– Вы палили из ружья? – осведомился он. – В городской черте?
Аркадий Львович умел вложить в нейтральную фразу уничижительный намек, вгонявший человека в стыдную краску, но это умение действовало лишь на избранный круг, а толстокожий Константин Сергеевич только усмехнулся в усы.
– На крышу, да еще зимой, милиция не попрется, – объяснил он. – Разве кто донесет, но я надеюсь на человеческую порядочность.
Этой ловкой оговоркой он закрыл тему, потому что к доносам Римма Борисовна, как всякий интеллигентный человек, относилась отрицательно.
Андрей мигнул Алене, и та зажгла газ, наполнила чайник и даже крикнула Асе: «Смотри, шоколадный!» Тем временем незваный гость рассказывал, что приехал лечиться к светилу, которое пользует иглоукалыванием весь столичный бомонд. Степана взял как рабсилу, сиделку, а также источник заработка, если вдруг они поиздержатся в столице.
Услышав про полуподпольного рефлексотерапевта, Римма Борисовна нахмурилась. Этот странный человек сигнализировал ей, что он свой, но решительно все в нем отталкивало, мешая признать его своим. С виду ему следовало лечиться у предписанного уставом костоправа, дополняя медицинскую программу многодневными запоями, и это несоответствие Римме Борисовне не понравилось.
Она спросила, откуда он знает соседей, но сразу прокляла свое любопытство, потому что началась фантасмагория, и невозмутимый Константин Сергеевич поведал, что познакомился с Виктором Альбиновичем не где-нибудь, а в Гвинее.
– Чуть не получил язву, – пожаловался он лицемерно. – Французская кухня. Говоришь негру: не лей подливку – он мяса не положит, а мерзкого соуса плеснет. «Как же, – говорит, – месье?..»
– Вы знаете французский? – спросил Андрей иронично.
Гость ничтоже сумняшеся сообщил, что знает. И картаво произнес длинную фразу, выразив готовность переменить язык. За столом возникло гробовое молчание, которое невпопад нарушила Алена.
– Переведете мне выкройки? – спросила она. – А рецепты?
Римма Борисовна зыркнула на бестолковую невестку. Аркадий Львович цедил чай и зловеще молчал, и только его яйцеобразная голова все сильнее наливалась бурым.
– Раньше с французским ездили в Париж, – пробурчал он. – А теперь в Гвинею.
– Я был в Париже, – бросил Константин Сергеевич миролюбиво. – Возили на языковую практику.
Римма Борисовна отметила, что гость вел себя удручающе правильно. Скажи он, что бывал в Париже многократно, от него разбежались бы в ужасе, поняв, с кем имеют дело. Но он преподнес свою командировку, как полагалось советскому дикарю, дорвавшемуся до заграничных благ. Мол, один раз съездил, повезло.
Следующие полчаса он солировал, рассказывая о Париже, а Римма Борисовна, слушая его забавные рассказы, посматривала на безмолвного Аркадия Львовича, опасаясь, что того хватит удар. Потом Константин Сергеевич затребовал гитару, а изумленная Римма Борисовна выставилась на него даже с каким-то восхищением. Для пещерного человека он вовсе не был безнадежен. Она опасалась, что он сбросит заграничный флер и завоет что-то вроде «Клен ты мой опавший», но сосед, бренча по струнам, забасил про Елисейские поля и даже перевел Инге кое-какие тексты Дассена.
Его спутник не проронил ни слова. Сначала он ел торт размеренно, как автомат. Потом осмотрел куклу-грелку и сплетение труб под потолком, изучил подоконник с банками, укутанными в пергамент. Его белесые глаза казались затянутыми пленкой.
– Я выросла в центре Москвы, – сказала Римма Борисовна провокативно, понимая, что собеседник не блещет происхождением. – Няня водила меня на бульвары. Отца репрессировали, и мы жили в нищете, хотя, слава богу, сохранили квартиру. Я живу памятью об отце, мое первейшее желание – узнать о его судьбе. Говорят, сейчас это проще, но куда я только ни обращалась. В результате я получила зятя. – Она кивнула на безгласного Дениса. – Видимо, это закрытое… архивы КГБ, НКВД, не знаю.
Константин Сергеевич справился, как звали отца. Его акции все росли. Римма Борисовна рассказала об отце, позабыв про Аркадия Львовича, который ел третий кусок торта и багровел все сильнее.
– Человек попал в шестеренки государственного насилия, – пробулькал он с негодованием. – Вы знаете, что план по репрессиям принимался на съезде ВКПб? Разрабатывал Госплан, а спускали в министерство живодерства, в НКВД.
Назревала опасная историческая дискуссия, но зазвонил телефон, и Римма Борисовна отвлеклась.
– Сниму другую трубку, – проговорила она и вышла, но почти сразу вернулась.
– Когда я жил в коммуналке, – подхватил Константин Сергеевич, – у директора базы был телефон, соседи тоже сделали по отводной трубке, и я узнавал много интересного.
– Подслушивали? – прохрипел Аркадий Львович, достигший точки кипения. – Гнусность какая.
– Конечно, подслушивал, – весело согласился Константин Сергеевич. – Гнусность – это строить козни, а знать, что творится вокруг, это вопрос безопасности. Меня чуть не отравили метиловым спиртом, хотели захапать квартиру.
Аркадий Львович подскочил.
– У нас все наушничают, – изрек он с ненавистью, кривя рот. – Зона с вертухаями, а не страна. Стоит один раз пойти против совести… послушать… доложить, куда следует.
Степан повернулся к Константину Сергеевичу, словно ожидал команды. Инга поморщилась, Андрей посмотрел на Аркадия Львовича с нежностью, предвкушая, как от материнского любимца полетят клочки. Римма Борисовна вмешалась. Гость уже заинтересовал ее, и она не хотела ненужного конфликта.
– Не надо лезть на рожон – возразила она. – Учитывая, в какой мы стране. Тетя Нателла рассказывала, с кем она столкнулись в эвакуации – это звери.
Она милостиво улыбнулась, но Аркадий Львович словно сорвался с цепи.
– А я считаю, – проговорил он, задирая подбородок, – раз человек пришел в порядочный дом, он обязан высказаться, как относится к нашей подлой власти, иначе его нельзя пускать на порог.
Константин Сергеевич невозмутимо пошевелил усами.
– А я считаю, – ответил он в тон, – что тот, кто требует подобного от малознакомого человека – профессиональный провокатор.
Разразился скандал. Аркадий Львович завопил и затряс кулаками. Гости убрались, а Аркадий Львович, красный, как рак, еще долго выплевывал гневные тирады. Римма Борисовна тоже обиделась и выкинула остатки торта, не оставив Асе даже куска. Домочадцы потянулись по комнатам, и в коридоре Андрей поманил Ингу.
– На фоне французской чепухи этот хрен сказал умную вещь, – сказал он негромко. – Надо послушать, как мать говорит с этим правдолюбцем… все правдолюбцы, которых я знал, оказывались редкими сволочами. Не успеешь оглянуться, он ее окрутит, и про дедовы хоромы будешь рассказывать в Гнилово-Хреново, если повезет.
Все разбрелись, и квартира погрузилась в обычную тишину. Даже в коридор не долетали звуки из кухни, где Римма Борисовна приводила Аркадия Львовича в чувство. Потом Денис вышел в прихожую, снял трубку, но замер и прикрыл глаза рукой.
– Дьявольщина, – проговорил он, отгоняя видение. – Скоро черти примерещатся.
Он положил трубку обратно на рычаг и ушел к себе.
3
На другой день Константин Сергеевич, постукивая по перилам свернутой в трубочку газетой, поднялся на этаж, но только он приступил к замку, как открылась соседняя дверь и Андрей, в замаранной рубашке и шлепанцах, завис на пороге, как привидение.
– Караулишь? – спросил Константин Сергеевич, и Андрей ответил ему в тон:
– Не вы один… зайдете? Я тоже хозяин, я вас приглашаю.
Константин Сергеевич последовал за Андреем, и тот провел его в кухню. Растрепанная Алена сняла с плиты сотейник, отряхнула испачканный халат и убралась прочь. Константин Сергеевич скосился на тусклый электрический самовар. Его лицо, усеянное мелкими веснушками, казалось непроницаемым.
– Дадите мне уроки французского? – спросил Андрей, усадив гостя на табуретку. – Вы поцапались со Львовичем, при вас его ноги тут не будет. Может, он все же отвалит от матери, и мне профит: вы знаете язык, и деньги вам нужны.
Гость возразил, что никогда не репетиторствовал, а Андрей заметил, что людей, подобных Константину Сергеевичу, учат работать с людьми, и эта загадочная фраза, которую никто не конкретизировал, повисла в воздухе. Тут из коридора послышался нарочито вежливый голос Риммы Борисовны:
– Кхм… Андрюша, на минутку…
Андрюша отмахнулся, но Римма Борисовна настояла. Константин Сергеевич разобрал, как мать выговаривала сыну за безответственность, перешедшую все границы, и как хлопнула дверь – Аркадий Львович, не стерпев столь хамского выпада, демонстративно покинул помещение. Обстановка все накалялась, и Константин Сергеевич, не дожидаясь взрыва, раскланялся с хозяйкой. На площадке он столкнулся с Денисом, который при виде соседа вздрогнул и спросил, думая о чем-то своем:
– Вы знаетесь с чертями?
– Мы черти и есть, – весело ответил Константин Сергеевич. – На таких, как мы, чертях, все держится.
Он прошел в квартиру, где его ждал Степан.
