Экспансия
Ратибор невольно вздрогнул, представив себе миллионы вооружённых стальным оружием зверей, вырвавшихся на просторы державы… Значит, пора менять всё. В корне. Перестраивать всю государственную махину. Мы и так живём слишком благополучно, забыв обо всём, ощутив себя в безопасности за бескрайними океанами. Хватит! Он поставит вопрос на Совете об окончании самоизоляции. Пора заново создавать армию и флот, начинать уходить от берегов, пересекать синие моря и океаны и… как это ни противно звучит, завоёвывать новые края. Даже рожай женщины каждый год по ребёнку, всё равно никогда не набрать столько воинов, чтобы восстановить власть истинных богов над Старым миром. Их просто не прокормить…
Но сначала надо победить! А для победы нужна армия. Не десятки, а сотни тысяч! Или даже миллион! Но не жалкие семьдесят тысяч воинов. Против даже сейчас семисот… И если примитивные – а людоеды не знают железа – племена могут прокормить такую орду воинов, то почему же сорок миллионов славов не могут позволить себе содержать подобную армию? Со всеми своими придумками, смекалкой, тягловыми животными? В чём же дело? Или… сытое брюхо начало значить для них больше, чем долг, совесть и честь?
– Крок? – Он взглянул на, как всегда, бесшумно и неожиданно возникшего перед ним мужчину с короткой седой бородкой, ровной полосой сбегающей к квадратному сильному подбородку.
Глава тайников, особой службы державы, прямой потомок ясновидца, в котором талант читать души расцвёл с невиданной доселе силой. Он взглянул на князя неожиданно остро, потом тихо спросил:
– Что замыслил, княже? Или думы тебя гложут о войне?
– Скажи, Крок, что для тебя важнее: медленное угасание или бой с врагами?
Мужчина улыбнулся. На самом деле он был даже младше Ратибора, но дар забирал свою плату: волосы пепельные, словно седина. Глаза пронзительные, но тоже невиданного до сих пор серого цвета. И ранние морщины возле глаз, когда он щурился на солнце, – глаза не могли выдержать яркого света, потому и старался Крок чаще бывать в Рудничной слободе, нежели в Славграде.
– По мне – хорошо там, где нас нет. А ещё лучше, где нас нет и где мы есть.
– Опять загадками говоришь?
– Так служба моя такая. Я должен быть там, где меня нет.
– Понятно. И как раз ты вовремя подошёл. Сегодня в полночь придёшь ко мне в терем. Незримо.
Тот кивнул. Снова взглянул на князя, едва слышно произнёс:
– Веруешь в задуманное. А оно – истинно…
– Княже! Княже! – От кучки занимающихся учёбой славов спешил, размахивая руками, Дар. Подбежал быстро, поклонился, затем поднял на своего господина умоляющие глаза: – Дозволь слово молвить, княже?
Ратибор с любопытством перевёл взгляд от огнебойцев на юношу:
– Что хочешь, парень?
Тот вновь поклонился:
– Дозволь в огнебойцы пойти, княже!
– И ты?
Внутри всё дрогнуло – мальчишек на бойню посылать?! Впрочем… Мгновенно возникшая мысль оформилась в слова:
– Не дозволю. Взрослых людей в державе достаточно.
У мальчишки едва не брызнули слёзы из глаз: как же так?!
– Другое тебе приказываю: собери среди ровесников сотню. Поедете в Рудничную слободу. Там Малх Бренданов готовит огнебои нового образца, которыми с рук стрелять можно. Поступишь к нему под начало. Будете первыми учиться стрелять из нового оружия. И потом прочих учить. Понял?
Парнишка просиял:
– Понял, княже! Сколь времени положишь, чтобы людей собрать?
– Седмицу тебе, начиная с этого момента. Держи! – Вытащил из кармана легинсов[17] гривну[18], подал юноше.
Тот кивнул, убежал.
Вот и ещё один свой человек будет у князя. Преданный ему. Верный. На кого потом опереться можно будет. Что молод – не беда. С самого низа начнёт. Будет знать службу не по книгам да рассказам, а сам, своими руками, собственными ногами. Парень он толковый, и уже давно на него виды имелись. Вот наконец и настанет его время.
Тронул коня, неспешно двинулся к суетящимся внизу людям. Те уже закончили заниматься зарядкой огнебоев. И снова загремели выстрелы, раздирая воздух в клочья.
…В шатре командующего лагерем собрались командиры учебных отрядов. Ратибор, сидя на лёгком стульчике, незаметно всматривался в них, слушая монотонный доклад главного хозяйственника. Странный он какой. Толстый, низенький. И не видно иннуитской крови, текущей в нём. Рыхлый какой-то. Сразу видно, мечом не махал, стрел из лука не пускал. Впрочем, на своём месте. Пятьдесят тысяч воинов обеспечь-ка всем! На пустом месте из ничего лагерь боевой создал. Знать, верно говорят, что внешность обманчива.
А дружина будущая хороша. И командиры, похоже, боевые. Жаль, мало их пока. Но зато будут ядром будущей могучей армии. От каждой тысячи славов по человеку призвать – уже четыреста тысяч воинов получится! Да вооружить их огнебоями, ручными и тяжёлыми. Да поставить конницу турью и простую, и флот с самодвигателями Брендановыми… И пустить его на врага… Мало не покажется.
Внезапно стало ясно: двувластие среди славов не нужно. Может, первые годы так и требовалось. А теперь только вредит всему ненужное разделение. Каждый из князей старается для себя. Он, Ратибор, для армии и флота. А Локота – под себя тянет. Всё боится, что неурожай, что народ беднее жить станет. Прижимист он на диво, даже скуп. А из-за этого каждую полушку на военных надо с боем выцарапывать. А послухи[19] доносят, что зерно и уота на складах гниёт. Ткани преют. Масло в негодность приходит. А Малх плачет – даже тряпок растительных в достатке выпросить не может… Нет, не всё ладно в государстве славов. Ой, не всё…
…Ночью в детинце Славграда никто не спал. Ближняя и дальняя охрана стояла вокруг строения плотным кольцом, не смыкая глаз и не пуская и не выпуская ни единой души, будь то мужчина, женщина, ребёнок или животное. В тайных покоях на вершине самой высокой башни собрались семь человек: сам Ратибор, брат его Добрыня, командующий тяжёлой кавалерией Буян, Малх Бренданов, Крок Крутов, Джурай, хан кипчаков, Стан, командир пешцов. На столе стояло вино, но его никто не пил. Слишком важный вопрос обсуждался на тайном совете, и многим он был не по душе. Впрочем, Ратибор это предчувствовал, потому и пригласил на собрание Крута, чтобы предупредить возможную измену и обезопасить собравшихся.
– Значит, ты считаешь, что мы зажрались?
Ратибор едва не вспылил, но удержался:
– Людоеды семьсот тысяч воинов послали. А их двадцать миллионов наберётся. Да и то едва ли. А нас уже больше сорока, да только, по словам Локоты, нам и семь десятков тысяч воев не под силу. Только и слышишь от него – дорого! Дорого! Нету, не потянем… А вы вот что послушайте…
Вытащил из-под кипы бумаг свиток, развернул, начал читать, и с каждой прочитанной строчкой лица собравшихся мрачнели. Утопленное зерно, пришедшее в негодность и начавшее преть. Сожжённые ткани, поскольку попросту истлели, а махинникам не из чего делать огненное зелье. Сгноённые плоды уоты, так как поля уже превысили все разумные размеры. Князь Локота распахивал земли не останавливаясь. Лишь бы было больше! А куда потом девать лишнее, даже не думал. Люди работали без перерывов, праздников и отдыха. И всё это гноилось, сжигалось, топилось… В мастерских не хватало людей, а Локота выдумывал непонятно что, лишь бы не дать. Собственно говоря, что творил второй князь, иначе как предательством и назвать нельзя.
– Верны ли сведения? – Джурай сидел вроде бы спокойно, но его лицо было темнее тучи…
– За каждое слово здесь я готов ответить своей головой, – чётко выговаривая слова, произнёс князь высшую клятву.
Малх потрясённо повторил:
– Двенадцать тысяч локтей небелёной хлопковой ткани… Это же почти полный запас по сто выстрелов на каждый большой огнебой! А мы побираемся у купцов…
И веское слово Крока:
– Хватит. Пора с этим кончать.
– Что? – не понял Буян.
Глава тайников разъяснил:
– Локота неизлечимо болен. Жадностью называется эта болезнь. Он забыл, что славы – не его холопы и рабы, а мы – не просители, а равные ему. И имеем такое же право распоряжаться всем имуществом державы, как и он. Мне докладывали, что стал второй князь груб, высокомерен. Злато и камни драгоценные копит в своём дворце. Слуг завёл сверх всякой меры. Возомнил себя властителем. Предлагаю вам, братья, вызвать его на суд.
– На суд?
– На суд Божий. Как Перун решит, так и будет.
– Да будет так. – Из-за стола поднялся Джурай, упёр кулаки в столешницу. – Я займусь этим. Немедленно.
Пошевелился вдруг доселе молчащий Стан:
– У него гридней[20] ближних почти две тысячи. А у нас…
– Пятьдесят тысяч огнебойцев.
– И прольём братскую кровь?! Не бывать этому! – Добрыня вскочил, пылая гневом. – Забыли заветы?! Не поднимай руку на ближнего своего! Ибо будешь проклят и отдан Распятому на заклание!
– Не ссорьтесь, – снова веско уронил Ратибор. – И без пролития крови людей наших есть возможность покончить с Локотой.
– Как?!
Тот вдруг хитро улыбнулся, но доброй эту улыбку назвать никак было нельзя.
– Покопался я тут в законах наших. Так вот, есть там один, который почему-то забыли: если война, или набег, или иное лихо с чужеземцами происходит – военный князь един в державе правит. А у нас ведь война. Так что я немедля требую созыв Совета, где на основании закона беру власть в свои руки. И думаю, что после этого… – Снова многозначительно улыбнулся, и всем сразу стало легче.
…Утро началось в Славграде необычно. Как только прокричал третий петух, на главной башне детинца ударило било. Громко. Грозно. Горожане просыпались, выскакивали на улицы. Что за напасть? Неужели враги прорвались к столице?! Но уже мчались по улицам гонцы и глашатаи, кричали указ:
– По закону предков наших власть переходит в руки военного князя! Каждый может ознакомиться со свитками основателей в Храме Перуна-громовержца!..
И снова и снова повторялись эти слова…
Совет собрался на следующий вечер в традиционном месте – особой светлице детинца. Представители всех слобод державы, спешно явившиеся в столицу, как только до их ушей дошло объявление военного князя. Перво-наперво все бросались в Храм Громовержца, чтобы собственными глазами убедиться, что подобный завет существует. И… находили его. А закон для слава – что слово отцовское. И потому… Локота, второй князь, сидел молча, весь покрытый пятнами. Грузный багроволицый мужчина, расплывшийся не по годам. Не менее десяти пудов веса было в нём, и кресло подозрительно потрескивало при каждом его шевелении… Забыл! Какой позор! Как же он мог забыть, что действительно во время войны власть перейдёт к этому выскочке! Сколько сил положил, чтобы обрести влияние и силу, и – на тебе! Нажитое непосильным трудом да хитрыми уловками будет пущено по ветру! И всё придётся начинать заново.
Двери распахнулись, и в светлицу пружинистым шагом вошёл Ратибор. Мгновенно охватил всех собравшихся взглядом, чуть задержал взор на колыхнувшемся брюхе второго князя, спокойно прошёл, не задерживаясь, на своё место во главе стола, положил руки на алую скатерть, чуть подался вперёд:
– Все ли убедились, что по закону я беру нынче власть в державе?
Представители слобод и второй князь нехотя произнесли:
– Да. Закон есть закон.
– Благодарю. И поскольку я теперь глава, то первое, что приказываю, – немедля взять Локоту под стражу и посадить в поруб!
– Что?!
Никто не поверил своим ушам – что происходит?! Но в этот момент в светлицу ворвались гридни, и сбитый ударом дубины второй князь без чувств свалился на деревянный пол. Кряхтя от натуги, четверо воинов ухватили Локоту за ноги и за руки и поволокли прочь. А Ратибор обвёл всех гневным взглядом, не предвещающим ничего хорошего, потом тихо, но каждое его слово таило нешуточную угрозу, заговорил:
– Значит, господа слобожане считают, что их интересы превыше интересов общины? Поустроили себе уделы личные в державе нашей? Гридни, взять в поруб старшин Товарной и Торговой слобод!
Обоим названным немедленно заломили руки, а князь добавил:
– В цепи их.
Не обращая внимания на крики, обоих выволокли из светлицы. Теперь князь смотрел на представителей Хлебной и Животной слобод:
– Сами признаетесь или мне зачесть вины ваши?
Хлебник рухнул на колени, взмолился:
– Пощади, княже! Ты же знаешь, что Локоте слова нельзя поперёк сказать! Народ уже ропщет! Измучил он всех своими работами непрестанными! Люди хиреть начали, больных много, ан всё равно гонит на поля хлеборобов и огородников. А кто не идёт – в поруб. На хлеб и воду!
– Знаю об этом. Потому и не стал тебя к тем двоим отправлять, – махнул рукой в сторону двери князь и посмотрел на скотовода: – А ты чего молчишь?! Или то, что у тебя скот начинает дохнуть от бескормицы, тебе всё равно?
– Не дохнет он, княже. А наоборот, прибывает. Особенно туры и кони. Просто Локоте я неверные сведения подавал, чтобы жадность его умерить. Он уж больно без меры хотел всего. Вот и пришлось мне лгать. Прости.
Короткий, почти незаметный взгляд в сторону застывшего у стены светлицы Крута, и успокоительное движение того головой – не врёт слобожанин… Тем лучше. Уже легче!
– Благодарю за это. Твоя неправда многим жизни спасёт. Правильно поступил. Но впредь – за каждое слово лжи голову сниму. Всем ясно?!
Представители слобод нестройно прогудели «да», и Ратибор поднялся со своего кресла:
– Локоту мы завтра же повесим. На главной площади Славграда, зачитав указ о его обвинении и с перечнем преступлений. Этих двоих – тоже. Чтоб не одиноко в аду было. Купец изворовался, и тех, кто о его казнокрадстве сообщить хотел, жизни лишил. А товарник покрывал дела чёрные Локоты. Так что всем троим место на виселице. Гридней Локотиных – немедля в Жаркий град. Не пожелают – Перун меня простит, – уничтожу всех. А родичей их лично людоедам продам. Так и передать им. Дворец второго князя – под сиротский дом отдать. Челядинцев – расписать по слободам. Откажутся – пусть Локоту следом догоняют. Верёвки у нас делать умеют. Дармоеды да нахлебники мне не нужны. И не только мне… – И вдруг резко сменил тему, обратившись к Малху: – Что у нас с огнебоями?
– Слобода наша большие огнебои на новых основаниях с колёсами исправно льёт, даже больше обещанного. А вот с зельем проблема – не хватает хлопка. Мастерские товарные весь урожай ваты нынешний под себя взяли.
– Знаю. Посему – вату со складов слободы изъять, передать Рудничной слободе. Хватит ткани гноить! А что с ручными огнебоями?
Бренданов расплылся в улыбке:
– Сделали, княже. И скорострельность увеличили едва ли не вчетверо против прежнего. Начинаем на производство ставить. Как велено – к концу месяца первую сотню штук изготовим.
Ратибор чуть оттаял:
– Через пять дней получишь сотню отроков четырнадцати лет. Обучишь их бою на ручницах. Учить далее других они станут. Ещё что есть?
Махинник помялся, потом всё же решился:
– Княже, из Арконы павшей кроме злата и прочего свитки привезли со знаниями тайными. Дозволь мне и людям нашим изучить их – вдруг найдём ещё что полезное?
– Добро. Но только после того, как оружие на производство непрерывное поставишь. И зелье огненное – особенно!
Тот склонил голову, выпрямился:
– Сделаем, княже.
А Ратибор перевёл взгляд на представителя Тягловой слободы, и тот, хотя не чувствовал за собой никакой вины, невольно поёжился – уж больно сурово выглядел князь.
– Вашей слободе от меня спасибо особое. Всегда всё вовремя доставляете. Так дальше и продолжайте. Сейчас ваша главная задача – перебросить вату со складов Товарной слободы на рудничные хранилища.
– Сделаем, княже, – кивнул тот.
Глава 5
Бесконечное кольцо костров окружало Жаркий град.
У каждого из них сидели враги, злобные чудовища в человечьем обличье, питающиеся человечиной. Все видели, как после боя людоеды подхватывали своих убитых и уносили их назад, а потом ночью слышалось довольное ухание.
Вольха передёрнул плечами – сейчас стало легче. Неожиданно седмицу назад пришли две тысячи воев, заполнивших прорехи в строю пешцов. Поначалу-то гонористые были. Да после первого же боя шелуха с них наносная сошла. Поняли, что к чему. А уж когда трапезу майя увидели… Да и снабжать стали куда лучше против прежнего: раньше лишь пища в достатке была, а теперь и стрелы, и копья, и прочее оружие. Правда, с огнём негасимым проблемы оставались. Но вместо него начали поступать новые снаряды к требучетам – большие чугунные бомбы, начинённые непонятно чем. Кладёшь такой шар, величиной с голову человечью, на ложку, поджигаешь фитиль и стреляешь. Тот падает, и не то что своей массой врага бьёт, но потом взрывается изнутри. Разлетается чугун толстый на мелкие части, кроша и рвя вражью плоть. Не меньше, чем негасимого огня, людоеды боялись этого оружия. Так что Жаркий град медленно, но уверенно перемалывал вражескую силу. Едва ли две трети уцелело от майя, тысяч этак четыреста с небольшим.
Но славы тоже несли потери. Хотя и меньше, но из сорока тысяч, преградивших путь ордам, осталось в строю едва ли восемнадцать тысяч воинов. Медленно, по десятку, по два в день, но майя всё-таки убивали закованных в сталь воинов. Много было и раненых. Правда, те возвращались в строй, но всё равно превосходство противника было огромным… Лишь сталь оружия и доспехов да высокие прочные стены задержали людоедов. И ещё – непонятные действия их жрецов, руководивших нападающими. Вместо того чтобы оставить малый заслон, сковывающий осаждённых в граде, разукрашенные в перья дикари исступлённо день за днём штурмовали сложенные из тёсаного камня стены высотой в три человеческих роста. Летящие из-за зубцов камни, брёвна, стрелы и дротики, а также льющаяся кипящая смола, раскалённый песок и крутой кипяток наносили огромные потери врагу, но тот не отступал, а день ото дня повторял бесплодные попытки захватить город.
Бывший тяжёлый всадник бросил взгляд на стоящую высоко в небе луну. Скоро смена. А там и отдохнуть можно. Эх, жаль, так и не пришлось в плотном строю ударить по ворогу, нанизать бьющиеся тела на копья, ощутить, как под богатырским ударом раскалывается вытянутый кабачком череп людоеда. Быков отправили в тыл, на пастбища. Слишком мало тяжёлой кавалерии. Просто завязнет в людской массе, станет недвижной, и по трупам павших майя просто возьмут в ножи неповоротливых всадников. Лучше уж вместе со всеми на стенах, тем более что, сменив глухую защиту на чуть полегче, даже пешим он даст фору многим пешцам за счёт выучки и личного вооружения. Ну, да поможет Перун-громовержец и сын его, Маниту-сеятель, сядет ещё Вольха в прочное седло с высокими луками и по сигналу рога прянут плотные ряды зверей с всадниками на своих спинах в нестройную толпу колышущих перьями на своих шлемах врагов.
– Как у тебя?
– Чисто.
– Повезло. На полночной стене лазутчика завалили. Лез колодцы травить. – Мужчина передёрнул плечами, выругался: – Мразь. Одно слово. Ладно. Пойду отдыхать.
…Он проснулся от шума. Недовольно поднялся – ведь отдыхает человек после караула! Все это знают и стараются вести себя тише. Что за гам вокруг? Потянулся к стоящей в углу шатра лохани с водой, плеснул в лицо, нащупал висящее на пришитом к полотну крючке полотенце, вытер лицо, поскрёб недовольно пробившуюся щетину… Ладно. Сейчас выйду, разгон устрою. Надо же и совесть иметь, в конце-то концов!.. Высунулся из шатра на яркое солнце, проморгался – дар-то оборотную сторону имеет – и открыл рот от изумления: подмога пришла! Гой да!!!
…Начиналось генеральное сражение. Славы не стали вновь отсиживаться за стенами города, а вывели свои войска в поле. Восемнадцать тысяч человек, находившихся раньше в осаде. Пятьдесят тысяч воинов нового строя, вооружённых огнебоями большого и ручного наряда. Двести орудий, сорок пять тысяч стрелков, четыре тысячи кавалерии, в том числе и тысяча тяжёлых. Жрецы майя словно ждали этого, дав всем дружинникам спокойно выйти из-за стен и построить боевые порядки.
Вольха вновь сидел на своём быке. Внутренне собравшись и готовый к бою, он многое не мог понять. Что за огнебои? Чем они могут помочь? Длинные массивные трубы с отверстием на одном конце, установленные на литые станины с колёсами. Непонятные приспособления у пешцов. А главное – практически никаких доспехов! Обычные кольчуги даже без усиливающих прочность защиты пластин. Кроме своих ручных огнебоев у пешцов небольшие круглые ядра в особых сумках да короткие клинки на боку. Шапка и та обычная, хотя и проложенная сталью изнутри. Ну да поглядим, что это за войска нового строя.
Взвыли вражеские флейты, застучали барабаны, отбивая ускоренный ритм, едва ли не вдвое чаще, чем принято у славов. Майя качнулись, помчались высоким пружинистым шагом, пожирая пространство между армиями. Их лавина была неудержима, и вытоптанная земля взмётывала клубы пыли из-под босых ног. Отряд из десяти труб находился прямо перед тяжёлыми конниками, на этот раз стоящими во второй линии. Впереди находились пешцы со своими ручными огнебоями.
Всадник поморщился – как-то слишком все рассчитывают на новое оружие…
Коротко рявкнула труба горниста, и… словно сам Перун – громовержец снизошёл на землю! С ужасающим грохотом трубы выдохнули струи короткого пламени, взметнув облака густой пыли перед собой, а затем послышался ужасающий скрежет и вой. Нечто непонятное разметало плотные ряды наступающих, прорубив целые просеки в их построении. В разные стороны полетели куски мяса, оторванные конечности, хлестнула реками кровь, смачивая сухую землю.
Вольха от изумления открыл рот, а возле труб уже засуетились расчёты, откатывая своё оружие назад. На смену уходящим втаскивали новые трубы. Едва те заняли прежние места, как снова рявкнула труба, и вновь ударил гром. Но Вольха уже не обращал на гром никакого внимания – что они творят?! Те, кто находился возле труб, убранных на вторую линию, уже торопливо крутили вставленные в концы оружия короткие рычаги, отвинчивая заднюю часть оружия. Раз – и массивный цилиндр уже уносят к возвышающимся позади всех большим возам, а оттуда несут точно такие же. Похоже, уже готовые к новому грому. Два – расчёт вновь крутит свои рычаги, меняя заднюю часть трубы. Три – покатили! А навстречу уже откатывают израсходовавшие свой заряд трубы. Снова гром. А в тылу не прекращается суета расчётов. Впрочем, нет. Не суета! Каждое движение точно выверено и рассчитано. Все знают своё дело, никто не делает лишних движений, не рвёт понапрасну глотку… А это что? Снаряд?! В ствол закладывают нечто вроде круглого ядра от требучета, только из него свисают густые мотки обычных стальных цепей. Грохот, пламя, и вновь жуткая просека…
Майя заколебались, замедлили свой быстрый шаг, а трубы бьют не переставая, и во все стороны летят оторванные руки, ноги, туловища, головы. Кровь уже превратила выжженную и утоптанную тысячами ног землю в сплошную липкую грязь.
Бык под Вольхой шумно вздохнул, коротко взревел. Понятно, вязкий запах коснулся ноздрей зверя. А что пешцы? Почему они молчат? Стоят в плотных рядах по шесть человек, увешанные перекрещивающимися ремнями с подвешенными к ним непонятными предметами.
– Пали! Пали!
Огнетрубники, похоже, вошли в раж. Их начинает пьянить голос Перуна, охватывающий каждого слава во время битвы, когда разум трезв, но в теле играет неимоверная сила и буйное веселье переполняет душу…
Бах! Бах! Бах! Трубы бьют одним залпом за другим, но вот темп их выстрелов начинает снижаться. В чём дело?
Вольха всмотрелся и понял причину: трубы бьют огнём. Значит, нагреваются. От непрерывного извергания пламени сталь накалилась, и это подтверждается маревом дрожащего воздуха над ними. Да и подносчики зарядов затихли, больше не бегают от возков, в которых происходит снаряжение огненных труб. Значит…
Рука стиснула верный длинный меч, так как майя, уловив заминку в непрерывной стрельбе больших огнебоев, вновь рванулись вперёд. Только было их куда меньше: трубы постарались на славу, сократив количество противника едва ли не в половину. Но и тех, что осталось, хватало для битвы со славами с лихвой.
Но и тут славы смогли удивить врага. Теперь и у них грохнули барабаны, и по их сигналу пешцы шагнули вперёд, вскидывая своё оружие к плечу. Залп! Словно кто-то на небе порвал исполинскую ткань. Дробный треск выстрелов ручниц вновь разодрал едва успевший успокоиться воздух, и передние ряды майя рухнули, как скошенные. Первые шеренги пешцов резко развернулись лицом к товарищам и зашагали в глубь строя, на ходу что-то делая со своим оружием. Второй точно такой же рвущийся залп, снова поворот, и третий, и четвёртый… А когда те, что стреляли первыми, вновь оказались впереди, опять грохнули ручницы. Пешцы, уходя в строй, перезаряжали своё оружие, и когда до них вновь доходила очередь оказаться в первых рядах, их оружие уже вновь было готово к бою.
Но и майя, невзирая на ужасающие потери и горы трупов разной сохранности, рвались вперёд, ибо отличались полным презрением к жизни. И вот уже запрокинулся от метко пущенного дротика один стрелок, другой… Но, сомкнув плечи, их товарищи стреляют, и валятся снопами в кровь и грязь их враги, а раненых славов тащат в тыл специальные люди.