Византийские портреты

Charles Diehl

Figures Byzantines

Перевод М. Безобразовой. Предисловие П. Безобразова

Предисловие

Множество нитей – культурных, экономических, религиозных – связывали Византию с Русью. Эти древние нити не порвались еще окончательно. Византийские начала живы и в нашей государственной, и в нашей общественной жизни. Таким образом, история Византийской империи, давно покончившей свое существование, представляет для нас, русских, современный интерес.

Теория и практика византийского самодержавия оказала громадное влияние на Московское государство. Самое слово «самодержец» – буквальный перевод греческого «автократор» (aytos – «сам», crato – «держу»). Когда Великий князь Московский Иоанн Грозный пожелал принять титул царя, он старался доказать свои права на такой титул. В то время турки уже владели Константинополем, пала Византия, считавшаяся единой всемирной империей, заменившей Древний Рим, и права Иоанна на царский титул могли основываться только на связи московского престола с престолом византийским. Во времена Иоанна Грозного создалась легенда, будто император Византийский Константин Мономах венчал на царство Владимира Мономаха, князя Киевского. Не подлежит ни малейшему сомнению, что не могло быть такого факта. Константин Мономах умер 11 января 1055 года, когда Владимиру Мономаху было всего два года и когда еще никто не мог предвидеть, что через пятьдесят восемь лет он будет Великим князем Киевским, так как было много князей старше его.

Тем не менее эта легенда, так ярко характеризующая нашу зависимость от Византии, важнее многих подлинных событий. А вот и несомненные факты. Иоанн IV был первым нашим самодержцем, настоящим византийским царем на московском престоле. В первый раз иностранные послы увидели в Москве царя, сидящего на троне с золотой византийской короной на голове, в золотом византийском платье, с византийским скипетром в руке, – русского царя со всеми атрибутами византийского самодержавия. С тех пор все подданные стали холопами царя. «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их также вольны», – писал грозный царь Курбскому. Для царя все были холопами: и бояре, и потомки удельных князей, и воеводы – наравне с мужиком все они были холопами, рабами царя. Все подданные на челобитных царю подписываются «холоп твой такой-то», так же точно как в Византии высший сановник наравне с крестьянином подписывался «раб державного царя такой-то».

На установлении московского самодержавия отразилось и книжное влияние, византийские законы и толкования византийских юристов. Можно без преувеличения сказать, что вся наша литература в эпоху допетровскую была греческой. Жития святых, которые до сих пор читаются нашим народом, были или переведены с греческого, или написаны по греческим образцам. Византийским духом и византийской риторикой пропитаны проповеди, поучения, раздававшиеся в церквах и учившие нравственности народ еще дикий, которому Византия представлялась верхом культурности.

Не только в книгах – в самой жизни отразилось византийское влияние. При наших постоянных сношениях с Константинополем пример цивилизованной страны казался достойным подражания. Всем известно, хотя бы из школьных учебников, как бесчеловечно был ослеплен своими родственниками князь Василько (в XI веке). В этом факте нельзя не видеть отражения у нас византийских обычаев. В Византии ослепление было одним из общепринятых средств отделываться от врага и законодательство признавало всякие членовредительные наказания.

Особенно сильно сказалось византийское влияние в домашней жизни и поставило в тяжелое положение женщину. Терем Московского времени вполне соответствует византийскому гинекею. Гинекеем называлась женская половина дома, где женщине полагалось сидеть взаперти.

В Византии существовал один обычай, который, несомненно, очень вредно отзывался на семейной нравственности. Родители обручали детей во время их малолетства, и, повзослев, эти несчастные дети обязаны были исполнить обещание, данное за них родителями. Обыкновенно при этом писали форменный брачный договор, жених давал задаток, получал приданое и обязывался жениться впоследствии на обрученной с ним девочке. Закон признавал подобные контракты и требовал, чтобы они не нарушались. Он ставил только одно ограничение: жениху и невесте должно было быть по крайней мере семь лет, не меньше. Этот обычай перешел к нам, и в Московском государстве точно так же обручались дети и составлялись обязательные контракты, называвшиеся рядными записями.

В Византийской империи женщина не пользовалась уважением. Ее считали порождением дьявола, виновницей грехопадения рода человеческого, существом слабым и нечистым, предназначенной быть служанкой и рабой мужчины. Она никогда не была самостоятельной, никогда не имела права распоряжаться ни собою, ни имуществом. До замужества она вполне подчинялась отцу; выданная замуж отцом за человека, которого она часто и в глаза не видала, женщина попадала в полное подчинение к мужу. Данное ей отцом приданое отдавалось мужу, который мог распоряжаться ее доходами по своему усмотрению, не имея только права отчуждать капитал. Но если она расходилась с мужем, приданое возвращалось не ей, а ее отцу. Жена была до некоторой степени свободна только у себя дома; тут она могла и даже обязана была заниматься своим домашним хозяйством и женским рукоделием. Но выходить из дому, бывать в театре или цирке она могла только с разрешения мужа. Даже в собственном доме свобода ее была ограниченна: ей отводилась отдельная половина, гинекей, откуда она не имела права выходить, когда у ее мужа сидели гости. Совершенно такие же порядки царили в Московском государстве.

По отношению к Европе Византия сыграла тоже важную роль. Она уберегла ее от разгрома варваров и сохранила для нее культурные сокровища первостепенной важности. Благодаря своему географическому положению между Западом и Востоком Византийская империя принимала на себя удары азиатских народов: печенегов, половцев, турок-сельджуков, наконец, османов. Она задерживала варварский поток, не давала ему разлиться и поглотить западноевропейские государства.

Любознательные византийцы переписывали Гомера, сочинения Платона и Аристотеля, трагедии Софокла и Еврипида. Дети учились читать не только по Псалтыри, но и по Илиаде. Таким образом сохранились для человечества плоды эллинской цивилизации и произведения гениальных философов, влияние которых чувствуется до сих пор. Когда началось в Италии так называемое возрождение наук и искусств, Петрарка и Боккаччо отлично понимали важность греческой литературы и сожалели, что не знают греческого языка. Тем не менее они разыскивали и покупали греческие рукописи и справедливо придавали большую цену эллинизму, которому суждено было возродить Запад.

Помимо всего этого Византия сама по себе представляет значительный интерес. Будучи восточной половиной некогда единой Римской империи, она просуществовала все Средние века, на тысячу лет дольше западной. Этот факт заслуживает изучения. В Византии должны были совмещаться и живые силы, и семена разложения, приведшие ее к гибели.

Неудивительно, что Византийская империя привлекает внимание европейских ученых и в последнее время появился ряд ценных монографий на языках французском, немецком и английском. Из французских византинистов первое место принадлежит Шарлю Дилю, который составил себе громкое имя своими исследованиями об Африке в византийскую эпоху и о царствовании Юстиниана. Недавно появилась его капитальная история византийского искусства, встреченная сочувственными отзывами всей европейской печати.

В популярных очерках, названных автором портретами, Диль дает публике возможность познакомиться со своеобразным строем и полной трагических происшествий историей Византийского государства.

В византийской истории множество противоречий и оригинальных черт. Империя абсолютная и демократическая в то же время. Царю принадлежала власть деспотическая, но происхождение его не имело никакого значения. Чтобы облечься в порфиру, не требовалась знатность рода. В теории византийский император избирался народом и сенатом, формула эта, унаследованная от Рима, продолжала существовать, но превратилась в пустой звук без соответствующего содержания. Не было народных собраний и правильно организованного избрания. Когда византийцы говорили о народном избрании, они допускали архаизм и сами хорошо знали, что это фикция, пустой отголосок старины, давно прошедшей. Даже в Римской империи первоначальное голосование на Марсовом поле в Риме превратилось в пустую формальность, в приветственные клики. Сенат в Византийской империи не был государственным учреждением. Сенатом называли собрание сановников, назначенных царем, с которыми он совещался, когда желал, и советы которых он принимал или отвергал по своему усмотрению.

В Византии не существовало закона о престолонаследии. Никто не имел исключительного права на престол, и всякий свободный гражданин, не раб и не крепостной, имел право надеть на себя царский венец и порфиру. Это право сильного, и в нем заключалась византийская конституция. Царское самовластие сдерживалось заговорами, возможностью, о которой так часто мечтали византийцы, свергнуть царя и занять его место. Из сорока трех императоров, царствовавших от Юстиниана до четвертого крестового похода, шестнадцать вступили на престол насильственным путем. Когда заговор приводил к желаемому результату, то происходило провозглашение нового царя, но производилось оно исключительно столичным населением, а не всеми подданными и означало только подтверждение совершившегося факта. Главное же значение при византийских переворотах принадлежало войску, а константинопольские жители иногда помогали заговорщику тем, что начинали шуметь и грозить царствовавшему императору.

Сын царя имел такие же права на престол, как и всякий другой гражданин. Он должен был быть тоже провозглашен народом и фактически должен был иметь в своих руках армию. Совершенно естественно, что византийские монархи желали обеспечить престол за своим семейством, и с этой целью они пользовались соправительством, которое Византия унаследовала от Рима. Абсолютная монархия мирилась с тем, что на престоле могли сидеть два, даже три царя; фактически правил только один царь, другой носил почетный титул василевса и автократора (царя и императора) и в виде формальности подписывался на документах. Но таким путем предупреждалась возможная революция и упрочивалась царская власть за известной династией. Царь имел право назначить себе преемника, и, чтобы не возникал вопрос об его избрании, цари еще при жизни назначали соправителями и короновали своих преемников. Таким образом, по смерти царя не могло быть и речи о преемстве: один царь умер, но другой был жив и к нему переходила фактическая власть. Случалось, что короновали младенцев. Император Константин Копроним короновал своего полуторагодовалого сына Льва, а последний – малолетнего сына Константина VI. Когда умер Лев Мудрый, Константину Багрянородному, венчанному на царство отцом, было всего семь лет. Благодаря такому способу некоторые династии продержались на престоле довольно долго: Македонский дом – почти двести лет, Комнины – сто лет.

Живые очерки Диля знакомят читателей с этими противоположными течениями и с разными типами царей: с выскочкой, вроде Василия I, – простым крестьянином, достигшим престола при помощи кровавых преступлений, с Комнинами, считавшими, что их семейство имеет право на престол, с дворцовыми революциями и придворными интригами, а также с царями, которым дорогу к трону прокладывал каприз императрицы.

Тут мы наталкиваемся на новое противоречие византийской жизни. Женщина, которую считали презренным существом, порою распоряжалась судьбой империи. Такова была умная, властная и очаровательная Феодора, о которой подробно говорит Диль и которая оказывала большое влияние на Юстиниана. Значительную роль сыграла в Х веке Феофано, с трагической историей которой нас также знакомит Диль.

Влияние женщины и в те времена основывалось на мужской слабости, на увлечении женской красотой. Слабохарактерных царей нередко побеждали жены и фаворитки. Например, Склирена, любовница императора Константина Мономаха, интриговала против Маниака, талантливейшего полководца своего времени. Благодаря этой интриге царь лишил Маниака места и в угоду женщине отнял у византийской армии лучшего генерала.

Диль не ограничился портретами императриц, он постарался проникнуть в семейный быт среднего сословия, а сделать это довольно трудно за отсутствием надлежащих документов. Византийские историки описывают почти исключительно войны, дипломатические сношения, касаются только высших сфер, не занимаясь личностями, по их мнению, ничтожными, тою массою, которая очень интересует современного историка. Дилю удалось воспользоваться речами византийских писателей и среди множества риторических фраз отыскать черты, дающие некоторое представление о византийской буржуазии.

Диль не пренебрег и византийской изящной литературой и знакомит нас с Дигенисом, напоминающим наших богатырей, и с византийским романом, который еще очень мало исследован. Неоднократно упоминает он об аскетическом идеале, о стремлении к монашеской жизни, которое было так сильно в Византии.

Развитие аскетизма можно проследить по житиям святых, которых Дилю не пришлось касаться, и по некоторым сказаниям. В одном греческом сказании рассказано следующее. В Эдессе живут язычники Клитофонт и Левкиппа; у них нет детей, и они горюют об этом. Однажды пустынник Онуфрий, застав Левкиппу плачущей, расспрашивал ее о причине горя. «Муж недоволен моей бездетностью», – отвечает она. Онуфрий обещает ей потомство под условием, чтобы она крестилась; та соглашается и, когда оказалась беременной, обо всем извещает мужа, который тоже принимает христианство. У них родился сын, названный Галактионом, то есть «молочный», за белоснежный цвет кожи. Когда ему минуло двадцать четыре года, отец женил его на красавице Эпистимии, именитой и богатой, но Галактион решил воздержаться от исполнения супружеских обязанностей, что и делает, несмотря на протесты и соблазны Эпистимии. Он убеждает и жену, которая отказывается от языческой веры, становится христианкой и вместе с мужем предается аскетизму.

Автор этого сказания бессознательно, но все же очень наглядно представил нам, как изменилось воззрение на любовь с принятием христианства. Клитофонт и Левкиппа признают совместную жизнь, они горюют только о том, что у них нет детей. Сын их уже держится других воззрений на брак: он считает, что физическое сожительство – грех во всяком случае. Этот процесс действительно совершился в Византии. Главное содержание старогреческого романа составляет любовь, любовь плотская в основе, обнимающая все существо влюбленных, все для них освящающая в мире. И здесь всем правит любовь, в этом ее высшая законность. Христиане не могли смотреть так на любовь; они отличают целомудрие от незаконной, греховной любви, но они считают, как Клитофонт и Левкиппа, что целомудрие соблюдено в браке и нет греха в продолжении рода человеческого.

В литературе взгляд на женщину и любовь сказался очень ясно. Климент-язычник сообщает александрийскому грамматику Аппиону, что он страстно влюблен без надежды на успех. Аппион обещает написать его милой послание с такими похвалами прелюбодейству, что ни одной женщине не устоять против них. Он пишет послание следующего содержания. Приветствовав милую от имени Эрота, влюбленный говорит: «О, знаю, что ты интересуешься философией и стремишься подражать жизни лучших людей. Кто же эти лучшие, как не боги прежде всего, а из людей философы? Они одни знают, какие из деяний хороши или какие дурны. Так, некоторые считают дурным делом прелюбодейство (то есть связь, не скрепленную браком), хотя оно во всех отношениях дело хорошее, ибо творится по велениям Эрота, ради приумножения жизни. Эрот – древнейший изо всех богов; без Эрота нет смешения и зарождения ни стихий, ни богов и людей, ни неразумных животных, ни всего остального. Все мы – орудия Эрота. Оттого мы стремимся исполнить его волю не по своему желанию, а по его велению. Испытывая желание по его воле и вместе с тем пытаясь ограничить это желание в угоду так называемому воздержанию, разве мы не совершаем величайшего кощунства, действуя наперекор старейшему из богов?» Эти общие положения поясняются рассказом о любовных похождениях Зевса, о наградах, которые Зевс расточал своим любовницам, о мудрецах, подчинявшихся велениям Эрота. В ответном послании милой к Клименту проведен уже совсем другой взгляд на любовь. Она отрицает божество и главенство Эрота. Любовь не бог, а вожделение самого любящего; любовные похождения богов придуманы людьми, чтобы прикрыть их примером собственное распутство. Эрот не бог, а животное вожделение, внушенное Творцом в целях продолжения жизни, дабы человеческий род не прекратился. Родители, озабоченные целомудрием своих детей, должны наставлять их в нем прежде, чем наступит пора вожделений, сдерживая их страхом закона и ранним браком. В этом ответном послании взгляд на любовь совсем другой: тут проводится резкое отличие между любовью в браке и вне брака.

На первых порах идеал женщины представлялся в виде целомудренной жены, но жены в полном смысле слова. Она – блаженное напоминание первого творения, когда единый Господь создал единому мужу единую жену; ее красота – в благоустроении души, ароматы – добрая слава, прекрасные одежды – стыдливость. Она не дает поводов нравиться кому бы то ни было, кроме мужа, избегая общества юношей, сдержанная и относительно старцев, предпочитая честную беседу беспорядочному смеху. Но очень скоро доходят до крайности, отрицают любовь, прославляют девственность. Всякие физические отношения между мужчиной и женщиной считаются грехом, даже когда они освящены браком. На смену Клитофонту являются понятия Галактиона. Этих-то понятий и держались в Византии. Идеалом была женщина, поступившая в монастырь, умерщвляющая плоть, надевающая на себя вериги, изнуряющая себя постом и воздержанием. Другого идеала византийцы не знали; женщина, живущая в мире и для мира, – источник зла и соблазна. Понятия эти были перенесены из Византии к нам и пустили у нас крепкие корни. В Пчеле, сборнике статей, переведенном с греческого и очень распространенном в Московском государстве, читаем: «От жены начало греху, и тою вси умираем; горе дому тому, им же владеет жена; зло и мужу тому, иже слушает жены».

В последнее время русское образованное общество заметно заинтересовалось Византией. Большинство университетов включило историю Византийской империи в число предметов, обязательных для студентов. Между тем чувствуется большой недостаток и в университетских учебниках, и особенно в популярных книгах. Единственный общий труд, существующий на русском языке. История Византии Герцберга, переведенная мной и снабженная примечаниями и обширными приложениями, давно разошлась и стала библиографической редкостью, которую ищут у букинистов и редко находят. Для специалистов издаются два журнала, Byzantinische Zeitschrift в Мюнхене и Византийский Временник в Петербурге. Появляются и обширные монографии известного Бери в Англии и учеников Диля во Франции. Но все эти ценные сочинения не могут быть прочтены той публикой, которая не имеет времени и охоты углубляться во все подробности византийской истории, но желала бы познакомиться с ней в общих чертах.

К сожалению, специалисты не только у нас, но и за границей очень редко снисходят к требованиям широкой публики и редко умеют писать популярно. Диль представляет в этом отношении приятное исключение. Он специалист и вполне вооружен научным знанием. Он не почерпает своих сведений из вторых рук, а обращается к первоисточникам. Материалы для византийских портретов, которые Диль нарисовал умелой рукой, он извлек непосредственно из греческих летописей, мемуаров, речей и проповедей. Но в то же время он не сообщает нам и излишних и ненужных подробностей и знакомит нас только с теми биографиями, которые действительно характерны и дают богатые иллюстрации к византийской истории.

Мы не сомневаемся, что талантливые очерки Диля будут с интересом прочитаны всеми интересующимися византийской жизнью, давно прошедшей и все еще нам близкой.

П. Безобразов 1914 г.

Часть первая