Рехт.

– Домой?

– В Кантабрию, в Хёстенбург. Ну, то есть, пф-ф… Дон, он неплохой мужик. Платит хорошо, спрашивает по справедливости, лучший начальник, что у нас был.

– И мы строим дирижабли, как всегда хотели. У нас даже свои ученики есть!

– Но в Кантабрии семья. Семьи наши. Там Инженерная Академия. Денег на ее окончание теперь точно хватит, мы еще гульдены из казино отложили и не тратили, – Рехт по очереди загибал чумазые пальцы с каймой мазута под ногтями. – Потом свою мастерскую откроем и сразу подадим заявку в Дом Мастера, чтобы в Гильдию приняли.

– А здесь постоянно кого-то убивают, – продолжил Линкс. На его лице с вытаращенными серыми глазами читалась беспомощность. – Пачками! Перед взрывом нашу «Этель» чуть не сожгли. И пауки! Ты видела, какие эти твари тут здоровенные?

– И жарко, как в пекле, – закончил за двоих Рехт. – Нахрен Иберию!

Луиза не знала, рассмеяться ей от этих простодушных откровений или же расплакаться от того, какой пустой была ее собственная жизнь. Но она только кивнула:

– Я подумаю, что можно сделать. Поговорю с Бориславом.

Они еще немного поболтали о дирижаблях и о планах на собственную мастерскую – ни о чем другом Братья больше говорить не хотели.

Утро окончательно расцвело, и Братья, зевая, засобирались на завтрак. Скоро первые подмастерья должны были присоединиться к работе. Луиза поняла, что больше ей здесь делать нечего. Она уже стояла на пороге, когда Линкс несмело окликнул ее.

– Что такое?

– Ночью что-то грохотало в доме Дона. Я слышал, когда выбегал по нужде, – инженер замялся. – Он там не обижает тебя? Не бьет?

Луиза грустно покачала головой.

– Нет, что ты… Нет.

«Иногда мне кажется, что он меня боится», – добавила она про себя, но вслух, разумеется, говорить такого не стала.

***

Дорога до Малого острова, на котором стоял Кастильо Рохо, заняла почти сутки.

Остров располагался юго-восточнее Берега Контрабандистов и считался нейтральной территорией. Ни один из алькальдов не мог назвать его своей землей, а последнего правителя еще осенью казнили местные жители. О причинах того случая Луиза слышала мало, и они были настолько грязны, что ей не хотелось знать подробностей.

В последнем письме были оговорены основные правила встречи: представители сторон прибывают на остров в один день, чтобы ни у кого не было возможности подготовить ловушку; представители, общим числом не более десяти человек с каждой стороны, обязуются войти в Кастильо Рохо без оружия, холодного или огнестрельного, в чем лично должен убедиться старейшина рыбацкой деревни; в случае нарушения правил встречи одной из сторон, другая имеет право на любые действия для защиты своих жизней; встреча продлится с полудня до заката, после чего ее участники обязуются немедленно покинуть остров. Таковы были основные положения, под которыми Милошевич поставил подпись.