День похищения
– На, посмотри!
Рохи глянула на свое отражение в ручном зеркальце.
– На персик похожа.
Он непроизвольно рассмеялся. Рохи потерла открывшийся лоб.
– Неплохо вроде…
От смущенной улыбки девочки у Мёнчжуна на душе снова начали сгущаться темные тучи. Он подумал о том, что завтра надо будет тайком съездить к ней домой.
6
23 августа 2019 года, пятница
– Папа, пожалуйста, сделай все! – Рохи смотрела на Мёнчжуна не сводя глаз. – Ну папа…
– Да нет, не «ну папа», а просто «папа». Скажи громко, внятно, с выражением: «Папа, сделай все, пожалуйста!»
– Это для чего?
Мёнчжун прикусил язык: Рохи была не из тех, кому скажешь – и они тут же побежали выполнять. Но сообщение записать как-то надо… Когда родители услышат тревожный голос дочери, то сразу поймут, что дело серьезное, и деньги заплатят послушно, без лишних разговоров. Кроме того, если они будут точно знать, что их дочь пока жива, то не будут обращаться в полицию, чтобы не подвергать ее опасности.
«Что же сказать Рохи? Неужто всем похитителям свои жертвы так уговаривать приходится?»
– Э-э-э, ну… если мне когда-нибудь станет трудно и кончатся силы, это меня подбодрит.
– Так ты ж все равно нигде не работаешь, тебе-то куда силы прилагать?
«Вот же попал! Откуда она узнала, что я безработный? Смотри, какая догадливая… Теперь снова голову ломать, придумывать что-то…»
– Нет, папа тоже работает.
– Что-то ни фига не заметно. Это когда?
Ну вот, совсем запутался… Что же делать? Может, сменить тему, сказать, что старшим такие слова говорить нельзя? Или снова что-то выдумать? Мёнчжун решил выбрать второй вариант, потому как не был уверен, может ли похититель детей учить других правильному поведению.
– Н-у-у… так я по ночам.
– По ночам? Поэтому и вчера так поздно приехал?
– Угу. – Мёнчжуна кольнули угрызения совести, но он все равно кивнул.
– И чем ты занимаешься? Я ж ничего не помню.
– Потом расскажу. Давай сначала запишемся. Скажи: «Папа, пожалуйста, сделай все». – Он резко поднес телефон к ее рту.
Чем он занимается? Да чем угодно, ей сейчас можно лепить что хочешь. Все равно досконально разобраться во всем она не успеет – максимум через пару дней он ее вернет. Но врать в глаза, которые тебе доверяют, – это все-таки чересчур.
Рохи хмыкнула, но поднесла микрофон к губам. Мёнчжун зыркнул на нее хищным взглядом. Она начала говорить:
– Па…
Мёнчжун с силой ткнул ее пальцем в бок. От боли Рохи то ли выдохнула, то ли выкрикнула: «…па» – и он тут же нажал на «стоп». Девочка переломилась, словно загарпуненная рыба, и сердито посмотрела на него.
– Ты что?!
Не обращая на нее внимания, Мёнчжун резко, будто за ним гнались, вскочил с места и поспешил сохранить файл. А Рохи, сжав кулачки, разогнулась и подскочила к нему. Мёнчжун второпях ретировался из комнаты. «Теперь только б до родителей дозвониться: даем послушать голос, быстро получаем деньги и сразу же возвращаем ребенка. Потом платим за операцию и больше никогда в жизни к этому не возвращаемся», – в душе поклялся Мёнчжун. И подумал вдогонку, что созвониться с ее родителями нужно сегодня же.
– Чё ты там встал? Сюда иди! – зазвенел ее голос по округе.
Рохи хотела отомстить так подло напавшему на нее отцу и пошлепала за ним на своих маленьких ножках. Когда ей казалось, что она его уже догнала, Мёнчжун размашистым шагом отходил в сторону. Она снова бросалась его ловить, а он нарочно подпускал ее поближе и потом уворачивался. Только после нескольких неудачных попыток девочка наконец поняла, что он так над ней потешается. Она остановилась и закусила губу. Беспрерывно улыбающийся Мёнчжун тоже перестал валять дурака, остановился и обернулся, потому что больше не слышал стука ее шагов у себя за спиной. Увидев, что Рохи разулась, он подумал, что она сейчас снова бросится за ним, но та вместо этого замахнулась на него кроссовкой.
– Ох!
«Куда уклониться? Влево! Нет, лучше вправо. Нет, все же влево…» В результате этих маневров он зацепился за булыжник и упал, да так, что воткнулся в землю точно лбом.
– Что там с тобой? – Рохи от волнения цокнула языком. Кроссовка по-прежнему была у нее в руке, она ее так и не кинула.
Какой там выкуп, какое похищение… Мёнчжун сейчас думал только о том, что вот как он лежит, так ему сквозь землю и провалиться.
* * *Убедившись, что девочка заснула, Мёнчжун немного отошел от дома вниз по тропе. Пусть она и спит, но осторожность в любом случае не помешает. Он потер лоб – тот покраснел и уже распух. Мёнчжун достал телефон, послушал файл с возгласом «Па-па!» и покачал головой: что-то как-то неочевидно получилось. Сначала он хотел дать послушать файл Хеын, но потом передумал: обосрет его, как обычно, – и всё. Так что ничего он ей посылать не стал. Изначально Мёнчжун эту запись вообще просто так сделал, чисто для баловства. Но, прослушав еще раз, решил, что она может и в дело сгодиться: хрипловато-приглушенный вопль Рохи вполне можно было принять за крик испуга.
Набирая номер, Мёнчжун про себя умолял, чтобы на этот раз на том конце все-таки взяли трубку. Нажимая на «вызов», он уже вслух открыто бормотал «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста». Но никто не ответил и на этот раз – Мёнчжун уже со счета сбился в какой. Он со вздохом сунул телефон в карман и снова зашагал по склону вверх к своему дому. Там по-прежнему было тихо. Мёнчжун аккуратно заглянул в спальню – Рохи все так же спала, тихонько посапывая с приоткрытым ртом. Все-таки она была еще ребенком, даже когда с каменным лицом хамила и дерзила; ну а сейчас, во сне, это было особенно заметно. Мёнчжун разулся и плашмя упал на пол рядом с Рохи. Ему вспомнился ее недоуменный возглас «па-па!». Может, она вообще не сильно избалована родительской любовью и не очень привыкла произносить это слово? Если так, тогда жаль ее, конечно. Но вот ему-то дальше как быть? Что делать? За этими размышлениями Мёнчжун и сам незаметно уснул.
Ему снилась Хиэ, она сильно плакала. Он пытался ее утешить, тянул к ней руки, но достать до нее не мог – их разделяла холодная стеклянная перегородка. Мёнчжун начал колотить по стеклу, кричал «что случилось?» и «кто тебя обидел?», но дочка понурив голову лишь горько плакала навзрыд: звуки рыданий глухо пробивались даже через стекло. Теперь ему надо напрячь мозг и придумать, как к ней пробраться. Самое странное, что дверей вообще нигде не было: ни с его стороны, ни с ее. Но ведь их же как-то сюда поместили? Ощущение было такое, словно они находятся в огромном, разделенном на две части резервуаре типа аквариума, в который пока еще не запустили акул.
Тут Хиэ подняла голову – и его охватил ужас: от текущих слез лицо дочери начало медленно искривляться, растворяться, становясь словно размазанным: будто кисточку с красками опустили в воду. Мёнчжун протер глаза, а когда поднял их снова, на него уже смотрело лицо Рохи.
Она, в отличие от Хиэ, не плакала. Казалось, что Рохи напрягает все силы своего маленького организма, чтобы неотрывно смотреть на Мёнчжуна. И это не был ее обычный ровный взгляд. Нет, сейчас он был мощный, острый, будто пронизывающий насквозь… Мёнчжун уже не бил по стеклу, а застыл, прикусив губу от напряжения. Ему почему-то было страшно. И тут Рохи произнесла:
– Что ты наделал?
И Мёнчжун сразу все понял. Еще не проснувшись, он догадался, отчего ему снится именно такой сон. Это все из-за похищения. Из-за того, что, спасая своего ребенка, он решился подвергнуть опасности чужого. Вот поэтому так плакала Хиэ: запертая в пространстве, откуда нет выхода и где бессмысленно ждать помощи, ей оставалось только растворяться и исчезать в потоке собственных слез.
– Пр…ст…и
Слова почему-то застревали у него во рту – как будто ему в глотку кто-то вставил такую же стеклянную перегородку, не давая звукам вырваться наружу. Или даже не так: как будто кто-то сдавил ему горло так сильно, что было трудно дышать. Видимо, Хиэ можно спасти, только если он извинится и будет прощен. Мёнчжун уже не мог свободно пошевелить дрожащими руками; задыхаясь, он начал плакать от своего бессилия, потому что ничего другого больше сделать не мог. От этого зрелища лицо Рохи понемногу стало искажаться. Мёнчжун подумал, что оно сейчас тоже начнет размазываться, как у Хиэ, но нет: на ее лице отразилась жалость. Сквозь ее гнев в какие-то моменты стало проступать любящее лицо, и от этого угрызения совести начали терзать его еще больше. Мёнчжун расплакался так сильно, что не мог дышать: он раскрыл рот пошире, и слезы текли прямо в горло холодными струями.
«Холодными?..» На этом месте Мёнчжун резко проснулся и раскрыл глаза. Его лицо было все мокрое – видимо, он действительно плакал во сне. Над ним склонилась Рохи:
– Так больно?
– А? Что? – рассеянно переспросил Мёнчжун, утираясь.
Холодная вода – откуда ей здесь быть? Он прикоснулся ко лбу и нащупал какой-то маленький холодный кубик. Это был лед.
– Я думала, что ты плачешь оттого, что лоб распух. Это ерунда, перестань, ты же взрослый мужчина…
Как и во сне, Рохи смотрела на него строго, но на ее лице была видна забота. «Наверное, из-за распухшего лба так волнуется. Потому и лед приложила, невинная душа… Знала, что нужно холодное прикладывать, но не догадалась в полотенце или в тряпку завернуть». От ее неуклюжей доброты у Мёнчжуна еще больше защемило в груди.
«Нужно быстрей ее возвращать, хватит уже с меня преступлений».
* * *Поздно ночью Мёнчжун вышел из дома и спустился с горы. Рохи вышла его провожать: дошла до края двора и теперь спокойно смотрела на него сверху вниз. «Может, попрощаться хочет», – подумал он, но увидел, что она лишь неловко дернула рукой и тут же ее опустила. Мёнчжун же на это отмахнулся, мол, «да ладно, не надо». В темноте видно не было, но Рохи точно улыбнулась.
Спускаясь по тропе, он набрал Хеын. Нужно ее предупредить, что он поедет к девочке домой и сам посмотрит, что там и как, раз родители трубку не берут. В глубине души у него имелись опасения, что это неправильный шаг и что ездить туда не надо. Пошли гудки, но бывшая жена тоже не отвечала. Мёнчжун глубоко вздохнул и сбросил звонок. «Достали уже, что за мода такая – никто трубку не берет! Всё, хватит, как сделаю, так и будет». Он решил общаться с ней жестко. Но через секунду уже писал сообщение:
Дозвониться не смог, они не подходят к телефону. Съезжу разведать обстановку на месте.
Мёнчжун успел дойти до конца тропинки, а ответа от бывшей все не было. «Сама всю эту кашу заварила, меня втянула, а сейчас непонятно чем занимается! Или это с Хиэ что-то случилось?» Нехорошие мысли полезли одна за другой. Ему хотелось все бросить и помчаться в больницу, но у него было незаконченное дело, и он решил сначала разобраться с ним. Тем более что это был далеко не первый раз, когда жена не отвечала на звонки и сообщения. Так что не привыкать.
Мёнчжун сел в машину и завел двигатель. Дорога была знакомой: по ней он вез сюда Рохи, такое точно не забудется. Проехав по трассе, Мёнчжун свернул направо на подъезде к нужному микрорайону, потом проехал немного вперед и на развилке снова свернул направо. Чем больше он углублялся в этот жилой комплекс, тем выше становились стены домов, окружавших его с обеих сторон дороги. Элитное, роскошное жилье.
Подъезжая к кварталу, где жила семья Рохи, Мёнчжун понемногу сбросил скорость. Его не покидало странное ощущение. Что-то здесь было не так, что-то изменилось с прошлого раза. Времени с тех пор прошло немного, и он догадался, что его сейчас смущает. На часах было 11 вечера. Примерно в это же время он позавчера сюда и приезжал. Вот только света сейчас было сильно больше – почти в каждом доме горели окна. Мёнчжун даже фары мог не включать – все и так было видно. А в прошлый раз в домах было темно – горели только уличные фонари… Сегодня все было иначе. Он тащился по району с черепашьей скоростью и также по-черепашьи вытягивал шею, осматривая дома по обеим сторонам проезда – не спали практически нигде. И это обстоятельство Мёнчжуна почему-то совсем не радовало. Дурное предчувствие туманом заклубилось у него в груди. Он покачал головой: «Давай без паранойи. Сейчас важнее выяснить, чем так заняты родители Рохи. Они в курсе, что у них вообще-то ребенок пропал?»
Мёнчжун свернул налево и, оказавшись ровно на том самом месте, где в прошлый раз сбил Рохи, остановил машину. Перед нужным ему домом творился какой-то бардак. Точнее, даже не совсем бардак – просто дом был со всех сторон окружен толпой людей. Тем, кто стоял сзади, мешали головы передних, поэтому они раскачивались из стороны в сторону, чтобы увидеть, что же там происходит. Похоже, народ так спешил сюда, что даже свет в домах не успел потушить.
Выключив фары, Мёнчжун сдал чуть назад. Инстинктивно он догадался, что при таких раскладах лучше не подъезжать прямо к дому на глазах у всей толпы. Оставил машину чуть поодаль и к месту скопления людей пошел пешком. Чем ближе он подходил, тем плотнее становился гул. Люди смотрели в сторону дома с нескрываемым любопытством.
Мёнчжун оглядел зевак. Ему нужен был кто-то говорливый, кто охотно поделился бы с ним тем, о чем судачат люди, при этом не сильно интересуясь, что здесь делает посторонний мужчина явно не из этого района. Он обратил внимание на женщину лет пятидесяти, подошел поближе, но та даже не взглянула на него.
– А что тут случилось?
То ли его расчет оказался неверным, то ли женщина просто не расслышала вопрос, но она, скрестив руки на груди, с застывшими зрачками продолжала смотреть прямо перед собой. Мёнчжун непроизвольно повернулся в ту же сторону. Видно ничего не было – люди впереди загораживали обзор. Сам он был немаленького роста, но перед ним возвышалась голова высокого худощавого мужчины в одной пижаме. «Похоже, прямиком из постели выскочил и сразу сюда прибежал…» Мёнчжун наклонился чуть в сторону от маячившей головы – и остолбенел от изумления.
Вход в дом Рохи был перекрыт – его охраняла полиция. Наверное, из местного отделения на усиление прислали. Но если так, то тогда что-то должно было случиться внутри дома…
И тут кто-то закричал:
– Выходят!
Ворота открылись, из них показался полицейский в белом защитном комбинезоне и маске. Руки у него находились за спиной – он нес что-то, накрытое белым покрывалом. Труп! По толпе волной прокатился гул. Кто-то зацокал языком, у кого-то вырвался стон.
– Ч-ч-что тут с-с-случилось?
Вопрос задал кто-то из собравшихся. Мёнчжун развернулся, чтобы получше расслышать ответ: похоже, что молодая девушка, обхватившая себя руками, сейчас объяснит, что к чему.
– Говорят, что убийство.
У Мёнчжуна в голове словно белая вспышка полыхнула. Он отрешенно посмотрел на носилки: было непонятно, мужское это тело или женское, кто-то из родителей Рохи или еще некто. У Мёнчжуна все мысли перемешались, словно его двинули по голове чем-то большим и тяжелым.
И тут народ снова зашумел – на улицу вынесли еще одно тело.
Глава 2
Убийство
1
Ку Окпун жила и работала здесь уже четыре года – с тех пор, как сын решил открыть свое дело и попросил у нее в долг на развитие бизнеса. Все свое имущество – а на ее имя был записан лишь захудалый домишко – она продала, отдала деньги сыну и переехала жить к нему и невестке. Но деньги деньгами, а все равно Окпун чувствовала себя обузой, и на душе у нее словно лежал тяжелый камень.
Где-то через год совместной жизни обстановка в семье стала натянутой. Всякий раз, когда невестка проходила мимо сына, она делала несчастные глаза, а еда на столе день ото дня становилась все скромнее и скромнее. Однажды утром, где-то в полдесятого, Окпун зашла на кухню: там было непривычно тихо. Тогда она заглянула в спальню – дверь туда была открыта словно напоказ – и увидела, что невестка валяется на кровати, повернувшись к ней спиной. «Разбудить ее, что ли? Или сначала завтрак приготовить, а потом разбудить?» Погруженная в эти раздумья, Окпун вышла в коридор, а потом направилась в клуб общения старшего поколения. В последующие дни ей доводилось, как и раньше, сидеть за одним столом с невесткой, но все чаще и чаще она уходила из дома в клуб, где и проводила все больше и больше времени.
Там у нее появились подружки. Одна из них начала подрабатывать, помогая людям по дому. Окпун решила пойти по ее стопам и тоже обратилась в Центр занятости населения. Молодая сотрудница центра, на вид не больше 26–27 лет, сразу предупредила: «Ну, без опыта работы шансы не очень», но телефон у Окпун все-таки взяла. А ведь Окпун ее обманула: когда спросили, доводилось ли ей работать с привилегированной клиентурой в домовладениях премиум-класса, то она даже не поняла, о чем идет речь, но на всякий случай кивнула…
Так она и оказалась здесь. Место предполагало постоянное присутствие прислуги в доме, то есть проживание вместе с хозяевами. Поначалу Окпун сомневалась, но в конце все-таки приняла предложение. Сын с невесткой тоже поначалу не знали, как реагировать на эту новость, но стоило женщине сказать, что жить она будет у нанимателей, как невестка тут же приготовила на ужин дорогую вкусную рыбу.
Так прошло четыре года. Работа была не очень тяжелой. В принципе, людям для жизни нужно примерно одно – прибраться, приготовить да постирать. Когда она изредка что-то путала и делала не так, то, конечно, приходилось выслушивать упреки, но «уж лучше здесь за деньги, чем дома от невестки бесплатно» – так она считала. В доме этом жила семья именитого профессора Чхве Чжинтхэ, но чем конкретно он занимался, ей было непонятно: Окпун и слов таких не знала – что-то труднопроизносимое. Жену этого научного профессора звали Со Чжинъю – это была очень приятная и добродушная женщина. Целыми днями она либо читала, либо распивала чаи, а когда Окпун заходила к ней прибраться, то деликатно выходила в сад, чтобы не мешать домработнице. У супругов еще была дочь, причем занята она была не меньше, чем отец. Когда Окпун впервые ее увидала, то поначалу приняла за мальчика: стрижка короткая, взгляд твердый. Правда, лицо у нее было необычной белизны, и губы ярко-красные, так что когда у нее отрастали волосы или она надевала юбку, то девочку можно было бы назвать красивой. Вот только даже в разгар лета она чуть не каждый день носила плотную куртку-кимоно и широкие, волочащиеся по земле штаны-шаровары. Лишь потом, когда девочку показали по телевизору в программе о молодых дарованиях, Окпун поняла, почему дочь профессора все время носит такую форму: она занималась корейским мечевым боем.
Много ухода за ней не требовалось: Окпун нужно было лишь прибираться у нее в комнате и стирать белье. Когда девочка приходила со своего фехтования, то занималась с учителем английского. Когда английский заканчивался, приходил репетитор по другим предметам или еще какой учитель. По сути, времени отдохнуть у бедняжки не было. Окпун как-то захотела ей помочь и хотя бы портфель разобрать, так та не дала, сказала: «Я сама» – и точными, уверенными движениями рук расставила книги по нужным местам, строго следуя четкому принципу: для каждого предмета своя полка, внутри полки книги выставлены по размеру – точно так же, как и у ее отца. Вот уж воистину родная кровь…
В общем, работа в этой семье если и не была совсем уж курортом, то и слишком изнурительной ее тоже назвать было сложно. Поэтому Окпун решила, что если позволят, то она будет помогать им до тех пор, пока силы остаются. И тут профессор обратился к ней с предложением:
– У вас же как такового отпуска еще не было? Вот, съездите куда-нибудь, отдохните, развейтесь, а потом снова за работу. – И он с улыбкой протянул ей пухлый конверт.
Видя, что глаза на ее морщинистом лице округлились от удивления, профессор снова улыбнулся:
– Вы же за все это время отпуск ни разу не брали? Ну так навестите сына или отправьтесь куда-нибудь в путешествие.
Окпун долго отнекивалась и отказывалась, мол, не нужно, «да какое там путешествие?» и «зачем мне столько?», но все это было притворством – искренности здесь не было от слова «совсем». С сыном увидеться ей не так уж чтобы очень хотелось, но вот по внукам Окпун соскучилась. С такими деньгами она может детишкам и одежонку новую прикупить или мясца на ужин, так чтобы не смотрела на нее невестушка каждый день таким кислым взглядом.
Ее план сработал на отлично: внуки, оторвав задницы от дивана, схватили подарки в охапку и запрыгали вокруг бабушки, как семечки на сковороде. А невестка не поскупилась поставить на стол крабов в соевом маринаде – деликатес, который ей передали из родительского дома. И общалась со свекровью так почтительно! Чуть не после каждого слова приговаривала: «Матушка, матушка», – ох и приятно ж было! Окпун все настолько нравилось, что она собиралась пробыть здесь еще пару дней, но постепенно ей вновь стало не очень уютно: и детям, похоже, бабушка стала надоедать, и во взгляде невестки явственно читалось: «Когда же она наконец уедет?» А когда родной сын за ужином спросил: «Мама, а тебя, часом, не уволили?», то это стало последней каплей. После этих слов ей от злости захотелось опрокинуть на родственничков стол, за которым они все так дружно сидели. Стол она, естественно, опрокидывать не стала – просто сделала вид, что нужно уходить, и где-то около семи вечера вышла из дома. Сын ее не удерживал и не просил остаться на подольше, а невестка, проводив до ворот, попрощалась и заперла засов.
Женщина хотела было взять такси, но передумала и поехала на автобусе. К дому своих хозяев она подъехала в 20:12. В это время доктор Чхве (ну тот, который профессор) обычно еще не был дома, или же если приходил, то сразу спускался к себе в лабораторию, располагавшуюся на цокольном этаже. Супруга же его в это время ложилась спать, если уже не лежала в постели. Окпун отперла ворота во двор своим ключом и прошла по ухоженному саду, порядок в котором раз в три месяца наводила специальная служба. Подойдя к входной двери, женщина набрала код на электронном замке и вошла внутрь.
– Ой-ой-ой, что это за вонь? – Она тут же зажала нос.
С таким запахом Окпун никогда не сталкивалась за все семьдесят лет своей жизни. Все окна и двери в доме были закрыты. В новостях передавали, что температура у них в Йонине обновила прошлогодний рекорд и достигла максимума за всю историю метеонаблюдений – 40 градусов, и это еще с учетом ветра и влажности.
Сперва Окпун подумала, что хозяева куда-то уехали и по рассеянности оставили продукты, и вонь в непроветриваемом помещении идет от них. Тогда ей не пришло в голову, что даже испорченные продукты так сильно вонять не могут. А смрад стоял такой, что она чуть сознание не теряла.
– Госпожа Со! – Окпун позвала хозяйку, но той нигде не было.
По-прежнему зажимая нос, Окпун прошла в гостиную и стремительно, как на добычу, кинулась к балконной двери. К этому моменту у нее по спине уже ручьями лил пот. Она думала, что сейчас в комнату ворвется жара, но странное дело – воздух с улицы показался ей прохладным. Выходит, что это внутри дома была такая неестественно высокая температура. А почему? Разве может быть такая парилка лишь из-за того, что все закрыто? Домработница начала осматривать дом. В гостиной была еще одна дверь, ведущая во внутреннюю комнату. Туда Окпун никогда не заходила. Профессор всегда запирал эту дверь на ключ, а ключ всегда носил при себе. Когда он брал ее на работу, то сказал, что ни в этой комнате, ни в лаборатории прибираться не надо. Ей было, конечно, любопытно, что там такое находится, но она никогда не пыталась разузнать подробности. «Лезть в личную жизнь хозяев или распускать о них слухи – это прямая дорога к увольнению», – именно так ей и сказали в агентстве по подбору персонала. Однако сейчас дверь в ту комнату была приоткрыта, и Окпун почувствовала, что туда обязательно нужно зайти. Сглотнув слюну, она осторожненько-осторожненько подошла к дверям.
– Господин доктор! – Никто не отозвался; тогда она слегка толкнула дверь кончиками пальцев. – Ой, батюшки! – И, помянув покойного отца, на подкашивающихся ногах попятилась назад.
В самом центре комнаты на полу лежал Чхве Чжинтхэ – он был проткнут здоровенным мечом с лезвием в метр длиной или даже больше. Из-за длинной рукояти, застрявшей у него в животе, профессор чем-то напоминал рыбу-удильщика. Вокруг было ужасно много крови – казалось, что пол покрыт красным ковром или покрывалом. Сумрак комнаты немного отступал перед светом уличного фонаря, проникающим через неплотно задвинутые светонепроницаемые шторы.
Продолжая пятиться, Окпун выбралась из дома на улицу. Трясущимися руками она едва сумела достать телефон и теперь в растерянности смотрела на экран, не зная, кого набирать: службу спасения или полицию. Наконец набрала службу спасения и назвала адрес. Но даже тогда она не догадывалась, что в той жуткой комнате до сих пор находился еще один человек. Этим человеком была хозяйка – госпожа Со Чжинъю. И именно от ее разлагающегося тела и шла такая вонь.