Вернуть или вернуться?
Тут как раз какой-то праздник подошёл, и мы решили предложить необычные сладости в центральные магазины. Правда, немного пришлось потратиться на упаковку халвы. Картонки я покупал в книжном магазине. Ещё взял несколько листов специальной вощёной бумаги. Трафарет резал тоже из картона, и не один, а три, накладывая друг на друга. В общем, с упаковкой мы провозились раз в десять дольше, чем с самой халвой.
«Реклама – двигатель торговли», – напоминал я сам себе и не роптал.
Наши «Сласти из гарема» должны были иметь достойный вид. Картинка на коробке, изображавшая гаремную невольницу, поедающую якобы халву, получилась на грани приличий. Но пышнотелость и фигуристость «восточной красавицы» оценил даже дед Лукашка.
В каждой коробке халвы было примерно четыреста пятьдесят граммов. Местным мерить в фунтах было проще, вот мы и подстраивались под этот вес.
Десять коробок отнесли в ресторан, вместе с небольшим кульком скола, мелких кусочков халвы. Это чтобы покупателю давали попробовать продукт. Халву, безусловно, здесь знали, но тут всех подкупала коробка и оформление. В ресторан мы сдали по пятьдесят копеек и сильно пожалели, когда в бакалейном магазине приказчик заплатил за коробку рубль. Кто бы мог подумать, что на халве мы заработаем шестнадцать рублей чистой прибыли?
Иван Григорьевич отнёсся к этому бизнесу скептически. Не факт, что в следующий раз у нас купят. Да, коробочка красивая, но без неё дешевле. Нам просто повезло, что попали на праздник. Не стоит ориентироваться на армянского купца Мирзояна, который продавал коробки шоколадных конфет по три рубля. У нас был не тот уровень.
Весь октябрь мы с Серёгой так и крутились. То стишки отнесём в газету, где за них уже стали платить по двадцать копеек, то портретики царя нарисуем, попутно продавая то, что имелось в лавке, или, наоборот, скупая у тех же адыгов шерсть и кожу. А Серёге требовался местный гардероб и что-то на зиму. С большим трудом нам удалось сбыть за шесть рублей его кроссовки. Очень долго никто не хотел покупать пусть и хорошую, но странную обувку. За вырученные деньги собирались обеспечить его одеждой.
Первый же наш визит к портному потрепал нервы всем. И самому мастеру, и нам с Сергеем.
– Как такое вообще можно носить?! – возмущался выходец из XXI века. – Где ширинка? Что это за клапан? Уссаться можно, пока все пуговицы расстегнёшь.
– Шо вы такое говорите, господин? – обижался портной. – Очень хорошо на вас сели. Со спины хлястиком отрегулируем, а длину даже укорачивать не придётся.
Серёга на уговоры портного не повёлся и брать готовые брюки не стал. На следующий день мы принесли на показ джинсы.
– Можете повторить подобный крой? – поинтересовался Сергей.
Мастер на некоторое время выпал из реальности. Он ощупывал, выворачивал наизнанку, чуть ли не на зуб пробовал каждый шов. Наличие молнии повергло портного в настоящий шок.
– Здесь как раз я согласен заменить пуговицами, – заметил Сергей. – Но всё остальное хотелось бы похожее.
– Такой крой… это же новые лекала… – начал набивать цену мастер.
Не на тех напал. Серёга стал убеждать портного, что за возможность посмотреть такое изделие он нам сам должен доплачивать. Конечно, подобной строчки и обмётки швов никто не просит и даже клёпки на карманах не нужны. Впрочем, как и сами карманы. Но общий принцип брюк должен быть соблюдён.
Полдня мы просидели в заведении господина Петрова. Лекала были сняты, мерки проверены на изделии и на Серёге. Пришлось дожидаться, пока мастер раскроит ткань и сметает штаны на живую нитку.
– Сойдёт. – Серёга остался доволен результатом. – Я вам ещё свою рубашку принесу показать.
Полный комплект с рубашкой, жилетом и сюртуком обошёлся в семь рублей. Это мы ещё пальто не стали заказывать. Я пообещал Серёге выдать на зиму что-нибудь из гардероба Ивана Григорьевича. Сам купец с постели уже не поднимался. И доктора ему мы всё же пригласили.
– Три рубля взял! – возмущалась потом Павлина Конкордиевна.
Я тоже был возмущён. Как такового лечения эскулап не назначил. Выписал рецепт на опиум, и всё. Даже названия болезни я не понял.
– Tumores maturare atque aperire, – с умным видом произнёс доктор и велел готовиться к похоронам.
Ситников сразу потребовал батюшку. Напомнил мне, что завещание давно и по всей форме составлено. Правда, теперь каждый вечер приходилось сидеть у постели больного и слушать наставления о том, с кем торговать, кого опасаться, что и когда лучше покупать. Я всё записывал. Действительно, опыт у купца богатый. Не стоило терять такие наработки.
– Если Саркисян начнёт предлагать купить лавку, гони его в шею, – рекомендовал Иван Григорьевич. – И это… ещё Ваську, сына Катерины, я обещал взять в помощники. Посмотри по весне, может, пристроишь хлопчика. Ничипору не особо доверяй.
Порошок опиума облегчил Ивану Григорьевичу боли. Теперь он не кричал по ночам и даже выглядел немного лучше. Много спал, но когда не спал, требовал, чтобы с ним кто-то сидел. Поскольку слуг было не так много и все при делах, роль сиделки доставалась или мне, или Павлине Конкордиевне. Она, не в пример мне, к своим обязанностям относилась с душой. Мало того, ещё начала приводить в дом паломников, чтобы эти «святые люди» облегчали душевные страдания больного и развлекали разговорами. Правда, истории, рассказываемые этими паломниками, были далеки от религии.
– Как села на иголку, а та иголка по телу, по крови поплыла и прямо в сердце! – рассказывала очередная паломница «страшную сказку».
Народ, собравшийся послушать, только ахал.
– Драйва им не хватает, что ли? – задавался Серёга вопросом. – Что там психологи говорят по поводу таких любителей страшилок?
– Много чего говорят, но это в нашем веке, а не в девятнадцатом, – напомнил я. – Скучно им, вот и развлекаются, как могут.
Серёга после таких визитов долго приходил в себя. О запахе, исходящем от этих паломников, и говорить не хочу. Месяцами, а то и годами эти люди не мылись и таскали на себе буквально рассадник болезней и насекомых.
– У него по лбу вша ползла, а он её, как ни в чём не бывало, нам на пол смахнул! – делился Сергей очередным наблюдением. – Нельзя ли как-то уменьшить число этих гостей? Я боюсь уже в дом заходить.
С этим я был согласен. Тут один поход в баню – уже серьёзное развлечение. Нет, конечно, можно нагреть воды и на кухне поплескаться. Но так ещё больше экстрима.
Нам-то с ним скучать некогда. О походах в воскресенье в церковь я вообще молчу. А у нас ещё лавка и сумасшедшие торги по субботам…
Чем становилось холоднее, тем больше паломников стало появляться в городе.
– И чего их так много в последнее время ходит? – удивлялся Серёга.
– На Кубани теплее, чем в средней полосе России. Вот они к зиме и устремились поюжнее.
Я уже устал бороться с грязью и просто ждал, когда Иван Григорьевич отойдёт в мир иной и можно будет прекратить эти посещения.
Душещипательные же рассказы гостей были почти под копирку. О голодных регионах России, где едят человечину, о холере, тифе и неупокоенных мертвецах.
Очередную историю о неупокоенном мертвеце я остановился послушать только потому, что паломница рассказывала явно не сказку, а о своей жизни. В двух словах: эта женщина раньше была зажиточной мещанкой в Костроме. Потом случился пожар, да такой сильный, что сгорело пять домов. Зацепило меня в рассказе женщины то, что она убивалась по погибшему сыну.
– А батюшка говорит, что отпевать не положено, поскольку пристав бумагу не написал, – вытирала слёзы паломница. – Восемь годочков, как не стало моего Сероженьки, а батюшка не стал его отпевать. По мужу заупокойную справили, потому что нашли левую ногу в сапоге. А Сероженьку так и не отыскали.
В голове у меня ещё только складывался план, а женщина уже взялась вынимать из котомки какие-то бумаги.
– Метрика о крещении Сероженьки и документ от пристава, что пропал сынок без вести, – продемонстрировала паломница доказательства своей истории.
Ещё не веря в удачу, я подошёл, чтобы посмотреть бумаги. «Сергей Павлович Иванов 1865 года рождения 8 июля», – прочитал я. Такой шанс был один на миллион!
– А муж ваш из Сызрани? – задал я женщине вопрос.
– Нет, костромские мы, – повернулась она ко мне. – Родились и женились там.
– Надо же! – продолжал я валять дурака. – Один знакомый рассказывал о Павле Петровиче Иванове, но, наверное, не о вашем муже. Какого года рождения был ваш супруг? Точно не из Сызрани родом?
Через пять минут я уже знал всю родословную вдовы, и её день рождения, и покойного супруга. Потом я самолично насыпал ей в квас немного опиума и настоял, чтобы она осталась ночевать в доме.
Вернувшийся из лавки Серёга не сразу понял, почему я проявил такой повышенный интерес к обычной паломнице.
– Серый, это шикарнейший белый рояль, лакированный, с позолотой и точёными ножками.
– Чего? – оторопел Сергей.
– Рояль, как и положено для попаданцев, – пояснил я. – Документы! Твоя легализация! Как тебе нравится – Сергей Павлович Иванов? И даже бумаги имеются. Да что там бумаги, полная родословная родителей как на блюдечке подана! Даже описание примет совпадает.
– Я же не Иванов, – затупил Серёга.
– А кто у нас в доме знает твою фамилию? – напомнил я. – К тому же Ивановы настолько распространены, что совпадение никого не удивит. Я тут записал все данные с датами рождения «твоей» ближайшей родни.
– Хорошо, допустим, я из Костромы, а что делаю в Екатеринодаре?
– Пришёл искать мать. По слухам, она сошла с ума и подалась в паломницы. Ты её не нашёл и остался в городе.
– А то, что я почти два месяца живу у Ситниковых, ничего не значит?
– Кто там по прошествии времени вспомнит, когда приходила паломница, да и запомнит ли её кто?
С этими доводами Серёга согласился. Легализация его в этом времени была самой большой проблемой. Мы даже деньги откладывали на взятку. А тут и документы, и готовая легенда. Как таковых паспортов у жителей России в это время не было. Их имели только те, кто выезжал за границу. Для всех остальных выписывались по мере надобности другие бумаги. К примеру, у Ивана Григорьевича Ситникова было «Свидетельство о принадлежности к купеческому сословию». С такой бумагой путешествовать по России нельзя. Для переездов требовалось брать в канцелярии особый «Билетъ для жительства в разных губерниях». Срок его действия был ограничен. Как писалось в «Билете», если особа, кому выдан «Билетъ», «въ течениiи льготного месяца после сего срока не явится, то съ нея поступлено будетъ какъ с бродягою». Только поломникам разрешалось перемещаться по стране без «Билета».
Серёга у нас по всем признакам уже был бродягой. На учёт в Екатеринодаре он не встал и бумаг никаких не имел. А тут хотя бы метрика и реально существующая «мать».
– Всё равно нельзя так, – не соглашался Сергей. – Сунется паломница завтра в мешок и обнаружит пропажу. На нас полицию наведёт.
– Придумаем, как сделать лучше.
Ближе к полуночи мы выбрались из спальни и совершили грех, украв у несчастной вдовы документ на сына.
– Как он не сгорел при пожаре? – недоумевал Серёга, разглядывая нашу добычу.
– Какое-то прошение оформляли, я не понял на что. Главное, есть бумага, что мёртвым Сергея Павловича Иванова так и не признали.
Ночь у нас получилась насыщенной. Мы расположились во второй комнате, которая примыкала к спальне, забаррикадировали двери и при свете свечи почти до пяти утра рисовали подделку, копируя обычным пером типографский шрифт и подделывая почерк. Та ещё работёнка. Потом наш труд мы слегка помяли, потрепали на сгибах, сбрызнули водой и залили своё «произведение искусства» маслом. Эту копию я сунул обратно в вещи паломницы.
Утром, провожая женщину, дал ей пятьдесят копеек, пироги и плохо закрытую бутылку с маслом. Паломница подношениям обрадовалась и проверять закупорку масла не стала. Очень надеюсь, наша уловка сработает. Когда погорелица начнёт проверять котомку, то обнаружит часть вещей подпорченными (я их компенсировал деньгами!), а залитые и испорченные поддельные бумаги она не должна отличить…
Приблизительно через неделю после того, как мы проводили вдову Павла Петровича Иванова, Серёгину «мать», купцу Ситникову стало совсем плохо. Лицо приобрело желтоватый оттенок. Паломников больше не звали, а снова пригласили батюшку. Теперь уже точно, чтобы выслушать последнюю исповедь.
Одиннадцатого ноября Иван Григорьевич умер.
Глава 7
В течение последующих двух дней в доме крутилось столько посторонних людей, что я очумел. К запаху мочи, давно и стойко витавшему в помещениях, добавился аромат свечей, ладана, пирогов и самогона. Маруська с соседкой Катериной зашивались на кухне, готовя поминки. Проститься с купцом Ситниковым пришло неожиданно много людей. Несколько купцов, соседи и ещё непонятно кто.
Несмотря на прохладную погоду, поминки устроили во дворе. Дома вместить такую толпу места бы не хватило. Откуда-то притащили длинные скамьи, которые укрыли половиками, столы соорудили из подручных средств, используя козлы для распилки дров, старые двери и разные доски. Всё это тоже прикрыли холстиной.
– Отмучился, родимый, – всхлипывала Павлина Конкордиевна на поминках.
– Сиротинушка, – обливал меня слезами какой-то мужик.
Мой статус был чётко прописан в завещании. Если деду Лукашке, Маруське и Ничипору купец отписал по пять рублей, свояченице – тридцать, то мне досталось всё движимое и недвижимое имущество. Но за маленьким нюансом: до двадцати одного года я оставался под опекой Павлины Конкордиевны.
Как и что будет дальше, волновало и меня, и Сергея. Вообще-то Ситникову положено было сообщить в полицию о новом постояльце. Но купец вначале был занят, потом заболел. Статус Серёги в доме по-прежнему был неопределённым. Павлина Конкордиевна его, конечно, уважала, но запросто кто-нибудь мог и «стукануть». С другой стороны, стараниями той же Павлины Конкордиевны слухи о Серёге были такие, что его слегка побаивались.
В любом случае нужно было доставать кубышку, заныканную купцом, и платить стряпчему, чтобы оформил пребывание Сергея Павловича Иванова в Екатеринодаре по всей форме. Перед самой смертью Иван Григорьевич поведал мне тайну схрона. Очень горевал, что всего сто сорок рубликов серебром и пять золотом смог отложить на «чёрный день».
Хороший был человек Ситников. Я искренне сожалел о его смерти. Да и люди, пришедшие на поминки, говорили не просто формальности, а добрые слова в адрес купца. Потом, конечно, когда подвыпили, уже стали отклоняться от «темы». Каких-то три пожилых казака начали мне втирать по поводу царя-батюшки и бороды. Раньше казаков заставляли бриться, и только Александр III разрешил отпускать бороды. Серёгу тема бороды неожиданно заинтересовала. Он подсел к казакам с расспросами. Мне же пока брить было нечего, а вот мой дружок по этому поводу страдал. Имеющийся у купца инструмент внушал ужас одним своим видом. Ходить к брадобрею стоило денег, но два раза в неделю Сергею приходилось всё же навещать цирюльню. Кстати, Иван Григорьевич бороду тоже носил, как и было положено по статусу. Но в городе имелись безбородые купцы. Элита, так сказать. Те, кто торгует с заграницей. Как правило, это купцы первой гильдии и при больших деньгах.
Я прислушивался к разговорам за столом, но больше смотрел по сторонам. Приглядывался к снующему в подавальщиках Ваське, сыну Катерины Уваровой, той вдовы, что помогала Маруське по хозяйству. Старшая дочь Катерины Машенька тоже крутилась на кухне. Из воспоминаний Николая я был в курсе, что парню эта девушка нравилась. Мне же она показалась не очень. Ни возрастом (шестнадцать лет), ни внешностью. Потому я подчёркнуто был с ней холоден.
Когда кто-то из гостей начал распевать песни, я велел с поминками закругляться. Но пьяные казаки ещё пытались показать умение владеть шашкой и рвались продемонстрировать джигитовку на наших конях. Последних гостей выставили со двора ближе к полуночи. Женщины остались перемывать посуду и наводить порядок, а мы с Сергеем отправились спать. В этот день больше никаких бесед не вели, зато на следующий все жильцы дома собрались узнать о своей судьбе.
– Как служили, так и продолжайте, – сообщил я и заработал одобрительный кивок Павлины Конкордиевны.
Честно говоря, мне как раз заниматься делами времени не было. Оформление завещания и прочая бюрократия требовали личного присутствия.
Только через два дня я взял у Павлины Конкордиевны ключи от подвала под предлогом, что нужно пересчитать товар и запасы на зиму. Так-то запасы солений пополнялись и без моего участия. Женщины и капусту засолили, и даже тыкву – новое для меня блюдо. Но мне требовалось попасть в подвал, чтобы выкопать возле третьей левой опоры кубышку. Серёга страховал.
Копаться в подвале днём мы не рискнули. Дождались, когда обитатели флигеля лягут спать. Сергей дошёл до туалета, а потом вдруг решил проверить двери в подвал и понял, что они незаперты. Почти сразу мы обнаружили, что на сундуке в коридоре, где обычно спал Ничипор, лежит муляж, а его самого в нет.
– Воровская натура, – прошипел Серёга. – Наверняка тоже знает о захоронке. Думаю, у него есть дубликат ключей. Открыл вначале люк, затем изнутри засов на дверях. Люк снова запер, чтобы никто не догадался, а сам зашёл со двора.
– Сейчас мы его поймаем на месте преступления, – ничуть не огорчился я. – Люк заперт на навесной замок, значит, единственный выход через двери во двор.
– Если откроем дверь, он заметит, – не одобрил мой план Сергей. – На улице не так уж темно. Ночь звёздная. Давай я зайду через люк, а ты, когда услышишь мой крик, перекрывай выход.
Замок на люке открывали с большими предосторожностями, боясь спугнуть вора. Потом я побежал во двор ждать условного сигнала, а Сергей начал спускаться. Уже возле входа я сообразил, что мы немного перемудрили. Забыли, что вначале в подвал ведут шесть ступеней, затем площадка шириной метр, на которой ещё одни двери, служащие тамбуром, и только потом несколько ступеней до пола. Ничипор точно не стал бы оставлять все двери открытыми. Значит, свет с улицы он не заметит.
В общем, ждать условного сигнала от Серёги я не стал, а, чуть приоткрыв левую створку, прошмыгнул внутрь. Там уже на ощупь, в полной темноте спустился до площадки. Долго шарил, пытаясь найти дверную ручку. Потом вспомнил, что у этих дверей ручки не было, они распахивались внутрь, как ворота, и запирались на засов.
Серёга к этому моменту уже обнаружил вора и крикнул: «Лови!» Я толкнул двери немного раньше, чем следовало. Ничипора они не задели. Зато он сам, почти поднявшись по ступеням, замахнулся на меня лопатой, намереваясь ударить. Хорошо, мои глаза уже привыкли к темноте, и света той свечи, что горела в подвале, хватило, чтобы увидеть опасность. Единственное, что мне пришло в голову, – это столкнуть парня вниз. Поэтому я подпрыгнул и, вцепившись в верхнюю балку проёма, с силой толкнул Ничипора ногами.
Почти одновременно со мной со спины парня подскочил Сергей. Он тоже пнул его, но в обратную сторону и сам начал заваливаться сверху. Его удар оказался сильнее моего. Лопата Ничипора врезалась в балку, а он вместе с Серёгой дружно упали. Странно как-то упали. Не вниз, а тут же, на площадку. Мне казалось, она шириной всего метр, а не два. Пока я соображал, Серёга заголосил:
– Вот же дрянь, гадость какая!
– Что случилось? – не понял я.
– Стой на месте, я сейчас за свечой сбегаю. Тут что-то непонятное: череп, кости! – крикнул Сергей и кинулся по ступеням вверх, распахивая дверь во двор.
И тут же яркий дневной свет залил помещение. Я невольно охнул и оглянулся. Нет, всё правильно. У меня за спиной были ступени, которые вели наверх. Я тоже выбрался наружу, постоял, не понимая, что произошло. На дворе звёздная ночь. Огляделся по сторонам, прислушался к звукам из соседнего двора, снова спустился в подвал и замер в недоумении. То, что я увидел, не укладывалось в голове. Создавалось впечатление, что ступени отражают сами себя. Площадка увеличилась, но это точно не было зеркалом. На «той» стороне от середины лестничной площадки лежало нечто страшное, напоминающее мумию.
Я невольно перекрестился и начал пятиться, и только появившийся на другой стороне Серёга остановил моё бегство.
– Стой. Подожди. Только не переступай впереди себя черту, – предупредил друг. – Поздравляю, ты снова открыл временной портал. Я в двадцать первом веке.
– А это кто? – кивнул я на мумию.
– Мм… Ничипор, судя по всему. – Сергей поддел сапогом труп. Рука мумии немного сдвинулась и на наших глазах рассыпалась на мелкие кости.
Снова у меня возникло желание перекреститься, а лучше выскочить из подвала. Серёга, похоже, просёк моё состояние.
– Не паникуй, сейчас разберёмся. Жди и никуда не уходи, я хочу кое-что проверить.
Ходил он недолго и скоро вернулся весь мокрый, но с ящиком тех железок, что оставили в подвале предыдущие владельцы дома. Какую-то железку кинул в мою сторону. Оказалось, это гаечный ключ. Я его покрутил в руках и пожал плечами.
– Подолби по ступеньке так, чтобы остался внятный след, я хочу убедиться, – попросил Сергей.
Я старательно выдолбил небольшую канавку. Серёга издал невнятный звук.
– Мистика какая-то. Появляются затёртые следы того, что ты только что сделал.
– Мы не в параллельной реальности, – пояснил я. – Значит, я нахожусь в прошлом, а ты в будущем на том же месте.
– И пересекать границу портала тебе не стоит, чтобы не превратиться в мертвеца, как Ничипор.
– Но ты же прошёл, – заметил я очевидное.
– Я и в первый раз прошёл в девятнадцатый век в своём теле, а ты занял чужое.
– Мой труп тоже рядом лежит? – невольно сглотнул я липкую слюну.
– Пока не видел. Только этот, – снова пнул он останки Ничипора.
– Нужно на каком-то животном проверить твою версию, – не сдавался я.
Очень уж не хотелось мне остаться здесь, да ещё одному.
– Проверим чуть позже, – пообещал Серёга. – Пока у меня здесь нет подопытных животных. Не думай, я тебя не брошу. Сейчас, подожди.
Подпихнув мне весь ящик с инструментами, он снова убежал. Вернулся минут через десять, таща мой чемодан и ещё барахло из кухни.
– Вещи же нормально проходят? – уточнил Серёга.
– Вполне, – заверил я, потому что уже успел оценить содержимое ящика.
– Сейчас тебе ещё кое-что переброшу и побегу домой за ноутбуком. Ты же хотел там клады поискать и какие-то технологии.
– Рояли просто сыплются с небес, – иронично заметил я. – А что с Ничипором будешь делать?
– Вот чёрт! – спохватился Серёга. – В мешок приберу. Наверное, могилу во дворе устрою. Если кто и обнаружит, то этому мертвецу любая экспертиза даст сто тридцать лет.
Пока Сергей занимался трупом, я поволок домой чемодан. Там выгрузил содержимое в сундук. Сам чемодан хотел переправить обратно, слишком необычная и приметная вещь, трудно будет объяснить его появление. Бежать снова через двор с чемоданом я не стал. Спустился через люк в коридоре. И дальше меня ждал сюрприз. Прохода в двадцать первый век не было! Я запаниковал, выскочил наружу, оббежал дом и снова проник в подвал, с облегчением увидев злого Серёгу. Тот закончил паковать Ничипора и ругался, что даже после смерти парень доставляет проблемы. Я же рассказал, что только что обнаружил.
– Очень хорошо, что проход только с одной стороны, – обрадовался Сергей. – Зато никто из домочадцев случайно не попадёт в портал. Правда, придётся объяснять, почему бочки таскаешь через дом, но это не главная проблема.
Чемодан я всё же принёс обратно. Сергей попросил свой мобильник. Гаджет перемещение через портал времени пережил без проблем. Серёга поставил его на зарядку, а сам занялся перетаскиванием тех стройматериалов, что я купил.
– Продашь пока плитку, трубы могут не купить. Цемент тоже продавай, но пересыпь в другую тару.
Я молча принимал все эти вещи из такого близкого, но далёкого для меня двадцать первого века. К тому времени, как я перетянул последнюю коробку с напольной плиткой, телефон у Сергея зарядился.
– Очуметь! – ошарашенно уставился на его экран Серёга. – Я, конечно, ещё проверю, но, похоже, за всё время, что мы пребывали «там», здесь время совсем не сдвинулось. А я ещё подумал, чего дождь опять льёт?! А это тот же самый дождь, что и был, когда мы в прошлое провалились.
– Ты меня точно нигде не нашёл? – ещё раз поинтересовался я.
– Нет, вообще не нашёл никаких следов. И слава богу. Мне ещё Ничипора хоронить.
Попрощались мы с Серёгой часа через два. Тот поклялся, что не оставит меня одного. Ему я верил, но волновался, чтобы не закрылся портал. Так же переживал, чтобы никто случайно в него не сунулся. Снова встретиться с Сергеем мы договорились на следующую ночь.
Я вернулся в дом, через люк вошёл в подвал, дошёл до ступеней. Несколько минут постоял, не решаясь переступить условную границу. Потом зажмурился и сделал шаг вперёд. Ничего не произошло. С этой стороны портала не было, двери на засов я закрыл и вернулся обратно. Жаль, что я не могу перейти в своё время. Придётся здесь выживать и приспосабливаться. Пока же стоило проверить, что у меня находилось в чемодане.