Ловушка для губернатора

Роман

Все события и персонажи, описанные в произведении, являются вымышленными, любые совпадения случайны.

Пролог.

День плохого настроения

А у него никогда не было хорошего настроения. Вообще. В принципе. Сколько он себя помнил. Научился скрывать это он давно, только от всех не скроешь. От тех, кто рядом. А они ему были нужны. Для того чтобы кто-то ежедневно видел, какой он умный, какой способный, какой талантливый, какой недооцененный, наконец. Они его жутко раздражали всю жизнь. Но он терпел. Только иногда делал гадости. Мелкие. Подлости он делать не любил. И крупных подлецов тоже. Он жалил их, как умел. Словом. Вот это у него получалось здорово. Он считал, что лучше всех. Когда-то еще в юности прочитал Жванецкого, а потом послушал. И позавидовал. Начал, как ему казалось, в том же ключе писать, а потом рассказывать со сцены. Хотя далеко в этом деле не продвинулся. Так, широкая известность в узких кругах. Но для себя он считал, что пишет лучше, желчнее, злее. Хотя, с другой стороны понимал, что копия не может быть лучше оригинала. Он всегда был умным, более того считал себя умнее других. Это не было абсолютной истиной, и он понимал это. Понимал, но не принимал.

Ну, а сегодня было утро тридцать первого декабря. Праздник, елка. За окном было сыро и ветрено, но подавляющему большинству населения все равно. Будут отмечать. Пить шампанское, обжираться оливье, громыхать петардами, дарить подарки. И он будет. Сжав зубы и растягивая губы в улыбке. Хотя нет. За одним исключением. Он не пил почти два десятка лет. Поняв однажды, что не может уже себя контролировать после дозы спиртного. Впрочем, похоже, было уже поздно. Но лучше поздно…

Виктору Васильевичу Санину было далеко за шестьдесят. Он жил в четырехкомнатной квартире с молодой (ну, чуть за сорок, не старая же?) женой. Из родных у него еще были сорокалетний сын Иван, невестка Катя и семилетний внук Кирилл. Но они жили отдельно. Бизнесмен Иван построил себе вполне приличный дом за городом и перевез туда семью пару лет назад. В четырехкомнатной квартире стало тихо. И если раньше Виктора Васильевича раздражал шум, то теперь бесила тишина.

Но странно то, что эта нелюбовь, это раздражение, этот ком плохого настроения, в котором он жил, был для него движущей силой. Сколько Санин себя помнил, он старался доказать миру, а, в первую очередь, себе, что он самый умный. Начиналось это в среднеазиатском городе, где его угораздило родиться, поскольку родители его встретились там совсем юными сразу после войны. Отец жил с родителями, поскольку дед Владимира Васильевича после отсидки в лагерях, после того, как по пьянке обругал советскую власть, не мог, да и не хотел возвратиться в Центральную Россию и оказался в Средней Азии. А мать девчонкой уехала со своей матерью в эвакуацию, да так и осталась там, поскольку дом на Украине разбомбили, а отец погиб на фронте.

Виктор, впрочем, тоже, считай, рос без отца, поскольку тот погиб в глупой драке с местными, когда сыну было пять лет. И Витя скоро понял, что выживать в этом жестоком мире ему придется самому, и выбрал для этого свой путь – везде быть первым. В учебе, спорте, уличных драках. У него не было настоящих друзей, по крайней мере, он никого таковыми не считал и никому не доверял. Но он упорно карабкался вперед. Виктору хорошо давалась математика, и он закончил математический факультет университета в союзной республике. Потом при первой возможности перебрался в Центральную Россию, в город Ясноборск, учительствовал в школе, работал специалистом по ЭВМ на местном заводе, писал злые фельетоны в местные газеты. А с началом новой эры, уже под сорок нашел свою нишу – стал работать пиарщиком на выборах. Иногда, в зависимости от их масштабов, это приносило неплохие деньги. Он купил джип, четырехкомнатную квартиру. К тому времени Виктор Васильевич был женат, у него подрастал сын, он был вполне уважаемым человеком, но его внутренняя злоба в один из моментов сыграла с ним нехорошую шутку. Поставил не на тех, где-то не того кого надо облил слишком большим ушатом грязи и…выпал из обоймы. Нет, не то, чтобы совсем. Некоторые небольшие партии и кандидаты, не рассчитывавшие на успех, но имевшие необходимость отработать общефедеральные деньги, обращались к нему. Но ручеек постепенно иссякал. И в обратной пропорции росла его злоба. Первой не выдержала жена. В один день, когда сыну было уже за двадцать, она просто тихо ушла из жизни. Потом Виктор Васильевич женился снова, хотя и сам не ожидал этого. Новая жена, Альбина, была веселой певуньей по жизни и певицей по профессии. Санин иногда писал для нее песни на собственные стихи, благо и музыкальными способностями Бог его не обделил.

Только Виктор Васильевич втайне не то, чтобы не любил, но просто ненавидел свою жену. Может быть, меньше, чем других. Но больше, чем сына. А вот как он относится к маленькому Кириллу, Санин еще не понял. Зато тещу с тестем он не переносил на дух. А сегодня вечером ему предстояло идти к ним встречать Новый год. И если бы яд, внутренне выделяемый Виктором Васильевичем, удалось бы выпарить из его организма, то эта пара родственников, да и еще многие не прожили бы и дня. Только вот самому Санину отрава эта абсолютно не мешала. У него к ней выработался стойкий иммунитет. С рождения.

А в это время

Ростислав Русаков, а для близких просто Слава, мрачно лежал на диване. Вообще-то он был человеком вполне жизнерадостным, хотя в последнее время удача, как ему казалось, стала от него отворачиваться. Но этим утром, последним в уходящем году, он чувствовал себя озадаченным, не знал, как правильно поступить, и это выбивало его из колеи.

Вообще до последнего времени Ростислав считал себя вполне удачливым человеком. В свои сорок пять добился немалого. Родился в семье военного, кочевали родителями по стране, школу заканчивал на Сахалине. Сам приехал в Москву поступать, окончил университет, женился, как считал, по любви, на москвичке. Жили сначала у ее родителей, потом заработал на квартиру. Растут двое детей – сын и дочь. Со здоровьем все в порядке. Выглядел подтянутый темноволосый светлоглазый Ростислав вполне молодцевато, глазки ему строили даже избалованные телеведущие. По специальности Русаков – социолог, но переквалифицировался в политолога и оказался весьма востребован. Консультировал известных политиков, немного преподавал, а главное – часто участвовал в разных политических и около того, ток-шоу в качестве эксперта. И престижно, и в денежном плане выгодно. Купил крутую машину, задумался о том, чтобы построить дом за городом. Но внезапно все изменилось в худшую сторону. Вернее, не совсем внезапно. Что-то где-то не то сказал и вот из рейтинговых передач его понемногу стали убирать. Кое-куда еще приглашали, но все это было не то. И лицо забывать скоро станут, ну а денежный поток сразу стал тоньше.

Ростислав спрашивал у знакомого руководителя канала: «В чем, собственно, дело?». Тот мялся-жался, а потом ответил неохотно: «Не советуют тебя привлекать». Русакову было обидно, он-то считал себя человеком очень осторожным, нос держал по ветру, но горло ни за кого не драл и помоями не поливал: мало ли как политический вектор повернется. А где промахнулся, не знал. Вот сейчас лежал на диване и думал. Но не только об этом.

Вчера вечером позвонил его одноклассник Антоха Тонковидов. Вот уж кто вырос. Когда-то в классе пухлолицый отличник Антон вызывал у многих раздражение, а незлой по природе Русаков его защищал. В знак благодарности Тонковидов помогал Славе с математикой, которая вызывала у гуманитария Русакова стойкую неприязнь.

После школы они оба с Камчатки уехали, и хотя Тонковидов тоже обосновался в Москве, виделись лишь однажды, лет через десять после школы. Антон работал экономистом в каком-то министерстве, рассказывал Славе с увлечением о своей работе, но тот только пожимал плечами: что ж тут интересного?

Потом поползли слухи, что Тонковидов пошел в гору, а месяц назад Русаков с удивлением прочитал в инете новость о том, что Антон Тонковидов назначен и.о. губернатора Ясноборской области. Сообщение это пришло на фоне жизненных неудач Ростислава и только слегка кольнуло его неприятно. Кто-то вверх, а он вниз… Кольнуло и забылось: Ростислав не был злопамятным. И вот этот вечерний звонок.

– Ты как мой номер узнал? – удивился он.

– Да, ерунда. Нетрудно, – вялым, совсем не губернаторским голосом отмахнулся Тонковидов, – Дело у меня к тебе. Просьба. Слушай, Слава, у меня выборы скоро. А я тут никак в колею не войду. Трудно с этими людьми.

– И что?

– Приезжай, а? Я тебя советником оформлю. Деньги хорошие, обещаю. Помоги.

– Не знаю. У меня работа, семья…– неуверенно сказал Русаков.

– Ерунда. Отпуск возьми. До сентября хотя бы. До выборов. Выиграю – и тебе хорошо будет. Проиграю…короче, нельзя мне проигрывать. Ты ж спец, ты можешь – я знаю. Ну, хоть на месяц. А там видно будет. А?

И вот сейчас Русаков лежал на диване и размышлял. В другое время он бы, наверно, точно отказался. А сейчас… В столице он вроде не сильно востребован. Жена? Ну, нет уж большой страсти. Дети? Ростислав признался себе, что пятнадцатилетняя София и одиннадцатилетний Максим чаще раздражают его, чем радуют. И вообще, настроение такое, что хочется бросить все и уехать в этот… как его… Ясноборск.

– Слава, – раздался голос жены, – У нас горошка нет, сбегал бы.

– Мы ж все равно в гости идем, – вяло парировал он, – Зачем?

– А первого ты, что есть будешь?

И Ростислав понял, что точно хотел бы уехать в Ясноборск. И желательно не через неделю, после новогодних каникул, а прямо сейчас.

А в это время

Молодой и талантливый, как считалось, программист Никита Брагин лежал на широкой неразобранной кровати в своей квартире, обхватив голову руками. Большое панорамное окно позволяло проникать сюда максимальному количеству света и смотреть на город с высоты птичьего полета. К счастью, заглядывать на четырнадцатый этаж могли только птицы. И все равно периодически к Никите приходила в голову мысль о том, что неплохо было бы как-нибудь это самое окно занавесить. Но возиться с этим не было ни сил, ни времени, да по большому счету и желания. Сейчас у Никиты болела голова совсем о другом.

Накануне вечером от Никиты ушла его девушка Алина. Она была у него не первой, появившейся в купленной им пару лет назад квартире-студии в одном из самых высоких домов Ясноборска. Но уход ее Никита воспринял наиболее болезненно. Да, уходили и раньше, только парень лишь по доброте своей не предлагал поступить так. Они делали первый шаг, и Брагин облегченно вздыхал. А с Алиной… Никита считал, что на этот раз у него все серьезно. Ему было тридцать, и он сам понял, что пора бы остепениться, а, говоря другими словами, жениться. И более того, он не очень понимал, что чувствовал к Алине, но ему было приятно приходить домой и знать, что она его ждет. Но она сказала, что, во-первых, он сам не знает, чего хочет, во-вторых, совершенно не приспособлен для нормальной жизни и, наконец, на уме у него только работа. Никита искренне считал, что это не так.

Но работа… Брагин был ведущим работником и даже совладельцем компьютерной фирмы с гордым, но непонятным названием АБ-77. Непонятным для других, но не для него. Директором и основным владельцем фирмы был его однокурсник Денис Ажевский, соответственно буквы АБ и означали Ажевский – Брагин, а две семерки говорили о том, что дни рождения у них обоих были седьмого числа. Только у Дениса в апреле, а у Никиты – в марте. И вообще, Никита считал себя человеком вполне успешным и самостоятельным. Без чьей-либо помощи он купил себе квартиру, хорошую машину. В фирме он имел неплохие деньги, хотя особо не считал их – по финансовой части был больше Ажевский. Работу свою любил и частенько засиживался по вечерам, да и дома мог подскочить в любое время и упасть с ноутбуком в любое место, благо свободного места было достаточно – мебелью он помещение не загромождал. И, кстати, Алина никогда и не попрекала его работой. Но вот – взяла и ушла…

Зазвонил телефон. Ажевский интересовался, когда он сегодня появится на работе. Дел на сегодня – тридцать первое декабря как никак – они особо не планировали, но отметить по- быстрому праздник собирались. Но Никита сказал, что ждать его сегодня не стоит и, видимо, встречать Новый год в общую компанию на дачу он не поедет.

Денис немало удивился:

– Заболел, что ли? – только и спросил он.

– Заболел, – ответил Никита и отключил телефон.

Ему и, правда, стало казаться, что он заболевает. Брагин натянул на голову одеяло и сильнее сжал виски руками. Жизнь в этот момент казалась ему глупой и бессмысленной штукой. Возможно, впервые за последние тридцать лет.

Глава первая.

Антон Тонковидов сидел в большом кабинете и перебирал какие-то бумажки. Он не мог вникнуть в их содержание и потому нервничал. Столбцы каких-то цифр. Раньше ему, экономисту, да и вообще отличному математику, цифры были куда милее букв. С ними он с легкостью мог делать любые операции и какой-нибудь квадратный трехчлен представлялся ему почти родным существом, а не отточенной до прямоугольности корягой с тремя заостренными концами, как большинству математически необразованных соотечественников. Навыки свои он не растерял, просто не мог сосредоточиться.

Шел последний день новогодних каникул. Большую их часть он провел в столице. Дел особых там не было – все отдыхали. Он тоже честно пытался отдохнуть. В кругу семьи. С женой выполнил свой супружеский долг, что в последнее время было событием нечастым. С дочерью Полиной пообщался насчет учебы. Девятнадцатилетняя студентка отвечала нехотя, а потом и вовсе улизнула. Куда Антон так и не узнал. Потом с женой они уехали на дачу. Там было тихо, скучно и бесснежно. Он растопил баньку, попарился. Жена вскоре уехала, оставив ему приличное количество еды. О спиртном позаботился сам. Впрочем, пил Тонковидов мало. Не очень-то хотелось, да и позвонить могли в любой момент. Все три мобильных телефона были при нем. Впрочем, звонили мало. Все отдыхали. Антон пытался отоспаться и это ему отчасти удалось. Больше не удалось ничего. И главное, он так и не понял, правильно ли он сделал, когда влез в эту политику. И мог ли он отказаться от такого предложения? Тем более, ему это сказали прямым текстом. Именно так: от таких предложений не отказываются. Это может стать трамплином для большого прыжка.

На даче Антон вспоминал свою жизнь. Она когда-то казалась ему бесконечным тоскливым путем, по которому никогда не дойти до конца. Отец был нефтяником и вечно искал какие-то месторождения. Они с мамой то ездили за ним, то жили у бабушки в большом, но непутевом черноземном селе. Друзей он не успевал заводить, да и никто особенно не хотел дружить с рыхловатым пухлогубым мальчиком. К десяти его годам родители наконец осели на Сахалине. Жили неплохо по тем, советским еще временам, но на Антоне это не слишком отразилось. Он все так же старался найти себе друзей, и получалось все это так же не очень. Учился Тонковидов хорошо, гуманитарные предметы, правда, приходилось заучивать, а вот с математикой было проще. В старших классах он сошелся со Славой Русаковым. Высокий уверенный в себе мальчик отчаянно нравился Антону. Он завидовал его уверенности, успеху у девочек. К счастью для Тонковидова, Русаков не слишком дружил с математикой и Антон то давал ему списать, то объяснял. В благодарность за это Слава защищал Антона от обидных нападок в школе. Дальше их дружба не распространялась, но Тонковидов был благодарен уже за это.

После школы Антон сделал решительный шаг, закрыв глаза и сжав кулаки, уехал в Москву поступил в экономический вуз, женился на невысокой пухленькой и некрасивой москвичке, чей папа работал в министерстве. Там Антон и начал свой трудовой путь. А потом помог Тонковидов-старший, к тому времени перебравшийся на материк и занимавший не самую крупную, но все же руководящую должность в большой нефтяной компании. Туда же он пристроил и сына. Молодой финансовый аналитик приглянулся боссам, и они стали давать ему серьезные поручения. Завязались и важные знакомства. Антон понемногу рос и руководил уже целым межтерриториальным подразделением, курировал работу фирмы в нескольких областях, стал своим для губернаторов и министров. Но все равно, предложение от которого нельзя отказаться, стало для него неожиданностью.

За эти годы он изменился внешне, похудел (и немного полысел), научился со значением поджимать пухлые губы, так что они совсем не бросались в глаза. Костюмы, сорочки и галстук сидели на нем как влитые. В своей сфере он разбирался очень хорошо, а кроме этого научился делать вид, что в курсе и других направлений, порой отличных от его на достаточно большое расстояние, мог поддержать разговор на любую тему. И вот это умение «делать вид», похоже, сыграло с ним злую шутку. Теперь он до зубовного скрежета боялся опозориться, не оправдать доверие. Он внезапно забрался на место, которое одинаково могло стать для него как трамплинам к невиданным высям, так и точкой падения в пропасть. Иногда, да что греха таить, частенько, ему казалось, что лучше бы он оставался хорошим и неплохо оплачиваемым финансовым аналитиком. Но Антон гнал такие мысли, сжимал зубы и просто думал, что ему делать дальше.

Люди, поддерживающие его, остались в столице, а здесь в провинции он чувствовал себя совсем одиноким. Более того, местное общество казалось ему враждебным. В начале пути наверх к нему приезжали какие-то московские пиарщики, совсем юные, на его взгляд, мальчики и девочки. Антону они казались существами совсем никчемными, но он согласно кивал на их поучения и даже старался выполнять то, что они говорили. Только уровень понимания местных реалий Тонковидовым за месяц не сдвинулся ни на йоту. И тогда, почти накануне Нового года Антон вспомнил о своем однокласснике Славе Русакове. Тонковидов навел справки. Оказалось, что Ростислав сейчас не в фаворе. Ну и что, подумал Антон? Может, меньше будет просить и скорее согласится. А роль у него совсем не публичная. Тонковидов нашел номер и позвонил. Русаков не сказал ни «да», ни «нет».

В Москве Антон не стал встречаться с Ростиславом. Решил дать ему время подумать. А, если честно, боялся, что откажет. Но сейчас тянуть время уже было некуда, и он взял телефон.

Неожиданно для Тонковидова Русаков согласился.

Глава вторая.

В Ясноборск Ростислав приехал рано утром. В поезде он спал плохо, и настроение у него было соответствующее. Голова налилась свинцом, и Русаков знал, что если не поспит пару часиков, то после обеда придется глотать таблетки. После сорока он постоянно возил с собой аптечку.

Погода была соответствующей. Зябко, сыро, клочки серого снега сиротливо жались к оградкам спящих газонов. На перроне его встречал плотный мужчина в кожанке. Тонковидов предупредил, что встречать его будет водитель.

– Здравствуйте, Ростислав Романович, – сказал он, протягивая руку. – Меня зовут Сергей Сергеевич. Я буду в вашем распоряжении по поручению Антона Викторовича.

– Хорошо, – ответил Русаков. – Тогда в гостиницу, мне надо себя в порядок привести.

Он закинул в багажник большую спортивную сумку (модные и вроде как удобные чемоданы на колесиках он почему-то не любил) и сел в серый «Ниссан». Машина ему понравилась. Не самый престижный и дорогой внедорожник, но достаточно удобный и верткий, а главное – не будет так уж бросаться в глаза. С машинами у Русакова отношения были сложные, он их любил, периодически менял, но сам водил плохо, терялся среди большого потока и предпочитал, чтобы за рулем сидел кто-нибудь другой.

Водитель был немногословен и чтобы не заснуть, Ростислав рассматривал город. Ничего выдающегося он не заметил. Сталинский центр, широкие улицы и много машин. Гостиница тоже не стала исключением: массивное пятиэтажное здание стояло на центральной улице. Обстановка внутри, наверно, не менялась с пятидесятых годов: широкие ковровые дорожки, цветы в кадках, хрустальные люстры. Под стать был и номер, слишком помпезный и, пожалуй, слишком шикарный для него одного. Впрочем, Русаков понимал, что, скорее всего, он просто раздражен и поэтому ему ничего не нравится.

– Я посплю пару часов, – сказал он Сергею Сергеевичу. – Передайте Антону Викторовичу, что после этого я буду полностью в его распоряжении.

Тот кивнул и быстро исчез. На автопилоте Русаков достал из сумки туалетные принадлежности, побрился, принял душ, поставил на смартфоне будильник, упал в кровать и отключился. Ровно на два часа.

Телефон зазвонил на минуту раньше будильника. Это был сам Тонковидов.

– Привет, Слава, – сказал он немного извиняющимся голосом. – Отдохнул?

– Да, Антон, спасибо, – ответил Русаков, пытаясь оторвать голову от подушки. – Вполне готов.

– Хорошо. Тогда за тобой минут через пятнадцать заедет мой человек. Тот же, – уточнил он.

– Понял. Буду готов.

Ростислав усилием воли поднял тело с кровати, умылся, потом оделся и оглядел себя. Серый костюм из мягкой ткани немного помялся, но Русаков специально брал в дорогу именно его. Ему не очень нравился мышиный цвет, слегка напоминавший советскую школьную форму, зато небрежный, как будто специально, стиль позволял обходиться без глажки.

Буквально через пару минут в дверь негромко постучали. Сергей Сергеевич был деликатен.

– Да, я готов, – ответил Русаков, надевая пальто. – Поехали.

Они спустились вниз и сели в машину.

– В администрацию? – формально переспросил Ростислав и был удивлен, услышав ответ.

– Нет, – сказал Сергей Сергеевич.– Приказано вас к парку доставить. Погуляете.

И, действительно, машина остановилась у больших парковых ворот. Странно, никакого забора у парка не было, а ворота были. Русаков оглянулся: прямо от парка начиналась пешеходная улица, а в конце ее, судя по всему, через площадь серело большое административное здание.

Черная «Тойота» подъехала сбоку. Тонковидов вышел из машины в распахнутом пальто, застегиваясь на ходу. Выглядел не очень, похудел, осунулся, отчего губы еще больше обвисли и придавали лицу обиженное выражение.

– Привет! – сказал он Русакову. – Рад, что ты приехал. Пройдемся?

Ростислав поздоровался и кивнул, что ж не пройтись, но немного удивился и не преминул задать вопрос:

– А что на улице?

– Да не на улице даже, а в парке, – невесело хмыкнул Антон. – Ушей здесь лишних нет.

Они двинулись по аллейке в парк, где в это не очень приятное время года и в разгар дня людей было совсем немного. Где-то в отдалении за ними следовал Сергей Сергеевич.

– Понимаешь, – начал Тонковидов. – Мне здесь не на кого опереться. Нет, не так – я никому не доверяю здесь. Они все меня не любят. Я – чужак. Да, знают, кто меня направил и потому в открытую ничего против не скажут. Если говорили, то раньше, но их никто не послушал. Но тут такая клоака. Я в ней не разберусь сам. Они меня съедят. По-хорошему не меня надо было сюда направить, а какого-нибудь силовика. У того был бы шанс. Но направили меня. А мне деваться некуда… Или я побеждаю и работаю. Или отправят в тьмутаракань на мелкую должность… Тараканью.

– А почему именно тебя? – поинтересовался Русаков.

Антон скривился:

– На этот вопрос тебе никто не ответит. Правдиво уж точно. Могу предполагать. Нужен был человек со стороны. Меня порекомендовали. И в какой-то миг из колоды достали. Попал сюда. Но с таким же успехом могли отправить в Архангельск или Южно-Сахалинск.

– Так что, тебе еще повезло?

– Считай, что так, – Тонковидов опять скорчил грустно-скептическую рожу.

– А они не знали, что регион сложный? Что сюда надо человека с крепким кулаком?

– Все не так просто. Близко относительно до Москвы. Особых проблем не было. Нет вроде сильного лидера? Значит, можно своего сажать. Со стороны. А здесь каждый мнит себя лидером.

– И ты здесь совсем один?– спросил Русаков.

– Почти. Есть Сергей Сергеевич. Полковник ФСБ. В запасе. Он мой советник по силовому блоку. А с остальными я сам должен разбираться. Только их знаешь сколько? Этих блоков…

– Представления не имею, – честно ответил Ростислав.

– Вот, – грустно кивнул Тонковидов. – А вокруг меня все прежние кадры. За каждым – клан или еще что-нибудь похлеще… Все видят своего губернатора, а чужак им сто лет не нужен. И замов мне менять не дают пока. Да и не на кого, нет у меня своей команды. Вот советников могу брать. Но тоже количество ограничено. Потому что средства тоже ограничены. Да и где столько людей набрать преданных? Видишь, я честен перед тобой.

– Честен, то честен, только кажется мне, что ты на меня слишком много задач возлагаешь. Кстати, ты ведь их и не озвучил толком.

– Разобраться в ситуации, понять, кто есть кто, кому можно доверять, кому нет. Я знаю, ты можешь, – Тонковидов произнес это почти жалобно. – И помочь мне дотянуть до выборов. Там пиарщиков пришлют, будет легче. Чтоб я раньше времени не сдох…