Трилогия о Фрэнке Брауне: Ученик пророка. Альрауне. Вампир

– Конечно, нет, – ответил он. – Ни звука. Это должно быть строжайшей тайной.

Она понимала. Но было нечто, что её беспокоило. «Почему – спросила она, – почему вы выбрали именно меня? Для бедного князя, наверное, всякая женщина сделала бы все что в её силах».

Он не знал, что ответить. Вопрос застал его врасплох своею неожиданностью. Но он все же скоро нашёлся. – Да, знаешь ли, – начал он, – дело в следующем: князь в юности любил одну красавицу графиню. Любил её так сильно, как может любить настоящий князь. И она тоже любила прекрасного благородного юношу. Но она умерла.

– Отчего она умерла? – спросила Альма.

– Она умерла-от кори. И у этой прекрасной возлюбленной благородного князя были такие же золотисто-красные локоны, как у тебя. Вообще, она очень на тебя похожа, и вот последняя воля князя – чтобы мать его ребенка напоминала возлюбленную юных дней. Он дал нам портрет и, кроме того, подробно описал её: мы искали по всей Европе, но ничего подходящего не находили. И вот сегодня мы увидели тебя.

Она рассмеялась, польщенная: «Неужели, правда, я так похожа на эту графиню?»

– Как две капли воды! – ответил он. – Вы могли бы быть сестрами. Впрочем, мы и тебя снимем. Вот обрадуется князь, когда увидит твой портрет.

Он подал ей перо: «Ну, подпиши!»

Она взяла перо и бумагу… «Ал… «, – начала она. Что-то попало на перо. Она взяла салфетку и обтёрла перо.

– Черт побери… – пробормотал Фрэнк Браун. – Мне только сейчас пришло в голову, что она несовершеннолетняя. В сущности, нам следовало бы ещё иметь подпись и её отца. А впрочем – для нас и этого договора будет достаточно. Пиши же, – громко сказал он, – как фамилия твоего отца?

Она ответила:

– Мой отец – булочник Рауне в Гальберштадте.

И она подписала свою фамилию. Фрэнк Браун взял из её рук бумагу. Опустил и снова поднял, пристально посмотрел.

– Господи, – вскричал он. – Это же – это…

«В чем дело?» – спросил ассистент. Тот протянул договор: «Посмотрите – посмотрите – прочтите-ка подпись».

Доктор Петерсен посмотрел на бумагу. «Ну? – удивленно спросил он. – В чем дело? Я не нахожу ничего странного».

– Нет, нет, вы, конечно, этого не поймете, – воскликнул Фрэнк Браун. – Передайте-ка договор профессору. Прочтите-ка, дядюшка.

Профессор прочел подпись. Девушка забыла дописать до конца свое имя. На бумаге стояло – «Ал Рауне».

– Да-да-замечательная случайность, – заметил профессор. Он аккуратно сложил бумагу и положил в боковой карман.

Но племянник воскликнул: «Случайность! Прекрасно – пусть будет случайность. Все, что удивительно и таинственно, – для вас только случайность?» Он позвал кельнера. «Вина, ещё вина, – закричал он. – Дайте мне выпить. Альма Рауне, Ал Рауне, за твое здоровье.

Он сел за стол и перегнулся к профессору.

– Ты помнишь, дядюшка, старого коммерции советника Бруннера из Кёльна? И его сына, которого он назвал Марко? Он учился со мною в одном классе. Хотя и был на два года старше меня. Назвав его Марко, отец просто хотел сострить: его сын назывался теперь Марко Бруннер – так же как известная марка рейнвейна. Ну, а теперь начинается случайность. Старый коммерции советник – самый трезвый человек во всем мире, его жена тоже, то же и все его дети. По-моему, в их доме никогда не пили ничего, кроме воды, молока, чаю и кофе. Пил один только Марко. Начал пить, когда был ещё в школе, – мы часто приносили его домой пьяным. Потом он стал поручиком и лейтенантом. Тогда началось уж как следует. Он пил, пил все больше и больше, натворил глупостей, его прогнали из полка. Трижды помещал его старик в санаторий, – но через несколько недель он становился ещё более горьким пьяницей, нежели раньше. А вот две случайности: он, Марко Бруннер, пил – Маркобруннер. Это стало для него idee fixe, он бегал по всем ресторанам, искал эту марку, ездил по Рейну и выпивал все, что находил в ресторанах. Он мог себе это позволить, – у него были деньги от бабушки. «Алло! – кричал он очень часто. – Маркобруннер поглотит Марко Бруннера! Почему? Потому что Марко Бруннер поглощает Маркобруннер». И люди смеялись над его остротами. Все только одно остроумие, все только случайность, – как и вся жизнь – она сплошная случайность! Но я знаю, что старый коммерции советник отдал бы много сотен тысяч, лишь бы вернуть свою неудачную остроту, – знаю также, что он себе никогда не простит, что назвал своего бедного сына Марко, а не Гансом или Петером. А тем не менее – это случай, глупый, причудливый случай, – все равно как подпись этой невесты князя.

Девушка встала и, шатаясь, облокотилась на стул. «Я – невеста князя, – повторила она, – дайте-ка мне сюда князя!»

Она взяла бутылку коньяка и налила себе полный стакан:

«Я хочу князя, слышите? За твое здоровье, дорогой князь!»

– Его, к сожалению, нет, – сказал доктор Петерсен.

– Нет? – рассмеялась она. – Нет! Так пусть будет другой! Да! Ты – или ты – или даже ты, старикашка! Безразлично – лишь бы мужчина! – Она сорвала блузку, спустила юбку, расстегнула корсаж и бросила его в зеркало: -Мужчину…

– Постыдись, – заметил доктор Петерсен, – разве делает так невеста? – Но взгляд его с жадностью был устремлен на её полную грудь.

Она захохотала: «Ах, что там-князь или не князь! Меня может взять всякий, кто только захочет! Мои дети, публичные дети – их может родить кто угодно-нищий и князь!»

Её тело дрожало от страсти, грудь подымалась, возбуждённая чувственность гнала её кровь по синеватым жилам, а взгляд, и дрожащие губы, и жаждущее тело-все кричало, полное страсти: «Сюда-ко мне!» Она не была уже проституткой – она, освобождённая от всех оболочек, свободная от всех пут и оков, была могучим прообразом женщины: пол с ног до головы.

– О, она действительно то, что нам нужно! – прошептал Фрэнк Браун. – Земля-мать…

Ею овладела дрожь. Ей стало холодно. Еле волоча ноги, она шатнулась к дивану.

– Не знаю, что со мною, – пробормотала она, – все вертится.

– Выпила лишнее, – поспешно объяснил Фрэнк Браун. – Выпей ещё и постарайся заснуть. – Он поднес ей опять полный стакан коньяку.

– Да, я засну… – пробормотала она.

Она бросилась на диван и подняла в воздух обе ноги. Громко захохотала, потом зарыдала и наконец тихо заплакала. Легла на бок и закрыла глаза.

Фрэнк Браун накрыл её и подсунул ей под голову большую подушку.

Заказал кофе, подошел к окну и распахнул его настежь.

Но тотчас же снова закрыл, как только в комнату ворвался свет раннего утра.

Он отвернулся:

– Ну, господа, вы довольны этим объектом?

Доктор Петерсен восторженным взглядом смотрел на проститутку. «По-моему, она подойдет как нельзя больше, – сказал он. – Ваше превосходительство, обратите внимание на её телосложение… Оно как бы предназначено для безукоризненных родов».

Вошёл кельнер и подал кофе. Фрэнк Браун сказал:

– Протелефонируйте на станцию медицинской помощи. Пусть пришлют носилки. Наша дама тяжело захворала.

Тайный советник удивленно посмотрел на него:

– Что должно это означать?

– Это должно означать, – засмеялся племянник, – что я кую гвозди с головками, дядюшка. Должно означать, что я думало за тебя, и я, по-моему, думаю умнее тебя. Неужели ты воображаешь, что эта девушка, когда протрезвеет, согласится поехать с тобою? Пока я опьянял её словами и вином, не давал ей даже опомниться, до тех пор она соглашалась со всем. Но от вас она убежит через несколько шагов, – несмотря на все деньги и на всех князей. Поэтому-то и нужно её теперь взять. Как только принесут носилки, вы, доктор Петерсен, должны не медля ни минуты, отправиться с нею на вокзал! Первый поезд, если не ошибаюсь, идёт в шесть часов, вы поедете им. Возьмите отдельное купе и уложите там пациентку, я думаю, она не проснется, а если и проснется, то дайте ей ещё коньяку. Вы можете даже влить в него несколько капель морфия. А вечером вы уже приедете в Бонн вместе с добычей. Телеграфируйте, чтобы вас ждал на вокзале экипаж профессора, отнесите девушку в карету и отвезите прямо в клинику. Когда она окажется там, уйти ей будет не так-то легко, – у вас есть всевозможные средства.

– Но простите, – вставил ассистент, – ведь это же напоминает насильственный увоз.

– Хоть бы и так, – заметил Фрэнк Браун. – Впрочем, ведь ваша буржуазная совесть спокойна: у вас имеется договор. А теперь не теряйте времени попусту – делайте, что вам говорят.

Доктор Петерсен обернулся к патрону, который молча, задумчиво стоял посреди комнаты. Взять ему купе первого класса? И какую комнату отвести девушке? Не лучше ли нанять особого служителя для неё? И может быть…

Между тем Фрэнк Браун подошел к спящей.

– Красивая девушка, – прошептал он. – Как золотые змейки, ползут твои локоны!

Он снял с пальца тонкое золотое кольцо с маленькой жемчужиной. Взял её руку и надел кольцо: «Возьми. Эмми Стенгоб дала его мне, когда меня отравили её дивные чары. Она была красива, сильна, была, как ты, странная женщина! Спи, дитя, – пусть тебе снится твой князь и твой ребенок от князя!» Он нагнулся и тихо поцеловал её в лоб…

Принесли носилки. Носильщики уложили спящую, одели её, закрыли шерстяным одеялом и вынесли.

«Как труп», – подумал Фрэнк Браун.

Доктор Петерсен простился и тоже вышел. Они остались вдвоём. Прошло несколько минут, оба молчали. Потом тайный советник подошел к племяннику.

– Благодарю тебя, – сухо сказал он.

– Не стоит, – ответил племянник. – Я сделал это только потому, что мне самому доставило это удовольствие, – было для меня хоть каким-нибудь развлечением. Я должен был бы солгать, если бы сказал, что сделал это для тебя.

– Я так и думал. Между прочим, могу сообщить новость, которая тебя, вероятно, заинтересует. Когда ты болтал тут о ребенке, мне пришла в голову одна мысль. Когда ребенок родится, я усыновлю его. – Он зло улыбнулся: – Вот видишь, мой дорогой племянник, твоя теория не совсем уж неправильна: маленькое существо Альрауне, ещё не рожденное, даже ещё не зачатое, отнимает у тебя состояние. Я сделаю его своим наследником. Тебе я сейчас говорю об этом только для того, чтобы ты не строил излишних иллюзий.

Фрэнк Браун почувствовал удар. Но посмотрел профессору прямо в лицо.

– Хорошо, дядюшка, – сказал он спокойно, – ведь все равно в конце концов ты бы лишил меня наследства, не правда ли?

Но профессор выдержал взгляд и ничего не ответил.

Фрэнк Браун продолжал: «Ну, так было бы недурно, если бы мы сейчас свели наши счеты, я часто сердил тебя, огорчал-за это ты лишил меня наследства: мы квиты. Но, согласись, ведь эту мысль подал тебе я. И в том, что ты получил теперь возможность её осуществить, ты тоже целиком обязан мне. Значит, ты должен теперь меня отблагодарить. У меня есть долги…»

Профессор насторожился. По его лицу пробежала лёгкая тень. «Сколько?» – спросил он.

Фрэнк Браун ответил: «Не так уж много! Тысяч двадцать наберётся, пожалуй».

Он ждал, но профессор упорно молчал.

– Ну? – нетерпеливо спросил он.

Старик ответил: «То есть как это – ну? Неужели ты серьезно думаешь, что я заплачу твои долги?»

Фрэнк Браун смотрел на него, в висках его стучало. Но он овладел собою.

– Дядюшка, – сказал он, и голос его слегка задрожал, – я бы тебя не просил, если бы мне не было нужно. Некоторые из моих долгов необходимо погасить теперь же. Среди них есть карточные долги, долги чести.

Профессор пожал плечами: «К чему же ты играл…»

– Я сам это знаю, – ответил Фрэнк Браун. Он все ещё одерживался, напрягая все свои нервы. – Конечно, я не должен был этого делать. Но раз сделано-я должен теперь заплатить. Ещё одно – я не могу больше просить у матери. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что она делает для меня больше, чем в её силах. К тому же она только недавно привела в порядок мои дела. В довершение всего она больна – словом, я не могу просить её и не стану.

Тайный советник злорадно улыбнулся: «Мне очень жаль твою бедную мать, но это отнюдь не заставляет меня изменить решение».

– Дядюшка! – вскричал он, вне себя от этого холодного иронического голоса. – Дядюшка, ты не знаешь, что делаешь. В крепости я задолжал товарищам несколько тысяч и должен их заплатить ещё на этой неделе. У меня также есть целый ряд мелких долгов разным людям, которые мне одолжили на честное слово, – я не могу их обмануть. Я взял взаймы даже у коменданта, чтобы поехать сюда.

– И у него? – перебил профессор.

– Да, и у него! – повторил он. – Я наврал, что ты при смерти и что я должен быть возле тебя. Он согласился дать мне денег.

Тайный советник покачал головой.

– Ах, вот что ты ему рассказал? Ты истинный гений в надувательстве и обмане! Этому необходимо положить конец.

– Господи, – вскричал племянник, – будь же благоразумен, дядюшка. Мне нужны деньги: я погиб, если ты не поможешь.

Тайный советник ответил: «Ну, особой разницы я тут не вижу. Ты и так погиб – порядочный человек из тебя никогда уже не выйдет».

Фрэнк Браун схватился руками за голову:

– И это говоришь мне ты, ты?

– Конечно, – ответил профессор. – Куда ты девал все свои деньги? Ты тратишь их самым бессовестным образом.

Он не выдержал: «Может быть, дядюшка, но я никогда ещё не брал их бессовестным образом – как ты, например…»

Он закричал, ему показалось, будто он поднял хлыст и опустил прямо на уродливое лицо старикашки. Он почувствовал, как попал в цель; он почувствовал также, как хлыст просвистел насквозь, не встретив преград, словно сквозь клейкую грязь…

Спокойно, почти дружелюбно тайный советник ответил: «Я вижу, ты все ещё не поумнел. Позволь же твоему старому дяде дать тебе добрый совет, – быть может, он принесет пользу. Если чего-нибудь хочешь от людей, то нужно уступать некоторым их слабостям, – заметь себе это. И воспользуйся. Ты соглашаешься со мною, что я много приобрел. Я добился того, чего хотел. Теперь же наоборот-ты просишь меня, но и не думаешь идти нужным путем. Не воображай, однако, мой дорогой, что это могло бы помочь тебе в чем-нибудь у меня. Нет, нет! Но, быть может, это поможет тебе у других, – ты поблагодаришь меня за добрый совет».

Фрэнк Браун заметил: «Дядя, я пошел путем унижения. Сделал это-первый раз в жизни; сделал, когда попросил тебя – попросил! Но ещё раз этим путем я не пойду. Неужели ты хочешь, чтобы я ещё больше перед тобою унижался? Будет, довольно – дай мне денег».

Тайный советник ответил: «Я тебе предложу кое-что, дорогой. Только обещай меня выслушать и не приходи в бешенство, – что бы ни было!»

Он сказал спокойно: «Хорошо, дядюшка».

– Ну, слушай. Я тебе дам денег, столько, сколько тебе понадобится, чтобы привести в порядок дела. Дам даже больше, – относительно цифры мы уж сойдемся. Но мне ты нужен-нужен у меня в доме. Я постараюсь устроить так, чтобы тебя перевели ко мне в город, – устрою так, чтобы тебя выпустили из крепости.

– С удовольствием! – ответил Фрэнк Браун. – Мне безразлично, здесь я или там. Но сколько будет это длиться?

– Около года, пожалуй, даже меньше, – ответил профессор.

– Согласен. Что же я должен делать?

– Почти ничего. Это просто маленькое побочное занятие – ты привык к нему, оно тебе не покажется трудным.

– В чем же дело? – настаивал Фрэнк Браун.

– Видишь ли, мой дорогой, – продолжал тайный советник, – понадобится маленькая помощь девушке, которую ты раздобыл. Ты прав: она от нас убежит. Ей будет невыносимо скучно, и она, конечно, постарается сократить время ожидания. Ты преувеличиваешь средства, которыми мы сумеем её удержать. В частной психиатрической лечебнице очень легко удержать человека, гораздо легче, чем в тюрьме или в остроге. К сожалению, наше учреждение не так хорошо приспособлено. Не могу же я запереть её в террариум вместе с лягушками или в клетку с обезьянами или морскими свинками, правда?

– Конечно, дядюшка, – ответил племянник, – надо изобрести что-нибудь. Старик кивнул: «Я уже придумал, что сделать. Мы должны иметь что-нибудь, что бы её там удерживало. Но доктор Петерсен не представляется мне подходящим человеком для того, чтобы приковать на продолжительное время её интерес, по-моему, его будет мало и на одну ночь. Но это должен быть, конечно, мужчина; поэтому-то я и подумал о тебе…»

Фрэнк Браун сжал с такой силой спинку кресла, точно хотел сломать. Он тяжело дышал. «Обо мне… – повторил он.

– Да, о тебе, – продолжал тайный советник, – по-видимому, это одна из немногих вещей, к которым ты способен. Ты сумеешь её удержать. Будешь болтать ей всякий вздор-по крайней мере, твоя фантазия получит какую-то разумную цель. А за неимением князя она влюбится в тебя – ты сумеешь, значит, удовлетворить и её чувственные потребности. Если же ей будет мало, у тебя найдётся достаточно друзей и знакомых, которые с удовольствием воспользуются случаем провести несколько часов в обществе прелестного создания.

Фрэнк Браун задыхался, голос его звучал глухо и хрипло;

«Дядюшка, ты знаешь, что ты от меня требуешь? Я должен быть любовником этой проститутки, в то время как она будет носить в себе ребенка убийцы?»

– Да, да, – спокойно прервал его профессор. – Ты прав. Но это, по-видимому, единственное, на что ты пригоден ещё, мой дорогой.

Он ничего не ответил. Он испытывал жгучее оскорбление, чувствовал, как щеки покрываются багровым румянцем, как в висках стучит от волнения. Казалось, будто по всему лицу его горят длинные полосы, которые оставил хлыст профессора. Он понимал: да-да-старик наслаждается своею местью.

Тайный советник заметил это, и довольная, злорадная улыбка легла на его отвислые губы. «Подумаем как следует, – произнес он размеренным тоном, – нам не в чем упрекать друг друга и нечего скрывать. Мы можем называть вещи своими именами: я намерен пригласить тебя в качестве сутенера этой проститутки».

Фрэнк Браун почувствовал: он низвергнут. Он беспомощен, безоружен. Он не может пошевельнуть даже пальцем. А безобразный старик топчет его своими грязными ногами и плюет в его раскрытые раны своею ядовитою слюною… Он ничего не ответил. Он шатался, ему было дурно. Не помнил он, как спустился, очутился на улице и увидел ясное утреннее солнце. Он почти не создавал, что идёт. У него было чувство, будто он лежит, растянувшись на грязной мостовой, поверженный глухим страшным ударом в голову…

Он шел долго. Прошел много улиц. Останавливался перед афишными столбами, читал большие плакаты. Но видел только слова – не понимая их. Потом попал на вокзал. Подошел к кассе и попросил билет.

– Куда? – спросил кассир.

Куда? Да – куда же? И он сам удивился, когда его голос ответил: «В Кобленц». Он стал шарить в карманах, отыскивая деньги.

– Билет третьего класса, – крикнул он. На это денег ещё хватало.

Он поднялся по лестнице на перрон и только тут заметил, что он без шляпы.

Сел на скамейку и стал ждать. Потом увидел, как пронесли носилки, позади них шел доктор Петерсен. Он не двинулся с места. У него было чувство, точно он тут совсем не при чем, он видел, как подъехал поезд, заметил, как врач вошёл в купе первого класса и как носильщики осторожно внесли свою ношу. Он сел в последний вагон.

По губам его пробежала странная улыбка. «Правильно, правильно… – подумал он. – В третьем классе – как раз для слуги, для – сутенера».

Но тотчас же забыл обо всем, забился в угол и стал смотреть пристально в пол. Глухое чувство не оставляло его. Он слышал, как выкрикивают названия станций; временами казалось, будто они следуют непрерывно одна за другой, точно мчатся, как искры по проволоке. А потом снова вечность стала отделять один город от другого…

В Кёльне ему пришлось пересесть и ждать поезда, который шел вверх по Рейну. Но он не заметил никакой перемены, не почувствовал, сидит он на скамейке перрона или в вагоне.

Потом он очутился вдруг в Кобленце, вышел из вагона и пошел снова по улице. Наступила ночь; он вдруг вспомнил, что ему ведь нужно в крепость. Он перешел через мост, взобрался в темноте на скалу по узкой тропинке.

Неожиданно очутился он наверху – на казарменном дворе, в своей камере, на постели. Кто-то шел по коридору. Вошёл к нему в камеру со свечой в руке. Это был морской врач, доктор Клаверьян.

– Вот как! – послышалось на пороге. – Значит, фельдфебель был всё-таки прав! Ты вернулся! Ну, так пойдем же скорее – ротмистр держит банк.

Фрэнк Браун не шевелился, он почти не слышал слов товарища. Тот взял его за плечо и встряхнул.

– Ты уже спишь? Соня! Не глупи, пойдем!

Фрэнк Браун вскочил точно ужаленный. Схватил стул, поднял его, подошел ближе.

– Убирайся вон, – прохрипел он, – вон, негодяй!

Доктор Клаверьян застыл, как вкопанный, посмотрел на его бледные, искажённые черты лица с тупыми угрожающими глазами. В нем проснулось вдруг все, что оставалось ещё от врача, и он моментально понял, в чем тут дело.

– Вот как? – сказал он спокойно. – Тогда извини… – он вышел из камеры.

Фрэнк Браун постоял минуту со стулом в руках. Холодная улыбка играла на его губах. Но он не думал ни о чем, решительно ни о чем.

Он услышал стук в дверь – точно откуда-то издали, поднял глаза – перед ним стоял маленький поручик.

«Ты уже вернулся? – спросил он. – Что с тобой?» Он испугался, выбежал из камеры, когда тот ничего не ответил, и вернулся со стаканом и бутылкой Бордо: «Выпей, тебе станет лучше».

Фрэнк Браун выпил вина. Он чувствовал, как проникало оно в его кровь, чувствовал, как ноги дрожат, точно грозят подломиться. Он тяжело опустился на постель.

Поручик помог ему лечь. «Пей, пей», – настаивал он. Но Фрэнк Браун отстранил стакан. «Нет, нет, – прошептал он. – Я опьянён. – Он слабо улыбнулся. – Кажется, я ещё сегодня не ел…»

Откуда-то послышался шум, громкий смех и крики.

– Что они там делают? – спросил он равнодушно.

Поручик ответил: «Играют. Вчера приехало двое новых, – он опустил руку в карман. – Да, кстати, чтобы не забыть, я получил за тебя телеграфный перевод на сто марок, только что, вечером. Вот!»

Фрэнк Браун взял бланк, но должен был прочесть его дважды, прежде чем понял. Дядюшка посылал сто марок и телеграфировал: «Посылаю в виде аванса».

Он вскочил. Туман разорвался, и красный кровавый дождь хлынул перед глазами… Аванс! Аванс? За то, что предложил ему старик?! Поручик протянул деньги. Он взял их, он чувствовал, как они жгут ему пальцы, и эта боль, которую он испытывал чисто физически, принесла какое-то странное облегчение. Он закрыл глаза и стал наслаждаться этой жгучей болью, та пронизывала все тело. Сжигала чувство последнего страшного оскорбления…

– Давай сюда! – закричал он. – Давай вина! – Он пил, выпил много; ему казалось, вино заглушает это жгучее пламя.

– Они играют? – спросил он и взял поручика за руку. – Пойдем-пойдем к ним!

Они пошли в собрание.

– Вот и я! – вскричал он. – Сто марок на восьмёрку. – Он положил деньги на стол. Ротмистр вынул семерку.