Я сам себе дружина!

Глава VII

Песни Вещего

Ночевали на том самом берегу, где били уток – крякуньям снова пришлось лихо, но возвращаться в Хотегощ с пустыми руками никому не хотелось. Старого волхва и раненых уложили спать под холстиной с хазарского воза – хоть навряд ли Доуло успел по ней заскучать, да выбирать в лесу особо не приходилось. Пару утрешних уток Мечеслав скорой рукой приготовил на ужин всем путникам – выпотрошил, натер изнутри золою, набил брюхо собранными под присмотром Збоя травами, облепил глиною и прикопал у самого края костра. Запеклась утятина на загляденье (хоть сам Мечеслав больше любил её с мёдом, но посреди лесу вечером взять мёду было негде).

Ночь прошла ровно – Мечше досталось сторожить около полуночи. Сторожа вышла спокойная – звери летом не пытались подобраться к оружным людям, а лесная нечисть, видать, боялась волхва. Сын вождя успел и на звёзды полюбоваться, и наслушаться лягушачьих трелей из тростников, а когда уже стал клевать носом, его отправил спать поднявшийся вуй. А утром пасынок проснулся от голоса старого Доуло – седобородый волхв пел, стоя на мелководье босыми ногами, повернувшись лицом к поднимавшемуся над вершинами деревьев алому боку молодого солнца. На щетине, покрывавшей меченый странными звездчатыми шрамами череп, на бороде и протянутых к солнцу ладонях волхва поблескивали капли воды, ловя свет начинающегося дня.

Вслед за волхвом омыли руки и лица вождь Кромегость с воинами, а потом пришёл черед Мечши.

У тех мест, где быть дозорам, возвращавшийся отряд встретил свист – переливчатый, тоскливый. Чужак бы подумал, что подаёт голос одна из бесчисленных лесных птах – хотя старый Доуло, даром, что не просто чужак, а чужеземец, только усмехнулся в бороду, с любопытством оглядывая лес, и понимающе сощурился, когда вождь Кромегость отозвался тремя такими же, только короткими, трелями.

Молодые парни, едва надевшие перстни и гривны, появились в тени между деревьев бесшумно. Когда увидели, с кем вернулся вождь, настороженно прищуренные серые глаза изумлённо распахнулись.

– Это наш гость, – проронил вуй Кромегость, и парни молча склонили колпаки, приветствуя теперь не только вождя и старших воинов, но и неведомого бородатого старца. Вождю оставалось лишь гордиться недавно прошедшими посвящение воинами – ни один не выказал, как удивлён услышанным от вождя, будто Хотегощ принимал гостей что ни день.

По трели ли пересвистов, от загодя ли посланного с заставы отрока, в Хотегоще уже знали, что вождь возвращается с охоты без обильной добычи, но с гостем. А гость, чужак, которого допустили в городец, случался не то что реже хорошей охоты – по правде сказать, такого на памяти большей части живущих в лесном убежище вовсе ещё не бывало. С селянами, приносившими дары или искавшими защиты и правды у Леса, лесные воины встречались не то что далеко за увенчанным головами частоколом – за засеками и заставами, сторожившими дальние подступы к чащобным крепям. С торговыми людьми, ведшими с Лесом дела – находились и такие, в ком то ли ненависть к хазарам, то ли любовь к прибыли, то ли всё разом пересиливало страх лютых кар, которые сулил каганов закон «разбойничьим пособникам», – встречались и того дальше. Так что увидеть в стенах городца незнакомое лицо было почти так же дивно, как в отражении на воде.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Обадия – царь (каган-бек или малк) Хазарского каганата, при котором хазары приняли иудаизм в качестве государственной религии. Насаждение иудаизма встретило отчаянное сопротивление народов Хазарии и проводилось самыми беспощадными мерами. Захваченные города противников кагана вырезались полностью, без оглядки на пол и возраст (археологи нашли два таких полностью погибших городища – Правобережное Цимлянское и Семикаракорское).

Следуя идее Вадима Кожинова, что «татары» в фольклоре во многом заменили хазар, я придал Обадии-«Бадею» некоторые черты фольклорного (но не исторического) Батыя.

2

Строго говоря, тогда «бронёй» назвали именно кольчуги. Однако современный читатель под бронёй понимает, как правило, нечто более фундаментальное, и я здесь употребляю это слово для пластинчатых доспехов – в том числе и для краткости.

3

Небольшое расшитое полотенце.

4

Не все археологи и специалисты по истории оружия признают, что восточные славяне Х века знали самострелы. Однако в археологических раскопках русских городов в довольно ранних слоях находят маленькие, но прочные «луки», и некоторые считают их не детскими игрушками, а деталями арбалетов-самострелов. Добавлю к этому, что несомненные признаки знакомства с колёсным, то есть весьма «продвинутым» арбалетом, датируются началом XII века – и вряд ли могли возникнуть на пустом месте. Исходя из этих обстоятельств я и вооружил самострелами детей и женщин вятичей.

5

Выводить имя Ольга, Олега от скандинавского «Хельги», иранского «Халег» или каких-то иных иноземных имен могут только люди, крепко не дружащие с русской речью и совершенно забывшие, что в русском языке есть и приставка «О», и корень «лег» – вспомним слова легкий, льгота. Полезно также припомнить древнерусский глагол «ольгчити» – облегчить, освободить – и современное польское «ulga» с примерно тем же набором значений (впрочем, по нынешним рыночным временам чаще всего применяющееся для банальной скидки).