Мальчик из будущего

© Поселягин В.Г., 2016

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2016

© «Центрполиграф», 2016

– Мальчик, передай на билет, – услышал я за спиной грубый прокуренный женский голос.

Обернувшись, я молча взял протянутую банкноту в пятьдесят рублей и, привстав на цыпочки, дотянулся до кондуктора, пришлось протискивать руку между двумя слипшимися телами. Получив сдачу и билетик, я протянул всё это женщине, которая стала всё тщательно подсчитывать.

Смысла в этом я особо не видел: пока я одной рукой передавал плату на проезд, другой давно вытащил из её кошелька сто рублей. Мог и больше, однако не стоит, бедная она. А деньги взял потому, что эта женщина уже три минуты тычет мне мокрой рыбьей головой в поясницу, испачкав футболку, да и мокро теперь там и пахнет. Неприятно. Так что будет компенсацией.

Так-то в троллейбусах я не работаю, да и вообще на маршрутном транспорте стараюсь не мелькать, а то и вломить могут, что на чужой точке орудую и не башляю. Моя стихия – рынки или другие толкучки. Причём вот уже пять лет работаю один, скрывая свой способ заработка. Сам я детдомовский, нужно же как-то существовать, тем более интересов у меня множество, а возможностей нет. На рынке около нашего детдома я не тусуюсь, там две команды работают. Мало ли, увидят. И так, когда попал в детдом, столько предложений получил влиться в команды… Но я всегда был одиночкой, так и продолжал жить. Зубрила – так меня обзывали в детдоме. Это одно из самых ласковых прозвищ. Наш вундеркинд – так называли преподаватели и воспитатели. Я у них гордость, на все олимпиады и соревнования езжу. Вот такой я незаменимый человечек. На математическую олимпиаду кого пошлём? Конечно, Ларина. Соревнования по боксу среди юниоров? Естественно, Макса Ларина, у него же первый разряд. В физике, химии, литературе или истории? Я везде впереди.

Правда, среди детдомовцев уважением я всё же пользуюсь. Дерусь очень хорошо, но не это главное. Наверное, не только в детдоме, но и во всей Москве нет более шкодливого ребёнка, чем я. При айкью в сто пятьдесят единиц, тринадцатилетнем возрасте и ничем не примечательной внешности, разве что я рыжий, я был самым хулиганистым из нашего детдома. Мои проделки начали обсуждать с семи лет, как у меня погибла мама, и я оказался в детдоме. Кто мой отец, я не знаю до сих пор, в свидетельстве о рождении был прочерк.

Что-то я отвлёкся. О себе я могу рассказывать долго, и поверьте, вам будет и весело и грустно. Сейчас же я возвращался с самого крупного рынка на окраине Москвы, сегодня хорошо подогрел одного растяпу на «лексусе»: в кармане пятнадцать штук деревянных плюс триста евро. Теперь я смогу на неделю вперёд оплатить услуги Жаклин. По уму я давно перерос своих сверстников, но, как оказалось, и тело торопилось повзрослеть. Особо в смущении или неуверенности я замечен не был, так что решил сам поискать партнёршу. Этот вид взаимоотношений мужчины и женщины интересовал меня с одиннадцати лет, так что я перелопатил горы литературы, как в библиотеках, так и в Интернете, так что многое знал. После прочтения книги по акушерству, могу сказать, что роды я теперь приму без проблем, память идеальная. Каждую букву на страницах помню, или тот же рисунок. Ну а когда настало время, это случилось полгода назад, сразу решил окунуться в новые ощущения.

Партнёрша мне повстречалась в тот же день. Она была проституткой, но элитной, работающей на квартире, клиенты сами приезжали к ней. Я набрал гору рекламы на эту тему, позвонил по первому же номеру и наткнулся на Жаклин, или Женю, как значилось по паспорту. Та с малолеткой поначалу не хотела иметь дела, но из любопытства назначила встречу. Там уж я не оплошал. С тех пор я пропал. Всё, что не «заработаю», несу ей, потому что меня реально подсадили на крючок. Я не наркоман, хотя и знаю, что это такое, есть у нас, кто колется в детдоме, но, похоже, у меня обошлось и без уколов. Девчата в детдоме сказали, что, похоже, я влюбился. Отрицать не буду, хотя и пытался по привычке проанализировать, что такое любовь. После долгих анализов вывод был один – это просто болезнь, и её надо лечить.

Лечиться я пока не хотел, меня всё устраивало. В детдоме я вёл себя как прежде, ездил на соревнования, если такие случались, старался не привлекать к себе внимание. Забросил шкоды, это-то и привлекло ко мне больше всего внимания. На шкоды у меня просто времени не хватало.

Покинув переполненный салон автобуса, проверив, на месте ли сегодняшняя выручка, я вприпрыжку побежал к Жаклин. У неё сегодня никого, я уже звонил, уточнял, так что сегодня она моя. Так-то этим не совсем законным заработком я занялся с девяти лет. Намучившись от безденежья, решил начать именно с работы щипача. Как и всё до этого, несмотря на то что меня никто не учил, у меня всё получалось идеально, ни разу не был схвачен за руку. Ещё бы, я предварительно три месяца изучал работу таких щипачей, составлял графики, рисовал схемы, тренировался на манекенах, пока впервые не вышел в поле. В общем, стал вполне неплохим щипачом за эти четыре с половиной года. Теперь я мог использовать Интернет, у меня был ноутбук, который тщательно оберегал, заказывал разные реактивы, которых не было в школьной химлаборатории. В общем, тратил деньги на своё развитие и на мелкие радости. На одежду не тратил, я особо притязательным не был, а в детдоме нас кормили и одевали. Даже один раз помог нашей воспитательнице, втайне ото всех сунул ей пятьдесят тысяч рублей в сумочку. Мои накопления за полгода. У неё муж умер, у нас плотником работал. Хороший мужик. Деньги передал тайно, не афишировал, хотя Надежда Игоревна и пыталась вернуть деньги, но не нашла кому. По-моему, я единственный в нашей группе кто не кричал, что деньги мои. Та что-то стала подозревать, задумчиво на меня поглядывала. Однако поминки справила хорошо, это главное. Я не особо жадный был, хотя хапать под себя любил, но это общая черта всех детдомовских. Все мы тут жуткие собственники.

Поднявшись на лифте на нужный этаж, я скользнул в открывшуюся после звонка дверь и был послан моей нимфой в душ. Быстро раздевшись, нырнул в ванную комнату, где встал под плотные струи горячей воды. Видимо, от шума воды я пропустил дверной звонок, потому что, выключив воду и растираясь, вздрогнул, когда вдруг дверь распахнулась, я её не запирал, и ко мне ворвался здоровый бык в кожаной куртке. Тот, наверное, ожидал увидеть здесь взрослого мужика, а обнаружил лишь испуганно сжавшегося от неожиданности мальчишку. Правда, отреагировал он сразу. Ухватил меня за загривок и вышвырнул наружу, пинком придав ускорение в сторону зала. Кувыркнувшись через голову, я быстро обмотал торс полотенцем и отполз к Жаклин, которая, всхлипывая, лежала в своём полупрозрачном пеньюаре у дивана, вытирая разбитые, окровавленные губы.

– Ещё раз спрашиваю, – хмуро сказал холёный мужчина в дорогом костюме, сидевший на стуле, два его быка закончив осмотр квартиры, встали рядом. – Где флешка? Она пропала сегодня днём после моего посещения твоей квартиры.

– Не знаю я ни о какой флешке, – простонала Жаклин.

– Она не хочет говорить, – повернулся неизвестный мужчина к одному из быков.

– Вам же русским языком сказали, что не видела она никакой флешки, – вскочив и перегородив дорогу быку, сказал я, выставив руки ладонями вперёд.

Это не особо помогло, мало того что по голове прилетело, отчего долго стоял звон, так мне ещё по рёбрам прошлись, когда я упал. Кажется, одно хрустнуло. Когда я перестал трясти головой, то замер. Бык щупал пульс у Жаклин, а по её остановившемуся взгляду я понял, что она мертва. Перестарались.

– Суки-и! – Мой крик, наверное, слышало полдома.

Откуда взялись силы, уже не скажу. Схватив со столика длинную заколку Жаклин, я воткнул её в глаз холёному и отлетел от удара второго быка.

– Избавься от него! – взвизгнул холёный, похоже, заколка до мозга не дошла или промахнулась, но глаз я повредил точно.

Я ещё чувствовал, как меня подняли. Чувствовал, как по коже скользнул тюль, дуновенье ветерка на балконе, а после свободный полёт. Семнадцатый этаж. Без шансов. Лишь одно огорчало: полотенце в комнате осталось, разобьюсь голышом. Я же умру от стыда. После этого наступила темнота.

– Смотри, веки дрогнули, сейчас глаза откроет, – услышал я совсем рядом звонкий мальчишеский голос.

Судя по пыхтению, детворы рядом немало. Где я? Купидоны? Не знаю, я как-то религией не интересовался, и из всех детей, кто входил в эту святую когорту, помнил только купидонов. Это такие перекормленные кудрявые розовые младенцы-нудисты, что с луком сеют радость. Хм, влюбляют вроде, но при чём тут я? С Жаклин у меня была чисто платоническая дружба. Она учительница – я прилежный ученик, любовью там и не пахло, что бы ни говорили девчата из детдома. На секс я подсел, есть такое, но любовь? Так откуда эти детишки и жив ли я? Вроде под окнами Жаклин газон был, это что, я не умер, разбился и теперь на всю жизнь останусь инвалидом? Не хочу, лучше смерть.

Я бы так долго лежал, слушая гомон, но вдруг услышал уже другой голос. Вполне взрослый, мужской, с лёгкой хрипотцой.

– А ну, пионеры, в сторону. Евгеньев, что произошло? – Не знаю, товарищ инструктор. Я на вышку поднялся, оттолкнулся, и когда сальто делал, этот парень мимо пролетел. Молча, мне кажется, он был без сознания, руками не махал. О воду почти плашмя ударился. Выше меня только одна площадка была, взрослая, но я, когда поднимался, там никого не видел. Этот спрятался, наверное. Я в воду следом вошёл, выплыл, а он лицом вниз, вероятно, от удара сознание потерял. Наша группа в воду попрыгала, и мы его вытащили. Почему-то голого. Наверное, как Сашка три дня назад в воду прыгал и от удара о воду трусы потерял. Женька с Сашкой поискали, но трусы его не нашли. Он не дышал, я сделал искусственное дыхание, как вы учили. Вода из лёгких полилась, кашлял, но в сознание не приходил.

В это время я почувствовал, как меня ощупывают и приподнимают веко, отчего я рассмотрел широкоплечего загорелого мускулистого мужика со свистком на длинной бечёвке, болтающейся на шее. Ниже его не видел, весь он голый или нет. Пояснение неизвестного паренька, который, видимо, меня и спас, чуть-чуть прояснило обстановку. Почему-то я упал не на газон, а в бассейн или ещё куда. Не знаю, где эти вышки стоят. Я полгода греблей занимался, а не прыжками в воду. Дальше проанализировать не успел, разговор продолжился, и я навострил уши, стараясь не показывать, что пришёл в себя. А так я действительно плохо себя чувствовал, было тяжело дышать, живот, грудь и лицо буквально горели, похоже, ими я плашмя и ударился о воду. В общем, боль в теле намекала, как мне сейчас нехорошо, но это ничто по сравнению с тем, что я снова владел своим телом и, главное, чувствовал ноги и руки. Даже незаметно пошевелил ими.

– В неотложку позвонили?

– Анька убежала звонить к телефону-автомату.

То, что мы находимся под открытым небом, мне было известно, когда веко поднимали, за спиной инструктора я увидел голубое небо с барашками облачков. Чуть в стороне стояло что-то массивное и деревянное, но я видел это нечто не полностью. Наверное, пресловутая вышка.

– Это хорошо. Сейчас давайте его поднимем и перенесём на скамейку. Не стоит ему на краю причала лежать.

Я почувствовал, как меня приподняло несколько рук, с десяток точно, и после недолгого переноса положили на полукруглые валики скамейки. На причале мне удобнее было лежать, там доски прямые, а эти прямо в тело впились полосками.

– Ой, у него полотенце сползло, – услышал я, как неподалёку ойкнула девочка, и послышалось сразу несколько девичьих хихиканий.

Решив, что больше ничего узнать не удастся, инструктор послал одного из мальчишек за аптечкой, а я решил очнуться, показать, что в сознании. Да и, судя по ощущениям, кто-то вернул мне полотенце на место.

– Ой, смотрите, глаза открыл, – снова ойкнула та же девчонка.

Инструктор сразу же стал меня осматривать и задавать вопросы.

– Ты можешь говорить?

Я на миг замер с широко открытыми глазами, разглядывая плакат на вышке. До этого я его не видел. Там была нарисована молодая девица, прыгающая с вышки, и написан лозунг: «Всесоюзная спартакиада студенчества». Чуть ниже ещё один на эту же тему.

Читать о попаданцах я любил, любой из мальчишек, кто у нас знал эту тему, мечтал о переносе, я исключением не был. Неужели?..

– Так как? Ты меня понимаешь, можешь говорить?

Я перевёл взгляд на инструктора, задержавшись на его плавках, никогда не видел такого древнего фасона, и сказал немного глубоким, потусторонним голосом:

– Мир вам, земляне. Мы, жители Венеры, прибыли к вам на планету, неся предложение дружбы и сотрудничества. Наш звездолёт был сбит американцами, и пришлось прыгать. – Глядя на ошарашенные лица инструктора и мальчишек (девчат скрывала спинка скамейки), я не выдержал и заржал.

– М-да, удивил, – усмехнулся инструктор. – Ну раз с чувством юмора у тебя всё в порядке, значит, и разум не потерял. Это хорошо. Как на вышке оказался?

– На спор, – вздохнув, ответил я.

Пока я собирался свести общение до минимума, пусть медики приедут и заберут меня в больницу, там уж, накачавшись информации, можно спланировать, как жить дальше. Пока постараемся отвечать кратко, выдавая как можно меньше информации.

– Как тебя зовут?

– Максим. Макс Ларин.

– Где твои родители?

– Отца я не знал никогда, мама умерла в начале этого лета. Я решил, что детдом не для меня, и поехал путешествовать. Море хочу видеть, в Сочи ехал.

– Откуда ехал?

– Из Сибири, мы с мамой жили в небольшой деревне.

– Ехал в Сочи, а приехал в Москву?

– Хотел посмотреть, какая она, – снова вздохнул я. – Мне город понравился, две недели уже тут живу. С мальчишками познакомился, вроде хорошие парни, а столкнули. Я прыгать не хотел, высоко.

Инструктор посмотрел на конопатого парнишку, стоявшего рядом и облокотившегося руками о колени, но тот пожал плечами, выдуманных мной городских мальчишек он не видел.

– Плавки у тебя были?

– Трусы чёрные семейные были, – коротко ответил я.

Задать ещё какой-либо вопрос инструктор не успел, три девчонки, галдя, объясняя дорогу, привели врача. Это был мужчина в белом халате и с кожаным саквояжем, с бородкой, в круглых очках, на шее – старинный фонендоскоп. М-да, я действительно был в прошлом, глаза меня не обманывали, но всё равно мало информации, я даже не знаю, какой сейчас год.

Узнав, что произошло, с подробностями, огорчённо покачав головой, тот занялся мной, простукивал, проверял. Когда он щупал бок, я даже закричал от боли, но дальше всё прошло нормально.

– Что с ним? – с тревогой спросил инструктор.

– Похоже, ребро сломано. Вы когда его несли, он не стонал?

– Он без сознания был…

Пока инструктор и врач общались, я припомнил, что действительно, когда меня несли, была тянущая боль в боку. Но это место у меня не трогали, так что я как-то не обратил на него внимания. А врач именно на больное место нажал.

«Так-так-так, похоже, перенёсся я вместе с переломом, которым меня наградил тот бык с поломанными по-боксёрски ушами. Значит, и синяки должны выплыть как на теле, так и на лице. На лице точно есть, вон как врач его осматривал, да и бок в некоторых местах долго ощупывал и простукивал. Хм, интересная информация для размышления», – мысленно прикидывал я, но проанализировать новую информацию не успел, врач договорился о помощи на случай переноса. Меня забирали.

– Сам сможешь идти? – спросил врач.

– Пока не попробую, не скажу.

– Сейчас я тебе наложу тугую повязку на грудь, чтобы зафиксировать повреждённое ребро, потом и попробуем.

Пришлось, морщась, принять сидячее положение, приподняв руки дожидаться, когда мне туго прибинтуют грудь. Это действо нисколько не мешало мне с интересом осмотреться, разглядывая парк, где мы находились. Было видно аккуратно подстриженные кусты. Везде чисто и прибрано, на каждом углу – урны. Высокие плакаты на тему спорта. Всё времён Советского Союза. Но какие-то наивные, что ли. Даже не определюсь сказать, какой сейчас год. По ним не определишь. Рядом плескалась вода озера, именно озера, а не бассейна. С одной стороны было огорожено, был пирс и вышка. С другой – песчаный берег. Я сидел на скамейке той территории, где готовились к прыжкам или плаванью спортсмены. Дальше – высокие трибуны для зрителей. Сейчас пустые. Кроме семи парнишек в плавках и инструктора было двенадцать девчат в закрытых однотипных купальниках и смешных шапочках, которые группкой стояли неподалёку. По тропинкам прогуливались отдыхающие, но к нам они не сворачивали.

Инструктор, пока меня перевязывали и я осматривался, с вопросами не отставал, пришлось отвечать. На первый вопрос, где моя одежда, я ответил, что на верхней площадке вышки. Двое мальчишек наперегонки сломя голову побежали к ней. Быстро вернувшись, отрицательно покачали головой, одежды, естественно, найдено не было. Когда с перевязкой было закончено, один из мальчишек принёс мне шорты, похоже, свои.

– Бери, у меня в сумке другие есть, запасные, – требовательно сунул их он, когда я попытался отнекиваться.

Врач помог мне их надеть, а то мне неудобно было. Шорты были слегка тесноваты, всё же их хозяин был младше меня на пару лет, но налезли. Они были немного стрёмные, тёмно-синие с одним карманом спереди. Страшноватые. Но дарёному коню, как говорится, в зубы не смотрят.

Попытавшись встать, я тут же плюхнулся обратно, застонав от боли в боку. Врач подхватить меня не успел.

– Ну как же ты так, голубчик? – возмущался тот. – Голова кружится?

– Да, сразу в бок повело. Похоже, сотрясение.

Всё же нести меня не пришлось, переждав головокружение, я с помощью врача встал, и мы с ним немного прошли, до следующей скамейки.

– Ну что ж, думаю, дойдём до машины, – резюмировал тот и, подхватив свой саквояж, стал ожидать, пока я попрощаюсь с ребятами и девчатами.

Скотиной, что добро забывает, я не был, всё же спасли меня. Так что сердечно попрощался со всеми, кто был из молодёжной школьной группы по прыжкам в воду. И, не выдержав, поинтересовался, почему на плакате – о студентах, а они – школьники. Выяснилось, студенты тренируются вечерами, от обеда, а сейчас одиннадцать дня, время школьных команд. Развеяли моё недоумение.

Всё же нас без сопровождения не отпустили. Инструктор строго-настрого велел детям не лезть в воду, подхватил меня на руки и понёс к выходу из парка, а врач заспешил следом. Пока меня несли, я с интересом осматривал фасоны прогуливающихся отдыхающих, дивясь одеждой, в чём дети бегали, плакаты изучал. Вытянув голову, попытался рассмотреть стенд с газетами, но меня пронесли далеко от него. Вот проезжая часть, шум которой всё приближался, пока мы на неё не вышли. Белая машина с красными крестами дала мне больше информации. Все машины – старинного вида, круглые, с выступающими крыльями, фары не внутри корпуса, а снаружи на неких ножках. Не у всех, но и такие были. Машины – как в фильмах о гангстерах тридцатых годов. Шучу, конечно, но старинных для меня «Волг» и «Побед» хватало. Грузовиков много. Из современных пролетела Газ-24 новенькая, будто только с завода. Видимо, служебная, чёрная. Информацию по советским и российским машинам я изучал и знал, когда стали выпускать эти «Волги». Ориентировочно сейчас тысяча девятьсот семидесятый год, плюс-минус пара лет. Точнее позже узнаю. Уже легче. Это не съёмки фильма о советском периоде, и уж тем более не розыгрыш, да и кто меня будет разыгрывать? Нет, это реальность.

Водитель при нашем приближении выскочил и открыл дверь, боковую. Машина была универсал, тоже, кажется, «Волга», сзади широкая дверца, но меня решили посадить на заднее сиденье. Кстати, его внутри не оказалось, были бортовые, по бокам. Ничего, устроился и поблагодарил неизвестного для меня инструктора. Даже познакомиться не успели. В принципе, вряд ли когда больше встретимся, так что прощай, незнакомец, и спасибо тебе.

Врач сел тоже сзади, напротив, с другого борта. Водитель вернулся на своё место и, запустив двигатель, спросил:

– Куда? В детскую?

– Нет, давай к нам в Склиф, тут ближе, – ответил врач.

Водитель кивнул и, посмотрев в боковое зеркало заднего вида, повёз нас в неизвестном направлении. В одну из больниц Москвы. Склиф, я так подозреваю, – это Склифосовского. Жадно разглядывал город. Что ж, если вспомнить современную мне столицу, не сразу и улицы-то распознаешь, до того изменения коснулись всего.

До больницы доехали быстро, уже через десять минут въехали на территорию к дверям приёмного отделения скорой. Выйти мне тоже помогли и завели внутрь, где меня принял дежурный врач. Или фельдшер, я не понял. Пока врач, что меня привёз, заполнял карточку, меня быстро опросили, записав данные, только откуда я сказать не смог, поставили прочерк, из Сибири, и всё, пусть ищут. Повели в палату хирургического отделения. Вела пожилая санитарка. Она же всё объясняла, охая надо мной, и показывала. Разместила, помогла расстелить выданное бельё, лёг я уже сам, стараясь лежать на спине, чтобы не тревожить ребро.

Всего в палате было шесть кроватей, на двух лежали двое больных мужского пола, я с ними поздоровался, когда вошёл, назвался. Один представился дядей Лёшей, второй Саньком, на вид которому было лет семнадцать. Он со сломанной ногой лежал, сложный перелом. Ещё две кровати тоже были заняты, мятое постельное бельё лежало, а вот шестая кровать пустая, только панцирная сетка и свёрнутый матрас.

Как только баба Зина, как звали санитарку, вышла, я тут же пошевелился и, скрипнув пружинами кровати, с трудом встал.

– Ты чего, Максим, ходишь, баба Зина прямо же сказала, чтобы лежал не вставая. В туалет захотел?

– Газету, – кивнул я на газету, что лежала на тумбочке одного из отсутствующих соседей. – Сегодняшняя?

– Нет, три дня ей уже.

Подойдя, я перевернул газету и всмотрелся в дату. 6 июня 1969 года. Теперь я знаю, какое сегодня число, девятое, понедельник. Меня что-то в пот бросило, поэтому, мелкими шажками передвигаясь, пошатываясь, я вернулся к кровати, оба моих соседа были не ходящими, у дяди Лёши перелом таза, я снова лёг и с облегчением вытянул ноги. Босиком шлёпал, да и состояние так себе, отлежусь, надеюсь, пройдёт. Я даже проанализировать свежую информацию не успел, вырубило сразу, как свет в комнате выключили.

Разбудили меня к вечеру, ужин был. Мне принесли его в палату, как и другим соседям. Двое отсутствующих уже появились, сразу познакомился с ними. Один токарь, получивший удар током, отчего у него отнялась одна рука. Лечили. Второй – живчик, как выяснилось, таксист. После автоаварии лечил сломанные рёбра. Он себе грудную клетку повредил о рулевое колесо.

После ужина за мной пришла медсестра и отвела в рентгенкабинет, где мне сделали снимок, после чего я вернулся обратно и лёг на кровать. Это недолгое путешествие забрало у меня все силы, едва дошёл. Зря от сопровождения отказался. Хоть ненароком пощупал бы медсестру. Она ничего, фигуристая.

Уснуть не успел, слушал радио, интересно было. Но пришла баба Зина. Она принесла больничную пижаму моего размера. Кстати, да, все в пижамах ходят, а я в одних шортах. С учётом синяков, покрывающих тело, вид фееричный. А тут выдали наконец, забрав шорты. Дальше я продолжал лежать ещё около часа, пока меня не вызвали в процедурную. Как выяснилось, сегодня дежурил как раз мой врач, и, когда принесли снимок, он решил мной заняться. У меня действительно был перелом одного ребра и трещина в соседнем. Ребро немного сместилось, нужно вправлять и накладывать новую повязку. Дождаться окончания процедуры у меня не получилось, вставляли ребро по живому. Вырубило.

Очнулся ночью на своей кровати с новой фиксирующей повязкой из-за острого желания сходить в туалет. Мочевой пузырь был готов вот-вот лопнуть. Стараясь не разбудить соседей, я встал, света из окна хватало, чтобы рассмотреть, куда ступаю. Только половицы скрипели да дверь, когда я её открыл. Медсестра сонно подняла голову, когда я вышел в коридор и направился в туалет.

– Как ты? – негромко спросила она.

– В туалет хочу. Грудь ноет, но терпимо.

– Хорошо, иди.

Шагать я и так не прекращал, так что быстро оказался в туалете. Свет горел, поэтому, зайдя, сразу устремился к унитазу и, сделав свои дела, испытывая немалое облегчение, подошёл к раковине, разглядывая себя в зеркало. М-да, видок ещё тот. В одних синих полосатых больничных штанах, которые приходилось придерживать, чтобы они не спали, рубаха, видимо, в процедурной осталась или у кровати висела, в потёмках я её не рассмотрел. Грудь стягивала тугая белоснежная повязка. По всему телу синяки, из-под повязки показывалась огромная гематома. На челюсти слева лелеет синяк, на скуле ещё один. Трещина на губе. Под глазами ничего не было, а так – я это я. Та же рыжая шевелюра, наглые зелёные глаза и обаятельная улыбка. Норма всё.