Классические мифы Греции и Рима

4. Пять веков

В то время, когда над миром владычествовал Кронос, жило золотое поколение людей. Подобно богам, вели эти люди блаженную жизнь, чуждую забот и труда. Не знали они хилой старости; постоянно бодрые и сильные, не знакомые ни с каким горем, тешились они веселыми пирами, жили долго, и тиха, как сон, была смерть их. При жизни же не было у них недостатка ни в каком добре: кормилица-земля, невозделанная, в изобилии приносила дары свои; многочисленные стада паслись у них на полях; спокойно, мирно и счастливо люди заканчивали свои повседневные деда. Блаженные боги были к ним благосклонны и находились с ними в дружеском общении. Золотое поколение людей жило без законов, без принуждения, жило честно и справедливо. Не было тогда судей, ничего не ведали люди о страхе наказания, а между тем все жили в безопасности. Еще не срубалась сосны в горах, не спускались еще корабли на морские волны – и не посещали стран им чуждых, поскольку люди никуда не отдалялись от родных берегов.

Золотой век человечества

Города в те блаженные века не окружались еще рвами; медная труба, меч и шлем были неизвестны; беззаботно, удобно, спокойно жили люди и без наемных войск. Не тронутая киркой, не взрытая плугом, земля все давала сама собой; довольствуясь пищей, даруемой землею, люди собирали в горах душистые ягоды, толокнянку и землянику, ежевику и кизил, а также желуди, падавшие с широковетвистого дерева Юпитера. На земле была вечная весна; Тихий ветер лелеял цветы; никем не посаженные семена всходили и созревали на не паханном поле. Текли тогда молочные реки и ручьи нектара, а с зеленых дубов капал золотистый мед. Когда же исчезли с земли эти люди, то они стали добрыми гениями, духами – хранителями смертных. Незримые, обходят они землю, охраняют на ней право, карают зло и подают людям богатство и счастье. Таково их царственное служение, возложенное на них волей великого Зевса.

Когда же Кронос был низвергнут в мрачный Тартар и миром стал править Зевс, возникло серебряное поколение людей. Оно было далеко не равно золотому по телесной силе и не сходно с ним нравом. Это поколение было хуже золотого, но лучше медного. Весна в ту пору не цвела уже круглый год, как во времена первобытные: зиму, лето и осень Зевс отделил от краткой весны. То зной стоял над землей, обезвоживая и раскаляя воздух, то цепенела земля от страшного северного ветра, и ледяная кора одевала сучья деревьев и скалы. Тогда-то в первый раз люди стали искать себе убежища в пещерах, густых кустарниках и стали жить шалашах из связанного тростником хвороста. Только теперь они стали бросать зерна на милость Цереры во взборожденную плугом землю, и тяжело застонал под ярмом рабочий вол.

По сто лет проводили эти люди в младенчестве; сто лет дитя неразумное оставалось дома, на глазах у заботливой матери. Достигнув, наконец, зрелого возраста, эти люди жили недолго, но вместо того чтобы мирно и разумно наслаждаться благами жизни, омрачали они и эти немногие годы своим безрассудством: легко вступали в распри между собой; буйные и дерзкие, они оскорбляли друг друга; нерадивые, не приносили они богам подобающих жертв. За непочтение к богам. Кронион-Зевс, в гневе своем, истребил этих людей и сокрыл их под землею, где ведут они блаженную жизнь; не бессмертны они и не так мощны, как блаженные люди золотого века, но не лишены и они почета.

И вот третье поколение людей сотворил Зевс, медное, серебряному не равное; из ясеня, что идет на древки смертоносных копий, создал он это племя, жестокосердое, крепкое, могучее. Кровавое дело войны, своевольство и насилие были этим людям потехой и отрадой. Твердо, как алмаз, и неукротимо было их сердце; роста они были исполинского, силы непомерной; страшна была тяжелая рука их. Из меди они строили дома, из нее же выделывали орудия войны и труда; темного железа у них еще не было. Дикие и войнолюбивые, они истребили друг друга и без имени низошли в ад, – как ни могучи были они, а не осилили страшной смерти.

Когда же земля поглотила и это поколение, Зевс вызвал к жизни четвертое – божественный род героев. Они были благороднее, правдивее людей медного века и в старину назывались полубогами. Губительная война и кровавые битвы истребили их. Одни погибли в Кадмейской земле, в войне с семивратными Фивами, ратуя за Эдиповы стада; другие пали под Троей, в кровопролитных битвах из-за похищенной Елены. По смерти же, отец Зевс поселил их далеко от жилищ людей и бессмертных – на самом краю земли, у потоков океана, – там, на блаженных островах, где властвует Кронос и где земля трижды в год приносит сладкие свои плоды, ведут они беззаботную, счастливую жизнь.

Пятый род, живший после героев и продолжающий жить и доныне, называется железным. Днем и ночью, без отдыха, изнуряют себя эти люди трудами, томятся печалями, и боги посылают им все новые и новые заботы. Суетны, нечисты помыслы и дела их. Отец не любит сына, сын отца; хозяин не верен гостю, товарищ – товарищу; да и между братьями нет той любви, какая была во дни былые. Нет уважения к сединам родителей; жестокими словами и дурным обращением оскорбляют их дети и остаются неблагодарными за их попечения. Повсюду самоуправство; один разрушает у другого город; везде царит неправда, клятвопреступления, надменность, зависть, злоба, и человек дурной и вероломный в большей силе, чем справедливый. Богини святого стыда и справедливости, в своих белых одеждах, отлетели от земли на небо, и ничего не осталось людям, кроме безысходного горя.

Исчезли и стыд, и правда; место их заступили хитрость и обман, коварство, насилие и наглое корыстолюбие. В этот век корабельщик распустил паруса навстречу неизвестным ветрам, и сосна, долго стоявшая нетронутой на высоких горах, дерзнула переплыть чуждые ей воды. И земля, прежде общая, как воздух и солнечный свет, теперь тщательно измерена и разделена длинными межами. Не только с тучной почвы стали люди собирать жатву и добывать пищу, но проникли и внутрь земли и начали вынимать из недр ее глубоко сокрытые в них металлы, корень всему злу. Извлечено уже из земли пагубное железо и золото, еще более губительное. Поднялась ратующая и золотом, и железом война, и кровавой рукой потрясает оружием. Все живет грабежом; не в безопасности гость у хозяина, шурин у зятя, редка стала любовь и между братьями. Муж замышляет убийство жены, а она – мужа; мачехи готовят из бледноцветных трав ядовитый напиток, и сын нетерпеливо добивается прежде времени узнать о часе кончины отца. Исчезла всякая любовь и верность, и дева Астрея, друг справедливости и права, последняя из бессмертных оставляет оскверненную кровью землю. Всевозможные ужасные дела стали совершаться в это железное время и конца ему еще не видно.

5. Великий потоп

(По «Метаморфозам» Овидия)

Много дурных вестей о людской испорченности дошло до Зевса, отца богов. Желая убедиться, что слухи эти несправедливы или преувеличены, он решился оставить небо и в человеческом облике постранствовать между людьми и увидеть всё в собственными глазами. К несчастью, он нашел, что на самом деле все обстояло еще хуже, чем гласила молва. Всюду встречал он бесчестие и дикость. Как-то раз поздними сумерками прибыл Зевс в аркадский город Ликосуру, в дом царя Ликаона. Войдя в дом, он тотчас же явил знамение своей божественности, и толпа почтила его молитвами и обетами. Но Ликаон, глумясь над мольбами толпы, сказал себе: «Вот испытаю я, бог это или смертный». Он задумал умертвить своего гостя ночью во время сна; но наперед испытать пришельца иным образом. Был в его доме заложник от народа молосов. Ликаон мечом пронзил ему горло, сварил и изжарил еще трепещущие члены несчастного и предложил это кушанье своему гостю.

«Узнает ли он, – думал Ликаон, – что это за пища?» Но Зевс не только сразу узнал, но и покарал нечестивца. Карающей молнией царь богов поразил дом Ликаона и разметал его. Объятый ужасом, бросился злодей из разрушающегося дома и завыл, будучи не в силах говорить человеческой речью. Кровожадный, как и прежде, неистово бросился он на стада. Одежда Ликаона распалась в грубые клочья, руки превратились в мохнатые лапы и вот… он становится волком, сохраняя еще следы своего прежнего вида – те же седые волосы, те же кровожадные глаза, ту же дикость во взгляде и движениях.

С той поры положил Ликаон начало кровавому племени волков-оборотней. Тайком живут они на земле, ничем до поры не выделяясь из людей, но настаёт их пора— и сбиваются они в стаи, превращаются в кровожадных волков и выходят на охоту. И горе несчастному, который попадется среди ночи на их пути.

Дом Ликаона был разрушен; но гнев царя богов был велик. Не одному дому следовало подвергнуться этой участи. Отец богов и смертных решил истребить все нечестивое человечество. Тотчас по возвращении на небо созвал он на совет всех богов. Дорогой бессмертных, блистающим Млечным путем, поднялись они к небесным царственным чертогам великого громовержца. Когда блаженные боги длинной вереницей вошли и расселись в мраморной палате Зевса и сам он, опираясь на скипетр из слоновой кости, воссел он на высоком троне, трижды, четырежды потряс он мощной главой, от мановения которой заколебались земля и море, и молвил так:

– Никогда еще не боялся я так, как теперь, за свое царство, даже в то время, когда змееногие гиганты громили небо. На всей земле, от одного края до другого, не нашел я ничего кроме страшных беззаконий. А потому следует нам истребить все человечество.

Услышав историю Ликаона, все боги одобрили решение Зевса; только, озабоченные, спросили они:

– В каком же состоянии будет земля, когда истреблены будут люди? Кто же станет приносить богам фимиам и жертвы?

Но царь богов успокоил их и обещал населить землю новыми, лучшими, чем нынешние, людьми. Он уже берется за сноп молний, чтобы рассеять их по земле; но стал опасаться, как бы не зажегся эфир и не сгорело бы небо. Припомнил он, что, по решению судьбы когда-то настанет время, когда земля, море и небесная твердь разрушатся в страшном пожаре. Отложил он свои перуны и решил истребить людей небесной водой.

И вот все ветры, что разносят облака и расчищают небо, заключил Кронион в пещеры Эола; волю дал лишь южному ветру, дожденосному Ноту. И влажнокрылый Нот полетел над землею, покрыв голову непроницаемым мраком. Вначале капли воды падали с его седых волос, крыльев, груди и длинной бороды. Толпою окружили его облака, и лишь подавит он их рукою, как сплошной ливень со страшным шумом начинает литься на землю; богиня радуги Ирида в сияющей одежде без устали черпала воду и питала ею облака. Уже прибиты дождем нивы, рушилась надежда земледельца, погибли плоды долгого года трудов; а разгневанному Зевсу все мало небесных вод: брат его, бог моря Посейдон, помогал ему своими водами и призвал все реки.

– Прорвите все плотины, – повелевал он им, – откройте водохранилища, дайте водам вашим полный простор!

Реки повиновались, и сам Посейдон вонзил трезубец в землю: задрожала земля, и водам, таившимся в недрах ее, открылся свободный исток. И вот реки вышли из берегов и стали уносить с собою посевы, деревья, людей и скот, дома и храмы. Нет больше границ между водой и сущей – все стало единым безбрежным морем.

Там, где паслись прежде стройные козы, очутились безобразные тюлени; дельфины кишели в лесах; нимфы морей, нереиды, дивились никогда ими прежде не виданным рощам, домам и целым городам подводным. Беспорядочной толпой носились по волнам волки и овцы, львы и тигры; не в помочь вепрю его страшная сила, не в помощь оленю быстрота его бега, и птица, напрасно искавшая себе места для отдыха, падает, наконец, утомленная, в море. А люди? Одни искали спасения на холмах и горах, другие в челнах и кораблях; но вода залила и холмы, и горы – если же кого и щадила вода, того губил голод.

Между Этой и Беотией лежит плодородная земля Фокида – точнее она была плодородной, пока еще была землей; теперь же и она стала частью моря, широкой водной поляной. Здесь далеко над облаками возвышается двувершинный Парнас; и нигде вокруг нет горы ему равной. Вершины Парнаса не коснулась волна, и на нее высадились спасшиеся на небольшом корабле последние из оставшихся на земле людей: это были сын Прометея Девкалион и его жена – дочь Эпиметея и Пандоры, красавица Пирра.

Перед потопом, по совету отца своего Прометея, Девкалион построил небольшой, но крепкий и отлично укрытый от непогоды и чужих глаз корабль и надолго снабдил его припасам. Когда начался потоп, он с Пиррой взошли на корабль и предоставили свою судьбу воле волн. Так избежал Девкалион гибели. Когда же Зевс увидел, что из стольких тысяч людей осталось лишь двое безгрешных и отличавшихся от других благочестием, он рассеял темные тучи, снова открыл небу землю, а земле небо. Согласно его воле и Посейдон повелел тритонам трубить отбой морским волнам. Море опять вошло в берега, а реки и ручьи в свои русла; из волн выступили холмы, леса, луга, и земля открылась своем в прежнем виде.

Когда, по окончании потопа, Девкалион увидел одинокую и пустынную землю, он со слезами на глазах сказал Пирре:

– О сестра и супруга моя, единственная жена на всей земле, от солнечного восхода до заката нет в мире людей, кроме нас: всех поглотили волны. Да и мы еще не в безопасности: каждое облако страшит мою душу. Если и минуют нас опасности, то и тогда – что делать нам, одиноким, на опустелой земле? Хорошо, если бы я научился творить людей, вдыхать жизнь в глиняные формы.

Так говорил он, и зарыдали оба и решили испросить через оракула совета и помощи у бессмертных. Они разыскали место дельфийского оракула, где будущее возвещала тогда еще Фемида. Коснувшись ступеней покинутого храма, пали они на землю и облобызали полуразрушенный алтарь:

– Скажи нам, Фемида! – взмолились они ей, – каким искусством можно возместить гибель человеческого рода, – дай опустошенному миру новую жизнь!

Богиня же в ответ им изрекла:

Долго стояли они и дивились. Наконец Пирра прервала молчание и заявила, что не желает повиноваться богине и со страхом умоляет ее о прощении. Как бы люди ни проклинали ее мать, Пандору, но Пирра не могла оскорбить тень матери, не желала разбрасывать ее костей. Однако Девкалион не слушал ее. Все глубже и глубже вдумывался он в темные слова изречения богини и вдруг для него прояснился смысл. Ласковым словом успокоил он супругу:

– Cлушай, жена, или разум мой меня обманывает, или слова богов святы и не заключается в них никакого преступления. Великая мать – это земля; а кости в той земле, думается мне, ни что иное как камни: вот их-то мы и должны перебросить назад.

Правда, они еще сомневались в справедливости толкования, но отчего ж не попытать счастья? Девкалион и Пирра спустились в долину, освободили свои одежды от поясов и… начали бросить камни за спину. Камни же – о чудо! – начали терять свою твердость и хрупкость, понемногу размягчались и вырастали. С ростом они стали принимать и более приятный и привычный вид; в них виднелись, хотя еще и неясно, человеческие формы, как это бывает в тех фигурах, которым ваятель еще не придал последней отделки. То, что было в камнях влажного, землистого, стало мясом; твердое и негибкое – костью, а жилы так и остались жилами. И так вот, в короткое время, по воли богов, камни, брошенные Девкалионом, превратились в мужчин, а брошенные Пиррой – в женщин. Так заселилась земля людьми. И до сих пор видно, какого мы происхождения – суровое, выносливое в труде племя.

Скоро возникли вновь и другие живые существа. Когда жаркие лучи солнца прогрели глубокий ил, осажденный водами потопа, этот ил разрыхлился, распался, и под ним зародилась новая жизнь. Возникли самые разнообразные создания, многочисленные виды животных распространились по земле, в водах и в воздухе – живут они и по сейчас.

6. Падение Фаэтона

(по «Метаморфозам» Овидия)

Прекрасный юноша Фаэтон, сын бога Солнца Гелиоса и океаниды Климены, вырос у своей матери, в солнечной восточной Эфиопии. Гордясь своим происхождением от бога солнца, Фаэтон как-то осмелился поставить себя вровень со своим ровесником и таким же гордецом Эпафом, сыном Зевса и Ио. Эпаф поднял его на смех и высказал сомнение в его божественном происхождении. Мучимый стыдом и гневом, Фаэтон поспешил к своей матери Климене, бросился к ней на грудь и пожаловался на обиду.

– Дай мне верный знак, – молил он мать, – того, что отец мой – и впрямь бессмертный Гелиос.

Климена подняла руки в небу и, обратив взор свой к светлому солнцу, сказала:

– Этими всевидящими лучами заклинаю тебя: ты – сын Гелиоса; если я тебе лгу, пусть глаза мои в последний раз видят свет солнца! Близко от земли нашей и дом отца твоего; если желаешь, ступай к нему и сам спроси его о своем происхождении.

При этих словах радость объяла юношу, и он тотчас же поспешил он из Эфиопии через горы Инда прямиком на восход солнца. Там, на высокой горе стояли светлые чертоги солнца, окруженные высокими колоннадами, сиявшие в огне золотом и яркими цветными каменьями. Кровля их была из роскошной слоновой кости, серебром блистали створы ворот.

Но драгоценнее самого материала была на воротах лепная работа. Гефест изобразил на них землю, море и небо. В воде видны были боги морские, а на суше – люди и города, леса со зверями и дичью, реки и нимфы; на небе же были изображены блистающие звёзды: шесть созвездий на правой и столько же на левой створке ворот.

По крутой тропинке прибыл туда Фаэтон; великолепными вратами вошел он во дворец отца; но не в силах был вынести яркого солнечного света: он стал в отдалении и увидел Гелиоса. В пурпурной одежде восседает бог на троне, блистающем изумрудами. Справа и слева стоят перед ним день и месяц, год и столетие и, в равных друг от друга расстояниях, часы. А вот и юная, увенчанная цветами Весна, вот и обнаженное Лето, в венке из колосьев, с колосьями в руках, и забрызганная соком винограда Осень, а рядом с нею – седовласая, ледяная Зима.

Как только Гелиос увидел своим всевидящим оком юношу, с удивлением смотревшего на все эти чудеса, он спросил его:

– Что привело тебя сюда, Фаэтон? Чего ищешь, сын мой, в чертогах отца?

А он в ответ:

– Светлый отец мой, если позволишь мне употребить это имя, – на земле сомневаются в том, что я твой сын, – и порочат мать мою. А потому и пришел я спросить у тебя знамения, которым мог бы убедиться в моем происхождении.

Так говорил он.

Тогда Феб снял с головы роскошный, лучезарный венец, ослеплявший очи юноши, подозвал его к себе, обнял и сказал:

– Климена правду сказала; достоин ты назваться сыном моим, и никогда я не отрекусь от тебя. А чтоб не оставалось у тебя сомнения, проси себе любой милости – получишь, клянусь тебе подземными волнами Стикса.

Только произнес Феб эти слова, как Фаэтон стал просить, чтобы отец предоставил ему на один день управление крылатой солнечной колесницей.

Ужаснулся отец и раскаялся в своей клятве; трижды, четырежды покачал он блестящей своей головою и сказал:

– Сын мой, ты заставил меня изречь безумно отважное слово!… Если б я только мог его взять назад, то, признаюсь в этом одном желании я отказал бы тебе. Но я должен тебе его отсоветовать. Твое желание соединено с большой опасностью; далеко не по твоим оно юношеским силам; ты смертен, а то, чего ты желаешь, дело бессмертных. Нет, ты желаешь еще большего, чем дано бессмертным. Только я и могу стоять твердо на оси огненной колесницы; даже властитель Олимпа, десница которого потрясает страшными молниями, не в силах управлять этой колесницей. Путь ее сначала крут, едва могут одолеть его ранним утром кони со свежими силами. Среди неба достигает он страшной выси; даже я со страхом взираю оттуда вниз – на землю и море. К вечеру колесница несется по покатой дороге к морю, и, не правь я твердою рукой, не удержаться бы ей на небе. К тому же подумай, что небо со всеми звездами постоянно вращается, и я должен править навстречу этому круговороту. Неужели ты в силах это сделать? Ты думаешь, быть может, встретить там прекрасные рощи, города, храмы богов? Не встретишь этого. Там животные, страшные видом; там Бык грозит своими рогами, Стрелец луком, Лев своею пастью, Скорпион и Рак[3] своими страшными клешнями. Сын мой, откажись от своего желания, перемкни его на лучшее; перед тобой целый обширный мир со всеми своими благами: требуй их; оставь только это желание, – оно не честь принесет тебе, а кару.

Но напрасны все увещивания отца. Юноша обнимает его и просит, и умоляет, а отец, произнесший святую клятву, должен исполнить желание безумца. Подводит он его к высокой солнечной колеснице, что смастерил и подарил ему Гефест.

Из золота были ось и дышло, и ступицы колес, из серебра – колесные спицы; на ярме блистали ряды хризолитов и драгоценных камней. Пока Фаэтон, вне себя от радости, дивится колеснице, Эос[4] открывает пурпурные врата востока и розами усыпанные чертоги; скрываются звёзды, гонимые денницей – звездою утра[5] и звезда эта сама удаляется с небесной стражи.

Лишь увидел Гелиос, как зарумянились земля и небо, он повелел быстрым орам впрячь коней в колесницу. Проворно исполняют они это: отводят пышущих огнем, амброзией вскормленных коней от яслей и взнуздывают их бренчащей уздою. Священною мазью Гелиос помазал лицо сына, чтоб истребительный огонь не причинил ему боли; с глубоким вздохом, с сердечной болью возлагает он ему на голову лучезарный венец, предчувствуя близкое горе.

– Не гони коней, сын мой, – предостерегает юношу Гелиос, и крепче держи поводья, – кони бегут очень быстро и сами, и стоит большого труда сдержать их. Путь твой идет вкось огромною дугой, а на юге пересекает три пояса неба: ты ясно сможешь различить стезю, оставленную колесами; держись ее, не спускайся ниже и не подымайся слишком высоко. Прочее вручаю судьбе: да будет она благосклонна и позаботится о тебе лучше, чем сам ты. Итак, вперед! Мрак рассеивается; пробуждается день; возьми вожжи иди – есть еще время! – прими совет мой и дай мне самому править колесницей.

Падение Фаэтона

Не слушая слов отца, юноша весело вспрыгивает на колесницу. Четыре крылатых коня дышат огнем; далеко раздается в воздухе их ржанье; нетерпеливо бьют они подковами в сдерживающую их преграду, падает, наконец, преграда, и перед ними – широкое небо. Бодро пробивают кони густой туман; быстро понеслись они. Но колесница слишком легка; ей недостает привычной тяжести: колеблясь из стороны в сторону, несется она по небесным пространствам, подобно кораблю без балласта. Лишь заметили это кони, бешено бросились они в сторону от обычной дороги. Испугался юноша; в отчаянии направляет он коней то в одну сторону, то в другую. С эфирной выси взглянул он на землю и побледнел; задрожали колени, тьма покрыла очи. Тут желал бы он никогда не знать о своем происхождении, никогда не трогать коней отца. Но уже слишком поздно; велико им пройденное пространство, впереди же путь еще длиннее. Не зная, что делать, юноша не решается ни опустить вожжи, ни осадить коней. Не может он назвать их по имени. И вот, объятый страхом, видит он разных чудовищ, страшных небесных зверей. Скорпион грозно простирает к нему свои сильные клешни. В страхе юноша бросает вожжи, и еще стремительней, еще беспорядочней понеслись кони. То высоко подымаются они в эфир, то мчатся низко над самою землей, Задымились опаленные облака, зажглись высоты гор, земля расседается глубокими трещинами, сохнет трава, горят деревья и нивы; гибнут целые города с своими башнями, пламенем объемлются леса, покрывающие склоны гор. Горящий пар, смешанный с пеплом и искрами, охватывает несчастного возницу, и во страхе не знает он, куда мчат его кони.