Загнанный. Мир Tornscape

Сделать это оказалось до смешного просто. Гоззо ничего не стоило оказаться одному в помещении с чертежами. Несмотря на строжайшую дисциплину на оборонном заводе, его попросту никто не воспринимал всерьёз. Ну как угроза может исходить от несчастного неудачника Гоззо, в самом-то деле. Свяжись он с Фрайкригом или ангельнской разведкой, тут же засыпется – с его-то «везением». В первый же день к нему нагрянут копфъягеры.

С присущей ему аккуратностью, Гоззо сложил в потайное отделение бювара чертежи, выполненные на тонкой бумаге. Такую не купить ни за какие деньги – вся она идёт на нужды промышленности, в основном, военной и поставляется исключительно на заводы и фабрики. Гоззо очень любил её, наверное, это была единственная настоящая радость в его жизни и работе инженером на оборонном заводе. Пивные не в счёт – там он просто забывался, падая в объятья Абота. Когда он расстилал на столе перед собой чистый лист чертёжной бумаги, в нём Гоззо нравилось абсолютно всё. Он любил проводить по ней ладонью и пальцами, прямо как по женской коже, почти лаская её. Любил хрустящий звук, с которым она складывалась. Он всегда делал очень аккуратные складки, и не только потому, что боялся повредить собственный чертёж, но и потому, что не хотел портить совершенство бумаги.

Но в этот раз бумага как будто жгла ему пальцы, пока он складывал чертежи в потайное отделение. Гоззо боролся с желанием скомкать их и затолкать как придётся, чего никогда бы не позволил себе прежде. Он злился на всё вокруг, а на самом деле, конечно же, на себя. В первую очередь за то, что позволил втянуть себя в такое.

Гоззо отлично понимал, что сейчас запахло уже не виселицей, а четвертованием. Медленным расчленением. Разрыванием конями. Гоззо не был любителем подобного рода зрелищ, но на паре казней в месяц присутствовал, иначе контрразведчики с завода, у которых были глаза и уши всюду, взяли бы его на заметку. И сейчас воображение ярко рисовало ему картину медленно шагающих некронконструктов, которые, подчиняясь командам погонщика, делают один неторопливый шаг за другим. А крепкие верёвки, привязанные к рукам и ногам Гоззо, натягиваются всё сильнее. Его кости трещат, мышцы разрываются от нестерпимой боли. Он словно наяву почувствовал её, и его затрясло.

Гоззо едва не выронил последние листы, но справился с собой. Даже сумел невероятным усилием воли, какого просто не ожидал от себя, вернуться на рабочее место и даже что-то сделать до конца дня.

И вот теперь он шагал к проходной, обливаясь ледяным потом, а кожаный бювар жёг ему пальцы.

Гоззо содрогался от каждого брошенного на него взгляда. Ему казалось, что все вокруг знают о содержимом бювара, и на проходной его обязательно схватят. А может там уже ждут копфъягеры. Ему хотелось выкинуть проклятый бювар и бежать, бежать без оглядки. И то, что он находится на отгороженной от города высокой кирпичной стеной территории завода, Гоззо ничуть не смущало.

Однако на проходной дежурил знакомый Гоззо, немолодой ландверьер7с говорящим прозвищем Думкопф8. Он тщательно проверил документы Гоззо, хотя знал того в лицо, попросил открыть бювар. В тот момент, когда Думкопф сунул в его кожаное нутро свой длинный нос, Гоззо едва удар не хватил. Однако часовой удовлетворился осмотром, и вернул инженеру бювар и документы. Гоззо тут же поспешил покинуть проходную.

Он почти бегом добрался до станции омнибуса,9 который покатил его к конспиративной квартире, где он должен был передать бювар Гюнтеру. Казалось бы, ничего сложного – главное сделано, он покинул завод. Осталась сущая мелочь, но человек предполагает, а Фрауут располагает.

Божество Обмана легко играет судьбами людей, и ему нет никакой разницы кто это -гроссмаршалили такой вот маленький человек, как Гоззо. Все они для него лишь фишки на игральной доске. Пожелает, смахнёт в корзину, захочет – двинет на клетку, где тот вознесётся так, как и не мечтал. И всё же мало кто в Весторне желал, чтобы коварный и изменчивый Фрауут обратил на него своё внимание.

Готфрид фон Криглихинген ненавидел Остфалл. Всей душой настоящего военного ненавидел. За его чисто выметенные мостовые, за выглядевшие новенькими дома, на ремонт их явно не жалели денег, за запрет на лошадей, за носилки, в которых таскали особенно ленивых господ. Но больше всего он ненавидел воздух – тот самый, какого не найти больше нигде в Кригмарке. Чистейший, лишённый малейшего намёка на трупную гниль, к которой за годы войны привыкли жители абсолютно всех городов королевства. Даже в шумном порту Хофэна воняло трупами, ведь там возвратившиеся таскали грузы с кораблей на берег и наоборот, давно уже заменив живых грузчиков. Большая часть докеров, лишившись работы вынуждена была завербоваться в армию и многие вскоре вернулись к прежней работе, но уже поднятыми некро-алхимиками мертвецами.

Ненавидел Криглихинген и здешнюю публику. Ей лучше всего подходило слово «чистая». Все эти эдлеры, риттеры, фрайхеры, графы и прочие шенки. За пределами Остфалла их титулы не значили ровным счётом ничего, но здесь ими гордились, при любом удобном случае чинясь друг перед другом местом в «Кригальманахе» – справочнике по генеалогии старинных родов, который издавался ежегодно. Завидев кого-то вроде Готфрида, они демонстративно подносили к лицу надушенные платки (даже мужчины, да что там – даже военные!) и столь же демонстративно переходили на другую сторону улицы. Они чувствовали трупную вонь, впитавшуюся даже не в одежду, но в кожу и волосы Криглихингена или кого бы то ни было другого, прибывшего из-за пределов королевского домена. Ведь в землях, принадлежащих, пускай и формально, королю Кригмарка, действует полный и абсолютный запрет на некро-алхимию.

Однако по вызову Георга фон Кригсберга он не прибыть не мог. Гроссмаршал, член Высшего военного совета, очень редко вызывает простого бригадира – именно таким был чин Криглихингена, и тот в ответ может только взять под козырёк. Поэтому Готфрид оставил своих людей в Брокке, где квартировал его отряд, и поспешил в столицу. Теперь же у него была одна мысль – как можно скорее убраться отсюда. Он очень надеялся, что его парней не переведут в Остфалл. Многие – да почти все в Кригмарке! – наоборот мечтали о таком переводе, и в самом отряде Криглихингена бы этому обрадовались. Но он-то лучше них знал, что ждёт в столице, и потому про себя молился Деспису, чтобы этого не случилось.

Примечания