– Признайся, ведь ты даже и не предполагал, что когда?нибудь отправишься в ад, причем добровольно? – захихикала старая ведьма. – Что молчишь? – неожиданно старуха схватила меня за плечо костлявой рукой со вздувшимися темно?синими венами, при этом приблизив свое морщинистое лицо, словно принюхиваясь своим крючковатым носом. – Боишься? Боииишься. Чую, что страшно тебе. Небось мать свою вспоминаешь? Поздно. Ответ за содеянное надо держать. У тебя сейчас одна дорога, прямиком в пекло. Пройдешь испытание, тогда, может, и вернешься домой. А если нет…
Мысли о страшной пещере постоянно одолевали меня и не давали покоя. Чтобы как?то отвлечься, я уселся на камень, прислонившись спиной к утесу, закрыл глаза и пытался подумать о чем?то другом. Потихоньку воспоминания вытеснили реальность, и передо мной пронеслась вся моя жизнь.
Часть первая
Становление легионера
Я родился в богатой семье. Мой отец был видным военачальником, впрочем, как и мой дед и прадед. Вся родословная моей семьи указывала, что мужчины нашего рода были воинами и сражались за укрепление нашего государства – великой и непобедимой Римской Империи. Мама хотела, чтобы родилась девочка. Ей надоело годами ждать своего мужа, пока он завоевывал неизвестные страны и, возвращаясь на короткое время после изнурительных походов, вновь отправлялся на войну. Причем ей еще повезло, что лишь только незначительные раны получал ее супруг в боях.
Но появился я, и меня нарекли Август, тем более я родился в августе месяце. Август Герминий – так звучало мое полное имя. Отец был сказочно рад, когда, вернувшись домой из Греции, впервые увидел меня, вихрастого мальчишку, бегавшего как оголтелый по заднему двору, размахивая над головой сухой веткой от дерева и воображая, что это настоящий гладиус. О моем рождении отец узнал из письма моей матери, на чужбине, далеко от родины. По ее рассказам я представлял своего отца высоким, сильным мужчиной с загорелым и обветренным лицом, который смотрит на окружающий мир умным, проницательным взглядом. И я очень огорчался, когда очередной рисунок, созданный моими неумелыми детскими руками, не совпадал с тем искусным портретом, который в деталях рисовало мое воображение. Мама всегда успокаивала меня, ласково поглаживая по голове и приговаривая: «Ничего. Не расстраивайся. Скоро, сынок, ты увидишь своего отца и обязательно нарисуешь его портрет».
У меня стерся из памяти тот момент, когда отец при первой нашей встрече со смехом подкидывал меня высоко в воздух, а я с испуганным восторгом кричал, широко расставив руки. Это потом мне мама, смеясь, в подробностях все рассказала.
Но радость встречи с отцом была короткой, через месяц он ненадолго уехал по неотложным делам. Зато потом целых пять лет мы все время проводили вместе и практически не расставались. Его рассказы о дальних странах поражали мое воображение, мне так же хотелось отправиться в дикие неизвестные места, чтобы потом улицы Рима приветствовали меня своими праздничными нарядами, а толпа, хлопая в ладоши, дружно кричала в приветствии и мое имя.
Но счастливое время пролетело быстро. Мне отчетливо запомнился тот момент, когда плачущая мама собирала отца в дальний поход. Мы отправились провожать его на сенатскую площадь, где ожидала в боевом построении его когорта. Отец был командиром этого воинского подразделения, насчитывавшего почти пятьсот человек, и носил почетное звание трибуна. Его завораживающий белый плащ прикрывал свободную торжественную тунику с золотистыми полосами-клавиями на рукавах и подоле, а на боку был прицеплен на золотой пряжке короткий меч с отделанной серебром рукоятью. Отец поприветствовал жителей Рима и произнес пламенную речь о безусловной победе римлян над всеми врагами. После этого сенатор Буриус зачитал указ императора, и, под звоны фанфар и крики толпы, парадным шагом когорта двинулась по направлению северных ворот города. Все это время я старался бежать рядом с отцом, но людская толпа мешала мне быть рядом с ним, и вскоре, после очередного настойчивого окрика матери, пришлось отстать. Никогда мне еще не было так тоскливо. Придя домой, я не мог найти себе места. Как же дальше буду жить без отца? Слезы хлынули из глаз, и как бы я ни старался незаметно их вытирать, мама поняла мои переживания и сама не смогла сдержать слез. Осушив выступившую слезинку уголком платка, она подошла и обняла меня.
– Вот и ты скоро, сынок, подрастешь, – печально произнесла она, поцеловав меня в макушку. – Отец воюет, ты уже грезишь битвами… Боюсь, настанет тот момент, когда и тебя я буду провожать…
С этими словами мама горько заплакала, крепко прижав меня к себе.
Я действительно мечтал отправиться в поход, но появилась одна серьезная проблема. Дело в том, что я начал отставать от своих сверстников в развитии. Нет, не в умственном – писать и читать мама меня давно научила, да и точные науки мне в школе давались достаточно легко. Учителя меня хвалили и ставили в пример другим ученикам. Дело было в другом – в физическом развитии. Нет, я не был мал ростом для своих лет, и даже все трое моих близких друзей были меньше меня, но силенок было у меня маловато. Мне было нелегко держать даже облегченный щит (скутум), не говоря о боевом. И деревянный меч, с которым нас учили обращаться, был для меня тяжеловат. Сверстники хихикали втихаря, что очень меня огорчало. Видя мое состояние, мама посоветовалась со своим братом, дядей Просперусом, который по ранению был списан из армии и занимался гончарным делом. Несколько гончарных мастерских, принадлежавших ему, приносили неплохой годовой доход, да и в связи с тяжелым боевым ранением он получал денежное довольствие, назначенное сенатом. Выпущенный варваром дротик попал в бедро дяде Просперусу и повредил сухожилие, что впоследствии повлекло за собой хромоту и судорожные боли в ноге.
Дядя Просперус по просьбе матери стал моим наставником. В первую очередь он показал ряд упражнений, которые надлежало делать ежедневно и даже не по одному разу.
– Ты, главное, не переусердствуй, – наставлял меня дядя. – Твой организм сейчас растет. Нельзя его перегружать. Рост у тебя высокий, а мышцы не поспевают. Но ты не расстраивайся, будешь еще сильным легионером, как твой отец. А чтобы не очень выделяться среди сверстников, я предлагаю тебе научиться бросать камни. Далеко не каждый может точно в цель запустить камень.
– А зачем это вообще нужно? – в недоумении переспросил я его.
– Ну, просто потренируйся на них, – пояснил мне дядя. – Посмотрим, как у тебя сначала будет получаться с камнями, а потом, если ты захочешь, я покажу, как обращаться с настоящим боевым оружием.
На следующий день дядя Просперус укрепил на большущем дубе, росшем возле нашего дома, небольшой щит с нарисованной в центре красной краской мишенью. После этого отмерил триста ступней от мишени и сказал: «Для начала начнем с этого расстояния, а дальше посмотрим на твои успехи».
Делать нечего, я набрал камней и начал один за другим бросать в мишень. Почти все брошенные мной камни отскакивали с гулким звуком от ствола дуба, не задев даже края мишени. А один даже не долетел до дерева. Это очень разозлило меня. Получается, ничего я не умею в военном деле, и вернувшемуся из похода отцу будет очень стыдно за своего сына.
Все свободное время я проводил возле дуба, бросая камни в мишень. И результат не заставил себя долго ждать: буквально через месяц все десять камней, брошенные мной в мишень, точно попали в цель.
– Молодец, Август, – похвалил меня дядя, когда я продемонстрировал ему свои успехи. – Сейчас немного усложним задачу.
С этими словами он шагами отмерил расстояние до мишени в четыреста ступней.
– Тебе придется бросать уже с большей силой, а это будет значительно влиять на точность броска, – пояснил он. – Кроме того, необходима дополнительная внимательность. Ты должен очень хотеть попасть в цель. Представь себе, что перед тобой враг, который в любой момент готов разделаться с тобой.
Шло время, дядя Просперус все больше увеличивал расстояние до цели, при этом не забывал понемногу уменьшать размеры самой мишени.
Через пять месяцев я очень поднаторел в этом деле. Из десяти камней, выпущенных мной, девять точно попадали в маленькую мишень. Кроме камней, я научился бросать любые предметы, которые ложились в заданную мной цель. Доходило до того, что пущенный мной камень сбивал высоко висящее яблоко на расстоянии шестисот ступней. Целясь в неподвижную мишень, я редко стал промахиваться, а вот по движущейся, особенно когда она меняет направления, попасть было гораздо труднее. Дядя Просперус специально хаотично дергал за веревку маленький бочонок, постоянно приговаривая: «По неподвижной цели каждый дурак хоть раз в жизни может попасть… Попади во врага, когда он пытается увернуться и прекрасно видит момент твоего броска. Попытайся просчитать его движения наперед и бросай камень на опережение. Помни, для этого у тебя нет времени, неприятель не будет ждать, пока ты сообразишь, и попытается опередить тебя броском копья. Я встречал воинов, которые могли на очень далекое расстояние метнуть пилум. Все должно быть на подсознательном уровне. Увидел и тут же бросил. И, пока летит камень, тут же определяй другую цель и, не мешкая, бросай второй, а затем, если понадобится, то и десятый. Вот, это и есть высшее мастерство».
Я не заметил и сам, как мышцы мои окрепли, и вслед за глазомером я приобрел сильные руки. Правда, с левой руки точность броска была у меня не такой высокой, как с правой.
Видя мой прогресс, дядя Просперус, как и обещал, взялся обучить меня бросать ножи. Однажды он принес с собой три пугио. Это были настоящие обоюдоострые кинжалы, используемые в армии римскими легионерами.
– Сейчас я покажу тебе, как обращаться с этим оружием, – взвесив в руке кинжал, дядя прицелился в мишень.
Резкий свист пугио рассек воздух, и оружие с огромной силой пробило мишень прямо по центру, погрузившись глубоко в ствол дуба.
– Примерно так, – вытаскивая кинжал из дерева, произнес дядя. – Я думаю, у тебя все получится. Конечно, со временем.
Кроме этого, тебе надо овладеть умением бесшумного шага.
– Это как? По-моему, я нормально хожу. Как все.
– В том-то и дело – как все. Идешь, загребаешь ногами землю, как плугом. Тебя издалека слышно. Пойми, у врага чуткие уши. И поэтому ты должен как можно незаметнее подкрасться к нему, чтобы застать врасплох. Вот смотри, как надо ходить, – с этими словами дядя продемонстрировал походку под кроной дерева, где вся земля была усыпана сухими сучьями.
– Ноги поднимай немного повыше. Если местность засорена различными предметами – камнями, сухими ветками – вот, к примеру, как здесь, – то внимательно смотри под ноги, но ни в коем случае не упускай из виду окружающую обстановку.
– Как можно одновременно смотреть в разные стороны? – озадаченно спросил я у дяди Просперуса. – У меня так не получится.
– Все у тебя получится. И ходить будешь тихим шагом, и кинжалы бросать метко. Надо только тренироваться. Вон, видишь, птица села на ветку.
– Вижу.
– Как она отвернется, попробуй к ней тихонько подойти, чтобы не спугнуть. Потом попробуй к человеку со спины подойти, только не пугай сильно, а то поколотят, – засмеялся дядя. – Не переживай, все у тебя получится. Я в тебя верю. И помни – на войне все навыки пригодятся. И вообще, жизнь – сложная штука, еще неизвестно, в какой обстановке ты можешь оказаться.
Знал бы он тогда, насколько был прав, и с какой благодарностью я буду вспоминать его уроки, которые много раз выручали меня в опасности и спасали мне жизнь.
Буквально через несколько недель я стал ходить намного тише (мама сразу обратила на это внимание, так как не узнавала мою походку) и бросал боевые кинжалы точно в цель. Лишь только мои физические возможности ограничивали дальность полета смертоносного клинка, кроме этого, мамин брат научил меня бросать кинжалы один за другим, практически не целясь.
– Я тебе уже говорил, – втолковывал он мне. – В бою не будет времени для прицеливания. Помни, что враг тоже искусный воин. Относись к нему с уважением. Пренебрежение к врагу ведет к поражению. Я многое повидал на своем веку.
– Расскажи мне, как устроена римская армия?
– Структура легиона включает в себя следующие подразделения, – для простоты объяснения дядя поднял валявшийся ивовый прутик и начал чертить прямоугольники и квадратики. – Вначале – контуберний, в состав которого входит десять солдат. Ими командует декан. Потом идет центурия, она состоит из ста легионеров или десяти контуберниев, бывает и больше. Командует ей центурион. Да, сразу поясню, что численность во всех подразделения римской армии условная. Потом идет манипула, которая состоит из двух центурий во главе со старшим центурионом, и самое главное подразделение легиона – это когорта, включающая в себя до шестисот легионеров. Нет, конечно, все отряды важны и выполняют определенные функции, но когорта – это основа легиона. Она является самостоятельной частью легиона, и командует ей трибун.
– А легион? Он разве не самостоятельный?
– Все зависит от ситуации, – пояснил дядя. – В легион входит десять когорт, и командует им легат. Легат решает перед боем, какие задачи будут выполнять когорты. Может, одну общую, а может, у некоторых будет своя отдельная, причем на поле боя обстановка может несколько раз меняться, и поэтому легат принимает решения, исходя из ситуации.
– Но как можно передать приказ, если на поле боя все перемешалось и стоит невероятный шум мечей и копий?
– Для общего управления легионом и его отдельными подразделениями во время сражения имеется целая система сигналов. Ее должен заранее выучить каждый легионер. Скажу тебе, что это далеко не просто. Существует более двухсот команд и сигналов. Неспособных это усвоить и запомнить неизбежно отчисляют из легиона. Есть звуковые и немые сигналы. Звуковые сигналы, как правило, издаются музыкальным инструментом – трубой или корну. Корну – это такой изогнутый рог. Труба более мощная и звучит для всего легиона, а у корну звук тоньше и пронзительнее. Это для когорт и центурий. А еще есть буцина, та же морская раковина, которая звучит резко и противно. Этот звуковой сигнал предназначен только для кавалерии.
– А барабаны? Я слышал бой барабанов, когда провожал своего отца.
– Это для устрашения врага, – засмеялся дядя Просперус. – Еще есть боевой клич, который начинается издалека злобным ворчанием и достигает оглушительного крика в момент непосредственного столкновения. Ну и еще, конечно, ударные инструменты нужны для торжественных мероприятий. Так сказать, поддержать морально-волевой дух легионеров. И чтобы родным было не так тоскливо. Плакал наверно, когда отца провожал?
– Было дело, – смущаясь, признался я.
– Не надо стыдиться слез встреч и расставаний, – тихо сказал центурион. – У меня до сих пор в душе все переворачивается, когда слышу барабанный бой. Так и стоит перед глазами походный марш когорты.
