Тихий омут
Ия некоторое время наблюдала за ними со стороны, а потом, глубоко вздохнув, посеменила к родной избе.
Холодало. Ветер становился лютым и неприветливым. В эту пору он пробирал до нутра единым дуновением. А поди, оденься теплее положенного – ветер стихнет хоть на миг, вся взопреешь. И когда, подует в следующий раз, простудишься уже наверняка.
По широкой истоптанной дорожке, зябко кутаясь в старенькую овчинную шаль поверх серой просторной рубахи, тихонько семенила маленькая пухлощёкая Ия. Она ещё не вошла в тот возраст, когда приличной девушке надлежит заплетать волосы в косу, причём обязательно с красной лентой в знак невинности и добродетели. Поэтому русые локоны девчушки свободно развевались от ветра, стянутые на лбу лишь узким берестяным ремешком.
Потешно ступая угловатыми берестяными лаптями, она забралась на высокий крутой холм, бледно освещённый увядающей луной, и потуже натянув шаль, взглянула на небо. Ей весело подмигивали семь далёких звёздочек, как бы жмущихся друг к дружке. Нет, врали свитки Анея, такая красота не может быть причиной несчастий. И уж тем более, никакие маньяки там зародиться не могут. А он-то верил… Вот ведь глупый.
Шмыгнув носом, Ия бросила короткий взгляд на месяц и тихонько пошла туда, где среди прочих двупокатых и соломенных крыш курилась кривым дымком печная труба родной избы.
На следующее занятие она припозднилась. Всё мамка виновата – отчитывала за то, что щи пропали, даже в школу пускать не хотела в качестве наказания. А она – Ия, откуда же могла знать, что матушка с вечера щи в погреб не упрятала?
Кое-как отперевшись, девчонка схватила писало, кусок бересты, что недавно ей принёс старший брат, и со всех ног бросилась к приходу пастора Клера. Как назло, школа находилась в половине версты от жилища девочки. Скоро Ия запыхалась и продолжила путь быстрым порывистым шагом.
По пути к школе ей встретился юродивый Авоська. Он по своему обыкновению куражился с длинной кривой палкой. Эта палка служила ему конём, веслом и даже свирепым хищником, так и норовившим задрать.
Ия приветливо помахала божьему человеку рукой и пошарила в маленьком карманчике понёвы, надеясь найти кусок пряника, которым её сегодня угостил дядька Мстислав. Пряник был на месте, значит, пронырливая Ждана до него ещё не добралась. Ия мысленно показала сестре язык и позвала юродивого.
Авоська оживился. Он воровато огляделся и поспешил к заветному прянику. Но, когда юродивый подошёл, Ия поняла, как жестоко ошиблась. Слабоумный состроил чудовищную гримасу и без замаха тяпнул девочку по шее несколько раз. А потом с дикими завываниями умчался куда-то в сторону просеки.
Девка сидела на жёлтой траве, покрытой пёстрыми опавшими листьями, и, держась за шею, горько плакала. Даже не столько от боли, сколько от обиды. Юродивый, сколько его помнила Ия, никогда и мухи не тронул, какая дурь взбрела ему в голову? Где он этому научился?
Какая тут школа после такого?
Девочка тихонько встала и, держась за шею, посеменила в сторону кузницы. Она находилась слегка в отдалении от слободы, ведь рождение металла сродни волхованию, и уличный шум ни при каких обстоятельствах не должен помешать священнодействию кузнеца. К тому же, кузнец временами работал и ночью, и рано утром, а шум, доносившийся от ударов молоточками и кувалдой, мог помешать тихому быту слобожан. Посему испокон веков в Нижней слободе кузницы строились за околицей.
Прохожие оборачивались вслед заплаканной девочке, спрашивали, кто обидел. Но Ия только отмахивалась и угрюмо брела дальше. Как раз в тот миг ей больше всего хотелось сделаться совсем маленькой и незаметной.
Кузница Утопы была распахнута настежь. Против обыкновения оттуда не доносились задорные перезвоны молоточков, не слышалось угрюмое пыхтение мехов, не трещал горн. Подмастерья, все, как один, вдруг куда-то запропастились. На подворье царила тишина.
Кузнец жил бобылём и, насколько ведала Ия, семьи у него никогда не было. Сирота из пришлых. Людей он сторонился, но оставался в почёте едва ли не у каждого слобожанина. Никогда никому не сделал худого, зато работой славился – чем не человек? Иным бы его в пример.
– Утопа! – позвала девочка, не решаясь войти внутрь. – Утопа, ты здесь?
Непонятно почему, но к Ие кузнец всегда относился теплее, чем ко всем остальным. Для неё всегда были припасены сладости, всегда было время перекинуться хоть словечком. Девочка иной раз любила заглянуть в кузницу. Любила наблюдать, как красноватая пенящаяся жижа твердеет, превращаясь в подкову. А иногда случалось видеть, как рождается дивная кружевная решётка, достойная самого стольного князя.
– Утопа!
– Ия, это ты? – донеслось из горницы. Голос был мужской, низкий и бархатистый. – Входи, я здесь. Ты же, вроде, должна быть у Клера?
Девка глубоко вздохнула.
Горница была просторная со множеством окон, не каждая светёлка такой удаётся. Сводчатые потолки кое-где украшались резьбой. У дальней стены тихонько гудела покрытая серой штукатуркой печь. За широким дубовым столом, опираясь правым коленом на лавку, в огромной куче тряпья рылся косматый богатырь Утопа.
Непокорная грива замасленных иссиня-чёрных волос липла к широкой бугристой спине. Узкие кожаные штаны были по-походному заправлены в мягкие серые сапоги. У левого бедра к широкому кожаному поясу был пристёгнут летучий кистень с шипастым молотилом.
Кузнец обернулся и, увидев заплаканное личико, бросил своё занятие. Усадив девочку за стол, мужчина тяжёлыми шагами подошёл к печке и взял небольшую глиняную крынку. Молча налил козьего молока в кованый узорчатый кубок. Кузнец поставил питьё перед Ией и сел напротив.
– Что случилось? Тебя кто-то обидел?
Ия пожала плечиками.
– Авоська… Он меня по шее клюкой отходил.
– Авоська? – поразился Утопа. – Юродивый Авоська?
– Да… Я хотела с ним пряником поделиться, а он ни с того, ни с сего меня ударил.
Кузнец потёр густую короткую бороду и пристально уставился на девочку. Ей стало немного не по себе. Девчонка ёрзала на месте и не знала, куда девать глаза. Точно это она виновата.
– Ну, честно, я не знаю, чего он так со мной…
– Я верю тебе, девочка, – кузнец погладил белокурую головку и принялся запихивать тряпки в тугой заплечный мешок, изредка поглядывая на маленькую гостью. – Авоська, конечно, парень смирный, но чужая душа потёмки, тем более коли речь о юродивом. Не таи обид, скорее всего, он не со зла. Но на всякий случай, лучше сторонись, кто его знает, что негоднику в башку втемяшится?
– Ты уезжаешь? – глядя на вещмешок, спросила Ия.
– Да, пора в дорогу. Дела. Наверное, пришло время покинуть насиженные места. Но ты не кручинься, – он игриво задел пальцем её носик, – мы ещё обязательно встретимся.
– Обещаешь?
– Конечно, обещаю. Но и ты должна пообещать мне кое-что.
– Обещаю! – выпалила девочка.
Утопа усмехнулся.
– Ты ведь ещё не знаешь, чего я попрошу.
– Я знаю тебя, ты не можешь попросить у меня чего-то плохого, – наивно молвила Ия.
Кузнец снова улыбнулся.
– Ты меня хорошо знаешь, девочка. Пообещай мне, что будешь осторожна? Ты ведь знаешь, что кузнецы сродни волхвам? – Ия кивнула. – Поэтому послушай кудесника. Грядут смутные времена, придётся туго. Обещай мне, что будешь беречь себя?
– Обещаю.
– Будь всегда такой же доброй и любознательной девочкой. Не позволяй себе меняться, хорошо? И вот ещё что, – он отложил заплечный мешок в сторону и выудил из-под стола маленькую дивной красоты шкатулку, – это тебе.
Девочка взяла подарок и покрутила перед глазами. Шкатулка была деревянная, но покрытая тончайшей сетью металлических узоров. Причудливые животные плавно переходили в прекрасные волшебные цветы. По углам верхней крышки тускло мерцали небольшие камушки красного граната.
Ия осторожно открыла её и ахнула. По горнице разлилась тихая писклявая мелодия, а из глубин шкатулки поднялась фигурка оловянного зайчика и закружилась.
– Вот так диво! – воскликнула девочка, не веря своим глазам. – Утопа, ты и вправду волшебник!
– Это тебе на добрую память, – кузнец улыбнулся, гордый своим подарком. – А теперь ступай, мне нужно собираться.
– Спасибо, – кротко кивнула девочка. – Ты тоже береги себя, Утопа. До встречи.
– Прощай, Ия, – вновь улыбнулся кузнец.
Девочка чуть присела и тенью выскользнула во двор. Мужчина проводил её грустным взглядом и покрутил головой. Некоторое время он постоял без дела, задумчиво глядя на дверь, а потом вздохнул и вернулся к своему занятию.
Глава 6
Ивец тихонько крался по расписным коридорам мироградского Кремля. Сота не разрешал ему гулять в этом крыле, поэтому оно тянуло юного княжича сильнее других мест. Святые угодники строго взирали на него с потолка, как бы говоря, не ходи. Там тебе делать нечего.
Добравшись до низенькой неприметной двери, княжич огляделся. Коридор, как назло, был совершенно пуст, и в случае чего, спрятаться негде. Правая рука скользнула за серое голенище и вытянула тонкий нож с односторонней заточкой, больше похожей на шило. Просунув лезвие в дверной проём, нащупал толстый брус затвора. От сосредоточенья Ивец высунул кончик языка.
Наука Соты пошла впрок. Чтобы отодвинуть засов, юному князю понадобилось всего несколько коротких мгновений. Тонкий нож вернулся в сапог, а его хозяин тенью скользнул в сырые, прогнившие плесенью и оспинами кремлёвские подземелья. Редкие факелы отбрасывали причудливые тени на красные арочные потолки, под ногами кто-то копошился. Мальчишка даже не решался взглянуть, кто это.
Неподалёку монотонно капала вода.
Скоро княжич оказался перед высокой железной дверью. Что делать дальше, он не знал. Умней было бы внять наставлениям воеводы и никогда не совать сюда носа. Но князь должен подвергать сомнению любые слова и всегда сам искать ответы.
– Не стесняйся, – грянуло над ухом. – Открой её.
Ивец вздрогнул и быстро выхватил нож. Прыжок, полуоборот и крепкая волосатая рука хватает его запястье.
– Недурственно, – похвалил Сота. – Почти достал. Но в следующий раз для таких случаев держи оружие ближе. И перед тем, как выхватить, сделай вид, что собираешься подчиниться. Успокой врага, пусть думает, что напугал. Пускай недооценивает.
– Прости, Сота… Я хотел… Я думал…
– Молчи! – перебил воевода. – Князь не должен извиняться за то, что гуляет по собственному терему. И ещё. Князь никогда и никому не объясняет своих намерений. Пусть гадают, что он задумал. Пусть исходят на измену. Даже если ты ничего особенного не решил, пусть враги думают, что это не так. Дай им возможность перехитрить самих себя. Понял?
– Угу, – кивнул княжич, стараясь не встречаться с воином взглядом.
– Молодец. А теперь открой её. Ну, же. Смелей.
Ивец нерешительно взялся за дутое оловянное кольцо и потянул на себя. Тяжёлая железная дверь громко заскрипела и отворилась. Внутри было темно, хоть глаз коли. Сота вынул из ушек факел и протянул юному князю. Легонько толкнул в плечо.
Княжич вошёл и оглянулся. Воевода стоял на месте и с гадкой ухмылкой следил за каждым его шагом. Ивец насупился и решительно двинулся вглубь таинственной комнаты. Когда он огляделся, захотелось плюнуть от досады, но парень постеснялся.
– Не хватало ещё, чтобы ты спился, – хохотнул воевода. – Потому и запрещал сюда ходить.
Раздражению наследника не было предела. Он с таким трудом и риском пробирался… в винный погреб. Только и всего. Несколько стеллажей с наглухо закрытыми туесами и пара десятков бочек – вот тебе и вся тайна ужасного Соты.
– Ты ведь не заставишь меня жалеть, что всё-таки показал тебе это место? – подтрунивал регент.
– Нет, – фыркнул Ивец и, гордо задрав подбородок, вышел из подвала.
Воевода усмехнулся и молодецки пригладил усы. Он отлично знал о невероятной юношеской тяге ко всему запретному и таинственному. Сота был уверен, что пареньку придёт в голову следить за ним, и чтобы ненароком не навести на подвал с опричниной, нарочно запретил ходить именно сюда. После такого позора у князёныша надолго отпадёт всякая охота совать нос куда ни попадя.
Закрыв за собой дверь в подвал, он ещё некоторое время поплутал по многочисленным коридорам и закоулкам мироградского Кремля, чтобы на всякий случай удостовериться, что Ивец оставил свои шпионские игры. Наконец, он оказался перед высокой железной дверью и постучал. Сначала три раза, а потом чуть погодя ещё пять.
Открыл ему всё тот же мужчина с ускользающими чертами лица, наряженный в долгополый бардовый кафтан со стрельчатыми застёжками и высоким воротником.
– Здравствуй, воевода, – по обыкновению поприветствовал он пришельца и посторонился, пуская внутрь.
Опричники были в сборе. В центре перед столом на коленях стояли трое незнакомцев, раздетых по пояс. Серые потасканные мешки не позволяли им что-либо увидеть. Синяки и красные полосы на спинах говорили, что незнакомцев уже допрашивали.
Воевода сел за стол и налил себе вина. Некоторое время он молча цедил мелкими глотками выпивку и рассматривал пленников. Крепкие попались, можно представить, каких трудов стоило их скрутить.
– Кто это? – наконец спросил Сота. – Наушники?
– Лазутчики, – ответил тот, что открыл дверь. – Из Тигарьска.
– В самом деле? – воевода привстал от удивления. – Лазутчики из Тигарьска? Кто бы мог подумать, что белоручка Чиримень тоже решит замарать нежные пальчики в теневой игре? И давно вы работаете, милостивые государи?
Пленники молчали.
– Господи, да снимите же с них эти мешки. Как вообще можно разговаривать с кем-то, не видя глаз?
Опричники быстренько открыли узникам лица. Взору Соты предстали заплывшие синяками и ссадинами отвратительные лица. Ни один не отваживался взглянуть воеводе в глаза. Слабаки – решил он. Никакие не лазутчики, так, в лучшем случае, стукачи и наушники. А скорее всего, какие-нибудь гончары или плотники, по выходным подрабатывающие закладными бойцами.
– Как давно в Мирограде? – спросил он.
Молчок.
– Отвечайте, сучье племя! – заорал сотский и принялся охаживать пленников хлыстами.
Сота скривился, но останавливать не стал. Если с самого начала бить по рукам, то о хорошем выполнении работы и думать не следует. Пусть отведут душу. Хоть бы и на невиновных, начинать с чего-то надо.
– С рождения, – прохрипел самый низкий из всех. Медные волосы выдавали в нем примесь крови рестов, а зеленые глаза с поволокой, как у хорошей девки, говорили, что он всё-таки метис. – Я здесь родился двадцать три года назад и никогда даже в другой город не хаживал.
Так и есть, с грустью подумал Сота. Притащили черти кого и выдают за лазутчика. Может, такое попустительство только расхолаживает служилых? Ничего, этих всё одно уже отпускать нельзя, а с мерзавцами из опричнины он разберётся после. Такое с рук не спустишь.
– Ну, а вы? – он обратился к двум другим.
– Я купец. Начинающий, правда. В Мироград прибыл седмицу назад за товаром.
– Почему именно к нам? Говорят, в Новиграде выбор больше.
– Ваш город древнее и всегда славился своим гостеприимством, – усмехнулся негоциант. Он даже поднял глаза, но не смог выдержать пристального взгляда временно исполняющего обязанности и снова опустил.
Брехливая собака, решил Сота. Такой временами гавкать будет, но всё больше от страха и уж конечно ни на какие решительные действия не пойдёт. Тоже отпадает. Нет. Воевода принялся тереть перстень с красным самоцветом на левом мизинце. Почему, собственно, он так легко определяет, этот не лазутчик, этот тоже? Разве не такая у них работа, чтобы профессионально людей дурить?
– А ты? – ледяным голосом обратился воин к третьему.
За него ответил первый.
– Он немой. Хоть чем его жги, ни слова не скажет.
Ценное качество для соглядатая. Но Сота не собирался их пытать, у него было припасено куда более действенное средство, нежели раскалённые клещи или жаровни.
– Позовите Мазаря, – прорычал воевода, и повеяло холодом. Опричники стушевались и похватались за бердыши. – Колыван, ты меня слышал?
Сотник побледнел и быстренько выскользнул за дверь.
Воевода не сводил пристального взгляда с лазутчиков. Будь кто-то из них хоть вшивым провокатором, он бы уже что-то заподозрил. А опытный вурдалак, воин в личине врага, сразу бы догадался: если пытать не собираются, значит, дело скверное. Сейчас самое время уйти, пока не появился Мазарь. Он должен попытаться.
Трое подозреваемых всё так же стояли на коленях, понуро опустив головы. Купец еле слышно молился, просил у господа прощения за грехи – какой молодец. Немой, как и положено, молчал. Его грудь порывисто вздымалась, а губы дрожали, будто ещё немного и он заплачет. Полукровка реет гневно тряс рыжими патлами и, видимо, проклинал себя за трусость. Ещё бы, даже в глаза воеводе взглянуть не решился.
Сота лениво цедил из кубка вино и переводил взгляд с одного на другого. Не то чтобы ему было жалко бедняг, но как-то это всё не походило на представления воеводы о честном воинстве. Хотя какая честь может быть у лазутчиков и опричников? А он, как ни крути, теперь тоже опричник. Хоть и самый главный.
С тихим металлическим скрипом отворилась дверь. Сперва вошёл бледный Колыван, а вслед за ним и сам Мазарь. Этот был одет по-кметски, в сермяжную рубаху без каких бы то ни было узоров или вышивки, такие же порты и лыковые лапти. При ходьбе он стучал перед собой тонкой лозиной, а пустые, ничего не видящие глаза всегда смотрели вперёд, куда бы ни шёл этот человек, и где бы ни находился его собеседник.
– Ну, здравствуй! Здравствуй, друг! – Сота встал и протянул слепому руку.
Мазарь ответил на рукопожатие и слегка кивнул.
– Видеть ты меня желал, воевода?
– Верно, друг. Взгляни на этих вот, что можешь сказать? – регент не оговорился. Он прекрасно знал, что хоть Мазарь и слепой, но многое видит куда лучше зрячих.
Медленно ступая, мужчина подошёл к первому пленнику и долго стоял в полном молчании. Сота был у него за спиной и не мог видеть лица. Что с ним творилось в тот миг, воевода мог только догадываться, но у прочих опричников волосы встали дыбом.
– Они невиновны, – заключил слепой.
Воевода закрыл глаза и посидел так некоторое время.
– Спасибо, Мазарь, ты нам очень помог. Прости, что так бесцеремонно выдернули. Не сочти за грех, прими небольшие подарки… Колыван! – хлопнул он в ладоши, – Живо!
Когда сотник со слепцом закрыли за собой дверь, Сота налил себе полный кубок вина и залпом выпил. Он переводил взгляд с опричника на опричника, а потом на пленников и обратно. Нервно барабанил пальцами по столешнице.
– Казнить тайно, – наконец, вымолвил он, и все вздрогнули.
– Но ведь, этот человек сказал… – нерешительно начал купец, но воевода не дал ему договорить.
– Я прекрасно слышал, что он сказал. Но в интересах государства, чтобы сегодняшнее происшествие никогда не вышло за стены Кремля.
– Можете быть уверены! – горячо заверил узник.
– Могу. Кто их привёл?
Повисло молчание. Никто не хотел признаваться, но и наушничать, во всяком случае, прилюдно, никому не хотелось тоже. Как дети, между делом подумал Сота.
– Ну? – повысил он голос.
Вышли двое. Крепкие, сбитые, красавцы воины – с таких бы персонажей для былин брать.
– Казнить вместе с пленниками, – жёстко произнёс воевода. – И в следующий раз думайте, кого вы ведёте и куда.
* * *В глухих подземельях мироградского Кремля кипела своя особенная жизнь. Тут было людно ещё при прежнем правителе – князе Микуле Корноухом, отце юного Ивеца. Но временно исполняющий обязанности при малолетнем наследнике престола населил жизнью КАЖДЫЙ закуток необъятных подземных лабиринтов. Наушник сидел на наушнике и опричником погонял. Тут тебе и пыточные камеры, и погреба для заключённых, причем для каждого ремесла свой. Карманники ни за что не окажутся с засланцами из других государств в одном месте.
Оружейные, винные погреба, пищевые закрома – всё находилось здесь. За каждое помещение кто-то отвечал, в каждом кто-то работал, превращая подвалы в уродливый подземный городишко.
Были здесь и особенные помещения, где Сота принимал особенных гостей. Вход в них знал только глухонемой монах Иерекешер.
В одном из таких помещений и стоял сейчас начальствующий над дружиной. В тусклом свете факелов его, и без того жёсткое, лицо казалось искажённым яростью. Словно неистовый берсерк поджидал в засаде полчища врагов.
«Берсерк, – мечтательно подумал Сота. – Хоть одного бы такого в дружину, и зажили бы припеваючи… Быть может, так оно и было бы, коли жрецы Храмовых скал не перебили бы их пару столетий назад…»
Демонстрируя дружелюбие, воевода стоял один и без оружия. Да ему это и не особенно требовалось. Враги регента всегда знали, что даже больной и безоружный он стоит целого десятка, а то и больше. Недаром Микула сделал его воеводой и своей правой рукой.
Раздались гулкие шаги и лязг металла. Скоро взору воеводы предстало четверо мужей. Впереди шёл низкий Иерекешер в тёмных монашеских одеждах. Его продолговатое лицо нездорового землистого цвета, как всегда, хранило выражение неколебимого смирения и покорности.
За ним вышагивали трое. Двое вполне себе обыкновенные, даже заурядные, одетые как северные вельможи – в зелёные и сиреневые туники с гербом на груди, узкие тёмных оттенков порты. На ногах какие-то непонятные башмаки, тонкие, на низеньком каблучке, с загнутыми носками.
Третий шёл посередине и одним только своим видом нарушал все договорённости о невооружении. Конечно, у бедра не висело меча, и стрелы не торчали из тула за спиной. Но то, что пришелец был облачён в латные доспехи с золотым мантикором на нагруднике и глухой горшкообразный шлем, говорило о многом.
– Друг мой! – на чистом неревском пробасил рыцарь, распахнув руки для объятий.
Сота наградил его хмурым взглядом и, разумеется, не кинулся обниматься.
– Как видишь, я один, – вместо приветствия молвил воевода.
– О, мой друг, Сота, – эмоционально замахал руками рыцарь, – я меньше всего хотел оскорбить тебя! Просто о ваших краях ходит столько леденящих кровь историй… Я не хотел преждевременно угодить в лапы какого-нибудь местного медведя…
– Ты решил отправиться к нему в пасть немного погодя?
– А, простите? – не понял рыцарь.
– Я что, похож на идиота, лорд Кетиш? – воевода повернулся к тому, что стоял левее от железного человека. – К чему весь этот маскарад? Или ты думал, я поверю, что эта жеманная обезьяна в ржавом панцире и есть тот Северный Клинок, о котором я слышал?
– Ты меня раскусил, Сота, – расплылся в улыбке лорд. – Убирайтесь, – сквозь зубы процедил он, и двое поспешно удалились. – Но, как уже было сказано, никто не хотел оскорбить тебя. Стань на моё место, уж слишком выгодное предложение поступило от хоть и временного, но всё-таки правителя, одного из самых могущественных государств востока. Всякий бы заподозрил подвох. Впредь, я ручаюсь, что ничего подобного не произойдёт.
– Я очень надеюсь, – хмыкнул воевода. – А то неровен час, и впрямь на медведя напорешься. У нас тут, понимаешь, места дикие, зверья хватает. И хороший друг в такой местности может изрядно пригодиться. Ну, да, что это мы всё, как враги? Давай присядем, лорд, в ногах правды нет. Ступай за мной.
Сота отпёр небольшую дубовую дверь, обшитую по краям железом, и впустил заморского гостя в небольшое помещение. Здесь было сухо и светло. Вместо факелов горели свечи. Они стояли всюду, на столе, на стенах, даже на сундуках. Подсвечники всё разной величины и покроя. Кузнецы, отлившие их, знали своё дело. Иной подсвечник от живого цветка не отличишь.
Кроме свечей, тут стоял маленький круглый столик с двумя креслами по бокам. Стол был накрыт, словно на официальном приёме.
Воевода жестом пригласил гостя откушать. Мужчины устроились поудобнее и перво-наперво разлили вино. Лорд поднял кубок чуть выше головы в ритуальном приветствии и немного пригубил. Молодец, выучил местные порядки. Во всяком случае, справился о некоторых из них, а это значит, человек серьёзный.
Мироградец улыбнулся, но отвечать арагузским обычаем не стал.
– Теперь о делах, – не тратя время на лишнюю болтовню, начал Сота. – Мне уже известна ваша цена. Теперь о том, что нужно мне…
Лорд Кетиш расправился с крылом цыплёнка и выжидающе посмотрел на воеводу. Что-то в этом взгляде не нравилось нереву. Что-то было не так.
– Мне нужны чертежи камнемётных машин. Я слышал, в Арагузе некий Редье Корфан сделал ошеломляющее открытие в этой области…
– Гм, – лорд отодвинул кубок и принялся чертить косточкой на блюде непонятные знаки, – вы представляете, насколько хорошо охраняются его открытия? Это величайший естествоиспытатель в мире.
– Именно поэтому я и обращаюсь к вам. А ещё, – Сота сделал многозначительную паузу, – мне нужно вот это.
Воевода протянул лорду записку. Тот прочёл и помрачнел ещё сильнее. Кетиш скрестил руки на груди и задумался. Вряд ли он делал вид, скорее всего, это предложение действительно мало приходилось ему по вкусу. Но с другой стороны, если Северный Клинок, один из трёх легендарнейших рыцарей Арагуза признает свою беспомощность, это его уничтожит.