– Ну, так я к тебе с подобными просьбами и не прихожу, так ведь? Короче, Бро, не пудри мозги. Давай уже, выкладывай всё.
Ну, я и выкладываю. Обрисовываю ситуацию с сегодняшним наездом. Цвет выглядит несколько ошарашенно.
– Не понял, он то есть не боится комитетчиков? Наглухо башка отшиблена или что?
– Походу он просто не догоняет, а может думает, что дело мелкое и вряд ли за ним крупные шишки стоят. Типа, как в подворотне у школьников деньжат зашибить.
– А как он вынюхал? Ты же ещё не начал ничего.
– Кто-то льёт инфу, ясно же.
Цвет кивает, соглашаясь.
– Уже знаешь, кто?
– Нет, – качаю я головой.
– Ну, так и чё? Чё ты делать-то планируешь, мусоров притягивать? Пусть напрягутся, не всё же им нахаляву бабки грести. Ну и гусь Корней, он в натуре мозгами пораскинул, пацан, скажет, молодой, можно застращать типа. Но половину грубо, конечно. Очень грубо.
– Ну, он, думаю, заложил простор для торговли, в смысле, чтоб было куда отступать с выгодных позиций.
– Так чё? Ну, хочешь, я за тебя впрягусь? Когда надо-то?
Говорит это, а в глаза не смотрит. Ждёт, как паук, что я скажу, да, давай, выручи меня, цветик-семицветик.
– Нет, – спокойно, безо всяких эмоций отвечаю я. – Не хочу. Я сам решу. Причём решу конкретно.
Цвет воспринимает мои слова очень серьёзно. Молчит, играет желваками, что-то взвешивает. Как в кино, во время какого-то важного момента в кадре крупным планом возникают его глаза, тревожные, чуть прищуренные, с разбегающимися лучиками морщинок. А потом зрители так же крупно видят глаза главного героя, мои. Они смотрят прямо, открыто и излучают уверенность.
– А ты в это время приедешь в Новосиб и соберёшь тех, кого сочтёшь нужным. Там же у тебя тоже своих людей немало. Скажешь, типа, клоун по имени Корней, всё. Теперь жить будем по понятиям, а боксёрики идут в эротическое путешествие на три буквы.
– Эк, завернул, – с уважением замечает Цвет. – А если не решишь?
– Решу, конечно. Сказал, значит сделаю. Можешь, если хочешь, подождать сигнала. Позвоню на условленный номер и скажу, как всё прошло, и ты будешь тогда действовать в полной уверенности, что тылы прикрыты.
– А его батальоны боксёрские? С ними что делать?
– Распустишь. Желающие смогут присоединиться к новосибирским пацанчикам. Только не толпой, а вразброс, чтоб бунтовать не надумали.
– Заманчиво, – цедит Цвет и, отвернувшись от меня, погружается в раздумья.
Ну, пусть подумает. Риск есть, разумеется. Если у меня ничего не выйдет с моей затеей, он может конкретно облажаться. Но, что тут скажешь, кто не рискует, тот не пьёт.
– Резкий ты пацан, – говорит он, подёргивая ногой. – Держи, кстати, три куска.
Он чуть наклоняется в мою сторону и достаёт из бокового кармана ветровки три пачки красненьких.
– За что это? – удивляюсь я.
– Привет от женской сборной по хоккею на траве.
– Из Зимбабве что ли? – хмыкаю я.
– Да, от темнокожих шоколадок.
Я улыбаюсь.
– Видишь, брателло, я никогда лажу не гоню, да?
– Ну, типа, – отвечает он, всё ещё задумчиво. – Чё ещё за «брателло»?
– Это «брат» на итальянский манер. По-итальянски брат – «фрателло», ну а как по-нашему ты слышал уже. Так что, достанешь ствол?
– Достану, – кивает он. – Будет тебе волына, брателло.
Вот и хорошо… В том, что я затеял ничего хорошего, разумеется, нет, и надо ещё Скачкова убедить. Но это уже завтра.
Когда я возвращаюсь домой, мама меня тут же укладывает в постель, и я особо не возражаю, хотя, на удивление, чувствую себя будто бы получше.
– Полежи пока, а через полчасика ужин будет. Папа фарш свеженький накрутил, сейчас котлетки сделаю. Ты не против?
– Ещё как за, – улыбаюсь я и понимаю, что голоден, охрененно голоден…
Звонит телефон, и мама, направляясь на кухню, поднимает трубку.
– Алло… Андрюша! Привет, дорогой! Егор, Андрей звонит! Ну, что ты там, как устроился, давай, рассказывай скорее. Не обижают тебя? Как встретили?
– Дай, дай мне, мам, я тебе потом расскажу, он там по времени ограничен, наверно.
Я подлетаю к тумбочке и буквально вырываю телефон у неё из рук.
– Андрюха, здорово!
– Егор! – мне кажется, его голос дрожит. – Здорово!
– Ну, ты как там, дружище?
– Да я-то что, нормально… Более-менее, короче, жить можно. Юрий Платоныч расскажет, он посмотрел на моё житьё. Ты про себя скажи! Как рана твоя?
– Ты извини, братишка, что я не приехал сегодня. Тут такое дело…
– Да ладно, Егор, харэ, какие тебе поездки, тебе лежать надо…
Блин, если бы я лежал, но я ношусь, как скажённый, а к нему вот приехать не смог.
– Если Платоныч ещё раз свиданку выбьет, обязательно прискачу. Что у вас там за богадельня такая, что даже звонить нельзя…
– Да… – говорит Трыня, и его голос становится тусклым, – типа для трудных… Ладно, Егор, надо заканчивать. Я рад, что мы немого поболтали. Выздоравливай, короче.
