Таня Гроттер и проклятие некромага
Ванька был уже недалеко, когда ветер рванул одеяло тумана и, натянув его на маленькую фигуру на пылесосе, вновь скрыл ее от Тани. Должно быть, и Ванька не видел пока Таню, стоящую по колено в воде, потому что подлетел сразу к Серому Камню и спрыгнул с пылесоса.
Увязая в песке, Таня подбежала к нему и остановилась в метре или в двух. Странная нерешимость охватила ее. Пылесос уже не работал, лишь глухо кашлял и выплевывал последние чешуйки русалочьей чешуи.
– Таня!
Больше ничего сказано не было. Бензин слов закончился. Ванька шагнул к ней. Его поцелуй обжег Таню, как клеймо. Таня попыталась вырваться, но уступила. Ее захлестнуло волной нежности. Она любила этого смешного недотепу, который столько летел над океаном сюда, к ней, в Тибидохс. Ванькина куртка была вся мокрая. Отсырела от ночного тумана и пены брызг.
А Ванька все целовал ее щеки, губы, шею. Он был другой. Жесткий, властный, уверенный. Та неуловимо-застенчивая и деликатная нежность, которая была у Ваньки прежде и которая казалась Тане его неотделимой частью, куда-то исчезла. В глубине души Таня чувствовала, что такой Ванька нравится ей больше, но все же что-то ее смущало.
Она высвободилась и прижалась щекой к его плечу, спасаясь тем самым от Ванькиных губ. Ванька легко, будто она была не тяжелее куклы, подхватил Таню на руки и вместе с ней запрыгнул на Серый Камень. У Тани закружилась голова. Что это? Магия камня или магия горячих Ванькиных ладоней?
А дальше все захлебнулось в словах и клятвах. Тане казалось, что никогда она не любила Ваньку так сильно и не понимала его так хорошо, как в эту ночь у Серого Камня. Лишь много погодя, когда мрак уже размывался, робко уступая рассвету, из тумана, косолапя, вышел хмырь и уставился на них. Его глупое хихиканье походило на скрежет крышки мусорного бака.
– Пусть он уйдет! Прочь!
Таня стала поднимать перстень, однако Ванька опередил ее. Он раздраженно повернулся. Таня не поняла, что именно он сделал, но хмыря вдруг смело, точно в него на огромной скорости врезался грузовик. Несколько секунд спустя Таня услышала слабый звук удара. Это хмырь где-то там, очень далеко, впечатался в скалу.
– Куда он делся? – спросила Таня.
Она знала, что это никак нельзя было сделать обычным обормотисом.
– Я всего лишь попросил его удалиться на доступном ему языке, – пояснил Ванька.
– Но он жив?
– Какая разница? Скорее всего жив. Второй раз в ящик не сыграешь, – равнодушно ответил Валялкин.
Таню удивили его слова. Она хорошо помнила, что раньше Ванька всегда огорчался, когда случайно наступал на виноградную улитку. Да и дождевых червей переносил с дороги, когда после дождя они выползали из залитых водой проходов и, не зная, как спастись, бестолково корчились на солнце. С другой стороны, может, Ванька и прав, что не стал церемониться. Хмыри все равно не понимают нормальной речи.
Они сидели, обнявшись. Голова Тани лежала у Ваньки на плече. Над океаном ало рдела полоска зари. Ванька с недобрым прищуром наблюдал за зарей. Кажется, он жалел, что ночь закончилась, и злился на нее за это.
– Прости, но мне пора! – сказал он, осторожно освобождаясь.
– Как пора? Разве ты не останешься? – недоумевающе спросила Таня.
– Рад бы, но не могу…
– Ты не можешь не остаться! Сегодня у Шурасика юбилей… Двадцать лет! Когда я поступала в Тибидохс, мне казалось, что люди вообще столько не живут.
– Я бы остался. Но я не могу. Просто не могу, – сказал Ванька твердо.
– Из-за жеребенка и из-за Тангро?
– Из-за кого? А, ну да…
– Ты не можешь улететь. У тебя пустой бак! Пылесос не долетит!
– Смогу. У меня полный рюкзак чешуи. Я хорошо подготовился.
Ванька вновь ревниво оглянулся на солнце. Теперь его диск был виден почти целиком.
– Закрой глаза! – приказал он.
– Зачем?
– Я не хочу, чтобы ты видела, как я улетаю! Это будет слишком банально и тоскливо!.. Все эти удаляющиеся фигуры! Девушка на берегу! Заезженно и потому скучно! Это все не о нас и не для нас… Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и досчитала до ста! Когда ты откроешь их, меня уже не будет, – сказал Ванька.
– Но я не хочу! Не буду!
– Сделай это для меня! Прошу тебя! Не спорь!
Таня засмеялась. Ей почему-то не верилось, что Ванька может улететь. Счастье захлестывало ее.
– Закрой глаза!
Голос Ваньки стал властным. Таня уступила. Мгновение спустя она почувствовала Ванькино дыхание и его поцелуй. Таня продолжала сидеть с закрытыми глазами, ощущая себя галчонком, которого обещали покормить червяком, но надули. Она слышала, как Ванька развязывает рюкзак, и из рюкзака пахнет рыбой. Вот он открывает бак. Защелкивает его. Вот заводит пылесос, уступивший лишь с третьей попытки.
– Девяносто девять! – сказала Таня.
– Не жульничай!.. Я тоже считаю! Еще и сорока нет! – строго сказал Ванька.
– Но я буду жульничать!
– Потерпи! Скоро я вернусь, и мы будем вместе уже навсегда! – с каким-то странным, почти роковым выражением произнес Ванька.
Когда шум пылесоса смолк, Таня открыла глаза. Ваньки уже не было. Только следы на песке и кучка просыпанной чешуи. Радуга Грааль Гардарики полыхнула на горизонте, и ее вспышка слилась с первыми лучами солнца.
Таня подождала, пока солнце совсем покажется из воды. Она еще раз оглянулась на Серый Камень, села на контрабас и полетела в Тибидохс.
* * *Когда она вернулась в свою комнату, то обнаружила Ягуна, без зазрения совести дрыхнущего на ее кровати. Играющий комментатор был в забрызганном грязью комбинезоне и высоких шнурованных ботинках, на которых они с Лотковой конкретно помешались.
Таня растолкала его. Не желая просыпаться, Ягун дважды назвал Таню «бабусей», швырнул в нее подушкой и попытался натянуть на голову одеяло, однако Тане удалось стащить его с кровати. Сидя на полу, играющий комментатор медленно просыпался.
– Ты будила меня негуманно, гадкая фука! Надо было ласково дуть мне в ушко. А когда я швырнул подушкой, нужно было вернуть ее мне с приятным и радостным выражением лица, – капризно заявил Ягун.
– Ты бы бросил ее снова!
Ягун зевнул.
– Правильно, дщерь моя! Я бы кидал ее в тебя раз десять подряд и всякий раз понемногу просыпался. Кроме того, я люблю ощущать аромат свежесваренного кофе. Давай я опять лягу, ты подоткнешь одеяльце и потренируемся еще раз!
– Ягун, ты что, свинья? Ты хоть ботинки мог снять, прежде чем лезть на чистое покрывало?
– Ты декларируешь два утверждения, на которые нельзя дать один ответ. Это неэтично. И вообще, какая же я свинья? В худшем случае, симпатичный юный кабанчик! – возмутился играющий комментатор.
– Ягун, я тебя убью!
– Не убьешь. Ты мне все простишь, потому что ночью я вернулся от Ваньки и безумно устал, – сообщил Ягун.
Таня расхохоталась. Ну и чушь! Такое и от Ягуна нечасто услышишь!
– Ты вернулся от Ваньки? Ну конечно! Был у него на Иртыше?
– Угум. Чтобы пригласить его к Шурасику. В Ванькиной глуши зудильники берут раз в сто лет. Никакого приличного покрытия. Все приходится делать лично. Бедный, бедный я трудоголик! Прошу записываться в очередь, чтобы гладить меня по головке! – удовлетворенно сказал Ягун.
– А обратно ты что, вместе с Ванькой летел? – продолжала допытываться Таня.
Ей захотелось подыграть Ягуну, чтобы послушать, как он врет.
– Кто летел-то? Когда бы я успел на пылесосе туда и обратно? Ясный перец, меня к нему бабуся телепортировала. Ну и дыра, скажу я тебе! Я б взвыл… Куда ни плюнь – всюду природа: елки, трава, волки всякие… Никакого нормального общения. Не, точно взвыл бы! – жизнерадостно сообщил Ягун.
Таня давно успела изучить эту особенность Ягуна. Играющий комментатор все на свете примерял на себя. Все измерялось у него в ягунчиках: время, эмоции, предметы. Стоило, к примеру, похвастаться новым зудильником или пылесосом, как Ягун немедленно выдавал: «Я б от такого тоже не отказался!» или «Я б такой даром не взял!» И это при том, что лично Ягунчику ничего и не предлагали.
– Ягун! Ну признайся, что ты врешь! Не был ты у Ваньки!
– Был!
– Ну хорошо! Пусть был! Но спорим: ты Ваньку не застал, – уверенно сказала Таня.
Чтобы в полночь попасть к Серому Камню, Ванька должен был вылететь вчера не позже часа дня. В час же дня Ягун еще был в Тибидохсе. Так что телепортация пока что ничего не объясняет.
Ягун посмотрел на Таню и прищелкнул языком.
– Почему не застал? Очень даже застал! Мы с ним чай пили травяной… Вообще ничего чай, но я б такой долго пить не мог. Чай с мятой – это я понимаю. Чай с малиной – тоже понимаю. Но чай с мятой и малиной, в котором нет самого чая, – это просто мамочка моя бабуся что такое!
Таня недоверчиво уставилась на Ягуна. Сомнений нет, Ягун валяет дурака. На буйное воображение не наденешь смирительную рубашку.
– Жеребенок у Ваньки ничего, прикольный. Шарахался от меня, правда. Хотя от меня драконами пахло. Лошади этого не любят, – продолжал Ягун.
– Поклянись, что ты только что был у Ваньки!
– С какой радости?
– ПОКЛЯНИСЬ! – крикнула Таня так, что струны контрабаса поймали тон ее голоса и загудели.
Ягун обиделся.
– Чего вопить-то? Ну испачкал я тебе одеяло! Клянусь, что я только что вернулся от Ваньки. Разрази громус! Теперь довольна? – сказал Ягун.
Клятва смутила Таню. Ни у одного шутника не хватило бы смелости поклясться громусом.
– А, да! – продолжал Ягун. – Я чего среди ночи-то к тебе завалился? Хотел записку от Ваньки отдать, а тебя нет… Держи!
Одолеваемая скверным предчувствием, Таня развернула сложенный вчетверо лист.
«Привет! Я ужасно скучаю. Мне кажется, что мы не виделись не несколько недель, а сто лет! Буду сегодня к шести. Только придумаю, на кого оставить Тангро и жеребенка.
Ванька».Таня бросилась к корзине, в которую она положила записку Ваньки, полученную сегодня во время обеда. Ей внезапно захотелось сличить почерк и бумагу. Одурительный драконбольный мяч, свитера, зудильник – все на месте. Но где же записка? Ага, скорее всего под конспектами! Приподняв нижнюю тетрадь, Таня увидела серый пепел.
– Что случилось? – жизнерадостно спросил играющий комментатор.
– Ничего.
– Ага! И всякий раз, когда случается «ничего», ты стоишь с лицом перепуганного младенца, потерявшего в супермаркете родственников?
– Ягун! Сгинь! Умоляю! Я хочу побыть одна! – едва выговорила Таня.
Почему-то она ощущала, что ни с кем не сможет поделиться своим подозрением, даже с Ягуном.
Ягун закивал с умильным видом китайского официанта, получившего тупой заказ на блюдо японской кухни.
– Так бы сразу и сказала! Настоящие друзья умеют уважать чужое одиночество! Правда, если человек слишком начинает любить одиночество, рано или поздно он остается без друзей. Друзья, они, понимаешь, существа капризные. Им нравится, когда их гладят по шерстке и дают сахар.
– Ягун, сахар в столовой! Брысь!
Ягун засмеялся и вышел. Закрыв за ним дверь, Таня тщательно обнюхала полученную от Ваньки записку. Записка пахла печным дымом и сыростью. Бумага, долго пролежавшая в деревенском доме, всегда имеет такой запах. Ни одна печь не протапливается постоянно, и сырость пролезает в дом чаще, чем получает пригласительный билет. Таня закрыла глаза, сосредоточилась, слилась всеми чувствами с этим клочком бумаги и ясно увидела Ваньку, который писал записку за деревянным столом. В углу стола громоздилась гора давно не мытых тарелок. В верхней тарелке, свесив лапу, лежал Тангро. Тут же рядом маялся от безделья Ягун. Ванька писал, загораживая от него записку плечом, хотя у играющего комментатора и без того хватало порядочности не читать чужие письма.
Сомнения исчезли. Последняя записка действительно была от Ваньки. Но от кого первая?.. Таня осторожно ссыпала пепел на ладонь, подняла ладонь к носу, закрыла глаза. Вначале она ничего не почувствовала, кроме запаха горелой бумаги. Затем различила легкий запах ландышей. Услышала смех. Вот только чей? Интуитивное зрение так и не пробудилось. Таня не видела ничего.
И тут у нее закружилась голова. Таня поспешно сделала шаг назад, споткнулась о стул и упала на кровать. Ей почудилось, что она стоит на краю бездны, а снизу, из мрака, к ней тянется властная рука.
Пепел осыпался с ладони. Восстановив внутреннее равновесие, Таня пыталась найти его следы на ковре и кровати, но не нашла.
Таня выскочила в коридор и побежала, сама не зная куда. Кажется, она поднималась по лестнице. Дважды перед ее глазами мелькали полукруги бойниц. А вот и меч, прикованный к камню цепью. Увидев Таню, он лишь слегка шевельнулся и звякнул цепью, как узнавший гостя сторожевой пес.
Таня пронеслась по галерее и внезапно поняла, что она уже в Башне Призраков. Блуждавшие в коридорах сквозняки шевелили тяжелые пыльные портьеры. Навстречу Тане по коридору плыл Безглазый Ужас. Его голова с вырванными глазами катилась впереди, точно мяч. Таня прижалась к стене. Общение с этой милой личностью не входило в ее творческие планы.
Однако избежать этого не удалось. Докатившись до Тани, голова остановилась у ее ног. Ужас нашарил голову и деловито, как шляпу, нахлобучил на плечи.
– Затылок не там, – подсказала Таня.
– Я и сам бы разобрался, аспирантка Гроттер! Но тем не менее благодарю за участие! – сказал Безглазый Ужас неожиданно сухим, канцелярским тоном, мало похожим на его обычные предрассветные завывания.
– Что-то случилось? – спросила Таня.
– Что могло случиться, аспирантка Гроттер? Сущие мелочи! Бездна разомкнулась, и хаос стучится в наши двери! – загадочно произнес Безглазый Ужас.
Голос у него изменился, точно он повторял эти слова за кем-то. Таня вскрикнула. По пыльной портьере за прозрачной спиной призрака пробежал синий огонь. Призрак расхохотался. Казалось, что синий огонь вытекает из его глаз и провала рта.
Таня повернулась и побежала. Хохот призрака гнал ее по коридорам школы. На лестнице, ведущей к Жилому Этажу, кто-то сидел и двузубой вилкой выуживал из банки кильку в масле.
– Шошешь? Она не шушашется! – спросил Ягун, демонстрируя Тане маленькую рыбку на вилке.
Таня замотала головой. Играющий комментатор пожал плечами, поднес вилку ко рту и помог рыбке отправиться в последнее плавание.
– Жуткое дело: пищевая цепь!.. Кого-то лопаешь ты, кто-то лопает тебя. Мою совесть успокаивает только то, что, утони я в океане, рыбка проделала бы то же самое со мной, – сказал он, когда рот его вновь освободился для иных звуков, кроме чавканья.
– Что ты тут делаешь? Искал меня? – спросила Таня.
Ягун лукаво прищурился.
– Не буду спорить! Мне почему-то подумалось, что я тебе нужен. Твоему одиночеству не одиноко? – поинтересовался он.
Помедлив, Таня кивнула. Ягун угадал. Настоящий друг тем отличается от ненастоящих, что вовремя появляется и вовремя исчезает. Правда, исчезал Ягун часто не вовремя, зато появлялся всегда кстати.
Глава 3
Большому кораблю – большая торпеда
В своих мечтах люди всегда исходят из того, что любовь бесконечна. Вроде как один раз вошел в воду и плывешь всю жизнь. Такое бывает, но редко. Резерв любви у каждого свой. Кого-то хватает на год, кого-то на пять лет, кого-то на десять. Ни один цветок не может цвести бесконечно. Пора цветения рано или поздно пройдет, и тогда ты ощутишь себя глупой бабочкой, которая зависла над облетевшим цветком.
«Книга истин»Все утро Таня проходила сама не своя, испытывая тягостное недоумение. Вопросов у нее было явно больше, чем ответов. Хорошо еще, что Ягун не оставлял ее ни на минуту, отвлекая от тяжелых мыслей оптимистичной болтовней.
Стоило Ягуну замолкнуть хотя бы на пять минут, Таня начинала барахтаться в топких объятиях уныния. Уныние засасывало ее, трогало за лицо липкими лапками, что-то шептало шуршащим песочным голосом. Ягун поглядывал на нее с интересом.
– «Казнить, нельзя помиловать». Слышала эту задачку про запятую? – спросил он.
– Все слышали.
– Ну не радуйся особо. Это у нормальных людей «казнить нельзя, помиловать!». А у тебя так: сперва казнить, потом помиловать. Затем снова казнить и снова помиловать! При этом казнишь ты все время себя, а милуешь кого-то другого, – заявил внук Ягге.
– Похоже, так и есть. И что, я, по-твоему, ненормальная?
Ягунчик потер руки.
– Ну почему же? Это только в черно-белом кино между «здоровый» и «больной» ничего нету. На деле же существует масса промежуточных состояний. Нормальный – притворяющийся нормальным – безобидный псих – контролируемый истерик – неконтролируемый истерик – придурок без тормозов – обиженный на весь мир псих с искрами гениальности – ну и так далее. Пока до действительно ненормального дойдешь – язык сломаешь.
– И кто же я, по-твоему? Псих с заскоками? – спросила Таня с интересом.
– Даже не надейся на такое высокое звание! Ты, Танька, городская сумасшедшая, укушенная мухой жалости. Вроде школьной училки, которая бродит между двумя одинаковыми елочками и никак не решится, какую елочку срубить деткам на Новый год, а какую пощадить, – заявил Ягун.
– Что же тут плохого?
– Да ничего. Только училка сперва тяпнет топором по стволу одной елочки. С елочки посыплется снег. Училка испугается, пожалеет елочку, отбежит, тюкнет по другой елочке. Потом и эту пожалеет, отбежит и снова тюкнет по первой. Так она бегает, сомневается, а когда перерубит оба ствола до половины, уронит топор в снег, зарыдает и побежит к детишкам. «Детишки! – скажет она. – Давайте будем добрыми! Встретим Новый год без елочки!»
Таня уставилась на Ягуна с подозрением. К чему этот разговор о елках? Неужели играющий комментатор что-то знает? Вот и дружи после этого с телепатами!
* * *Первые гости начали собираться с утра. Демьян Горьянов прилетел не на пылесосе, а на Пегасе. Пегас был старый, со слезящимися глазами, измученный. Малютка Клоппик немедленно распустил слух, что Демьян похитил его из колбасного цеха.
Демьян стоял у подъемного моста и держал Пегаса за повод, размышляя, что делать с ним дальше. Привязать? Отпустить? А если отвести, то куда?
– Ты же сказал Таньке, что опоздаешь. А сейчас только восемь утра! – ехидно сказал Горьянову Ягун.
Демьян покосился на него с тревогой.
– Эмю-эээ… Я перенес несколько деловых встреч. Мы проведем их позже, в другом формате. Я счел, что общение с друзьями – гражданский долг всякого делового человека.
– Это ты правильно счел, Горьянчик! Только умоляю: не надувай так щеки! А то кто-нибудь сочтет, что ты – мутировавший хомяк! – одобрил Ягун.
«Деловой человек» поджал губы и озабоченно обернулся. По подъемному мосту к нему бежал разгоряченный Тарарах. Демьяну стало не по себе. Он реально смотрел на вещи и не верил, что Тарарах мчится, потому что рад его видеть. Все же он сделал навстречу питекантропу шаг и протянул ему ладонь.
Вместо рукопожатия питекантроп молча вырвал у него повод. Передав повод Ягуну, он сдернул с Пегаса седло и потник. Оказалось, что спина у того стерта до крови.
– Когда седлаешь пегасов, не натягивай седло на основание крыльев! Ты что, не видишь: оно сдирает кожу! – набросился на Горьянова питекантроп.
Демьян смутился. Тарарах осмотрел сбитые ноги коня, его торчащие ребра и, задрав губы, занялся изучением зубов.
– Дареному Пегасу в зубы не смотрят! – попытался пошутить Ягун.
Шутка успеха не имела. Тарарах ее даже не услышал. Как раз в эту минуту он заметил следы кнута на крупе у Пегаса и так уставился на Демьяна, что тот невольно сделал шаг назад.
– Я не виноват! У меня даже плети нет! И седлал не я! Я просто взял коня напрокат! – быстро сказал Горьянов.
– Ты же говорил Таньке, что у тебя личная конюшня? – наивно напомнил Ягун.
Демьян отступил еще на шаг, рискуя свалиться в ров.
– Э-э… Ну я немного преувеличил. На самом деле эта конюшня формально числится за моими деловыми партнерами… То есть даже это их конюшня! – путано сообщил он.
– Прекрасно! Оставишь мне ее адрес! – сказал Тарарах сквозь зубы.
– Адрес конюшни? Зачем? – встревожился Горьянов.
– Я наведаюсь туда, чтобы поблагодарить хозяев за трогательную заботу о животных. И не надейся, что я забуду! Ты все понял? – грозно повторил Тарарах.
Горьянов торопливо закивал, стараясь не смотреть на красное лицо питекантропа. Добряк Тарарах становился зверем, когда видел, что обижают животных.
– Ягун! Отведи Пегаса в конюшни! А ты, дрянь такая, чтоб даже близко не крутился! – приказал Тарарах.
Горьянов забеспокоился.
– Как в конюшню? Но я должен буду его вернуть! Или мне будет плохо!
– Я сам его верну. А плохо будет всем! – мрачно пообещал Тарарах.
– Но это вампиры! Они опасные ребята! С ними лучше не связываться! – пискнул Демьян.
– Я тоже опасный ребенок. У меня было трудное детство в грубом пещерном обществе… Эти кровососущие сволочи, которые мучают коней, будут отныне пить кровь только из стаканчиков, потому что зубов у них не останется, – заверил его Тарарах, обнаруживший следы старых укусов на шее у Пегаса.
Когда Ягун увел Пегаса, Горьянов грустно ушлепал в Тибидохс. Он уже пять тысяч раз пожалел, что не прилетел на пылесосе. Милый, милый пылесосик, как же ты далеко! И на чем теперь возвращаться обратно, если ему не вернут Пегаса? «Мама, мама, о чем же ты думала? Выполни работу над ошибками! Роди заново своего непутевого сына!» – страдал Горьянов.
Вскоре после Демьяна прилетели два «П» – Попугаева с Пупсиковой. Где-то в районе Гардарики они встретились с Кузей Тузиковым, который вился вокруг них на своем реактивном венике, как шмель. Пупсиковой он при этом уделял несколько больше внимания, чем Попугаевой. Верке это не нравилось. В ее принужденном смехе всякий опытный человек уловил бы нотки похоронного марша.
Ритка Шито-Крыто появилась около полудня. Как она прилетела, не видел никто. Ягун увидел ее сразу в коридоре Жилого Этажа. Ритка, посвистывая, направлялась в душ в халате и тапочках, будто и не улетала никуда, а существовала в Тибидохсе все эти месяцы на правах привидения.
– Откуда ты взялась? – спросил Ягун.
– Оттуда, – сказала Ритка и посмотрела в неопределенность.
– А на чем прилетела?
– На том.
Больше Ягун вопросов не задавал. Понял, что бесполезно. В конце концов, если у тебя фамилия Шито-Крыто, от тебя можно ожидать чего угодно. Захватив с собой Таню и Лоткову, которой тоже нужно было уделить внимание, Ягун отправился к бабусе. Он надеялся невзначай на правах любимого внучка вынюхать у нее, что именно привезли вчера Сарданапалу на склепах Магщества.
Ягге возилась с учениками Великой Зуби. После наложенного собачьего сглаза ученики воображали себя псами. На полу стояли миски, в которые Ягге накладывала гречневую кашу с костями. Голодные ученики тявкали и нетерпеливо скулили.
Заметив Ягуна, ученики немедленно облаяли его, а одна, хорошенькая и стройная девица лет пятнадцати даже вцепилась ему зубами в штанину. Ягун укоризненно сказал «фу!» и погладил ее по голове. Секунду спустя девица уже подпрыгивала и лизала его в щеку, пытаясь вилять несуществующим хвостом.
– Хорошая собачка, хорошая! Умница! – одобрил Ягун, подставляя «собачке» другую щеку и как бы невзначай поглаживая ее по спине.
Катя Лоткова гневно кашлянула.
– В чем дело? – возмутился Ягун.
– Отойди от нее!
– Зачем?
– Я сказала: отойди!
Ягун пожал плечами и с сожалением отошел.
– Отвратительная черствость! Я всегда подозревал, что ты не любишь собак! – заявил он.
Ягге разобралась наконец с кашей. Забыв о Ягуне, «собаки» метнулись к мискам и стали жадно есть, толкаясь головами. Ягун бочком приблизился к Ягге.
– Бабуся, а бабуся… Тебе очень идет сегодняшняя шаль! – начал он.
– Неужели больше, чем вчерашняя? – озабоченно спросила Ягге.
– Да, гораздо больше. Вчерашняя была тусклая, старая и плохо выражала твою внутреннюю сущность. Я бы ее на половые тряпки пустил! – убежденно сказал Ягун.
Ягге посмотрела на внука без восторга.
– У меня всего одна шаль, – произнесла она.
Ягун прикусил язычок и невнятно пробормотал что-то про магические потоки из Потустороннего Мира, которые искажают реальность.
– Не подлизывайся! Все равно не узнаешь! – строго оборвала его Ягге.
– Чего не узнаю?
– Того не узнаешь.
– И ты даже не скажешь, где спрятали то, о чем я не узнаю?
– Нет, – категорично заявила Ягге.
– Ну и ладно! – хладнокровно согласился ее внук. – По большому счету, я и сам знаю, что никакое это не «что», а «кто». Магщество последнюю совесть утратило! У нас что тут, Дубодам?
Здесь играющий комментатор смело выложил единственный козырь, о котором сообщила ему Таня. Его глаза скользнули по лбу бабуси, задержавшись чуть дольше, чем было необходимо. Ягге уронила пучок одолень-травы и резко повернулась к внуку.
– А ну постой! Откуда ты?.. А ну не смей меня подзеркаливать!