Древо ангела

Lucinda Riley

The Angel Tree

© Lucinda Riley, 2015

© Бялко А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Моей сестре Джорджии

1

Канун Рождества 1985 года

Марчмонт-Холл

Графство Монмутшир, Уэльс

Дэвид Марчмонт, продолжая вести машину по узкой дороге, краем глаза взглянул на свою пассажирку. Снегопад разошелся всерьез, отчего и так опасная езда по обледеневшей дороге стала еще более сложной.

– Уже недалеко, Грета, и, похоже, мы успеваем как раз вовремя. Думаю, к утру здесь будет не проехать. Ты что-нибудь тут узнаешь? – с надеждой спросил он.

Грета повернулась к нему. Несмотря на то что ей было пятьдесят восемь лет, ее кожа цвета слоновой кости не тронута морщинами, а огромные голубые глаза занимали большую часть личика, которое Дэвид всегда про себя называл кукольным. Цвет глаз не поблек с возрастом, но они больше не светились от восторга или ярости. Свет в них потух много лет назад, и они оставались такими же невыразительными и невинными, как у неодушевленного фарфорового оригинала, который она ему и напоминала.

– Я знаю, что жила тут когда-то. Но не помню этого, Дэвид. Прости.

– Не беспокойся, – утешил он, зная, как это всегда огорчает ее. И тут же подумал: если бы только он сам мог убрать из своей памяти ту первую, жуткую, разрушительную картину дома сразу после пожара – удушливый запах тлеющего дерева и дыма оставался с ним до сих пор, – он бы непременно сделал это. – Конечно, теперь Марчмонт уже почти восстановлен.

– Да, Дэвид, я знаю. Ты говорил мне об этом на прошлой неделе, когда заходил поужинать. Я приготовила отбивные из ягненка, и мы открыли бутылку «Сансерре». – сказала она, словно оправдываясь. – И ты сказал, что мы остановимся в самом доме.

– Совершенно верно, – с готовностью подтвердил Дэвид, понимая, что Грета постоянно испытывала необходимость приводить ему все подробности прошедших событий, даже если все то, что происходило до аварии, было ей недоступно. Осторожно руля по обледеневшей дороге и чувствуя, как шины стараются уцепиться за любую неровность, он подумал, было ли вообще такой уж хорошей идеей отвезти сюда Грету. Если честно, он и сам был поражен, когда она вдруг приняла его приглашение – после всех лет, что он уговаривал ее хоть ненадолго покинуть квартиру в Мэйфере и получал в ответ твердое «нет».

Наконец, после трехлетнего ремонта и попыток восстановить дом, ему показалось, что нужный момент настал. И она, по какой-то неведомой причине, внезапно согласилась. По крайней мере, он знал, что чисто физически в доме будет тепло и удобно. Хотя эмоционально – для каждого из них, с учетом всех обстоятельств – он не был уверен…

– Уже темнеет, – внезапно заметила Грета. – А ведь только три часа.

– Да, но я надеюсь, свет продержится, чтобы мы смогли увидеть Марчмонт.

– Где я раньше жила.

– Да.

– С Оуэном. Моим мужем. Который был тебе дядей.

– Да.

Дэвид знал, что Грета просто выучила наизусть все детали прошлого, которое позабыла. Как будто она сдавала экзамен. И он был ее учителем. Врачи, заботясь о ней, сказали Дэвиду, что он не должен упоминать о травматических событиях, но подсказывать ей имена, даты и места, которые могли разбудить что-то в ее подсознании и тем самым дать ключ к восстановлению памяти. Время от времени, когда он навещал ее, они болтали и Дэвид упоминал о чем-то, ему казалось, он видит в ней искру узнавания – но не мог быть уверен, была ли она вызвана настоящим всплеском воспоминаний или же просто узнаванием того, о чем он уже рассказывал ей. И теперь, после стольких лет, врачи – которые когда-то были уверены, что память понемногу вернется к Грете, потому что на многочисленных снимках мозга не было ничего, что указывало на какие-либо возможные препятствия для этого, – говорили об «избирательной амнезии», вызванной травмой. По их мнению, Грета не хотела ничего вспоминать.

Дэвид медленно направил машину в крутой поворот на дороге, зная, что через несколько секунд перед ними откроется вид на ворота, ведущие в Марчмонт. Несмотря на то что он был официальным владельцем дома и потратил на его ремонт целое состояние, Дэвид знал, что он – всего лишь управляющий. Теперь, когда ремонт был практически завершен, Ава, внучка Греты, и ее муж Саймон переехали в Марчмонт-Холл из коттеджа и поселились там. А когда Дэвид умрет, дом официально перейдет к Аве. Трудно было выбрать лучшее время – через несколько недель пара ожидала появления на свет своего первенца. И, может быть, подумал Дэвид, наконец-то последние годы семейной истории, когда все шло не так, как нужно, будут восполнены появлением на свет новой, невинной жизни.

Правда, всю ситуацию еще больше осложняли события, произошедшие после того, как Грета потеряла память… события, от которых он защищал ее, опасаясь эффекта, который они могли бы произвести на нее. Потому что, в конце концов, если она не могла вспомнить того, с чего все началось, как она могла бы осознать результат всего этого?

В общем, все это означало, что он, Ава и Саймон во время разговоров с Гретой балансировали на тонкой нити, пытаясь как-то пробудить ее память, но постоянно думая о том, что они обсуждали в ее присутствии.

– Грета, ты видишь? – спросил Дэвид, проезжая в ворота, – и перед ними во всей своей красе возник Марчмонт-Холл.

Невысокий дом елизаветинской эпохи изящно вписывался в волнистые силуэты предгорий, которые, вздымаясь, переходили вдали в величественные пики Черных гор. У их подножия, в широкой долине петляла река Уск, и поля по обеим ее сторонам сверкали в свежевыпавшем снеге. Из древних стен тускло-красного кирпича спереди выдавался вперед тройной фронтон, где многогранные стекла в сводчатых окнах отражали последние розоватые лучи заходящего зимнего солнца.

Даже когда старые сосновые бревна, иссохшие от времени, были жадно уничтожены пламенем пожара, что привело к обрушению крыши, внешние стены дома сохранились. Как потом говорили пожарные, отчасти это случилось благодаря сильнейшему ливню, который пролился примерно через час после того, как занялся самый первый уголек. Сама природа спасла Марчмонт-Холл от полного разрушения, оставив хоть что-то, что можно было восстановить.

– О, Дэвид, он гораздо красивее, чем казался на фотографиях, которые ты мне показывал! – выдохнула Грета. – И сейчас, подо всем этим снегом, он словно сошел с рождественской открытки.

И действительно, подъехав к дому так близко, как только было возможно, Дэвид разглядел через окно теплый свет горящих ламп и мигание елочной гирлянды. Эта картина была настолько не похожа на ту темную, мрачную атмосферу его детского дома, навсегда отложившуюся в его памяти, что он испытал внезапный прилив эйфории от этой очевидной перемены. Может быть, пожар действительно сжег прошлое, как в физическом, так и в метафорическом смысле. Жаль только, что его матери не было рядом с ним, чтобы она увидела эту замечательную перемену.

– Правда же, выглядит чудесно? – сказал он, открывая дверцу машины, отчего с ее крыши соскользнула кучка снега. – Давай скорее туда. Я потом заберу все чемоданы и подарки.

Дэвид обошел машину, открыл пассажирскую дверь, и Грета осторожно выбралась наружу. Ее ноги в открытых городских ботиночках тут же по щиколотку утонули в снегу. Когда она подняла взгляд на дом, а потом опустила его на свои погрузившиеся в снег ноги, в ее памяти внезапно что-то дрогнуло.

Я уже была здесь…

Замерев на месте, потрясенная тем, что этот момент наконец настал, она отчаянно пыталась ухватить этот кусочек воспоминаний. Но он уже исчез.

– Пошли, Грета, ты замерзнешь тут до смерти, стоя на месте, – сказал Дэвид, протягивая ей руку. Они прошли вместе несколько метров до входной двери Марчмонт-Холла.

После того как их встретила Мэри, управляющая домом, которая работала в Марчмонте более сорока лет, Дэвид отвел Грету в ее спальню и оставил там отдохнуть. Он представлял, как она, должно быть, утомлена от стресса, вызванного решением выйти из дома впервые за много лет, да еще долгим путешествием вдобавок…

После чего он спустился в кухню в поисках Мэри. Она раскатывала тесто для пирожков на новом центральном кухонном острове. Дэвид обвел глазами кухню, любуясь поблескивающими гранитными столами и гладкими, встроенными вдоль стен кухонными приборами. Кухня и ванные стали его единственной уступкой современному дизайну, когда он планировал восстановление Марчмонта. Обстановка всех остальных комнат была воссоздана в оригинальном виде – непростая задача, потребовавшая многих недель поисков и долгих дней разглядывания архивных фотографий в библиотеках, а также копания в воспоминаниях детства. Пришлось нанимать целую армию местных мастеров, чтобы быть уверенным, что все вокруг, от паркетных полов до мебели, было как можно больше похоже на старый Марчмонт.

– Здравствуйте, мастер Дэвид, – Мэри подняла глаза и расплылась в улыбке. – Джек звонил десять минут назад, сказал, что поезд вашей Тор задержался из-за снежных заносов. Так-то они должны были уже час как быть тут. Он взял «Лендровер», так что они нормально доберутся.

– Как хорошо, что он согласился ее забрать. Я знаю, как ему непросто найти время среди всех обязанностей по дому. Ну, Мэри, как вам нравится в новой обстановке?

– Ба, да тут просто чудесно. Все такое новое, свежее, – ответила она со своим мягким уэльским говором. – Поверить не могу, что это тот же дом. Тут сейчас так тепло, можно и камины не разжигать.

– А в вашей квартире удобно? – Хью, муж Мэри, скончался несколько лет назад, и ей было одиноко и неуютно в отдельном коттедже в поместье. Так что, работая с архитектором над новыми планами дома, Дэвид встроил туда несколько комнат для Мэри на просторном чердаке. После того, что случилось, ему было спокойнее знать, что в доме постоянно кто-то будет, даже если Ава и Саймон куда-то уедут.

– Да, спасибо. И оттуда такой чудесный вид на долину. Как там Грета? Если честно, я удивилась, когда вы сказали, что она приедет на Рождество. Положа руку на сердце, не думала, что я это увижу. Что она думает обо всем этом?

– Она особо не говорила, – сказал Дэвид, толком не понимая, говорит ли Мэри о реакции Греты на ремонт дома или же о ее возвращении сюда после стольких лет. – Сейчас она отдыхает.

– Вы видели, я подготовила для нее ее бывшую спальню, вдруг это пробудит ее память. Хотя спальня теперь выглядит совсем по-другому, я и сама с трудом ее узнаю. А как вы думаете, она правда так вот совсем меня не узнает? Когда она жила тут, в Марчмонте, мы вдвоем немало всего пережили.

– Пожалуйста, Мэри, не надо из-за этого огорчаться. Боюсь, мы все испытываем то же самое.

– Ну, может, оно и к лучшему, что она помнит не все, что тут послучалось, – мрачно заметила она.

– Да, – со вздохом согласился Дэвид. – Так или иначе, это будет очень странное Рождество.

– Ба, и не говорите. Я все искала по дому вашу матушку, с трудом могу понять, что ее тут нет. – Мэри сморгнула слезу. – Конечно, вам-то еще тяжелее, мастер Дэвид.

– Ну, нам всем нелегко будет с этим смириться. Но у нас хотя бы есть Ава и Саймон, и теперь, когда вот-вот появится малыш, это поможет нам пережить потерю. – Дэвид обхватил Мэри за плечи, утешая. – А теперь можно мне попробовать один из твоих пирожков?

Ава и Саймон вернулись в дом через двадцать минут и присоединились к Дэвиду в гостиной, пахнущей свежей краской и дымком из широкого каменного камина.

– Ава, чудесно выглядишь. Так и пышешь здоровьем, – улыбнулся Дэвид, обнимая ее и пожимая Саймону руку.

– Я, похоже, за последний месяц внезапно раздулась. И уж не знаю, мальчик это или девочка, но он точно будет игроком в регби, – ответила Ава, ласково взглянув на Саймона.

– Я попрошу Мэри заварить нам чай? – предложил Дэвид.

– Я схожу, – сказал Саймон. – Ава, милая, а ты садись тут рядом с дядей, да подними ноги повыше. Ее вызвали среди ночи к корове, у которой начались роды, – пояснил он Дэвиду, отчаянно пожав плечами, и вышел из комнаты.

– Я только надеюсь, что кто-то найдется и для меня, когда у меня начнутся роды, – хихикнула Ава, опускаясь в одно из свежепереобитых кресел. – Саймон вечно пытается остановить меня, но я же ветеринар. Я же не могу дать своим пациентам помереть, верно? Ну, в смысле, акушерка же тоже меня не бросит, правда же?

– Нет конечно, Ава, но тебе же рожать уже через шесть недель, и Саймон волнуется, что ты переутомляешься, вот и все.

– Когда после Рождества приедет мой сменщик, будет гораздо легче. Но в такую погоду я не могу обещать, что не поеду по вызову, чтобы согреть страдающую от гипотермии овцу. Фермеры всегда так стараются согнать их с холмов в хлев до наступления плохой погоды, но кто-нибудь всегда потеряется. Но это неважно. Дядя Дэвид, а как твои дела? – Ава всегда звала его дядей, хотя они, строго говоря, были троюродными братом и сестрой.

– Очень хорошо, спасибо. В октябре я закончил запись рождественского шоу, и с тех пор, ну… вообще-то, – и Дэвид внезапно покраснел от неловкости, – я пишу свою автобиографию.

– Да что ты? Наверняка это ужасно интересно.

– Да, моя жизнь, безусловно, была интересной, но в этом-то и проблема. Очевидно, что я не могу рассказывать обо всем.

– Нет… – Лицо Авы стало серьезным. – Если честно – ты же знаешь, я всегда говорю честно, – я вообще удивлена, что ты согласился это написать. Ну, я хотела сказать, ты же всегда так охраняешь свою частную жизнь.

– Да, конечно, но, к несчастью, один помойный журналист решил написать несогласованную версию, так что я решил: лучше уж я сам напишу как надо. Ну, в смысле, как получится – с учетом всех обстоятельств.

– Понятно. Теперь я поняла, почему ты захотел это сделать. Господи, – выдохнула Ава, – с матерью-кинозвездой и кузеном – известным комиком я ненавижу даже саму идею стать знаменитой. Ты же не станешь писать ничего про… о том, что случилось со мной, да, дядя Дэвид? Я просто умру, если ты это сделаешь. Особенно после того раза, когда меня с Ческой пропечатали на главной странице «Дейли мейл».

– Ну конечно нет, Ава. Я сделаю все возможное, чтобы оградить семью от всего этого. Проблема только в том, что, кроме этого, мне особенно нечего рассказать. В моей жизни нет никаких наркотиков, нервных срывов, проблем с выпивкой и множества женщин, так что это получится очень унылая книга. – Вздохнув, Дэвид иронически улыбнулся. – Кстати о женщинах, Тор скоро будет здесь.

– Я так рада, что она приедет, дядя Дэвид. Она мне очень нравится. И чем больше нас тут будет на Рождество, тем лучше.

– Ну, по крайней мере, нам наконец удалось уговорить твою бабушку присоединиться к нам.

– Где она?

– Отдыхает там наверху.

– И как она?

– Да в общем так же. Но я так горжусь, что она нашла в себе мужество приехать сюда. – За окном мелькнули фары машины. – Должно быть, это Тор. Пойду помогу ей с вещами.

Когда Дэвид вышел из комнаты, Ава задумалась о том, каким терпеливым и верным было его отношение к Грете. Она знала, что они были знакомы целую вечность, но не могла понять, что же в ней так его привлекало. Мать Дэвида, ЭлДжей, двоюродная бабушка Авы, умершая несколько месяцев назад, говорила, что ее сын всегда любил Грету. Конечно, Грета все еще очень молодо выглядела, как будто потеря памяти стерла с нее пятьдесят восемь лет жизни, которые в обычных обстоятельствах отложились бы на лице эмоциональным следом прожитого.

Как ни противно было это признать, Ава считала свою бабушку пустой и ребячливой. Все те несколько раз, что она видела Грету за все эти годы, ей казалось, что она разговаривает с прекрасным, но пустым яйцом Фаберже. Но, опять же, возможно, что вся глубина ее личности, какой она когда-то была, исчезла после аварии. Грета жила как отшельник, крайне редко выходя за пределы своей квартиры. Насколько Ава знала, это был вообще первый раз, когда она покинула ее дольше чем на несколько часов.

Она понимала, что не должна осуждать бабушку, поскольку не была знакома с ней до аварии, но в то же время признавала, что всегда невольно сравнивала Грету с ЭлДжей, чей несгибаемый дух и жажда жизни делали Грету – даже после всего, что с ней случилось, – слабой и блеклой. А вот теперь, подумала Ава, прикусив губу, на Рождество Грета тут, а ЭлДжей нет.

К горлу Авы подступил комок, но она усилием воли проглотила его, понимая, что тетя-бабушка не хотела бы, чтобы она горевала.

– Не сдавайся, – всегда говорила она, если случалась какая-нибудь трагедия.

Ава изо всех сил, от всего сердца хотела бы, чтобы ЭлДжей побыла с ними хоть немного подольше, чтобы она застала рождение ее ребенка. Но, по крайней мере, она дожила до их с Саймоном свадьбы и, умирая, знала, что Марчмонт – и Ава – в безопасности.

В гостиную вернулся Дэвид вместе с Тор.

– Привет, Ава. С Рождеством, и все такое прочее. Господи, как же я замерзла. Ну и дорога! – сказала Тор, подходя к пылающему камину и грея руки у огня.

– Ну, ты доехала, и, судя по всему, очень вовремя. Джек говорит, они отменили все остальные поезда до Абергавенни на сегодня.

– Да уж, должна признать, не хотелось бы мне встречать Рождество в каком-нибудь пансионе в Ньюпорте, – сухо заметила Тор. – Ава, дом просто чудесен. Вы с Саймоном, наверное, в восторге.

– Да, – сказала Ава. – Он такой красивый, и мы так вам благодарны, дядя Дэвид. Нам с Саймоном никогда бы не хватило средств на такой ремонт.

– Ну, как известно, однажды он в любом случае станет твоим. О, Саймон, – обернулся Дэвид, когда тот вошел в комнату. – Горячий чай. Как раз то, чего нам так не хватало.

Проснувшись, Грета почувствовала, что дезориентирована и не может вспомнить, где находится. Впав в панику, она нашарила в кромешной темноте выключатель и нажала на кнопку. Сильный запах свежей краски подстегнул память, она села в постели и восхитилась заново украшенной спальней.

Марчмонт-Холл… Дом, о котором она столько слышала от Дэвида за все эти годы. Мэри, управляющая, сказала ей, что когда-то это была ее спальня и именно здесь она родила Ческу.

Встав с кровати, Грета подошла к окну. Снегопад продолжался. Она попыталась отследить воспоминание, промелькнувшее перед ней, когда она стояла возле дома, но разум упрямо отказывался выдавать свои тайны, и она вздохнула в отчаянии.

Умывшись в удобной ванной, примыкающей к спальне, она надела новую блузку из кремового шелка, купленную несколько дней назад. Коснувшись губ помадой, Грета поглядела на свое отражение в зеркале, чувствуя тревогу при мысли о том, что надо покинуть убежище своей спальни.

На то, чтобы принять решение провести Рождество вместе с семьей тут, в Марчмонте, потребовались все оставшиеся в ней силы. Настолько, что после того, как, согласившись, она увидела потрясенное лицо Дэвида, Грета пережила несколько панических атак, после которых лежала без сна, дрожа и покрываясь потом до самого утра. Она сходила к своему врачу, который выписал ей бета-блокаторы и успокоительные. С этой поддержкой, да еще при мысли о том, что иначе ей придется провести еще одно несчастное Рождество в полном одиночестве, она сумела как-то собраться, сесть в машину Дэвида и приехать сюда.

Может быть, врачи и не согласились бы с ее мотивацией; они начали бы спорить со всей их психоболтологией насчет того, что, возможно, она наконец была готова, что ее подсознание наконец окрепло настолько, что стало готово вернуться. И, безусловно, после того, как она приняла решение, ей в первый раз после аварии стали сниться яркие, живые сны. Конечно, ни один из этих снов не имел смысла, но сам шок от того, что доктора назвали бы «флешбэком», когда два часа назад она вышла из машины и взглянула на Марчмонт-Холл, придавал их анализу некоторую достоверность.

Она знала, что ей придется вынести еще многое. Для начала само «общество», причем в течение довольно долгого времени. И тут, среди всех собравшихся на праздник, будет человек, встречи с которым она особенно опасалась: Тор, подруга Дэвида.

Даже притом что она время от времени встречалась с Тор, когда Дэвид приводил ее на чай в квартиру Греты в Мэйфере, она никогда раньше не проводила с этой женщиной более нескольких часов. Даже притом что Тор всегда была милой и вежливой и казалась искренне заинтересованной в ее словах – которых было немного, – Грета всегда ощущала себя с ней неловко, как будто Тор считала ее какой-то обиженной богом старушкой в маразме.

Грета посмотрела на свое отражение в зеркале. Может, с ней и было что-то не так, но такой она точно не была.

Тор была профессором Оксфорда. Образованная, независимая, привлекательная – в этаком практическом ключе, как всегда думала Грета. Но она тут же одернула себя за свою инстинктивную попытку унизить соперницу.

Проще говоря, Тор была всем, чем Грета не была никогда, но Дэвид был с ней счастлив, и Грета знала, что должна быть этому рада.

По крайней мере, Дэвид говорил, что тут будет Ава со своим мужем, Саймоном. Ава, ее внучка…

Если что-то и огорчало ее по-настоящему в смысле ее памяти, то это была Ава. Ее плоть и кровь, дочь ее дочери… Хотя за последние двадцать лет она периодически видела Аву и та очень ей нравилась, Грета ощущала вину за то, что не могла общаться с родной внучкой, как должна это делать близкая родственница. Ведь даже если она не могла помнить рождение Авы, должна же она была инстинктивно ощущать хоть какую-то эмоциональную связь с ней?

Грета думала, что Ава подозревает – так же, как подозревала и ЭлДжей, – что она помнит больше, чем кажется, и отчего-то стыдилась этого. Но, несмотря на годы занятий с психологами, гипнотизерами и всевозможными представителями прочих способов лечения потери памяти, о которых она могла прочесть, ничто не возвращалось. Грете казалось, она живет в пузыре, являясь просто каким-то сторонним зрителем всего остального человечества, для которого помнить было совершенно простым и естественным делом.

Из всех других людей ближе всего ей был ее дорогой Дэвид, который был рядом, когда она наконец открыла глаза после девяти месяцев в коме, и который все последние двадцать четыре года заботился о ней, как только мог. Если бы не он, то, учитывая всю пустоту ее существования, она наверняка утратила бы надежду еще много лет назад.

Дэвид рассказал ей, что они встретились сорок лет назад, когда ей было восемнадцать и она работала в Лондоне в театре, который назывался «Ветряная мельница», сразу после войны. Очевидно, она сама как-то объяснила ему, что ее родители погибли во время Блица, но никаких других родственников не упоминала. Дэвид сказал ей, что они были хорошими друзьями, и Грета предположила, что в их отношениях не было ничего большего. Еще Дэвид сказал, что вскоре после их встречи она вышла замуж за человека по имени Оуэн, его дядю, в то время владельца Марчмонта.

Все эти годы Грета множество раз желала, чтобы та дружба, которую описывал ей Дэвид, была чем-то большим. Она искренне любила его; не за то, чем он был для нее до аварии, но за то, что он стал значить для нее теперь. Конечно же она понимала, что ее чувства не были взаимны, и у нее не было оснований считать, что это когда-то было так. Дэвид был очень знаменитым и успешным комиком и был до сих пор очень привлекателен. Кроме того, последние шесть лет он был с Тор, которая вечно висела у него на руке во время благотворительных мероприятий и церемоний награждения.

В самые мрачные моменты Грета ощущала, что была для него немногим больше, чем просто обязанностью; что Дэвид просто честно выполнял свой долг по доброте душевной и потому, что они были родней. Когда ее наконец, спустя восемнадцать месяцев, выписали из больницы и она вернулась в квартиру в Мэйфере, Дэвид был ее единственным регулярным посетителем. С годами чувство вины за то, что она стала так зависеть от него, все росло, и хоть он и говорил всякий раз, что ему нисколько не трудно, она всегда старалась не быть ему обузой и часто притворялась, что занята, хотя совсем не была.

Грета отошла от окна, понимая, что должна собраться с силами, спуститься и присоединиться к своей семье. Она открыла дверь спальни, прошла по коридору и остановилась наверху великолепной лестницы из темного дуба, с резными перилами и изящно выточенными в форме желудей шишечками, тускло поблескивающими в свете канделябра. Глядя вниз на огромную наряженную рождественскую елку, которая стояла в зале под ней, она почувствовала свежий, нежный запах хвои, и в ней вновь что-то шевельнулось. Грета закрыла глаза и, как велел ей доктор, сделала глубокий вдох, пытаясь уловить и расширить это мимолетное воспоминание.