Бог пива

Старик неблагожелательно молчал, рассматривая меня. Молчал, как умеют молчать только большие шишки, от решения которых, по их мнению, зависит судьба бедолаг нижестоящих – дабы нижестоящие помучились в ожидании судьбоносного решения.

– На меня эта молчанка не действует, – сообщил я. – Язык проглотил?

– Ты на Небе, разумеется, – буркнул старик.

– В раю, что ли? – не понял я.

– В какой-то степени, – ухмыльнулся старик. – Рая, в твоем понимании, не существует.

– Да нет у меня никакого понимания рая, – возразил я. – Еще чего не хватало! А где Один тогда?

– В раю. Так то – Один… Ох уж мне эти боги виноделия, – успокаиваясь, устало посетовал старик, усаживаясь обратно на трон. – Вечно возносятся в непотребном виде и начинают пьяно хамить!

– Ну, кто тут хамит, еще большой вопрос, – не согласился я.

– Помолчи! – приказным тоном потребовал старик. – И запомни! Первое: ты сын Одного, бог. Второе: разговаривать я с тобой буду после того, как проспишься, пьяная рожа! Третье: жить ты отныне будешь здесь…

– Ага, – вмешался я. – Значится, так! Первым делом твое дурацкое кресло выкинем и поставим мне диван…

– Я имел в виду – на Небе! – яростно крикнул старик. – Елена!

– А вот этого ты не ви… – Повернувшись к старику спиной, начал было показывать я «это», но тут увидел вошедшую в зал Елену и одернул рубаху. – На небе так на небе, уговорил, речистый.

– Елена, это новый бог виноделия. Отведешь его к Учителю, покажешь все. И посели его куда-нибудь… куда-нибудь подальше от меня!

– И поближе к себе! – с восторгом поддержал я Верховного…

…Все еще переживая в воспоминаниях то злосчастное утро, я вышел к поляне, на которой располагался дом Елены, – необходимости завести постоянное собственное жилище у меня пока не возникало. Ленка стояла на крыльце. По обыкновению, она была не одна.

На этот раз вокруг нее со старомодной галантностью увивался Учитель. Он что-то страстно шептал, схватив Ленку за руку и пытаясь заглянуть в ее глаза. Ленка краснела, отводила глаза в сторону и мягко пыталась ручку освободить – короче, была очень довольна. Моего появления они не заметили.

Настроение окончательно испортилось. Я развернулся и незамеченным пошел прочь, размышляя, чем отличается богиня любви от одноименной жрицы. Получалось, что ничем… Терзаемый ревностью, я был, конечно, несправедлив. Подобно многим земным женщинам, Елена считала личным оскорблением, если какой-нибудь представитель противоположного пола оставался равнодушен к ее чарам. Богине не пристало безропотно сносить оскорбления! И Елена старалась изо всех сил…

Я решил больше не думать о ней. Просто выкинуть из мыслей. В конце концов, я бог или демон дрожащий? И что, я себе других баб, что ли, не найду?!

На Землю! На Землю, и гори оно все синим пламенем!

Приняв решение, я отправился к шалашу. Он был в ближайшей роще, под стволами двух причудливо сросшихся дубов. Я обустроил шалаш, когда Елена, после очередного скандала, впервые не пустила меня ночевать. Там у меня было все необходимое: одеяла, подушка, свечи, пара учебников по божеству, этюдник и краски, еще кое-какие полезные мелочи. Именно там я готовился к сдаче диплома, дабы не отвлекаться на Ленку. Там же я хранил и свою дипломную работу – неиссякаемую пивную флягу. В шалаше было уютно, ночи на Небе стояли теплые, а дождя я за последний год не видел ни разу.

У одеяла, занавешивающего вход в шалаш, опираясь на щегольскую трость, стоял глава гильдии искусств Ротай Галп. Как всегда, одет он был так, как, по его мнению, должен одеваться художник. Грубая кофта крупной вязки из дорогущей шерсти морского барана, бархатный берет с павлиньим пером, шелковая рубаха и свободные шелковые бриджи, козьи башмаки. На кофте красовалась скромная наградная ленточка – Галп был героем войны с магами, в решающий момент исхитрившимся тяпнуть Густелиуса за пятку. По его словам, этот укус предводителя магов явился переломным моментом в битве. Кое-кто смеялся, но я Галпу верил – на редкость ядовитый тип…

Галп задумчиво смотрел в сторону и делал вид, что не замечает меня. Одно то, что, не обладая никакими особыми талантами, он стал главой гильдии, говорило о многом. Джем рассказывал мне о некоторых эпизодах карьеры Галпа, а Елена по его поводу однажды обронила лаконичную фразу: самая богатая и самая опасная мразь на Небе…

– Вы бы хоть краской измазались, – посоветовал я, – если уж так хотите на художника походить.

– А, Бьорн! – наигранно обрадовался Галп, прикидываясь, что не слышал моих слов. – Добрый вечер.

– Да уж, – сказал я, – добрее некуда! Между прочим, здесь я живу, а не вы. Дайте пройти.

– Я в курсе, – кивнул Галп, продолжая загораживать вход, – я и ждал именно вас. Мне необходимо переговорить по важному делу.

– Важному для кого?

– Для меня, – улыбнулся Галп, – но, надеюсь, и для вас.

– Не будет у нас никаких дел, – сказал я. – Кто вчера на заседании орал, что такие, как я, позорят славную гильдию? И что меня давно пора гнать в шею?

– Это была моя обязанность, – сказал Галп. – Долг. Служба в гильдии имеет свои неприятные стороны. Я подчинен Верховному и должен проводить его политику… Поверьте, Бьорн Нидкурляндский, я глубоко чту ваш талант и сожалею о случившемся.

– Вчера вы почему-то о таланте не вспомнили, – пробурчал я. – Ладно, выкладывайте, чего надо.

– Я бы хотел купить вашу дипломную флягу.

– Не продается, – отрезал я.

– Восемь тысяч золотых!

– Однако, – засмеялся я, – вы, я вижу, не бедствуете. Тем не менее фляга не продается.

– Я и не ожидал, что вы согласитесь сразу, – улыбнулся Галп. – Десять тысяч.

– Галп, а ведь вы, наверное, в этой кофте сильно потеете? – с сочувствием спросил я. – При местной-то погоде…

– Я никогда не потею, – продолжая улыбаться, сказал Галп. – И потом, я только что с Земли.

– Ну и как там, на Земле?

– Там прохладно, – сказал Галп. – Послушайте, Бьорн, вы только не подумайте, что я лезу не в свое дело, но последние слухи… А также известные мне по долгу службы события, связанные с вами… Все это позволяет предположить, что вы не прочь вернуться назад.

– Вранье, – соврал я.

– Что ж, я не настаиваю. Просто подумайте над моим предложением. Двенадцать тысяч золотом, и, если у вас возникнет такое желание, я рискну доставить вас на Землю. Всего доброго. – Галп приподнял берет и пошел в сторону Ленкиного дома.

– Минуту, – окликнул его я, – что там с моими работами? Я хотел бы их забрать.

– О, это никак невозможно, – прижав руки к сердцу, приторным тоном сказал Галп. – Вероятно, в силу занятости вы запамятовали, что вчера был последний день уплаты членских взносов. Поскольку вы не заплатили, работы переходят в собственность гильдии. Поскольку за вас заплатил я, картины теперь мне и принадлежат.

– Но ведь это гроши, – возмутился я, – и потом, я действительно запамятовал, и ваша обязанность была напомнить о взносе! Я хочу выкупить «Кающуюся грешницу».

– Приношу свои извинения за некоторую небрежность в выполнении служебных обязанностей, – поклонился мне Галп. – Вы можете поднять вопрос об этом на ближайшем собрании гильдии, и я извинюсь еще раз. Что же касается моей картины – я подчеркиваю, моей! – то она, еще тысячу тысяч раз простите, не продается. Я имею в виду, не продается за деньги. Так что все в ваших руках, Бьорн.

– Интересно, что скажет Верховный, – задумчиво сказал я, – о вашем предложении продать дипломную работу и доставить меня на Землю…

И тут Галп захохотал. Он хохотал не прикидываясь, повизгивая, из узких глаз его катились слезы, он притопывал, хлопал себя по шелковым ляжкам и с трудом удерживался на ногах.

– Ха-ха-ха, – сказал я. – Очень смешно!

– Ох, мальчик, – вытирая слезы расшитым подолом рубахи, промычал Гали, – ох, хорошо-то как… Давно меня так не разбирало… Хотите пари – на сто тысяч золотых, которых у вас нет и никогда не будет, – что вы не донесете на меня или на любого другого Верховному?

– Да какое там пари, – проворчал я. – Все правильно, не донесу. Морду бы вам набить…

– Но вы и на это не способны, – подхватил Галп. Глазки его сияли. – Поэтому морду всегда бьют вам, нидкурляндец. Послушайте, Бьорн, совет взрослого бога: бегите отсюда. Вам здесь не место. Забирайте свою флягу и уносите ноги. Вам повезло, что вы ее спрятали так, что я не смог найти и был вынужден предлагать сделку. Кстати, не ожидал от вас… Учтите, вы мне-то на один зуб, а я далеко не самое страшное, что может встретиться на Небесах! Воспользуйтесь советом – я редко говорю то, что думаю.

Эдак разобрало мерзавца. Ну, сейчас я тебя…

– Зато я художник, – равнодушно сказал я.

– Да, – Галп помрачнел, – зато вы художник. Утешайте себя этой мыслью. Обещаю, из уважения к таланту, каждые сто лет навещать вашу могилу и оставлять на ней букет полевых цветочков. Видите, как я сентиментален…

– Обещаю один раз помочиться на твою могилу, – сказал я. – Вали отсюда, пока цел, ублюдок бездарный!

– Валю, – сказал Галп, – уже валю. Вам меня не обидеть, Бьорн Нидкурляндский: все мы ублюдки в каком-то смысле… Ублюдки Одного. Но вы все-таки подумайте над моим предложением. Оно остается в силе.

Я смотрел, как Галп уходит, и думал, что он, в сущности, прав. Мне здесь не место… Потом обогнул дуб и снял с сучка флягу, которую вчера забыл забросить в шалаш. Дошел до ручья и попытался отмыться, зачерпывая воду ладонями, потом плюнул и залез в ручей всей тушей. Прополоскал штаны и жилетку, бросил их сушиться на ближайший куст и вернулся к шалашу.

В шалаше пахло горелой свечкой; засветив лампу, я обнаружил, что в моих вещах копались, даже не позаботившись разложить их по местам. Я отхлебнул из фляги. Хорошо… Приложился еще раз, как следует.

– Нет, – пообещал я себе, гладя флягу по замшевому боку, – Гали тебя ни за что не получит. Лучше подарю тебя первому встречному, но этому хмырю ты не достанешься точно…

Некоторое время я размышлял, как быть с Росомахой. Боги войны, как правило, довольно гадкие твари, но наглость этого переходила все границы. Оставить давешний мордобой в кабаке без последствий или все-таки преподнести безмозглой груде мышц маленький божественный подарочек? На добрую память о сегодняшнем вечере. А то он так и будет махать кулаками при каждом удобном случае… Эх, да что я! В конце-то концов – дураков учат!

Существует великое множество способов волшебного воздействия на окружающий мир. С помощью живописи, музыки, жестов, слов – в общем, с помощью чего угодно можно буквально творить чудеса.

Вовремя скорченная рожа в сочетании с удачно показанным кукишем помешают даже самому наглому торговцу навязать вам никому не нужный товар. Грамотный трубач, сыграв определенную мелодию, способен разбудить уснувшего вечным сном, а любитель игры на волынке без особого труда снова уложит его в могилу. Написанные великими художниками персонажи сходят с полотна и начинают жить собственной жизнью – гениальная Ила Маз трагически погибла от лап нарисованного ею же чудовища; к сожалению, так рисовать у меня пока не получается…

Маги, избранники изначального, пользуются стихами: те, что поплоше, колдуют одностишиями, те, что посерьезнее, используют трехстишия, а Один, как мне рассказывали, способен время от времени разродиться и семистишием. Однако самый простой и вместе с тем самый сложный способ изменить вселенную в нужном вам направлении – просто пожелать такого изменения. Именно эта способность и делает бога – богом.

Преодолев естественную брезгливость, я до мельчайших нюансов представил вкус гадости, которую Росомаха так опрометчиво выплеснул мне в лицо. Прикинул, каким станет вкус этого замечательного напитка, если кружку с ним на недельку оставить под местным жарким солнышком… Капнуть туда рыбьего клея… Поперчить и добавить сахара…

Очень хотелось бы, чтобы отныне все, что он будет пить, превращалось в эту неудобоваримую гадость… Хотелось мне долго, я содрогался от отвращения, не жалея себя, и совершенно выбился из сил. Заклятие было наложено крепко.

Я отхлебнул из фляги и прополоскал рот, избавляясь от привкуса придуманной мной мерзости, заткнул флягу пробкой и подложил под голову. Свернулся калачиком… Бреи и демоны, а ведь Галп почти выиграл пари, о котором мне Гарик рассказывал! По закону пострадавший от несанкционированного заклятия имеет право убить обидчика; Росомаха, грубо говоря, получил от меня пусть и своеобразный, но бесспорный вызов! Теперь действительно нужно держаться от него подальше. На Земле он меня не найдет, бог Росомаха слабенький, но мосты можно считать сожженными – на Небесах не больно спрячешься…

Мне приснилось, что несчастного бога войны, из-за постоянного употребления неудобоваримого напитка, разбил паралич. Так как на эти мучения обрек его я, меня терзали чудовищные угрызения совести. Я пытался вылечить Росомаху с помощью шоковой терапии, для чего сбрасывал инвалидную коляску с находящимся в ней страдальцем в море с высокого обрыва – по идее, он должен был поплыть и излечиться от недуга. Ларс, однако, излечиваться и плыть не желал, а, наоборот, шел ко дну. Я нырял за ним, вытаскивал из воды, тащил на обрыв, сталкивал в воду; он тонул, я прыгал за ним…

Когда я, уже падая от усталости, в очередной раз затащил Росомаху на вершину скалы, то обнаружил там смеющуюся Елену.

– Что ты мучаешься, – проворковала она. – Сейчас я Ларсика поцелую, и у него все пройдет. Уходи, разве ты не видишь, что нам нужно побыть вдвоем?..

Я проснулся разбитым и долго лежал в темноте, приходя в себя. Тело ныло, как после тяжелой работы. Вставать не хотелось, но вставать было надо. С Ленкой нехорошо получается, убегаю, даже не попрощавшись. Я подумал, не написать ли ей письмо? Ладно, она у меня баба умная, сама поймет. Я представил ее лицо – когда она узнает, что меня больше нет, что я на Земле… Первым делом она, понятно, перебьет всю посуду в доме. Картины жалко, надо полагать, им светит костер. Сделать авторские копии, впрочем, не сложно. А может, и не тронет картины. Может, застынет перед моим автопортретом, выронит нож, которым собиралась его покромсать, упадет на колени, заломит руки и разрыдается. Простоволосая, в этой своей прозрачной ночнушке. И тут я такой неслышно подхожу сзади и кладу руки ей на… стоп! Еще немного фантазии, и я никуда не уйду. Разнюнился-разбабился я что-то, а давно пора делать ноги. В конце концов, она меня, при желании, и на Земле найдет. Богиня любви, и не из последних, – сердце подскажет, где искать…

Я вылез из шалаша, умылся, оделся – штаны на поясе были еще сырыми, – поправил на боку флягу и отправился в путь. На Землю. Налегке. Уходить надо, бросая все, иначе далеко не уйдешь…

Чтобы оказаться на Земле, мне надо было пройти через так называемые врата. Механизм их действия я представлял себе крайне смутно. Учитель однажды попытался меня просветить на этот счет, но я ничего не понял. Там была задействована какая-то высшая магическая математика, я же по складу ума – убежденный гуманитарий. Я в свою очередь попытался объяснить Учителю, что такое гуманитарий, но он понял меня несколько упрощенно.

– Ленивый болван! – сказал он. – Тебя бесполезно чему-то учить…

Врата находились на западе. Их охранял дракон, который не пропускал никого без разрешения Верховного.

Про драконов я знал даже меньше, чем про врата. Дело в том, что драконов, демонов и рогатых бреев боги воспринимали как потенциальных агрессоров и изучали на так называемых семинарах небесного ополчения.

Из объяснений Учителя я понял, что потенциальный агрессор, как всегда и бывает, – это те, кого мы, боги, собираемся со временем поработить. Поэтому на семинарах изучались разнообразные способы уничтожения своих ближних, дальних и средних. Посещать семинары обязаны были все боги без исключения. Я на них не ходил никогда. Это, мягко говоря, не поощрялось…

На Земле про драконов рассказывали всевозможные легенды и сказки. Они жили на знаменитом Драконьем материке, и уже несколько столетий, с тех пор как были уничтожены последние маги, люди драконов не видели или видели только издалека. Я читал, что на материк было снаряжено несколько разведывательных экспедиций, но ни один из участников назад не вернулся. Виновата ли в этом кровожадность драконов или же путешественников уничтожили живущие на побережье материка племена дикарей, в книгах не уточнялось.

В сказках драконы были плотоядны, умны и могущественны, но одурачить их сказочным персонажам удавалось почти всегда. Когда не удавалось одурачить, драконов побеждали в честном бою. Когда не удавалось и это, вмешивался Один, и дракону все равно ничего не светило… Я почему-то был твердо убежден, что мне папаша помогать не станет.

Главная трудность моего предприятия заключалась в том, чтобы, через голову Верховного, уговорить дракона меня пропустить. По слухам, это не удавалось еще никому, и особо настойчивых дракон, опять-таки по слухам, съедал. Впрочем, у меня были свои методы убеждения, а слухи обычно распускают те, кому они выгодны, – в данном случае, например, Верховный.

Дорога к вратам проходила мимо пресловутого Мертвого Озера, проклятого промочившим в нем ноги Одним на заре времен. Было уже светло, когда я выскочил из леса к берегу озера и остановился, прикидывая, с какой стороны озеро лучше обойти. Жутко прокричала какая-то птица, в ноздри мне ударил запах болота… Поежившись, я для бодрости отхлебнул из фляги.

Озеро было довольно красиво, но красиво какой-то странной, пугающей красотой, и озеро это показалось мне огромным. Лес стоял вокруг него стеной, но на отдалении, предпочитая к озеру не приближаться. Шагов тридцать отделяло меня от берега, но трудно было определить, где кончается земля и начинается вода, – казалось, странная темная трава сливается с черной водой, являясь продолжением озера. Над водой, будто бы озеро собиралось закипеть, поднимались густые испарения.

В десяти шагах от меня появилось странное бледное пятно, которое, постепенно сгущаясь и темнея, принимало очертания сидящей человеческой фигуры. Озеро пользовалось дурной славой, но я решил подождать, чем закончится этот странный феномен. Из любопытства. Феномен закончился тем, что пятно окончательно превратилось в престранного человека, восседающего на престранном кресле.

Человек выглядел вполне вещественно, был велик ростом и загадочно одет в белые мокасины, синие обтягивающие портки и черно-красную клетчатую рубаху, в портки не заправленную. Лицо у него было бледное и бритое, длинные русые волосы стянуты в хвост на затылке… Нос немного картошкой, подбородок с ямочкой, глаза большие, выпуклые и смышленые.

Приятный в общем-то человек. Однако сейчас являл он собой, прямо скажем, жалкое зрелище – подобной смеси растерянности и страха я еще не видывал. Человеку, судя по всему, было нехорошо, и был он немного не в себе. Минут пять он на разные лады допытывался, умею ли я разговаривать. Я дал бедняге выговориться. Человек начал заикаться и наконец замолчал.

– Рад приветствовать на Небе! – сказал я.

Человек глубоко задумался, выпученные глаза его приобрели какое-то совсем странное выражение. Он отер дрожащей рукой пот со лба.

– При… Где приветствовать? А… ну, в смысле… логично, конечно, да… Блин! На седьмом небе, что ли?!

– Увы, – я засмеялся, – у нас только одно Небо, и оно, к сожалению, отнюдь не седьмое… Давай-ка я сотворю тебе бутылочку пива, дружище, поможет прийти в себя. А лучше хлебни вот этого, а то что-то вид у тебя больно бледный. – Я протянул ему флягу.

Человек с сомнением повертел флягу в руках, потом осторожно, будто боясь, что его отравят, отхлебнул. Задумчиво почмокал. Наконец лицо его просветлело, он закинул голову и жадно припал к горлышку. Раздалось аппетитное бульканье, темная струйка потекла по его подбородку. Через некоторое время я не выдержал и отобрал флягу, чтобы самому промочить горло.

– Офигительно, – облизываясь, сказал человек. – Спасибо. Так ты говоришь… значит… А что такое – Небо?

– Небо – это Небо. – Я пожал плечами. – Вроде Земли, только на Небе живут исключительно боги. Что ты как маленький, в самом деле… В развитии не отстаешь?

– Опережаю, – буркнул человек. – Какие еще боги?

– Разные боги. – Я ободряюще похлопал его по плечу. – Согласись, должны же мы где-то жить!

– А ты кто?

– Я – Бьорн Толстый Нидкурляндский. Бог, разумеется. К сожалению, ты тут никого, кроме богов, и не найдешь…

– Ты – бог?!

Мой собеседник, похоже, был изрядным тормозом. Как по мне – он постоянно запаздывал со своими вопросами на один ход. Впрочем, бедняга еще не оправился от потрясения…

– Разумеется, я бог! – сказал я, немного обиженный его сомнениями. – Бог виноделия, и не из последних. Возьми флягу и убедись еще раз!

Я всегда утверждал, что лучшее средство прочистить мозги – добрый глоток хорошего пива. Судя по всему, незнакомец придерживался той же точки зрения, и я еще раз порадовался, что пиво во фляге не кончается никогда.

– Спасибо, – сказал человек. – А почему ты говоришь по-русски?

– Это не по-русски, – засмеялся я. – Это на изначальном.

– Как-как?!

– Ну, есть такой язык – изначальный. Язык магов, он же истинный язык, он же язык Одного. Понимаешь, считается, что этот язык сам выбирает, кто на нем говорить будет. Без спроса. Носителей языка, так сказать…

– А я тут при чем?

– Ты теперь – тоже носитель… Ну-ну, дружище, сделай лицо попроще. Чудо как чудо, что тебя удивляет? Привыкай!

Над лесом выскочил край солнца, и все кругом окрасилось в мягкие розовые тона, но Мертвое Озеро так и осталось иссиня-черным. Неприятное озеро, и я, решив не смотреть на него, закинул голову навстречу солнечным лучам.

– Что же мне теперь делать? – жалобно спросил человек, возвращая мне флягу.

– А что ты делать любишь?

– Не знаю… Ну… В общем, вроде ничего…

– Похвальная искренность, – сказал я. – Сдается, мы с тобой похожи. Я тоже люблю выпивать и ничего не делать, но тщательно это скрываю… Слушай, дружище, а как тебя сюда занесло? Обычно все попадают прямо к Верховному.

– Я это… игрушку одну делал…

– Детишкам?

– Я… в том числе… На компьютере я! Э… блин, программер все-таки… разработчик…

– Не понял, – признался я. Компьютерами, кажется, называли породу собак на северных островах. – Ты их погонщик?

– Кого погонщик? Сам ты погонщик. – Человек выхватил у меня флягу. Вид при этом он имел несчастный. – На Землю спускаться иногда надо, а то – тоже, боги они!

– Запрещают нам спускаться, – сказал я, – говорят, заслужить надо, а так – только по делу разве отправят, в командировку. А без блата о командировке и мечтать нечего…

– Угораздило же меня залететь черт-те куда! Небо… Так все хорошо начиналось! А на обоях-то пятно, елы-палы, вдруг оно растет? Эдак же и дом сгорит! Нет, подобное невезение переходит все границы! – И человек в сердцах хватил огромным кулачищем по подлокотнику кресла, на котором сидел.

Подлокотник, конечно, отвалился, а человек, оказавшийся на земле, взвыл:

– Мое любимое кресло!

– Успокойся, что ты так расходился? – сказал я, поднимая откатившуюся флягу, из которой вытекало пиво. – Потоп устроить хочешь?

– Что же теперь делать? – Бедняга совсем потерял голову от огорчения. Подскочив ко мне, он вцепился в мою жилетку. – Что?! Ну что мне теперь делать, я тебя спрашиваю?!

– Тихо ты! – Я отпихнул его от себя. – Тоже мне, нашел шефа-координатора! Что делать, что делать! Ступай к Верховному, он тебе скажет, что делать! Он у нас командовать любит! Без дела не останешься!

– Извини, братушка, – сказал он. – Извини.

– Да ладно, с кем не бывает…

– А ты не мог бы меня обратно отправить? Домой?

– Да где мне, – сказал я, протягивая ему флягу. – Меня бы кто отправил.

– А этот, как его… Верхний?

– Верховный. Может. Если захочет, конечно. Говорят, что он все может. Врут, понятно, из подхалимства…

– Слушай, а ты бы меня проводил к вашему Высшему…

– Верховному. Высший – Один, и все боги – дети его. Привыкай к этой грустной мысли, родственник.

– Так проводишь?

– Не могу. У меня неприятности, дружище. Я, если честно, в бегах нынче.

– В чем?

– Да повздорил тут. Боги, знаешь, тоже разные попадаются… Ты не бойся, все будет в порядке. Просто тебе надо маршировать строго на восток, по тропинке. Выйдешь к кабаку, «Земные радости богов» называется. Передашь хозяину привет от Толстого Бьорна, и он проводит тебя к Верховному.

– А где восток?

– Там, где сейчас восходит солнце, – терпеливо объяснил я.

– Ты не умничай, ты пальцем покажи, – засмеялся он, вспомнив о чем-то своем. – Далеко?

– За час дойдешь. Заодно позавтракаешь. Тебя как зовут?

– Энди.

– Прощай, Энди. Удачи тебе. Не забудь сказать трактирщику, что ты от меня… Да! И с Верховным поаккуратнее говори!

– Большое начальство? – с понимающей ухмылкой сказал Энди.