Противоположности. Рисорджименто
О.Шеллина (shellina)
Amaranthe
Рисорджименто можно перевести по-разному, но чаще всего этот термин используют для того, чтобы обозначить Возрождение или Объединение чего-то, находящегося в разрозненном состоянии.Иван вместе с Катериной лишились своих домов и семей, но зато они нашли друг друга в этой карусели времени. У них есть друзья и верная дружина, значит, нужно просто найти новый дом, даже если для этого придётся за этот дом сражаться.
О.Шеллина (shellina), Amaranthe
Противоположности. Рисорджименто
Глава 1
Катерина
Я смогла прийти в себя от пережитого шока минут через пятнадцать, ни меньше, но до сих пор не могла поверить в то, что передо мной действительно стоит Ванька, мой Ванька, который слишком часто с момента появления здесь в шкуре Сфорца, приходил ко мне во снах, и о котором я постоянно, так или иначе, думала. Выгнать из комнаты Леонардо оказалось непросто: он никак не хотел уходить и оставить меня с русским князем наедине, при этом всё его поведение просто кричало о том, что, вот конкретно в этот момент, ему плевать на мою безопасность, потому что в его голове с разгромным счётом победил учёный-естествоиспытатель, которого хотели выгнать в тот момент, когда он стоял на пороге грандиозного открытия. Наконец, мне удалось это сделать, для чего пришлось отскрести себя от пола и вытолкать художника за дверь в ручном режиме. И только после этого я, наконец, дала волю чувствам, и впервые за долгое время почувствовала себя не загнанной в угол одинокой девчонкой, подлетев к опешившему Ивану и крепко того обняв.
Судя по поведению Ваньки, он тоже до конца не мог осознать случившееся. Несколько раз он пытался вырваться из моей хватки, но я продолжала крепко держать его, вцепившись в него так, что ему пришлось бы меня отрывать вместе с куском рубаха, до которой я сумела добраться во время своих лихорадочных ощупываний его такого тёплого, живого и крепкого тела. И всё это время я панически боялась, что он испарится у меня на глазах, если только я разожму пальцы, и всё это, включая дурацкую песенку, окажется бредом перегруженного от пережитого разума.
Немного отстранившись, я заглянула ему в глаза, пытаясь увидеть в них знакомый бесшабашный блеск, но его не было: отпечаток эпохи и всё, что с ним, наверняка случилось, оставило свой след, и это было особенно заметно по его первоначальной реакции на меня, которая несла откровенные отпечатки цинизма и полного отсутствия хоть капли сочувствия. Но я давно подозревала, что от меня осталась только тень, которая совершенно не была похожа на живого человека, не то что на женщину, которой я была полгода назад.
Мы сели на кровать, всё ещё недоверчиво глядя друг на друга и заговорили одновременно на своём родном языке, о котором тут никто не слышал, и вряд ли понял бы хоть слово из нашего диалога. Но это стало последним доказательством того, что ни один из нас не бредит, выдавая желаемое за действительное.
Он коротко рассказал, что приключилось с ним, я, постоянно сбиваясь, о себе, не вдаваясь в подробности той ужасной ночи. На душе сейчас было легче, но горе меня никак не хотело отпускать, собственно, как и мысль о мести, ставшая просто навязчивой идеей, без которой даже обретя старого друга, я не представляла своего существования.
– Что теперь? – я глубоко вздохнула, глядя в синие и холодные глаза Ивана, который задумчиво смотрел на меня.
– Как и договаривались ранее. Мне нужно где-нибудь осесть на первое время, создать этакую базу, которая будет для меня стартовой площадкой для осуществления дальнейших планов, а тебе необходимо вернуться домой, если Милан, конечно, можно назвать твоим домом. По крайней мере, глядя на тебя, я думаю, что оставлять в живых Людовико ты точно не намерена, правда, как я и говорил ранее, сомневаюсь, что это тебе поможет. – Он поднялся и подошёл к окну, которое было практически всегда открытым, несмотря на холодную погоду за окном. Я подошла к нему и встала рядом, цепляясь за него, как за единственный островок стабильности в этой, постоянно меняющейся реальности, оглядывая окрестности палаццо, где царила просто невообразимая суматоха: все суетились как муравьи, готовя меня к отъезду. Иван немного поморщился и отвернулся. – Для чего эти декорации, Катя?
– По-другому было нельзя, – я не стала уточнять, о чём он говорит и что имеет в виду. Трупы Орси из-под окна кабинета Риарио до сих пор не убрали, как и с улиц города, я такого распоряжения не отдавала, а остальным было всё равно.
– Нет, ты хотела это сделать. Всегда можно показать силу и без такой грязи, – он говорил ровно и осуждающе, отчего меня начало трясти от распирающей, внезапно накатившей злости.
– Тебя здесь не было, чтобы ты мог упрекать меня. Ты понятия не имеешь, что они сделали с моими детьми и мужем, и что собирались сделать со мной, – прошипела я. – Это Италия, и если ты не покажешь зубы, тебя похоронят заживо.
– Я прекрасно знаю, что эта клоака пятнадцатого века ценит только силу, как и любое другое государство или то, что претендует на звание государства, но её можно показать и другим способом, – рявкнул он. – То, что я вижу перед собой, совершенно непохоже на тебя. Это не ты. Приди в себя уже, наконец. Смерть Людовико Сфорца, как бы она ни была выгодна мне лично, совершенно тебе не поможет, не облегчит твоего горя, как бы ты себя не убеждала в обратном!
– Посмотри на меня, и посмотри внимательно. Видишь этот шрам? – я провела пальцем по старому рубцу, оставшемуся на память со времён моих метаний по замку Святого Ангела. – Это моё напоминание о моей мягкотелости и нерешительности, когда меня чуть не убили, и я потеряла ребёнка. А видишь вот этот? Это то, что осталось от той ночи, когда всех, кто стал мне дорог, вырезали, как скот, с подачи Ватикана и Людовико. И если бы не я и не моё влияние на Риарио, он не стал бы таким неосторожным и доверчивым, чтобы допустить то, что произошло. Вокруг нас не было никого, кому можно было доверять, это наёмники, а не преданная тебе до мозга костей дружина, для которой есть Бог, и следом ты, а остальное пусть идёт лесом.
– Что Риарио сделал с тобой? – он прикрыл глаза и пытался меня обнять, чтобы успокоить, но я вырвалась.
– Он ничего мне не сделал, – я тряхнула головой, стараясь таким образом убрать накатившую на меня тошноту и слабость. – Мне понадобилось приложить очень много усилий, чтобы после того, как меня забросила в эту тупую, озлобленную на весь мир шлюху, Джироламо простил меня за её грехи и не закопал где-нибудь в окрестностях собственного дома. Я всего лишь женщина, да ещё и бастард, пусть и признанный моим папочкой-садистом и извращенцем, в пятнадцатом веке, и ты себе представить не можешь, что мне стоило добиться расположения собственного мужа. Ты мужчина и тебе никогда не понять, какого здесь приходится женщинам, которые больше, чем никто.
– Не все, дорогая моя, далеко не все. Посмотри на запад, вон там уже спит в своей холодной постели первостепенная стерва Изабо, которой никто не посмеет даже намекнуть, что она никто и звать её никак, потому что рискует услышать в ответ: «Великий инквизитор!», и это будет самое милосердное из того, что услышит тот неудачник. – Он говорил тихо, вытянув руку и махнув ею, указывая, скорее всего, на запад. – И я прекрасно вижу, что с тобой сделал этот век. А знаешь, чего я не вижу? Я не вижу перед собой уравновешенную язвительную девчонку, которую помнил всегда, и за память о которой цеплялся каждый проклятый день, проведённый в этом мире. Сейчас же я вижу перед собой истеричную психопатку, которая вспомнила те уроки, которые вдолбил в её аватар этот папский выродок. Катя, да приди уже в себя. Риарио был маньяком и садистом, и это доказанные факты, потому что я даже представить себе не могу, кем ещё мог восхищаться, закатывая глаза, Торквемада, детально описывая его в своих дневниках, называя едва ли не учителем. И я даже боюсь представить, что бы он из тебя создал через год. И это были не твои дети. Включи уже голову!
– Не смей так о них говорить, Иван. Только не здесь и только не сейчас, – я попятилась, пытаясь действительно взять себя в руки, потому что своим отрицанием и спорами с единственным близким человеком я могла эту связь разрушить, оставшись снова в одиночестве наедине со своей жаждой мести. – Почему ты оказался здесь, Ваня? – до меня не доходило, каким образом русский князь пересёк такое расстояние и оказался здесь, в Форли. Князья не ездили так далеко от дома, только если в поход за зипунами отправлялись, и то, куда-нибудь поблизости. В такой подарок Богов и Судьбы я не верила.
– Стечение обстоятельств, не более того, – холодно произнёс он, сузив глаза. От его пристального взгляда мне стало неуютно.
– Почему ты опоздал? Если бы ты приехал на несколько дней раньше… – я отвернулась от него. Я не хотела его в чём-либо обвинять, но так получилось, так было даже легче – думать, что это он виноват, потому что не приехал раньше. Только бы перестать винить себя. Резко заболела голова, чего я никак не ожидала. Я распустила волосы, чтобы хоть немного снять давление с головы, и повернулась к Ивану, который молча наблюдал за мной.
– Ты любила его? – скорее утвердительно задал он вопрос, больше не глядя на меня и проходя мимо меня к двери, ведущей к выходу из спальни. Внезапно подступившая тошнота и головокружение не дали мне ответить, и я просто рухнула на пол, не сумев устоять на резко ослабевших ногах. Кое-как доползла до кровати и достала из-под неё ночной горшок, наверное, единственное, что осталось целым в этой комнате. Меня рвало, а учитывая, что я не ела долгое время, то исключительно желчью, от горечи которой, тошнота только усиливалась, не принося мне облегчения.
– Позовите какого-нибудь лекаря, если такой имеется в этом доме! – Сквозь шум в ушах я услышала голос Ваньки, пытаясь сообразить, на каком языке он говорит. Вся латынь почему-то исчезла у меня из головы, но между очередными спазмами, я всё же смогла перевести его речь.
Крепкие мужские руки гладили меня по голове, и я больше почувствовала, как спадавшие на лицо волосы, которые я освободила от заколки в тот момент, когда у меня закружилась голова, кто-то убрал в сторону.
– Мне это напомнило, как на медиане кто-то перебрал и также страдал в моей квартире над моим дорогим унитазом, – раздавшийся буквально над ухом шёпот привёл меня в чувство, и я, не удержавшись, хмыкнула и впервые искренне улыбнулась, вспоминая эту весёлую ночку. – Но тогда было менее удобнее, потому что я хотел в туалет, но ничего не мог поделать с одной знакомой девчонкой, которая оккупировал его на всю ночь. Стыдно признаться, но мне пришлось тогда искать ближайшие кусты возле своего дома, было бы свинством нарушать ваше единение, ведь вы стали в ту ночь так близки.
– Заткнись, – простонала я, рассмеявшись и пытаясь подняться. Ванька, видя мои неуверенные потуги, помог, просто-напросто поднимая на руки и сгружая на кровать. Я повернулась к нему и теперь видела перед собой только того парня, с которым мы рука об руку шли долгое время, грызя гранит древней науки, не замечая его слишком светлых глаз, русых волос и ухоженной бородки. – Прости меня, Ванечка, не уходи только. Я не хочу тебя потерять, не бросай меня, – слёзы брызнули из глаз. Он меня обнял, и я уткнулась ему в грудь, отпуская всё, что навалилось на меня за последнее время, рыдая так, как никогда не рыдала в своей жизни.
– За что ты передо мной извиняешься? Я только что приехал и даже под раздачу попал слегка, уворачиваясь от твоей, совершенно не лёгкой руки, – от его слов я разрыдалась ещё больше. Как же мне его не хватало, и я никогда не понимала этого, пока не потеряла, ведь Ванька практически всегда был рядом со мной последние семь лет. – Я никогда тебя не брошу, ну как ты могла такое подумать. Кать, всё будет хорошо, – успокаивать он не умел, как и большинство мужиков, но мне хотя бы становилось с каждой секундой спокойнее. – Ну же, не реви, ты мне уже весь доспех слезами залила, вот смотри, заржавеют железные детали, как я двигаться буду? – сквозь слёзы я рассмеялась и ударила его кулаком в грудь. Только руку отбила, потому что он, зараза, действительно был в броне. Он хмыкнул и откинулся на подушки, увлекая меня за собой. Я только вздохнула и икнула, устраиваясь у него на груди и жалея только о том, что через всю его броню мне неслышно, как бьётся его сердце.
Внезапно Ванька резко убрал руку от моей головы и поднялся, отодвигая меня в сторону, и через мгновение в комнату влетели Вианео в сопровождении Чезаре и Леонардо. Глядя на них, меня снова скрутил спазм и, я еле успела скатиться с кровати и доползти до опрометчиво отставленного горшка.
Когда в глазах перестало двоиться, я подняла голову и увидела перед собой только своего личного лекаря, который протягивал мне стакан с водой. Никого в комнате больше не было, отчего я смогла сделать вывод, что они просто были выпровожены из комнаты Вианео, потому что только так он мог меня осмотреть и со мной говорить на интимные темы, потому что все темы, касающиеся здоровья женщины, считаются интимными.
Иван
Сначала я не понял, почему Катерина набросилась на меня, как моряк, сошедший на берег, на первую попавшуюся девушку нетяжелого поведения, предварительно вытолкав да Винчи из комнаты. Это было смешно, он очень не хотел уходить. Меня до последнего момента не покидала мысль, что художник сейчас вцепится в дверной косяк и наотрез откажется уходить, чтобы не оставлять госпожу наедине с северным варваром. Но Катерина проявила недюжинную силу и ослиное упорство, в итоге которых мы остались с ней наедине.
Когда же до меня дошло, кто сейчас находится передо мной… Мы слегка поскандалили, и я ничуть не лукавил, когда говорил, что совершенно не узнаю её. Тем не менее, хоть я и не одобрял Катькины планы по точечному геноциду одного уважаемого семейства, они полностью совпадали на этот момент с моими, и я больше пытался достучаться до её разума, который, в том случае, если она его заставит работать, может нам очень сильно помочь, потому что, Катя обладала весьма обширными знаниями и могла мне прояснить кое-какие непонятные моменты. Но для этого необходимо было выколупать её из той раковины, в которую она забилась, злобно поглядывая оттуда на проходящую мимо жизнь.
Когда ей стало плохо, я сильно испугался, потому что не мог её потерять. Только не сейчас, когда мы только-только друг друга нашли.
А потом прибежал вызванный мною лекарь, вместе с начальником охраны и да Винчи. Лекарь нас быстренько выпроводил из спальни и закрыл дверь. Перед входом в комнату располагалось значительное пустое пространство, я никак не мог понять его предназначения, а возле стен стояли маленькие скамеечки, на одну из которых я сел, дожидаясь, что же скажет лекарь.
– Сеньора проявляет к вам просто невероятное доверие и интерес, – да Винчи, похоже, не собирался никуда уходить, садясь на соседнюю скамейку. Благоразумия у него всё же хватило не садиться рядом с князем, но вот на то, чтобы заткнуться, похоже, что нет. – Удивительно, вы не находите?
– Нет, не нахожу, – я лениво повернул голову, посмотрев на него. – Я единственный здесь человек, который совершенно точно не связан с заговорщиками, и сеньора это прекрасно понимает, потому испытывает потребность в разговорах со мной. Бедняжке не к кому больше обратиться.
– Вы хотите задеть меня, намекая на то, что любой из нас может в любой момент сдать её папским войскам? А почему вы, в таком случае не сможете этого сделать? – художник слегка насупился, видимо, что-то в моей речи его немного задело. Я чуть не рассмеялся в голос, всё-таки есть места в гениальной голове Леонардо, которые не заполнены некоторыми немного специфическими знаниями.
– Вы знаете, сеньор да Винчи, почему я никогда не позволю вам себя нарисовать, если вы вдруг этого сильно захотите? – он медленно покачал головой, не отрывая от меня взгляда. – Потому что нам запрещает делать это церковь.
– Вы бредете, церковь никогда не запрещала… – и тут он захлопнул рот, а потом пробормотал. – Ах, вот оно что. Да, действительно, папский престол вряд ли сможет вам указывать, что делать. А вы вообще понимаете сами, цесаре, насколько выгодное у вас положение, особенно здесь, где власть папы незыблема?
– Да, понимаю, – я кивнул и посмотрел на дверь спальни. – Что с ней происходит? И почему этот лекарь так долго возится? – волнение всё нарастало, и я невольно положил руку на изголовье меча, чтобы хоть немного успокоиться.
– Если сеньору напоследок не отравили, а это невозможно, потому что я не мог заставить её даже воды попить, то можно и без лекаря предположить, что она непраздна, – Леонардо пожал плечами, словно речь шла о погоде. – Я художник, который за время, проведённое здесь, смог до мельчайших подробностей изучить её тело, и недавно начал замечать характерные изменения. Но, я удивлён, почему она сама не заметила этого, ведь она не впервые вынашивает ребёнка.
О, чёрт, только этого нам не хватало. Ребёнок привяжет Катьку к одному месту. Она не сможет мне помочь со своими родственниками, особенно с дядьями. Но с другой стороны, ребёнок вполне может претендовать на эти земли, а это хорошо. У Катьки появится свой дом, который у неё отобрать будет проблематично, потому что ни она, ни я этому не позволим случиться, главное, чтобы родился мальчик.
Я внезапно сел прямо. А ведь если родится мальчик, то он будет не только Риарио, память о самом звёздном представителе этой семейки ещё хранится у каждого, кто живёт в разрозненной Италии, и это я не беру во внимание знатность его рода, потому что понятия об этом не имею, но ещё и Сфорца, и это совершенно меняет дело. Мне жаль, Катюша, но придётся тебе некоторое время погостить у Лоренцо, пока я буду решать возникшие вот прямо сейчас проблемы, а потом мы поедем в Милан, как я тебе и обещал, и если ты к тому моменту не опомнишься и не передумаешь, то я даже подержу Людовико, чтобы он сильно не брыкался.
Глава 2
Катерина
Я несколько отстранённо отдалась в руки Вианео, думая о том, что же делать дальше. Та эмоциональная перепалка с Ванькой ни к чему не привела, даже особо выговориться не получилось. Какие цели он преследовал, мне было так до конца непонятно, но то, что я должна оказаться в Милане и очень серьёзно поговорить с одним засидевшимся не на своём месте родичем, обсуждению особо не подлежало, даже если ему пришлось бы сделать круг. Но вот то, что князь Иван от меня теперь не отделается, было таким же фактом, как и то, что земля круглая, что подтвердилось тем, что мы всё же каким-то чудом смогли встретиться.
