Красно Солнышко

Глава 2

Солнышко уже начинало красить снег в багрово-розовый цвет, и небо было на удивление чистым. Князь, восседавший на рослом вороном жеребце с удивительно длинной гривой, в которую были вплетены обереги, звучным голосом, не обращаясь ни к кому, произнёс:

– Добрый знак.

Затем легонько тронул своего коня. Тот всхрапнул, выпуская клубы пара, сделал первый шаг, переступив через невесть откуда взявшуюся кучку снега на утоптанном сотней ног дворе. За ним потянулись остальные воины Брячислава, и оба отрока из слободы с ними. Скрипнули, закрываясь, ворота, и никто не видел, как к крошечному сугробу подошёл Святовид, нагнулся и вытащил из-под снега обыкновенную плеть, удовлетворённо улыбнулся в усы и вполголоса снова произнёс:

– Удачи вам, сынки.

Тридцать воинов вытянулись цепью по узкому санному пути, пробитому родовичами мальчишек, которые возили продукты обучающимся военному ремеслу детям и тем, кто заслужил на поле брани право защищать славянские роды постоянно, сделав войну ремеслом своей жизни. Тишина. Ни слова не проронил ни один из путников с отъезда. Как ни чесались языки у отроков, но, видя пример старших, да и помня, что в слободе им даже попрощаться не дали с ровесниками, парни ехали молча, как и взрослые, понимая, что настанет время, старшие всё расскажут молодшим. Через десяток вёрст неспешного хода свернули на лесную дорогу. Густой, почти непроходимый для чужих бор замедлил путь ненамного, хотя кони ступали по целине сторожко, опасаясь инстинктом попасть в незаметную под пушистым покровом яму. Мальчишки настороженно осматривались по сторонам – а ну как леший начнёт хороводить? Тогда всё пропало, до весны будут блуждать. Если доживут. Воины не стали останавливаться на днёвку, спеша преодолеть отрезок пути до последней слободы рода Медведя племени росавичей, к которому и принадлежал род Волка, из которого происходили Слав и Храбр, и к вечеру отряд вышел на лёд широкой реки. За весь день никто не проронил ни слова, что, откровенно говоря, напрягало мальчишек. Но поскольку род выказал им доверие, отправив с князем, оба отрока сдерживали себя, получив перед воротами чужой слободы одобрительный взгляд самого Брячислава. Неспешный путь их не утомил, но отданный старшим воем приказ был недвусмысленным: немедля ужинать и спать.

Так что, лишь перекинувшись парой слов сугубо по делу, когда передавали своих небольших степных мохнатых лошадок коноводам медвежьей слободы, да на кухне, поблагодарив за сытный ужин, отроки с важным видом настоящих дружинников проследовали на сеновал, где зарылись в душистую сухую траву.

Разбудили их опять затемно. Быстрый плотный завтрак, где нужно было съесть всё до крошки, чтобы не прогневить Божью ладонь, проверка своих лошадей, всё ли у них в порядке. Заглянули в мешки – не требуется ли переложить укладку, чтобы коню было удобнее. Приторочили к сёдлам по мешочку с провизией на дорогу. Кроме пищи обоим выдали по большой медвежьей шубе. Не хотели было брать знак принадлежности к чужому роду оба волчонка, но хватило одного сурового взгляда крепкого воина средних лет, который ходил в помощниках князя, как весь гонор ушёл мгновенно, и плотно скатанные в тючки тулупы заняли своё место среди поклажи. Впрочем, такие же точно подарки получили все воины дружины, и ни один из них даже не подумал отказаться. А ещё у мальчишек забрали их самострелы, заменив подобными же, но более ухватистыми. Новое оружие было немного легче родового, хотя, как заверили, по силе боя и точности ничуть не уступающим волчьему.

Князь подал команду, и отряд так же молча, как и прежде, двинулся с первыми лучами солнышка дальше… Уже вечером отроки смогли оценить подарок, когда остановились на ночёвку на льду реки. Огня не разводили, просто нахлобучили на головы коней торбы с отборным зерном, спутали передние ноги и улеглись прямо на снегу, закутавшись в дарёные шубы. Старшие воины стерегли по очереди. Отроков к делу пока не приставляли. И хотя утром вставать было тяжко, как-никак третий день в седле, тем не менее мальчишки держались бодро. Завтракали уже на ходу, грызя сушёное мясо и ржаные сухари, запивая холодной речной водой, набранной в берестяные фляги из пробитой мимоходом кем-то из воев проруби. Вода была вкусна, хоть и немного поламывало зубы. Но когда в желудок попала пережёванная пища, юноши и вовсе повеселели, тем паче что один из воев, обгоняя их, бросил, что ночевать будут во граде Лисице. Племя родное, подумаешь, род другой. Ничего страшного. Да и стоять будут аж целых два дня – коням отдохнуть надо, а воинам баньку принять. Уж целую седмицу в пути.

В племени отроков девятидневную неделю не признавали, жили по семидневной. Так и вышло. Ко второй четверти после полудня показался град. За покрытыми снегом верхушками тына виднелись высокие крыши, украшенные турьими рогами. Глубокий ров опоясывал поселение, над надвратными башнями курились слабым дымком костры стражи. Хоть и неслыханно, чтобы вороги нападали на славянские грады по снегу, но всё когда-нибудь бывает в первый раз, так что службу в поселении знали.

Оказавшись на площади, князь отдал приказ спешиться и зашагал к выстроившимся перед ним старшинам града. Брячислава встречали хлебом-солью, как и положено дорогого гостя. Увели в родовую избу. Уважение всё же. Прочих воев также определили по домам. Мальчишек забрала с собой одна из вдовушек. Пожилая, но крепкая ещё тётка в длинной оленьей дохе. Дом у неё был не пустой, Слава и Храбра встретили четыре пары глаз. Две девичьих, две мальчишеских. Что дочери у вдовы, что сыновья – близняшки, не различишь. Усадив гостей в красный угол, женщины захлопотали. Младшие, братья, смотрели на гостей восхищёнными глазами – как же, в дружине воинской отроки! Значит – бойцы! Да и девчонки не отставали, стреляя глазками в сторону степенно сидевших на лавке мальчишек, когда носились по избе туда-сюда, выставляя угощение. Наконец хозяйка пригласила гостей к столу, и ребята принялись за трапезу. Младшие дети засновали по двору, таская дрова в баню, над которой уже в полную силу курился столбом дымок каменки. Ели степенно. Опять же молча. Не принято у славян за столом пустые разговоры вести. Закончив, поблагодарили щедрую хозяйку. Та поклонилась в ответ, дочки тоже. Как стол прибрали да посуду помыли, так и речи держать стали. Говорили, в ожидании, пока истопится Чистота Души, о жизни в граде, о том, как уродился хлебушек в этом году. О пути похода и цели его даже не заикались, ни хозяева, ни гости. Поведали о родичах своих, оказалось, что чуть ли не родственники – кузнец рода Волков намедни сноху в этом граде взял, своему сыну жену. Отроков по осени, согласно укладу, на седмицу домой отпускали, так что новости они градские своего рода знали. Да и так, когда родовичи продукты привозили в слободу, тоже щедро вестями из дому делились. Словом, за речами и время пролетело, а там и банька поспела. Воздух горячий, сухой. Да парку поддать ещё! Жар костей не ломит! А потом, горячие, распаренные, да в сугроб, и снова на полок… Пока парились, хозяйки порты да рубахи выстирали со щёлоком, под коньком повесили в избе. К утру высохнет. А разомлевшие отроки, облачившись в чистую смену, вновь уселись на скамьи за Божью ладонь, наслаждаясь взваром травяным, душистым. Словно вновь лето вернулось, так пахнет вкусно сбор, запаренный крутым кипятком, да и медок липовый, светлый на столе, свой аромат вносит в общую лепту. Благодать.

Правда, лепота недолго была. Стукнули в дверь – на пороге незнакомый отрок. Окинул взглядом разомлевших мальчишек, значок княжеский показал, передал на словах: завтра отдыхать, в путь – через день. Должны ещё гости пожаловать. С ними и двинутся. Поблагодарствовали гонца. Снова за взвар принялись, с заедками сладкими подоспевшими. Дочери хозяюшкины подсели к столу, угощают, пересмеиваются, шуточками перешучиваются. А взгляды как друг дружки перехватят, так и девчонки, и ребята краской заливаются. Да дар речи невесть куда теряется.

Но шутки шутками, а дело делом. Остыв после бани, отроки оделись в верхнее. Кликнули мальцов, попросили их на общинную конюшню проводить, куда коней забрали. Те и счастливы безмерно: ещё бы, ведь их воины попросили помочь! Для четырёхлеток-то ребята четырнадцати вёсен от роду – уже взрослые! Провели. Показали. Что Слав, что Храбр своих лошадок осмотрели тщательно, заглянули в кормушки, проверили воду, что налита коням была, не холодна ли? Не застудят кони боевые нутро себе? Затем сбруей занялись – всё ли в порядке? Ремни, пряжки-застёжки не потянулись ли? Не появилось ли надрывов на подпруге или ещё чего? Попоны высохли ли? Коней хорошо почистили? Спины целые у лошадок мохноногих? По горбушке, щедро солью посыпанной, скормили. А кони ласково тыкались в ладони мальчишек тёплыми губами, жарко дышали ноздрями, довольно всхрапывая при виде хозяев.

Ночевали все вместе, отроки и сыновья хозяйкины на полу, расстелив даренные намедни шубы. В избе воздух чистый, тёплый, отдохнули хорошо. А поутру и прочие гости пожаловали – ещё воины. Почти пять десятков матёрых мужчин, одетых справно и снаряжённых. Вёл их второй князь, Гостомысл, родной брат Брячислава. С ними тоже отроков двое. Только из рода Куниц, но племени одного, словенского. А ещё с ними жрец ехал. Тоже молодой, немногим старше Храбра и Слава, весны на две. Но уважением пользовался нешуточным среди воинов. Правда, и не задавался положением своим, вёл себя, как и все. Равный среди равных. Хотя, увидев отроков из рода Волка, полоснул таким взглядом, словно ножом взрезал. Но в следующий миг глаза потеплели, и по обоим мальчишкам словно мягкой варежкой прошлись.

И, как и было уговорено, на третий день в путь двинулись. Все вместе. Куницы с волчатами подружились. Делить-то им нечего было. Одного племени, одного языка, одного уклада. Дружно жили, вели себя вежливо, к старшим с уважением. Так и шли от града к граду, от слободы к слободе. Ночевали, как правило, под крышей. Хотя и в лесу приходилось, и в поле чистом. Жрец Путята вечерами с отроками беседовал, никого из них особо не выделяя. Рассказывал, как прежде словенские племена жили, о древних землях, о богах славянских, о правилах воинских. К костерку молодших иногда подсаживался кто-то из старших воев. Слушал так же, иногда по усатому лицу проскальзывали и эмоции, смотря о чём речь шла. Потом воин уходил, а отроки спать ложились. Ну а с утра снова на коней, и в путь…

Незаметно в пути и весна пришла. Снег набух, влагой начал сочиться. Появились проталины. Князья, посовещавшись, остановились в одном из градов. Решили обождать, пока земля подсохнет, – не уродовать же лошадей? Конь – друг верный. Так что его жалеть и беречь надобно. А пока землица влагой талой напоена без меры, учёба воинская отрокам: и мечами помахать, и из луков, самострелов стрелы по мишеням пускать, и побегать с ношей тяжкой по оврагам-буеракам. Вечерами снова Путята беседы ведёт, просвещает или кто-либо из воев юношей учит: как повязку правильно наложить, как стороны света определить, раны обиходить, как ухаживать за конями, за оружием, за одеждой. Иногда ухватки хитрые боевые показывает. Словом, скучать некогда.

Две недели незаметно прошли. Грохот по реке, возле града протекающей. Лёд вскрылся! Двое суток льдины по воде непрерывно плыли. Потом река очистилась, правда, бурлила она и кипела. Но братья-князья вместе с Путятой жертву принесли, петуха зарезали. Потом жрец дружинный берегинь вопрошал, с русалками беседовал ночью, до самого водяного, хозяина реки, добрался. Вернулся к князьям, дал добро на продолжение похода. И с утра вся дружина в лес потянулась. Рубили дубы, ясени, берёзы. Чистили от веток, свозили в град, укладывали в высокие поленницы. Взамен старшины дали сухой лес, из которого связали плоты. Завели на них коней, спутав, уложили на брёвна. Затем воины и отроки взошли. Оттолкнулись шестами, выправили на середину, и потекли неспешно берега назад.

Так проплыли по реке неделю. Выбрались на широкую гладь огромного озера. Таких больших допреж мальчишки никогда и не видели даже! Стоят на плоту, рты разинув от изумления, а воины, глядя на них, улыбаются. Ну а по выходе из реки – град стоит. Великий. Тоже раньше не виданный. Славянские родовые городки перед ним – что хутор извергов перед градом. И лодьи, лодьи перед причалами длинными… На берегу дружину встречали жрецы. Показали князьям значок хитрый, и гордецы склонили головы, проследовали с убелёнными сединами стариками молча, куда те повели, велев на днёвку становиться. Разожгли костры, стали кашу варить, обед ладить. Наелись все, отроки котлы отмыли-отчистили, как молодшие, только тогда вернулись князья. Задумчивые, правда, но вроде как всё нормально прошло. Вскоре подошли к берегу, где дружина стояла, две большие лодьи. Завели на них лошадей, спустили в трюм. Воины следом взошли. Корабельщики паруса, увенчанные знаком Святовидовым, вздели на мачты, и поплыли корабли по озёрной глади.

Из озера в море вышли. И вскоре сизой полоской вдали показался остров. Как корабельщик об этом прокричал народу с мачты, так оба князя на палубы вышли, взяли каждый по петуху, принесли в жертву. Потом о чём-то молча молились. Слова сердцем складывали. Но и такая молитва богам славянским угодна, ибо не в храмах-капищах истинные славяне молятся, а на воле. И лес ли, степь, озеро или море-океан – не важно. Ибо боги – повсюду. Вместе с людьми от рождения до смерти, да и после неё тоже.

Бухта, где пристали, была большой. И вся буквально забита лодьями. Стояли в ней корабли самые разные – богато изукрашенные резьбой по дощатым бортам, простые, с палубами и открытыми скамьями для гребцов. Были и иноземные – носатые униремы, на вёслах которых сидели лохматые, грязные, закованные в тяжёлые бронзовые цепи существа, напоминающие людей. Широкие, из узких досок гостей с жарких берегов далёкой Аравии. Даже простые деревянные долблёные челны северных племён. И разноязыкий говор, висевший над пристанями, складывающийся в один сплошной монотонный гул. Храбру даже не по себе стало, и, заметив растерянность мальчишки, Путята прикрикнул:

– Не потеряйся!

Князь сурово взглянул на раскрывшего от изумления рот отрока, и тот, спохватившись, стиснул крепко рот.

– Что, решил воронье гнездо свить?

Услышавшие немудрёную шутку дружинники рассмеялись. Но тут же вновь принялись за дело – нужно было свести застоявшихся за долгий путь коней на берег. Те недовольно ржали, фыркали, били копытами. Но крепкие руки хватали животных за уздцы и сводили на доски пристани. Перетаскивали и имущество: продукты, шкуры, оружие. Всё быстро перегружали на присланные из храма Святовида, возвышавшегося над Арконой, телеги, на которых сидели служки.

– По коням! – подал команду Гостомысл, и дружина ходко, распугивая зевак и приезжих, заспешила по улице в гору, на которой находился храм.

Храбр таращился по сторонам – где ещё увидишь подобные чудеса? Спешит чёрный, словно дёготь, человек в развевающихся одеждах. Или одетый в шкуры чужеземец яростно спорит о чём-то с закованным в панцирь непонятного вида, оставляющий голыми тонкие ноги, таким же чужестранцем. И все кричат, машут руками, жестикулируют… Спохватившись, поддал своей лошадке ногами под брюхо, и та, фыркнув недовольно, ускорила ход. Обоз не торопился, но князья не обращали внимания на отставших – они из храма. Так что ничего не пропадёт. Нужно быстрее добраться до места, доложить старшим ведунам об исполненном деле и действовать дальше.

Слав изумлённо запрокинул голову, так что с головы чуть не слетела шапка, – огромный четырёхликий идол возвышался над городом. Оказывается, он намного больше, чем показалось вначале снизу, от бухты. Вот и изгородь морёного дуба, за которой возвышаются дома. Не такие, как в их родном граде. Построены на иной манер. Только высокие крыши роднят с теми, что привычны его взору. Громадные створки ворот бесшумно распахнулись, и к князьям бросились отроки в белых одеждах, принимая лошадей. Брячислав нетерпеливо спрыгнул со своего вороного, обернулся к младшему брату:

– Гостомысл, определи всех. Потом приходи в верхнюю светлицу.

Тот кивнул, стал сыпать распоряжениями. Первым делом – кони. Потом – баня. Затем еда и отдых.

С утра всех дружинников и отроков построили, и вдоль шеренги затаивших дыхание людей провели белоснежного коня. Тот был ухожен на диво. Его шкура просто лоснилась, а длинный хвост свисал до самой земли. Лошадь вели два жреца немалого ранга.

– Конь Святовидов, – прошептал в восхищении стоящий рядом с Храбром воин.

Все дружинники были одеты в выданные после бани белые порты и рубахи. Точно такие же, как у жрецов. Только без родовых знаков… После провода коня вдоль строя двинулись жрецы. Все – пожилые. Один так и вовсе… Таких старых людей отроки никогда не видели. Изрезанное глубокими морщинами лицо цвета каштана, чуть дрожащие руки, тем не менее крепко сжимающие жреческий посох. И – удивительно светлые глаза, словно сияющие изнутри. Шли молча, казалось, служители даже не обращали ни малейшего внимания на почтительно застывших воинов. Прошли до конца шеренги, остановились. Передохнули немного, ушли внутрь храма. Все ждали. Оба отрока-волчонка буквально лопались от нетерпения – ведь за полгода пути они так и не узнали, для чего отдал их род в дружину князьям. И для чего они нужны братьям, так и неизвестно. Но, похоже, сейчас разгадка самого главного секрета уже близка. И верно. Гулко ударило било. Раскрылись ворота, наружу вышли люди. Жрецы и братья-князья. Подошли к строю. Замерли напротив. Из их сопровождающих старших людей вышли двое плечистых молодцев. Остановились чуть позади всех. Чего-то ждут. Народ напрягся. Занервничал. Кое-кто стал переглядываться. Снова ударило било. Вышел вперёд Гостомысл:

– Радожа, Пуст, Ольг – выйдите вперёд! Вольга, Прост – тоже выйдите!

Названные шагнули, оказавшись сразу у всех на виду. Остальные ждут – к добру ли, к худу людей поименовали. Старший жрец посохом махнул:

– Уведите их на задний двор.

Князья кивком подтвердили: мол, делайте, что велено. Пятеро ушли, понурив головы. А старший жрец вновь посохом махнул, зазвенели весело колечки бронзовые, в головку дерева врезанные.

– Братие! Дело вам поручено от храма Святовидова, от народа славянского. И исполнить его надобно обязательно. Согласны ли вы на разлуку долгую с родной землёй, с домами отчими?

– Согласны! – хором прогудел ответ.

– Доброй ли волей вы на дело сие идёте?

– Доброй!

– Да будет так, братья!

Жрец склонил голову и снова ушёл в храм. Князья переглянулись между собой, на сей раз Брячислав речь повёл:

– В поход идём, дружина! В дальний и долгий. Во славу земли словенской, во имя родов наших!

– Гой-да! – грянул к небу синему общий крик.

Всех отвели в дом дружинный, длинное деревянное строение. Вдоль стен – лавки для спанья, шкурами укрытые. Велели по своим местам расходиться. А где своё, кто знает? Храбр со Славом быстро сообразили – где мешки их, намедни обозным из храма сданные, согласно приказу, лежат, там и место их. Так и оказалось. Снова молчаливой похвалы удостоились, и рады по уши. Да ещё сердце поёт – в поход идут! В дальний! Наравне со славными воинами! Значит, признали их достоинства, сочли за равных себе ветераны дружины. А вечером… И рты пооткрывали в изумлении все отроки. Дружно вчетвером. Двоих-то отсеяли утром… Оказывается, и воины дружинные также из разных родов, и в поход впервые идут! Не в том смысле, что вообще впервые, а что вместе! Со всех славянских слобод воинских по приказу жрецов выделили князьям лучших дружинников. И теперь у братьев рать доселе невиданная. Не родовая, а всего племени славянского! От всех родов здесь лучшие из лучших собрались! Словом, было чему дивиться, ибо не слыхано подобное ране было.

Утром все на зарядку побежали. И взрослые, и отроки. Одной дружиной. В одном строю. Потом – в реке, через Аркону текущую, омовение. Дале – в оружейную храмовую. Там встречали люди, по ухваткам и поведению видно – мастера. Да такие, что и лучшие перед ними – новички неопытные. Внимательно осматривали каждого, просили показать то одно, то другое. Когда воин делал, что сказано, быстро совещались, затем забирали старое оружие, выдавали другое. Что мечи, что ножи, что луки со стрелами, что броню. Храбра и Слава экипировали заново. И долго вечером сидели отроки над полученной справою, рты открывши от изумления, ибо подобной работы даже представить себе не могли: доспех по рубахе железной, собранной из множества крошечных колечек. Рукавицы такие же, сверху чешуйками крохотными обшитыми. Вроде металл, а гнётся как бы не легче, чем рукавицы-шубники зимние. На ноги – сапоги. Подошва толстая. Тоже металлом обшитая. Ну и прочее оружие. Теперь люди каждодневно в своей броне и своим оружием бились. Не всерьёз, конечно. Для учёбы воинской. Чтобы рука и тело к новому снаряжению привыкли. Прочие занятия окромя ратной учёбы тоже были – и плавали в полном доспехе, и ныряли. И на разных хитрых снарядах бою учились: скажем, берут бревно, подвешивают его на верёвках. Потом двое начинают раскачивать того, кто на том бревне стоит. Тут и так удержаться сложно, так ещё и нужно либо из лука-самострела за сотню шагов стрелу в бычий глаз нарисованный положить без промаха, либо с таким же другом-соратником сразиться на мечах, секирах, ножах, а то и просто на кулачках. Словом, доставалось. Редко кто без синяков да шишек ходил.

К осени, однако, народ уже попривык, кое-чему научился. Но кто же по жёлтой листве в походы ходит? Так и продолжалась учёба воинская. Отроки за этот год вытянулись, раздались в плечах. Как-никак, по пятнадцать вёсен каждому минуло.

Зиму встречали в Арконе. Опять же все вместе. Ребята уже пообтёрлись, ходили по граду, как местные. Задевать их опасались – на рубахах знаки храмовые. Значит, Святовидовы они отроки. Обидь такого – самого бога обидишь. Да и видели горожане, как по утрам они вместе со взрослыми дружинниками бегают, плавают, в стенке стоят в бою кулачном. Словом, уважали. Ровесники же вообще как на живых богов глядели.