Вуйо. Да?
Он отвечает сразу же, сухо, как всегда. По-настоящему его зовут, разумеется, не Вуйо, а как-то иначе. И кличек у него, скорее всего, несколько. Вуйо он для таких, как я, сочинителей «писем счастья». Я никогда не видела его вживую. Почему-то представляю, что он сидит в каком-нибудь просторном интернет-кафе, выходящем на хриплый уличный рынок в Аккре или Лагосе, и обеспечивает бесперебойную работу потогонки по производству «нигерийских писем». Но на самом деле он, скорее всего, сидит в такой же душной квартирке, как моя. Может, он даже живет в одном со мной доме. И тщательно шифруется, чтобы никто ни о чем не догадался.
Калло-99. Приветики! Как дела? Получила очень странное сообщение непонятно от кого. Насчет вилок. Пересылаю.
Вуйо. Не надо! Ты не знаешь, что там такое, девочка. Может быть, вирус. Может быть, плохой мути.
Калло-99. Или просто сообщение о вилках.
Вуйо. Кто знает? А может, это происки конкурентов. Или копов. Кидаю ссылочку – загрузи.
Калло-99. Что за порнография? Не буду грузить неизвестно что!
Вуйо. Внутренний брандмауэр от вирусов и шпионящего ПО. А то сообщение удали.
Калло-99. Кстати, что там насчет зубного? Надо почистить зубной налет?
Вуйо. Ты мне нужна для интервью. В два часа дня. Клуб «Ранд». Формат Фрэнсис. Клиенты хотят с ней встретиться.
Я холодею. Фрэнсис двадцать три года; она беженка и живет в лагере в Кот-д’Ивуаре. Она отлично умеет вести переговоры с лохами по телефону. Заигрывает с мужчинами. Прикидывается скромницей, если потенциальная жертва – женщина. В общем, быстро понимает, что нужно клиенту, хотя работает без особых изысков. Бежала от повстанцев, застряла в лагере беженцев, потому что пытается выяснить, что с ее отцом… В общем, «формат Фрэнсис» – полное говно. То есть мне он не подходит.
Калло-99. Извини. В моем контракте такого пункта нет.
Вуйо. Не обсуждается.
Калло-99. А гонорар?
Вуйо. Вычту из общего долга. Не волнуйся, я считаю.
Калло-99. Неплохо было бы и меня посвятить в твои расчеты. Только не думай, что я тебе не доверяю.
Вуйо. Девочка, не забывай, с кем имеешь дело!
Калло-99. С личным, персональным живодером. Вы, ребята, за бесценок перекупили мой долг за наркоту – хромую лошадь! А теперь держите меня на крючке.
Вуйо. Ничего себе «хромая лошадь»! Твоя лошадка дорого стоит.
Калло-99. Знаешь, сколько стоят настоящие скаковые лошади? 150 тысяч рандов – и то если крупно повезет. Дарю! Так о чем базар? Сколько стоит моя хромая кляча?
Вуйо. 55 764, 18.
Калло-99. А моя доля?
Вуйо. Ха-ха! О чем ты? Твой общий долг – 94 235,82.
Калло-99. Не может быть! Сколько лохов я для вас обула?
Вуйо. Очень даже возможно. Не забывай о процентах. Обычно мы накидываем 45 процентов, но у тебя скидка, потому что ты на нас работаешь. И потом, считается не та рыба, что на крючке, а та, что уже в ведерке.
Калло-99. Пошел ты, Вуйо!
Вуйо. Если дело выгорит, мы получим 50 кусков. Будешь умницей – получишь 10 процентов.
Калло-99. А если не буду?
Вуйо. Будешь, куда ты денешься? Ты ведь у нас профи. Твой дилер нам рассказал, как ты умеешь обрабатывать клиентов: со слезами рассказываешь о больной раком маме, о мертвой бабушке, о том, как тебя только что ограбили, когда ты шла, чтобы заплатить за кокс. Для тебя – пара пустяков.
Калло-99. А если я откажусь?
Вуйо. Оштрафую на 20 процентов плюс к остальным. Посчитать?
Калло-99. Не надо, поняла.
Вуйо. В два часа в клубе «Ранд». Оденься поприличнее, но не слишком.
Калло-99. Беженский шик?
Вуйо. Умница! Кстати, твоя новая фишка – колтан – идет на ура. Боссу понравилось.
Калло-99. Может, мне еще гордиться проделанной работой?
Вуйо. Выше нос, девочка. Жадность – порок. Они это заслужили.
В глубине души я думаю, что тоже заслужила все, что со мной происходит.
Я выхожу из «скайпа» и удаляю послание про вилки, но только после того, как копирую его в «Ворд». Присланный Вуйо брандмауэр устанавливать пока не хочется. Их методы работы мне известны. Кто знает, что там еще, кроме брандмауэра?
Клуб «Ранд» – пережиток йоханнесбургского «дикого Запада». Раньше клуб часто посещали Родс[2] и другие деятели эпохи колониализма. Наверное, им здесь было уютно. Курили сигары, делили алмазные поля и решали судьбы империй. Тогда здесь собирались по-настоящему важные шишки, а не мелкие жулики типа Вуйо. Когда я вхожу, он ждет меня у изогнутой барной стойки. Я сразу вычисляю его потому, что он здесь лучше всех одет. На нем дорогой костюм и остроносые туфли, похожие на кожаных акул.
Завсегдатаи, которые заскакивают сюда «пропустить стаканчик в обеденный перерыв», так же напоминают о прошлом, как и интерьер клуба: дорогие люстры, позолоченные перила, карикатуры на известных членов клуба, картины маслом – чьи-то конные портреты и сцены охоты на лис. В такой обстановке Вуйо выглядит лисом, который сбежал с картины и, украдкой вернувшись по собственным следам, успел хорошенько поживиться на кухне. Мне он всегда представлялся тощим, сутулым очкариком – наверное, потому, что он вынужден целый день сидеть за компьютером. В жизни Вуйо оказывается совсем другим. У него отличная фигура, широкие плечи пловца, высокие скулы, аккуратная козлиная бородка. Он улыбается мне во весь рот. Его можно было бы даже назвать симпатичным, если бы не бриллиантовая серьга в ухе. Вроде бы и небольшая сережка, и все же сразу портит общее впечатление. Сразу становится ясно: такой выманит у тебя последние штаны и не поморщится.
Я протягиваю ему руку; он берет ее в обе свои, как будто мы старые приятели и знакомы не только заочно.
– Насколько я понимаю, мистер Бакки? – говорю я.
– Фрэнсис! Как я рад тебя видеть! – отвечает он. Говорит он лучше, чем пишет, чему я совсем не удивляюсь. Как не удивляюсь и тому, что он оказался южноафриканцем. Не все же западным африканцам и русским обирать богатых иностранцев!
– Мистер и миссис Барбер ждут нас наверху. Им не терпится, наконец, с тобой познакомиться, – ласково говорит он, как будто толстяки банкиры, сидящие у другого конца изогнутой барной стойки, могут нас услышать. Он ведет меня к парадной лестнице и уже злобно шипит на ухо: – Чего так вырядилась? Забыла, что ты беженка, а не проститутка?
– Мистер Бакки! Неужели вам не нравится мое платье? – Белое платье – самое простое из тех, что нашлись в моем гардеробе. Я решила немного оживить его, надев крупные бусы и традиционную шаль швешве. О моем беженском статусе призвана напомнить сумка в красно-синюю клетку. В ней сидит очень недовольный Ленивец.
– Веди себя поскромнее, – предупреждает Вуйо, он же мистер Эзекиил Бакки, финансовый директор «Банка Аккры».
– Уточни, пожалуйста, что значит «поскромнее». Кого мне изображать, гордую африканскую принцессу, которая хочет вернуться на престол, или невинную девушку, чудом оставшуюся в живых после того, как ее изнасиловал отряд суданских повстанцев?
– Это значит – никаких твоих шуточек. Следи за речью!
– Ты ведь меня ни разу не видел! Ты знаешь о моих писательских талантах, но понятия не имеешь, хорошая ли я актриса!
– Делай, что я говорю. И не раскрывай рта, пока я не обращусь к тебе. Ты нашу с ними переписку читала?
– Да. – Вот бедняги!
Мы входим в просторную библиотеку. Стеллажи уставлены дорогими изданиями; вид у них такой, словно их никто ни разу не открывал. Нас уже ждут «клиенты» – чета пожилых американцев. Миссис Барбер сидит с журналом на коленях; по-моему, она не прочла ни слова. Журнал открыт на развороте, где рекламируется конференция трехлетней давности по экономике реформы окружающей среды. Мистер Барбер стоит спиной к нам и разглядывает большие шахматы.
– Знаешь, милая, по-моему, они из слоновой кости, – говорит он, показывая миссис Барбер белого слона. У него протяжный выговор уроженца Среднего Запада.
– В Африке никогда не знаешь, где найдешь сокровище, – произношу я тоном царицы Савской.
– Ах! – Миссис Барбер взглядывает на меня. – Ах! – Она подходит ко мне, неуклюже обнимает и разражается слезами. Я смущенно, но очень грациозно переминаюсь с ноги на ногу, как и подобает девушке, пережившей ужас потери трона, семьи и – временно – громадного состояния, вернуть которое помогут мистер и миссис Барбер, считающие, что им крупно повезло.
– Друзья мои, – бормочу я. – Друзья мои!
Мистер Барбер тяжело садится, не выпуская из рук слона. Вид у него ошеломленный. Я мягко высвобождаюсь из пылких объятий миссис Барбер, но она тут же хватает меня за руку. Не без труда подвожу ее к дивану. Мы обе садимся.
– Итак, она, наконец, здесь, – говорит Вуйо. – Как я и обещал вам, она жива и невредима.
– Мы не были уверены. Мы не знали. После всего… – Миссис Барбер не заканчивает фразу и, дрожа всем телом, снова разражается рыданиями.
– На фотографиях вы выглядели по-другому, – говорит мистер Барбер, в чьей тупой голове, наконец, вспыхивает искра подозрения. Если вспомнить, что Вуйо уже вытянул из них почти девяносто тысяч рандов «на оформление документов» – анкет, паспортов, а также на взятки чиновникам и обмен валюты, а требуется еще сто сорок одна тысяча… В общем, подозрения мистера Барбера имеют под собой основания.
– Да, – с достоинством отвечаю я. – Я через многое прошла.
Миссис Барбер хлопает меня по руке, я кладу голову ей на плечо и закрываю глаза, словно вспоминая пережитые мной ужасы. Из клетчатой сумки доносится презрительное фырканье. Я делаю вид, что не слышу.
– Вы привезли деньги? – спрашивает Вуйо.
– М-да, но… – Мистер Барбер весь извивается.
– Откуда эти «но»? Мы же не лошади! Или вы лошадь? Джерри, через три дня на вашем счете будет два с половиной миллиона долларов!
– Дело в том, что нам пришлось снять всю нашу пенсию…
– Все наши сбережения…
– Джерри, посмотрите на эту девушку. Посмотрите на нее! Вы спасли ее, вытащили ее из ада! Вы с Черил сделали доброе дело. Дело, способное перевернуть всю жизнь. – Вуйо кладет руки Джерри на плечи и слегка встряхивает, словно подчеркивая свои слова. Сейчас он похож одновременно на евангелиста и корпоративного специалиста по формированию командного духа в коллективе. – А у меня для вас отличная новость. Вот ваши сертификаты из Резервного банка, как вы и просили. Все в порядке! Джерри, дело почти сделано!
– Дело почти сделано, Джерри, – повторяет за ним Черил.
Она косится на меня, и подбородок у нее снова дрожит. Я мысленно представляю, что мою улыбку с двух сторон фиксируют скобки, и опускаю голову, как будто тоже волнуюсь, как Черил. Ну прямо театр абсурда! И все же я испытываю какое-то извращенное удовольствие. Как в юности, когда вешала родителям лапшу на уши: врала, что мне нужны деньги на ремонт машины, например, или на обучение в магистратуре журфака – а я туда даже не записывалась…
Джерри придирчиво разглядывает сертификаты. Они подделаны безукоризненно, есть даже голографическая печать Резервного банка.
– Я, естественно, покажу их своему адвокату, – говорит он, но я понимаю, что он блефует. Запах денег слишком силен и заглушает шепоток сомнения нахально, как вувузела.
– Показать-то можно… – говорит Вуйо, и его почти симпатичное лицо морщится в озабоченной гримасе.
– В чем дело, мистер Бакки?
– Прошу вас, называйте меня просто Эзекиил. Мы же с вами друзья.
– Итак, в чем дело, Эзекиил?
– Из-за этого может возникнуть отсрочка.
Черил испускает протяжный стон.
– Большая отсрочка?
– Несколько недель, не больше… Два месяца максимум.
– Погодите, погодите минутку, мы ведь уже и так на многое согласились! Это все, что у нас есть. Наши пенсии, наши сбережения. Я занял денег у сына! Вы понимаете, чего нам стоило прилететь сюда? Причем уже в третий раз!
– Мистер Барбер, вы все время относитесь к делу с редким пониманием. Просто сейчас в Гане конец фискального года, и правительство ограничивает все банковские сделки на период урегулирования.
– Ничего глупее я в жизни не слышал!
– Джерри! – одергивает его Черил.
– Это же Гана! – Вуйо пожимает плечами.
– И что же нам делать?
Вуйо надолго задумывается и вдруг хлопает себя ладонью по лбу:
– Придумал! Наш банк выпускает облигации на предъявителя. Я выдам вам облигации на всю сумму вашего денежного вклада! На обналичку уйдет месяц, зато они не подпадают под ограничения, введенные правительством на восстановительный период. Так что вам ничто не грозит. И мы можем приступить к заключительному этапу операции!
– Не знаю… все как-то сложно. Может, нам лучше подождать?
– Ожидание – вот что было хуже всего, – рассеянно роняю я.
– Что, дорогая? – Черил сжимает мне руку.
– Мы не знали, убьют нас или нет… Над нами постоянно издевались, нас насиловали. По очереди. Иногда выдергивали кого-нибудь наугад. Иногда заставляли нас самих выбирать, решать, кто будет следующей жертвой. Но брали не ту, кого выбирали мы, а другую. И с этим приходилось жить – жить, зная, что ты кого-то предала.
– Ах, моя милая! Ах, моя милая! – Черил задыхается, прикрывает рот ладонью. – Ах… представляю себе нашу Мэнди! Джерри, ты представляешь? Ах!
– Я хочу сказать вам спасибо, – говорю я, глядя на свои руки, стиснутые на коленях.
– Ах! – кудахчет Черил. – Ах ты, господи!
– Ладно, – вздыхает Джерри. – Значит, облигации на предъявителя?
– Всего на семьдесят два часа. А потом вы получите два с половиной миллиона долларов! – отвечает Вуйо.
Пока мужчины обсуждают, как лучше обменять сумку с наличными на фальшивые облигации несуществующего банка, я заказываю для нас с Черил чай.
– Можно спросить, как вы намерены поступить с деньгами? – спрашиваю я у Черил.
– Купим дом для всей семьи. Для нас, Аманды, Саймона и их детей. Конечно, за два с половиной миллиона баксов можно купить и виллу в Малибу. Но мы хотим остаться в Ороре. Тогда Мэнди сможет переехать к нам из Чикаго, и мы будем проводить больше времени с внуками. Погодите минутку, у меня есть фото. – Черил достает свой телефон и показывает в нем снимок несчастного младенца, пускающего слюни, и улыбчивой девчушки с косичками и родимым пятном на щеке в виде клубничины. – Это Арчи, а это Бекки – дети Аманды. А вот Саймон… Саймон и его подруга собираются усыновить ребенка.
– Какие красивые, – говорю я, возвращая телефон.
– А как же вы, дорогая?
– Попробую начать новую жизнь, здесь это сделать гораздо проще.
– А что же приют?
– Ах да, приют… Гм… Мы подыскиваем для него здание. Можно сказать, уже нашли. Бывший дом престарелых, который можно отремонтировать. Там очень красиво. При доме есть большой парк с бассейном… Он недалеко от ботанического сада. Там будет чудесно! Мне хочется, чтобы он был похож на дом, в котором я выросла.
– Как приятно, когда у тебя вдруг появляются возможности!
– Да.
Мы обе умолкаем.
– Вам очень трудно было бежать оттуда?
– Черил, прошу вас, об этом слишком больно говорить. – Я закрываю лицо руками. Раздвинув пальцы, я вижу, как сумка снова начинает извиваться. Чтобы Ленивец прекратил, я пихаю его носком туфли.
– Ах… да, конечно! – Она кладет руку мне на плечо и снова неуклюже притягивает к себе, поглаживает по спине. – Ничего, ничего, – говорит она. – Успокойтесь, успокойтесь!
– Все устроено! – Джерри широко улыбается, как человек, с чьих плеч свалился невероятный груз. Да, сомнение – штука тяжелая. – Можно помочь вам, Фрэнсис? – Он хватает клетчатую сумку, и я не успеваю ему помешать. – Ух ты! Что у вас там – все ваше имущество?
– Джерри! – восклицает ошеломленная Черил.
– Ах, извините, я вовсе не хотел… – Но тут Ленивец, недовольно ворча, высовывает из сумки морду.
Джерри роняет сумку. К счастью, до пола всего пять дюймов, но Ленивец визжит так, будто упал с водопада Виктория.
– Матерь Божья! Что там такое?
– Джерри Барбер! Ты прекрасно знаешь, что там такое! Ах, Фрэнсис, вы должны были нам сразу сказать! – Вуйо незаметно для Барберов гримасничает, намекая на то, что мне лучше быстрее все уладить.
– Мне… было стыдно, – бормочу я.
– Что вы, детка, вам совершенно нечего стыдиться! Это не значит, что вы плохая. Это просто значит, что вы когда-то совершили дурной поступок. – Черил сурово смотрит на Джерри. – Вы умница, славная, хорошая девочка! – В глазах у нее снова блестят слезы.
Мы смотрим вслед Джерри и Черил, которые выезжают со стоянки, забитой «БМВ-Х5» и «Ауди-А4», в своем белом арендованном «фольксвагене-поло». И весело машем руками, пока они не поворачивают за угол.
– А ты и правда умница, – говорит Вуйо, передразнивая Черил.
– Заткнись, Вуйо!
– Надо будет повторить.
– Где мои двадцать процентов?
– Может быть, в следующий раз.
– Я подписывалась только на один раз. Спектакля на бис не будет.
– А как же твой должок? Девяносто четыре тысячи с лишним – сумма немалая.
– Лучше я придумаю для вас другие «рыбы»…
– А я удвою тебе процент.
– А мне плевать!
– Что, уже забыла про своего братца? – коварно спрашивает Вуйо. – Того, который умер?
– Пошел ты!
– Кстати, как поживает твой любовник – тот иностранец, мквереквере? Как его – Бенуа, что ли? Будь осторожна, Зинзи! Ты ведь помнишь, что было в прошлый раз, когда ты стала поперек дороги серьезным людям!
Вуйо садится в «БМВ-Х5» – у него их несколько. На всякий случай запоминаю номер. Скорее всего, он фальшивый, но я обожаю собирать информацию. YZG899 GP. Я стучу в окошко. Он опускает стекло.
– Ну, что еще?
– Подвези меня!
– Купи себе машину, – отвечает он и уезжает прочь.
Глава 6
Несмотря на раннее время – сейчас всего три часа, – в «Маказе» уже не протолкнуться. Вот что бывает, когда в округе не хватает нормальных мест, где можно отдохнуть. Пивнушек и церквей по соседству хватает, но «Мак» пользуется особой популярностью, и по-моему благодаря жареной курице по-лагосски и красивому виду. Бар находится на втором этаже бывшего торгового центра, оставшегося с тех пор, когда Хилл-броу еще считался шикарным районом. Когда-то здесь были дорогие отели, рестораны, модные уличные кафе и торговые центры, набитые до самой крыши предметами роскоши. Даже у Зоосити была Прошлая Жизнь.
Несколько лет назад много шумели о переделке и облагораживании района; дело закончилось тем, что к нам повадились «красные муравьи». Их так прозвали из-за красных шлемов. Они пытались выселить теперешних обитателей, самовольно захвативших квартиры в бывших шикарных домах. Довольные домовладельцы в предвкушении будущего расцвета замуровывали кирпичом входы в жилые башни… Но выселенные всегда находили способ вернуться. Предприимчивости нам не занимать. Иногда приходится кстати и дурная репутация…
Бар устроили в бывшей громадной витрине, выходящей на улицу. Раньше в витрине, как в универмаге «Мейси», вращались предметы роскоши и стильные аксессуары; помню, как-то под Рождество сюда впихнули даже «шевроле» с откидным верхом. За рулем сидел Санта-Клаус в темных очках и гавайской рубашке.
Для создания определенной атмосферы в «Маке» сохранили кусочки прошлого. В витрине стоят два манекена, мужской и женский. Мужской манекен без обеих рук, зато одет в аккуратные вельветовые брюки, ярко-зеленый свитер и мягкую шляпу с полями. У женского манекена лицо пошло пятнами; на нем изъеденное молью белое мини-платье и высокие сапоги-ботфорты. Оба манекена застыли в вызывающей позе – когда-то она считалась верхом крутизны. И все равно на фоне посетителей манекены выглядят шикарно. Завсегдатаи далеко не так хорошо одеваются.
Я сажаю Ленивца в небольшой загончик у входа. Он сразу же цепляется за ветку пластмассового дерева. Дерево украшено разноцветной гирляндой. Живых обитателей на нем хватает. Одутловатая Белка быстро запихивает в рот остатки шоколадного батончика, укоризненно верещит на Ленивца и скачет наверх, мимо занятой чисткой перьев Майны и африканского Бумсланга[3], безжизненным шлангом повисшего в развилке между ветвями.
– Держись от него подальше, приятель! – предупреждаю я. Разумеется, все животные среди себе подобных в основном придерживаются неписаного кодекса поведения, но… все же звери есть звери. И среди них встречаются придурки. В самом углу, в опилках, свернулся калачиком Мангуст. При нашем появлении он на секунду приоткрывает глаза и притворяется, что снова засыпает.
Бенуа и двое его приятелей, сосед по комнате Эммануил и мелкий гангстер Д’Найс, сидят в своем обычном углу, у стола для настольного футбола. Я беру у стойки бутылку тоника (как бы джин-тоник, только без джина) и подсаживаюсь к ним. Кондиционер, как обычно, сломан; их бутылки с пивом запотели. Мартышка-верветка Д’Найса сидит на столе среди пустых бутылок и играет с подставкой, украденной из отеля «Карлтон» примерно в 1987 году.
По телевизору гремит рэп; на фоне декорации, изображающей горящий город, раскачиваются потные тела. В огромных шаровых молниях высвечивается панорама Лас-Вегаса. Рэпера в леопардовой майке и цепях окружают девицы; к его ногам прильнула Гиена.
Животное показывают крупным планом; гиена скалится, обнажая желтые клыки. Девицы все больше распаляются – наверное, от страха. К счастью, пожар ненастоящий. Пламя лижет плоские вращающиеся животы танцовщиц, фонтаны искр высвечивают упругие попки, выпирающие из шортиков.
– Неужели он тоже зоо? – спрашиваю я, вместо приветствия, тыча в телевизор.
– Шутишь?! – Эммануил потрясен до глубины души. Он очень милый мальчик из Руанды; ему всего двадцать лет. Подрабатывает где придется. Животного у него нет, но кто сказал, что это обязательно? У нас в Зоосити царит толерантность. Так сказать, взаимные гарантии дошедших до ручки…
– Не смеши меня, Эммануил. Мне тридцать два года. Я больше не обязана знать каждого засранца!
– Зинзи, ты что?! Как можно не знать Стрелка?!
– Что это за кличка такая – Стрелок? Он что, бандит?
– Зинзи, ты делаешь мне больно. Твои слова меня жестоко ранят!
– Ах, Эммануил, ты еще не знаешь, как я умею ранить!
– Да, он самый настоящий зоо! – вскидывается Эммануил. – Ниггер получил пулю в голову и выжил, а теперь рассказывает, что он пережил, ясно? Пуля прошла навылет. Череп пришлось собирать буквально по кусочкам!
В разговор, размахивая пивной бутылкой, встревает Д’Найс:
– Представь себе, у гиены челюсти мощнее, чем у льва. Прокусывает череп насквозь, до самого костного мозга! – Увидев, что он пролил пиво, его Мартышка оживляется. Хватает подставку и очень осторожно сгибается над коричневой лужицей.
– В черепе нет костного мозга, – говорит Бенуа.
До меня доходит, что все трое уже под мухой.
– Да ладно, ты ведь понял, что я имею в виду, – бормочет Д’Найс.
Мартышка топчется в пивной лужице. Опускает туда лапку, подносит к глазам, долго рассматривает, дрожа от радостного предвкушения, и вылизывает ладонь розовым язычком. Да они все хорошо набрались!
– Слушай дальше! – говорит Эммануил. – Стрелок решил отомстить, понятно? В больнице его сделали киборгом – вживили в башку целую кучу металла. Вот он решает найти тех ниггеров, которые его подстрелили. Находит их в каком-то притоне в Южном Централе. Заходит прямо в парадную дверь. И – бабах! – Эммануил изображает, как Стрелок разносит своих врагов с помощью воображаемого пистолета, такого огромного, что держать его приходится обеими руками. – Всех замочил, всех восьмерых! Половина из них даже ничего понять не успела, а вторая половина только и успела потянуться за своими пушками; может, кто-то вскочил с места, но он все там разнес на хрен. И девки все разбежались – как были, в чем мать родила. Представляешь, бегут голые девки, все в крови, и визжат как резаные!
– По-моему, это кино я уже когда-то видела.
Улыбка сползает с лица Эммануила, и он становится похож на побитого щенка, которого пинком ноги сбрасывают в сточную канаву. Он жалобно вздыхает. На экране Стрелка с Гиеной сменяет молодежный дуэт. Молодые парень и девушка исполняют квайто[4]. Они очень красивые и агрессивные.
– Зинзи, прекрати изображать из себя злобную циничную старуху. – Судя по запаху, Бенуа успел принять три, а то и четыре бутылки пенного напитка. – Ты прости ее, Эммануил. Она твердолобая, ее не убедишь!
– Ха! Как будто ты меня пытаешься в чем-то убедить. Извини, Эммануил. Я не нарочно обидела твоего кумира. – Я дружески бью Эммануила кулаком в плечо. Эммануил сразу оживает. Чтобы доказать, что он меня простил, он делится со мной новыми подробностями богатой биографии Стрелка и уверяет, что все так и было. Я дожидаюсь, пока он выдыхается и умолкает, чтобы набрать воздуха в грудь, и с покровительственным видом кладу руку на плечо Бенуа: – У вас, ребята, важный разговор, или я могу его увести?