Страна рухнувшего солнца

Флот, идущий через арктические льды, сопровождали пять лучших ледоколов, имеющихся у СССР. «Иосиф Сталин», «Вячеслав Молотов» и «Анастас Микоян» – новейшая, предвоенная серия ледоколов – были, пожалуй, лучшими и мощнейшими кораблями этого класса в мире. Четвертый корабль, «Красин», являлся их прототипом. Постарше, поменьше… Пятый – легендарный «Ермак». Конструкторский гений адмирала Макарова заложил в него такой запас прочности, что первенец линейного ледоколостроения даже сейчас выглядел вполне достойно. Дополнял эту мощь ледорез «Федор Литке», в легком льду порой способный работать даже эффективнее «классических» ледоколов.

Мощь, да… Пожалуй, еще ни разу такое количество ледоколов не собиралось вместе. Однако и такую армаду по Ледовитому океану никто провести не пытался. А главное, технически это выглядело крайне сложно. Линкоры типа «Советский Союз» были почти вдвое шире ледоколов, да и их итальянские собратья в плане габаритов ненамного им уступали. Как их вести… Оставалось надеяться, что льды на пути окажутся не самыми толстыми, а броневой пояс выдержит удары льдин. Впрочем, и свои плюсы имелись. Если линкоры пройдут, то остальным кораблям за их спиной и вовсе бояться нечего.

Однако главным оружием русских моряков в этом походе оказались не могучие ледоколы, а то, что сложнее оценить материально. Колоссальный опыт ледовых походов и накопленный десятками исследовательских станций материал, позволяющий уверенно ориентироваться в обстановке. Советские ученые умели прогнозировать и скорость дрейфа, и состояние ледяных полей, а значит, прокладывать оптимальные маршруты там, где остальные опустили бы в бессилии руки. И потому, хотя операция и выглядела невероятно сложной, шансы на успех у нее имелись.

Вел караван капитан первого ранга Белоусов, личность по-своему легендарная. Именно он несколько лет назад, командуя ледоколом «Сталин», ухитрился вывести изо льда наглухо, казалось бы, затертый «Георгий Седов», дрейфовавший к тому времени уже два с половиной года. По слухам (Белли не пытался найти им подтверждение или опровержение, но ходили они упорно), вначале командовать походом намеревались поставить нынешнего командира «Сталина», капитана Владимира Ивановича Воронина. Опытнейший командир ледокола и впрямь имел неплохие шансы возглавить бросок через океан, но вмешались два момента. Во-первых, Белоусов оказался банально шустрее. Никто кроме него не мог похвастаться тем, что дважды проходил Северным морским путем за одну навигацию. А во-вторых, тот случай, который некогда поднял Воронина на вершину славы, теперь весьма мешал его карьере.

Именно Воронину в свое время довелось командовать знаменитым «Челюскиным». Пароход, который благодаря авантюризму знаменитого полярника Отто Юльевича Шмидта пошел в чересчур рискованный рейс и погиб, раздавленный льдами, стал в тридцатые годы символом мужества и неплохим инструментом для политических игр. Сложно даже сказать, совершил ли Воронин какие-либо ошибки в той злополучной экспедиции, но, как говорится, «или он шинель спер, или у него, но что-то такое было». И хотя тогда его встречали, как героя, сейчас эта история знаменитому полярному капитану помешала. И, судя по всему, не в первый раз.

Впрочем, Белли это волновало мало – у старого адмирала и своих забот хватало. И день, когда подготовка закончилась и флот отправился в поход через белое безмолвие, показался ему воистину славным. В этот день он смог наконец отдохнуть…

Откровенно говоря, хоть каким-то боком контачить с Аргентиной Лютьенс не собирался. С учетом танкеров снабжения, для первого этапа похода ему топлива хватало с запасом. Но, увы, человек предполагает, а погода располагает. И очередной шторм, широкой полосой идущий навстречу, было не обойти. Восемь-девять баллов – это, конечно, не смертельно, линкоры проломились бы через них без особых проблем, да и крейсера с авианосцами, пожалуй, тоже. Вот только как быть с эсминцами, которые если не потопит, то покалечит? Транспортным кораблям и танкерам тоже достанется, это уж с гарантией. Не тот случай, чтобы лишний раз рисковать. Оставалось укрыться, и выбор мест не баловал разнообразием. Фактически оставалась только Аргентина, занимающая большую часть побережья. Хорошо еще, что в этой стране диктаторов и переворотов к немцам относились с немалым пиететом, а стало быть, лишних проблем не ожидалось.

Аргентинские моряки, ни шатко, ни валко тянувшие лямку на главной военно-морской базе Аргентины, Пуэрто-Бельграно, от этого визита пребывали, наверное, в состоянии глубокого шока. В самом деле, им было, от чего ронять челюсти. Ты живешь спокойно, вдали от мировых потрясений, и самые грозные корабли, которые ты видишь, это два вконец устаревших дредноута американской постройки, принадлежащие твоему собственному флоту. И когда вдруг в порт, не спрашивая разрешения, вваливается чертова дюжина линейных кораблей, половина из которых вдвое больше любого аргентинского, а остальные просто больше, то жить становится весьма интересно. В смысле, жить, а не умереть. И это притом, что кроме линкоров здесь еще куча кораблей поменьше. И артиллеристы береговых батарей, трусы проклятые, даже не попытались сыграть боевую тревогу. Сообразили, видать, что в этой ситуации жить им ровно до того момента, как линкоры развернут башни. В общем, невесело.

Хорошо еще, что немцы не пытались ничего захватывать – они всего лишь хотели переждать бурю. Хотя, если бы захотели, их возможностей вполне хватило бы, чтобы разгромить аргентинские вооруженные силы походя, не отрываясь от завтрака. Но адмиралу Лютьенсу не нужна была Аргентина, ему всего-то требовалась укрытая от ветра стоянка. И, так как разместить всех в Пуэрто-Бельграно возможности не было, пришлось увести часть кораблей в расположенный неподалеку, на берегу живописной и весьма удобной бухты городок Баия-Бланка. Эту группу Лютьенс возглавил лично, просто потому, что к моменту, когда он принимал решение, «Шарнхорст» оставался единственным линкором, еще не вставшим на якорь.

Баия-Бланка по местным меркам считался вполне себе городом. На взгляд же привыкшего к городам Европы Лютьенса, он казался разросшейся до безобразия деревней. Хотя, конечно, было в этом месте какое-то очарование. Как если бы заглянул в позавчера.

Лютьенс в Аргентине раньше бывал. Колесников – ни разу, и ему пришлось опираться на знания и восприятия прежнего хозяина этого тела. Получалось, увы, несколько однобоко. Во-первых, адмирал бывал в куда более крупных городах. Во-вторых, Колесников смотрел на Аргентину с высоты двадцать первого века, где телевидение и интернет ухитрялись, стирая одни границы, незаметно проводить новые.

Поэтому реальность аргентинской провинции оказалась несколько отличной от его ожиданий. Городок выглядел мрачной смесью былой роскоши и актуальной нищеты. Чувствовались немалые денежные вливания, когда лет сорок назад Аргентина была одним из мировых лидеров по производству говядины и прочей сельхозпродукции, что позволяло жить, мягко говоря, небедно. Однако и следы последовавшего упадка, когда более технологичный подход США и Канады вытеснил не успевших перестроиться и двинуться в ногу со сменившейся эпохой аргентинских магнатов, тоже резали глаза. Словом, здесь можно было увидеть рядом и великолепные, но пришедшие в упадок дома, хозяева которых уже не могли поддерживать их в должном состоянии, и лачуги, изначально такими бывшие. Все это придавало городу довольно грустный колорит и наводило на тяжелые мысли о вечном.

А люди… Они были одновременно открытые и доброжелательные, но в то же время настороженные. И, что характерно, молодых женщин на улицах практически не наблюдалось. Причина этого, правда, выяснилась моментально. Строгие матери не слишком доверяли чужакам, особенно морякам, у которых, как известно, вначале долгое воздержание, а потом загул. Ну что же, им, живущим бок о бок с военной базой, виднее. Опыт есть и, судя по поведению, достаточно негативный. Хотя, с другой стороны, местные молодки и сами могут оказаться не против побывать в центре мужского внимания. Когда еще погулять, как не в молодости? Особенно если учесть, что с годами любая Василиса Прекрасная имеет шанс превратиться в Бабу Ягу в четвертом поколении…

Все это, а также многое другое, о чем спрашивали и о чем не спрашивали, разъяснил им здешний мэр. Идя на встречу с ним (все же они были здесь в гостях, и, несмотря на подавляющий перевес, стоило проявить к хозяевам толику уважения), Лютьенс почему-то ожидал увидеть Дон Кихота. Наверное, ассоциации с испанской литературой сыграли роль. В результате он был весьма удивлен, наткнувшись на Санчо Панса или что-то, весьма его напоминающее. Маленький, пухленький, шустрый, с блестящей от мелких капель пота лысиной и хитрым прищуром выцветших под жарким местным солнцем глаз. Однако дело свое мэр знал превосходно, в этом адмирал убедился, когда за завтраком, на который пригласили господ немецких офицеров, этот шустрик свободно оперировал и историей, и цифрами, не пытаясь заглянуть в бумажку. В молодости Колесникова таких называли крепкими хозяйственниками.

Что же, оно и к лучшему. Пользуясь моментом, немцы закупили для эскадры свежих продуктов, в первую очередь, отменной говядины по совершенно бросовым ценам. Мэр, убедившись, что немцы не собираются устраивать здесь всем кирдык со свистом, моментально переключился на другой канал, представ в образе хваткого бизнесмена. Ну, а когда ничтожная по меркам Европы, но невероятно солидная для аргентинской глубинки сумма перекочевала в городскую казну (или, может статься, в карман самого мэра, гадать на эту тему никто не собирался), был организован грандиознейший банкет. Еды – завались, выпивки – тоже, девочки для офицеров – в наличии. Колесникову оставалось лишь поразиться, насколько местные нравы похожие на русские, середины девяностых.

Местной кухне адмирал воздал должное. Местному вину – тоже. На дам (и, возможно, не дам) посмотрел уголком глаза и отмахнулся – дома красивее, а он уже вышел из того возраста, когда кидаются за каждой юбкой, считая это главным доказательством собственной мужской состоятельности. Так что очень скоро все вернулось к разговору с местными олигархами. Точнее, людьми, искренне считавшими себя таковыми.

Впрочем, Лютьенс достаточно владел собой, чтобы не рассмеяться, глядя на местечковых вершителей судеб, с умным видом разглагольствующих о ерунде. Для него это было все равно, что смотреть с орбиты на пожар в коровнике, тем более, что, как он успел убедиться, вопросы реально здесь решал мэр. А он мог себе это позволить потому, что был назначен из столицы и имел оттуда поддержку, в том числе и силовую. И как бы провинциалы этого (да и не только этого) континента ни любили демонстрировать, что на мнение центра им плевать, всерьез оспаривать право назначенного чиновника принимать решения попыток не делалось. Чревато, знаете ли, нравы тут простые, можно и на фонаре проснуться, за шею подвешенным.

Разговором с мэром он и воспользовался, чтобы улизнуть из-за стола. Его не воодушевляла компания, и, кроме того, в помещении очень быстро стало душно. Тем более, курили все… В окружающем же резиденцию мэра саду оказалось достаточно комфортно. Мэр же, видя, что его не только благожелательно слушают, но и принимают всерьез, разливался соловьем и беспрерывно сыпал идеями. Некоторые выглядели вполне грамотными, другие порой вызывали улыбку, но было у них нечто общее. Если конкретно, они все могли реализоваться, причем быстро. Кем бы ни был мэр, несбыточных целей он перед собой не ставил, зато к немецкому, точнее, европейскому, но сейчас это было уже практически одно и то же, капиталу присосаться весьма жаждал.

Однако в какой-то момент поток сознания местного Санчо Пансы оказался столь могуч, что Лютьенс начал терять нить разговора. Захлестнуло, наверное. К реальности его вернула выхваченная профессиональным слухом фраза о возможности устройства в Аргентине базы немецкого флота. А вот это уже выпадало из логики. Хотя… Лютьенс аккуратно придержал мэра за локоть:

– Это не в вашей компетенции. Я так понимаю, что вы уже связались со столицей и получили соответствующие инструкции?

– Да, – мэр разом подобрался. Разбитной толстячок исчез, вместо него оказался спокойный, уверенный в себе человек со вполне военной выправкой. – Если вы согласны, то президент будет здесь послезавтра утром.

– Передайте генералу Фаррелю, – Лютьенс усмехнулся, – что я его жду и у нас будет, о чем поговорить.

Британцы любят спорт. У них спорт – буквально все, от состязаний на ринге до охоты. Зачастую дух спорта переносился и на войну. Зачем? Сложно сказать. Возможно, это отвлекало людей от жестокости и крови, защищая их психику. А возможно, и нет. Сейчас британцы были сброшены с пьедестала, но то, что еще недавно они были великой империей, признавали все. Даже поглотившие островитян победители-немцы.

Японцы когда-то учились у англичан, усваивая в том числе и их многочисленные традиции. Точнее, они считали, что усваивают. Вот только менталитет восточного папуаса и европейского джентльмена – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. И японцы забыли одну простую истину. Охота становится спортом, когда патроны уже кончились, а кабан еще жив…

Именно в такую ситуацию они и попали. Их внезапный и, надо сказать, успешный удар оказался страшен, но русский медведь отнюдь не был убит. В конце концов, завалить крупного зверя поленом по затылку или картечью в задницу достаточно затруднительно. Медведь заворочался, повернулся мордой к врагу – и за первыми успехами последовали отрезвляющие поражения.

Стремительное наступление, позволившее оккупировать большую часть Монголии и продвинуться на территорию СССР, застопорилось, будто нарвавшись на каменную стену. Как оказалось, наступать одной только пехотой под мощным артиллерийским огнем на, пускай, наскоро, но вполне грамотно возведенные линии окопов удовольствие ниже среднего, а бронетехники катастрофически не хватало. Танковые части таяли, как снег по весне, не выдерживая столкновения с жестокой реальностью в лице новейшей бронетехники Альянса. И тут же выяснился еще один маленький, но важный нюанс.

Так уж сложилось исторически, что Япония вначале покупала что-то за границей, а уже позже разворачивала производство на своих заводах. Так было с кораблями – практически все то, что они имели в начале века и с чем выиграли войну у России, строилось на чужих верфях. Корабли собственной постройки массово стали поступать на вооружение уже позже, и, к слову, вначале по купленным чертежам. Проекты собственной разработки трудно было бы назвать особо удачными.

То же самое было в авиации – вначале покупка иностранных, в основном американских, машин, потом разворачивание лицензионного производства и только потом, через достаточно значительное время, собственные разработки на своих же заводах. С танками самураи попытались переломить эту тенденцию, но то, что выходило из рук их инженеров, как бы намекало о врожденной криворукости разработчиков новой техники. Позже, набравшись опыта, японцы получили несколько более-менее успешных моделей, но к тому времени остальные ушли намного дальше, и японские танки морально устарели еще на стадии разработки.

Конечно, японцы использовали свой шанс, когда проигравшие большую войну США искали рынки сбыта и, с присущей американцем небрезгливостью, готовы были продавать оружие бывшим врагам. Но вот здесь они предпочли идти тысячу раз проверенным путем – и снова опоздали, не успев дойти хотя бы до фазы лицензионного производства. По той простой причине, что руководству США было сделано прямое и недвусмысленное предупреждение о последствиях, которые будет иметь торговля с Японией. Трезво оценив свои силы, посмотрев на сводную эскадру, у восточного побережья и посчитав количество танков на северной границе, американцы вынуждены были вздохнуть и свернуть лавочку. И это стало для японских бронетанковых подразделений началом конца.

Техники, которую успели закупить и привезти, хватило на одно большое наступление. А система восстановления, которую японцы позаимствовали у немцев, здесь не сработала. Неплохо показавшие себя в Американской кампании мобильные ремонтные мастерские, идущие с войсками и быстро приводящие в порядок подбитые танки, оказались практически бесполезны. Вначале потому, что русские использовали на своих танках очень мощные орудия, разносящие «Шерманы» в клочья. А затем они сами начали переходить в контрнаступление, и как только поле боя перестало оставаться за японцами, восстанавливать оказалось невозможно даже то немногое, что выглядело ремонтопригодным. Словом, наступать было уже нечем.

В воздухе расклады оказались не лучше. Отлично показавшие себя в прошлую кампанию «Зеро» и другие японские истребители сейчас выглядели откровенно слабо. Не потому, что это были плохие самолеты. Как раз наоборот, они для своего класса были едва ли не лучшими в мире. Но это были истребители для маневренного боя, а немцы и русские, позаимствовавшие у тевтонов их тактику, пользуясь более мощными двигателями, применяли бой на вертикалях. Набрал высоту, ударил в пикировании, попал, не попал – без разницы. Уходи снова на высоту, готовься к следующей атаке. И не лезь в «карусель», это слишком рискованно.

Для более скоростных и тяжеловооруженных «Мессершмиттов», «Фокке-Вульфов», «Яков» и «Лавочкиных» подобная тактика оказалась хороша. Лишенным хоть какого-то намека на броню, японским машинам для противостояния таким противникам банально не хватало живучести. Самураи дрались отчаянно и порой весьма результативно, но все равно постепенно, шаг за шагом, проигрывали битву за воздух. С запада продолжали поступать все новые машины и летчики, а японцы, хоть и имели неплохо подготовленную авиацию, очень быстро начали испытывать недостаток высококлассных пилотов.

И даже гордость Японии, ее флот, неожиданно для всех оказался не на высоте. Море-то он контролировал уверенно, однако первая же попытка японских кораблей зайти в устье Амура показала, что кое в чем они просто бесполезны. Амур, конечно, река могучая, но все же кораблям рангом выше эсминца совершать в нем хоть какие-то маневры категорически противопоказано. А эсминцам не хватало все той же живучести, особенно когда советские самолеты начали уверенно чувствовать себя в воздухе. И это притом, что сами обороняющиеся опирались на мощную группировку бронекатеров и речных мониторов, позволяющую действовать так, как они считали нужным. Словом, на континенте в активе японцев оставался лишь численный перевес, и неудивительно, что наступление их стремительно коллапсировало.

Осознание того, что он в очередной раз оказался прав, не радовало Ямомото. Вот здесь и сейчас он предпочел бы ошибиться, но… Но армейцы не смогли победить, и начиналась война на истощение, в которой дело решает количество солдат, денег и производственных мощностей. То, чего у любой из сильнейших держав мира сейчас имелось в разы больше, чем у Японии. А ведь они выступали единым фронтом!

Сейчас флот, могучий и непобедимый японский флот, в очередной раз становился надеждой государства. Увы, это было все, что Ямомото мог сказать точно. Все остальное выглядело тайной, покрытой мраком. Что и как смогут сделать армейцы, он не мог себе представить даже приблизительно. Во-первых, они с флотскими традиционно не делились информацией, а во-вторых, их возможности оказывались сейчас в большой зависимости от действий противника, который, вот незадача, разглашать свои планы тоже не желал. Настолько не желал, что обычно весьма эффективная японская разведка оказалась в полном цейтноте.

Русские не повторили ошибку первой войны. То ли с подачи немцев, то ли сами по себе, они пришли к выводу, что безопасность тылов важнее чьего-то частного неудобства, и всех носителей восточного разреза глаз, не деля их на японцев, китайцев и корейцев, попросту задержали и направили в лагеря. Сортировать по народам и вычленять реальных шпионов начали уже позже, но, в любом случае, до конца военных действий задержанным предстояло сидеть в бараках за колючей проволокой. Так, на всякий случай.

Удар был страшный, восемьдесят процентов японской агентуры оказалось разом выключено из работы. Избежавшим первой волны арестов тоже пришлось нелегко. Даже в эфир не выйдешь – немцы доставили на Дальний Восток передвижные пеленгаторы, и любая попытка передать информацию стала подобна игре с огнем. Курьеров отлавливали. Голубиную почту ликвидировали разом. В общем, изначально мощный поток информации превратился в хилый ручеек, который готов был в любой момент прерваться вовсе. А главное, за достоверность получаемых сведений сейчас не поручился бы никто.

Если же судить по косвенным данным, то проблема вырисовывалась буквально на глазах. Русские проводили непрерывную переброску войск и техники к линии фронта, и происходило это куда быстрее, чем можно было ожидать. Противники Японии не просто объединили усилия, но и сделали это на редкость эффективно. Натренировались в прошлую войну. И ясно было уже, что как только людей и техники соберется достаточно, танковая лавина устремится вперед, и стабилизировавшийся, было, фронт рухнет.

На фоне этого у адмирала не вызвало ни малейшего удивления сообщение о том, что русский, немецкий, а также итальянский и французский флоты вышли в море, и больше о них ничего не известно. Ожидаемо, чего уж там. Ямомото до последнего надеялся, что хотя бы итальянцы останутся в стороне от войны, однако противник в очередной раз проявил умение быстро консолидировать силы. И вот, их корабли уже в море, это не скрыть, а вот куда и как они пошли – совершенно неясно. Оставалось лишь надеяться, что конечным пунктом окажется Владивосток, единственная нормальная военно-морская база, оставшаяся у противника в этих водах. Впрочем, Ямомото уже ни в чем сейчас не был уверен.

Пожалуй, единственным, что вызвало у адмирала удивление, стало сообщение о выходе в море и старых кораблей противника. С двухнедельной задержкой, правда. Непонятным выглядел сам факт того, что русские и итальянцы для чего-то решили задействовать это старье, представляющее сейчас весьма сомнительную боевую ценность. Впрочем, от русских всего можно было ожидать, в том числе и абсолютно самоубийственных действий. На фоне происходящего это выглядело мелочью, на которую Ямомото не слишком обращал внимание. И, как позже выяснилось, напрасно.

Эта идея появилась спонтанно и, как это порой бывает, у молодежи. Если точнее, у флотской молодежи. Еще точнее – у русских и итальянцев в то время, когда они вместе обсуждали вопросы координации действий.

Ближе к утру, когда глаза уже были красные от недосыпа, кто-то зло прошелся по тому, что делают они совершенно ненужное дело. И логика в этом, надо сказать, была.

Основные силы обоих флотов, включая не только самые современные корабли, но и лучших, наиболее подготовленных моряков, уходили с Лютьенсом и Белли. В портах и СССР, и Италии, оставалось только барахло времен Первой мировой войны. В хлам устаревшие монстры, которые, сколько их не модернизируй, годятся, как считалось, разве что для обучения экипажей. И вполне логично, что молодым офицерам, грезившим дальними походами и эпическими подвигами, остаться в родных портах при этом вроде как плавающем железе совсем не улыбалось. Лихой молодежи хватало, что среди советских моряков, что среди итальянцев. Это позже, с возрастом, невзрачные потомки гордых римлян становились вальяжны и осторожны, а в молодости… да все мальчишки одинаковы.

Желание выйти в море, пускай и на старых кораблях, оказалось велико. Не у всех, конечно, однако пассионариев было с избытком, и спорная изначально идея, обрастая на ходу мясом расчетов, приобрела законченный облик. А главное, смогла лечь на столы тех, кто и впрямь что-то решал, и при этом не вызвала у них неприятия.

Замотанный так, что еле стоял на ногах, адмирал Кузнецов лишь кивнул. Во-первых, ему было не до старых кораблей и невеликих ресурсов, которые требовались, а во-вторых, он и сам был в таком же положении. Рвался в море – а приходилось вкалывать, как рабу на галерах, но в штабе. Черный Князь, как раз находившийся в СССР (среди молодых прожектеров нашлось достаточно трезвых голов, сумевших грамотно выбрать время), долго читал, хмыкал, но визу «не возражаю» все же поставил. В кои-то веки во главе итальянского флота стоял умный авантюрист, и молодых он тоже понимал.

Два комфлота – это, конечно, фигуры серьезные, но последнее слово не за ними. И когда бумаги легли таки на стол, покрытый зеленым сукном, они вызвали немалое удивление. Однако Сталин подписал. Думал, взвешивал, советовался – но подписал. Почему? Трудно сказать. Возможно, просто вспомнил себя в молодости, свист пуль над головой, риск… Он вообще часто покровительствовал смелым людям. И «добро» от него было получено.

Ну а проще всего оказалось уломать Муссолини. Дуче хорошо умел считать и прекрасно понимал, что старые корабли исправно жрут деньги на свое содержание, но их реальные возможности невелики. Будь расклады иными, хваткий Лютьенс вытряс бы их у Италии, из горла бы вырвал. Ну а раз не вспомнил, и даже вспомогательных задач, как французам, не определил, стало быть, и впрямь барахло. И куда его, спрашивается, девать?