Плащ и шпага

– Кадур! ко мне! – крикнул он в отчаянии.

Но Кадур еще раз покачал молчаливо головой.

В одно мгновенье с маркиза сняли верхнее платье и, как он ни бился, привязали его на деревянной скамье, оголив ему спину. Он позеленел от бешенства.

– Год тому назад, я, так же точно как теперь маркиз де Сент-Эллис, был растянут на скамье и связан, – объяснил Гуго принцессе; – как и он, я был бледен; как и он, я звал на помощь! Я просил, я умолял – ничто его не тронуло: ни моя молодость, ни то, что я был совершенно прав! Я тогда еще сказал ему: «Лучше убейте меня! а не то я отмщу вам!» Он мне ответил: «попробуй!» Вот я и попробовал, и мщу теперь за себя!

– Понимаю, – сказала принцесса.

Между тем маркиз отчаянно бился, пытаясь освободиться от веревок; но никакие усилия ему не помогали. Он испустил хриплый крик.

– Вы тогда подали сигнал против меня, маркиз; теперь я подам против вас.

Принцесса подошла к Гуго и сказала:

– Я провела ночь под его крышей; неужели вы не дадите женщине права просить за своего хозяина?

– Все права за вами, без сомненья; но я – обязан выполнить долг…. защитить честь опозоренного имени!

– Вот еще эта деревенщина толкует о своем имени! – прохрипел маркиз.

Гуго вынул из-под платья спрятанную шпагу и, подняв руку, сказал:

– Бери свой хлыст, Жаклен!

Жаклен засучил рукава и схватил хлыст.

– Хочешь сто пистолей? – крикнул маркиз.

– Нет!

– Хочешь пятьсот, тысячу, десять тысяч?…

– Ничего! удар за удар. Отсчитай ему ровно двенадцать, Жаклен.

Холодный пот лил с лица маркиза.

– Поднимай руку! – крикнул сын графа Гедеона. – Смотри, Жаклен, я начинаю…. готов ты?

– Готов!

– Ну, так бей, да посильней!… Раз!

Но в ту самую минуту, как хлыст свистнул в воздухе и уж опускался на голые плечи маркиза, Гуго взмахнул шпагой и разрубил хлыст пополам над самыми плечами.

Ропот негодования раздался между молодыми людьми.

– Стой! – крикнул Гуго сильным голосом.

Все замолчали.

– Теперь, развяжите его.

Товарищи Гуго замялись.

– Клялись вы мне, да или нет, слушаться меня во всем? и разве дело до сих пор шло дурно? Повинуйтесь же!

Веревки упали одна за другой. Маркиз вскочил на ноги.

– Шпагу мне! – крикнул он.

– Вам шпагу? а зачем это?

– Чтоб убить тебя!

Гуго холодно поклонился.

– А! так вы согласны драться с такой деревенщиной, как я? И вы правы, маркиз, потому что моя кровь стоит вашей.

И между тем как Коклико, по знаку Гуго, взял шпагу маркиза и подал ему, Гуго продолжал:

– Вы сейчас спрашивали, как меня зовут, принцесса. Не угодно ли вам прочесть эту бумагу, и прочесть громко? Не мешает, чтоб маркиз знал, кто я такой, прежде чем мы скрестим наши шпаги.

Взглянув с любопытством на того, кто так почтительно опять склонялся перед ней, принцесса Леонора посмотрела на бумагу, вынутую молодым человеком из кармана. Лицо её осветилось радостью.

– Ах! я знаю, что судьба создала вас дворянином! – сказала она. Она женщина и не могла ошибиться!

И звонким голосом она прочитала следующее:

«Вы видите перед собой моего сына, Гуго-Поля де-Монтестрюка, графа де-Шаржполь, в чем подписью моей свидетельствую.

     Луиза де-Монстестрюк,

         Графиня де Шаржполь».

– А теперь становитесь, становитесь, же скорей!… маркиз, у вас ваше имение, а у меня имя…

– Чорт возьми! я хочу еще и твоей крови!

Маркиз стал в позицию, но Гуго остановил его знаком и, обратясь к своим товарищам, сказал им повелительным голосом.

– Бой как следует! и никто не смей тронуться с места хотя бы я упал – ни ты, Коклико, ни ты, Жаклен!

– Хорошо! – сказала принцесса.

Кадур подошел поближе и, скрестив руки под бурнусом, огненным взором смотрел на Гуго.

– А тебя, подлый раб, я сейчас велю запороть до смерти! – крикнул маркиз.

Но Гуго выпрямился:

– Теперь – раздайтесь!

В ту же минуту послышался звон оружия. Обе шпаги встретились и столкнулись. У Гуго была в руке та самая, которой отец его, граф Гедеон, убил барона де-Саккаро. На клинке были еще видны пятна крови.

Оба клинка, казалось, дышали страшной жизнью: они искали друг друга, избегали и встречались с отрывистым и звонким ударом.

Маркиз надеялся сначала легко сладить с молодым графом, но скоро понял, что перед ним противник нешуточный, и стал сам гораздо внимательней. Но как ни быстро он действовал шпагой, конец во всякий раз встречал другую, уже отведавшую человеческой крови. Гуго хладнокровно, совершенно владея собой, как было когда-то перед Бриктайлем, щупал своего противника. С быстротой молнии, в одну секунду он обвил клинок маркиза и обезоружил его.

Коклико поднял шпагу и подал ее маркизу.

– Продолжайте, маркиз; это ничего! – сказал Гуго.

Маркиз явственно расслышал шепот и подавленный смех зрителей и кинулся с яростью на противника.

– Вы открываетесь, маркиз, берегитесь! – продолжал Гуго.

И в другой раз, обвив его шпагу с неодолимой силой, он отбросил ее в самый угол залы.

Маркиз бросился за ней, как волк, но Коклико уже опередил его и опять подал ему шпагу, держа, ее рукояткой вперед.

Бой возобновился жестокий, упорный, молчаливый. Глаза маркиза горели, как уголья; зубы были стиснуты за бледными губами. Вдруг, и в третий уже раз, шпага его полетела прочь из рук.

– Браво! – крикнула принцесса, поддаваясь невольно удивлению при виде изящной ловкости и невозмутимого хладнокровия молодого графа.

В отчаянии, совсем обезумев, маркиз схватил себя обеими руками за голову.

– Ах, убейте меня!  – вскричал он.  – Да убейте ж меня наконец!

– Хорошо! Теперь будет уже и кровь! – Отвечал Гуго; между тем как Коклико подавал опять с улыбкой шпагу маркизу.

Кадур все смотрел невозмутимо.

Гуго собрался с силами и, не ожидая уже нападения противника, как только скрестились клинки, кинулся как пуля и первым же ударом проколол насквозь руку маркиза.

Маркиз хотел поднять на последний бой повисшую бессильно руку; она упала безжизненно и пальцы выпустили шпагу.

Гуго схватил ее и, вложив сам в ножны, висевшие на поясе маркиза, который смотрел на него, ничего не понимая, сказал ему:

– Маркиз, носите эту шпагу на службе его величеству королю.

Коклико бросился к окну и крикнул фигляру:

– Эй, приятель! прибери-ка медведя, и освободи гарнизон!

Принцесса подошла к Гуго, бледная, взволнованная, и сказала:

– Граф, я считаю себя счастливой, что встретилась с вами и надеюсь еще встретиться. Ваше место – вовсе не здесь в глуши, а при дворе… вы пойдёте там хорошо… Принцесса Мамиани вам в этом ручается.

Между тем, страшная борьба происходила в душе маркиза. Гнев еще бушевал в ней, мщение еще кипело. Побежден он; и у себя дома, ребенком, у которого едва пробиваются усы! Он то бледнел, то краснел и бросал во все стороны яростные взгляды. Но, с другой стороны, не простой, не обыкновенный же человек и стоял перед ним! Он сам не знал – будь он на его месте, поступил ли бы он так же? А Гуго, казалось, совсем забыл об нем. Вложив шпагу в ножны, он собирал своих товарищей и строил их, чтоб уходить из замка. Наконец, в этой: борьбе добра и зла в душе маркиза добро победило и он сказал, подходя к Гуго:

– Граф де Монтестрюк, у вас сердце дворянина, как и имя дворянина… Обнимемся.

– Вот это благородно!… –  вскричала принцесса, наблюдавшая: все время за маркизом. – Поклянитесь мне оба, что искренняя дружба будет отныне оказываться друг с другом на веки.

– Ах! за себя клянусь вам! – вскричал маркиз с удивлением. – Эта дружба будет такая же глубокая и такая же вечная, как и мое удивление перед вами, прекрасная принцесса!

Она улыбнулась, краснея, а Гуго и маркиз братски обнялись. Дворецкий, прибежавший наконец с людьми маркиза, и не понимая еще, что случилось тут без него, поднял руки к небу при виде этих неожиданных объятий. Маркиз рассмеялся и вскричал:

– Чёрт возьми! старик Самуил, еще и чего увидишь теперь! Узнай прежде всего, что этот молодой человек, протянувший мне руку, – друг мой, лучший из друзей, и я требую, чтобы он был полным хозяином в Сен-Сави, как он хозяин у себя в Тестере: лошади, экипажи, люди – все здесь принадлежит ему!… И, клянуся чортом, мне бы очень теперь хотелось, чтоб он пожелал чего-нибудь такого, чем я особенно дорожу, чтоб я мог тотчас же отдать ему и доказать этим, как высоко я ценю его дружбу!

В эту минуту взор его упал на араба, который все еще стоял в стороне, неподвижный и молчаливый. Вдруг лицо маркиза изменилось и он вскричал:

– А! а ты, неверный, изменяешь своему господину! ну, пришла теперь и твоя очередь!… Плетей, Самуил, плетей!… пусть четверо схватят этого чернокожего разбойника и забьют его до смерти!…

Самуил с четырьмя слугами уже протянул было руку к арабу, когда Гуго вмешался:

– Вы сейчас сказали, маркиз, что охотно пожертвуете всем, чтоб доказать мне вашу дружбу?

– Сказал и еще раз повторяю… говори… чего ты хочешь?…

Гуго показал пальцем на араба:

– Кто этот человек, которого зовут Кадуром?

– Дикий, проклятый невольник, взятый у африканских корсаров … Мне подарил его двоюродный брат, кавалер Мальтийского ордена.

– Отдай его мне!

– Бери. Когда Сент-Эллис что-нибудь обещал, он всегда держит слово.

Гуго подошел к Кадуру и, положив ему руку на плечо, сказал:

– Ты свободен.

– Сегодня меньше, чем вчера, – отвечал араб.

И, взяв в свою очередь руку графа де Монтестрюка и положив ее себе на голову, он продолжал цветистым языком Востока:

– Ты обвил мое сердце цепью крепче железной… я не в силах разорвать ее… От Самого Бога она получила имя – благодарности… Куда ты ни пойдешь, и я пойду, и так буду всегда ходить в тени твоей.

– Когда так, то пойдем же со мной! – отвечал Гуго.