Лицо под маской

Почему-то у меня возникло ощущение, что сию минуту синьор Лаварди получил от меня некий кусочек пазла, которого ему не хватало. Вот зачем я ввязываюсь в эти местные интриги? Мало мне было приключений? Мало было склок между хирургами и выяснений, кто самый великий в нашем крохотном садке с акулами?

Вздохнув, я попыталась сформулировать беспокоящее меня ощущение как можно точнее:

– Понимаете, синьор Лаварди, мне все время кажется, что окружающие знают что-то, о чем мне не говорят. Нет-нет, я не имею в виду какие-то местные секреты! Мне кажется, что что-то знают обо мне. Ну, как это объяснить… Вот когда в школе учитель поставил точку возле твоей фамилии в журнале, все это видели и уверены, что сегодня тебя вызовут. А ты не в курсе, просто лопатками чувствуешь грядущие неприятности.

– Да, понимаю. – Синьор Лаварди потер пальцами подбородок, потом решился и начал говорить: – Вы правы и не правы одновременно. Да, когда вы приехали в Венецию, многие усмотрели в этом некий знак. Я не имею полномочий рассказывать о подробностях, но… Дело обстоит так: в одном из семейств наших нобилей есть серьезная проблема. Для ее решения может понадобиться специалист вашего уровня.

– Специалист в области пластической хирургии?

– В магической пластической хирургии, да, – слово «магической» он подчеркнул особо. – Но пока никто не говорил о такой возможности с… э-э-э… объектом. И неизвестно, как он к этому отнесется.

– И что, весь город в курсе этой проблемы?

– Ну, вам ли не знать, что сложности такого рода бывает чрезвычайно трудно скрыть, – синьор хмыкнул несколько принужденно. – Не буду скрывать, мне поручено сделать ваше пребывание здесь максимально приятным и увлекательным. И вот еще, кстати, отель ведь у вас оплачен по завтрашний день?

– Да, я как раз собиралась продлить бронь номера.

– Позволено ли будет предложить вам посмотреть… э-э-э… ну, скажем, апартаменты? Если вы захотите, их можно будет арендовать на любой срок. Иногда свой дом бывает много предпочтительнее, сами понимаете.

Дом или апартаменты, ага… Прикинем быстренько: в отеле уже входят в стоимость завтраки, уборка, смена белья. При этом все вокруг абсолютно чужие, и можно их не принимать в расчет. В доме или апартаментах нужно думать о еде, говорить с уборщицей, решать вопросы со стиркой и глажением, вообще, как-то начинать жить. Я уже открыла рот, чтобы вежливо отказаться, но с удивлением поняла, что договариваюсь ехать смотреть этот самый дом. Ехать прямо сейчас, даже не задав ни одного вопроса!

Положительно, этот город действует на меня развращающе.

Апартаменты? Ха-ха три раза. Гондола под управлением неизменного Массимо привезла нас с синьором Лаварди к самому настоящему палаццо: с водным подъездом, охраняемым причальными столбами в желтую и зеленую полоску, с черно-белой шахматной доской мраморного пола при входе и высокими стрельчатыми окнами в piano nobile, господском этаже.

Массимо накинул канат на полосатый столбик с позолоченным набалдашником и ловко выскочил на доски причала. Помог выйти синьору Лаварди, потом мне, запрыгнул обратно и уселся на корме гондолы, вытянув вперед длинные ноги и надвинув на глаза соломенную шляпу, украшенную сегодня разноцветной лентой.

– Итак, синьора Хемилтон-Дайер, разрешите представить вам – Ка’Виченте.

Сделав пару шагов назад, я окинула взглядом здание. Вызывающе асимметричное, оно было узким и будто устремленным ввысь; справа сдвоенная арка вела к входной двери, слева на первом этаже виднелись три небольших квадратных окна, забранных толстой решеткой. Piano nobile радовал глаз шестью соединенными в ряд стрельчатыми окнами и угловым балконом. Между квадратными окнами третьего этажа и мощными балками, поддерживающими крышу, сияла яркими красками фреска, но разглядеть ее с того места, где я стояла, не получалось. Ну, ничего, посмотрю, когда будем отплывать.

– Прошу вас, синьора, – мой спутник склонился в поклоне, и я вошла в арку.

Широкие двустворчатые входные двери были распахнуты, и солнечный луч через них попадал внутрь, отражался от высокого золоченого канделябра и рассыпался искрами по позолоте, стеклянным подвескам люстр и бра, сверкающим зеркалам, после чего затихал на черно-белом мраморе пола. Вот же тьма, если такова прихожая, каковы будут парадные залы?

В центре холла стояла высокая худая женщина в белом фартуке поверх длинного коричневого платья с небольшим кружевным воротником. На поясе ее платья выразительно покачивалась солидная связка ключей. У левой ноги женщины сидел здоровенный рыжий кот и жмурил желтые глаза на солнечный луч.

Женщина присела в реверансе.

– Добрый день, синьора Пальдини, – кивнул ей Лаварди. – Итак, синьора Хемилтон-Дайер, разрешите представить вам домоправительницу Ка’Виченте. Именно ее труды позволяют мне утверждать, что здесь вам будет куда уютнее и удобнее, чем в самом лучшем отеле.

Я поздоровалась с женщиной и перевела взгляд на кота. Как бы ни странно это звучало, но его личность мне знакома. Минуточку, так это же тот самый кот, который во сне шлялся по моему номеру!

– А ваш кот живет здесь же? – спросила я самым равнодушным тоном.

– Да, синьора. Его зовут Руди. А вы не любите кошек?

С трудом удержав на языке расхожую шутку, что я не умею их готовить, я пожала плечами.

– До тех пор, пока он не решит жить в моей комнате, это не мое дело.

Руди. Рыжий кот с наглым взглядом желтых глаз и рваным левым ухом. Тот самый Руди, который прилепил ниточку-метку к приглашению на мой первый венецианский бал. А я ведь так и не выяснила, по чьему приказу?

Тем временем, коротко переговорив с домоправительницей, синьор Лаварди повел меня смотреть комнаты piano nobile. И, сознаюсь, я была ими совершенно очарована. Спальня и прилегающие к ней будуар и гардеробная были отделаны бледно-зеленым с серебром. Окна спальни выходили в небольшой внутренний двор, засаженный цветущими крокусами и анютиными глазками; будуар смотрел на Гранд-канал. В гардеробной стояли три огромных, в рост, зеркала в серебряных рамах и бесчисленные шкафы, ящики, полки и шляпные коробки. Гостиная, оформленная в ярких тонах – малиновом, белом, золотом, – также сверкала зеркалами, в которых отражались люстры муранского стекла. Бальный зал был белым, а в кабинете царил чиньский стиль: черный и красный лак, ширмы, карпы и пионы.

– Потрясающе, – восхитилась я. – Просто невыносимо красиво.

– Обратите внимание на плафоны, синьора, – голосом искусителя шепнул на ухо синьор Лаварди. – Их расписывал сам Тьеполо!

– Синьор Лаварди, – ответила я по возможности строго. – Скажите сразу, сколько это стоит.

– Двести дукатов, синьора.

– В час?

– О нет, я бы не посмел… Двести дукатов в неделю, и это включает уборку и завтрак. В качестве горничной, боюсь, синьора Пальдини не слишком подойдет. Но горничную она вам порекомендует за минимальную доплату.

Двести дукатов в неделю? Номер в «Палаццо Дандоло», в котором я живу сейчас, стоит двести десять в день! И это отнюдь не многокомнатный люкс, а вполне обычный номер, чуть лучше стандартного. Помнится, кошка тоже обещала мышке слишком хорошее вознаграждение за плевую работу – горшок масла, если та пробежит из угла в угол…

– Синьор Лаварди, я хотела бы посмотреть договор аренды. До этого я не могу принимать решение.

– Да, синьора, я привезу вам его завтра с самого утра.

Я поблагодарила домоправительницу и кота, опершись на руку Массимо, устроилась в гондоле и во все глаза стала смотреть на Ка’Виченте. Фреска в верхней части здания с воды была видна отлично, и я даже определила ее сюжет. Впрочем, трудно было бы его не определить, если изображение включало трех почти обнаженных красавиц и юношу с пастушеским посохом, протягивавшего яблоко одной из них. История Париса с золотым яблоком и трех самолюбивых богинь…

Просмотрев договор аренды, я откинулась на спинку кресла и посмотрела на синьора Лаварди.

– Прежде, чем я подпишу договор… Прежде, чем я вообще возьму ручку, я хочу знать, чего от меня потребуют и кто.

– Синьора, прошу меня простить, но я не могу этого вам сказать.

– А кто может?

Он тяжело вздохнул.

– Смелее, синьор Лаварди! За названное имя вас не подвергнут остракизму. Ну, так от кого я узнаю подробности и когда?

– Завтра вечером граф Контарини вернется в Венецию, – с мученическим выражением лица выговорил он. – Послезавтра вы встретитесь с ним на балу в Ка’Фоскари.

– Ну, вот видите, и совсем не было больно! – усмехнулась я. – Значит, рассказать, в чем суть проблемы, вы мне не можете?

Лаварди замотал головой так, что я испугалась, как бы она не оторвалась.

– Нет, синьора, простите!

– Ладно. Тогда расскажите мне о тех, кто имеет какое-то значение в этом городе, и об их взаимоотношениях. Мне надоело чувствовать себя в темноте. И пожалуйста, начните с кланов Контарини и Торнабуони.

Мой консультант хмыкнул, неожиданно придя в хорошее настроение.

– Это-то как раз несложно. Два этих клана можно назвать… союзными, пожалуй. Да, именно так. Они не конкуренты, поскольку Торнабуони занимаются водной магией с точки зрения теории, математических основ, разработки новых заклинаний. К этому вплотную примыкают мореплавание и погодная магия. А Контарини – это, в первую очередь, верфи, а также все, что используется в строительстве и в военных целях.

В какой-то момент я даже пожалела о своем вопросе. Во взаимоотношениях кланов и семей Венеции, входящих в Совет десяти, Совет судей и Совет нобилей милейший синьор Лаварди разбирался не хуже, чем я в типах скальпелей. Может быть, даже лучше. Так что через два часа и пять чашек чая я полностью ориентировалась в хитросплетениях жизни венецианцев, как надводной, так и подводной части этого айсберга.

Итак, завтра вечером у меня бал в Ка’Фоскари и встреча с представителем правящего семейства. Не главой, нет, упаси боги; со мной желает встретиться второй наследник фамилии, граф Пьетро. А сегодня… взгляд мой упал на стрелки часов, и я застонала:

– Синьор Лаварди, через два часа мне нужно отправляться на эту дамскую вечеринку, а я еще даже не знаю, что надену завтра!

– Какие, право, мелочи, – небрежным жестом он отмахнулся от моих слов. – Платье для вас из ателье Флавиа привезут сегодня вечером, а утром приедет одна из портних, чтобы проверить, не нужно ли что-то подогнать. И кстати, сегодня вам не нужна будет баута, лучше вот это…

Он щелкнул пальцами, и на столике появился квадратный футляр, в каких обычно продают дорогие шелковые платки-каре. Я раскрыла коробку – там лежала полумаска цвета абрикоса, расшитая бусинками в тон, все точно такого цвета, как мужской костюм, который я собиралась надеть на partito delle signore в Ка’Боттарди.

– Спасибо… Красиво. И гораздо удобнее, чем баута, – сказала я, погладив шелковую поверхность полумаски. – Ну, хорошо, я готова подписать договор аренды. На неделю?

– На две, синьора, на две, а лучше – на месяц, – мурлыкнул синьор Лаварди.

– Исключено! Через три недели я должна быть на конференции в Медиолануме! – воскликнула я и осеклась. Я ведь решила не ехать на конференцию, отдала свое выступление Лилии Огден и вообще планировала больше не работать и близко не подходить к операционному залу.

Собеседник, кажется, моей заминки не заметил и продолжал ободряюще улыбаться, протягивая мне ручку и два экземпляра договора. Я вздохнула и подписала. Со стороны арендодателя подпись уже была проставлена: ничего не говорящая мне фамилия, некий dott. Маурицио Бориле.

– И к какому клану принадлежит человек, под крышей которого я буду жить?

– Синьор дотторе – вне кланов. Он ваш коллега, кстати, вы с ним познакомитесь, скорее всего.

Лаварди встал, мановением пальца отправил свой экземпляр договора в пространственный карман и поклонился:

– Думаю, вы захотите отдохнуть перед partito, синьора? Я прощаюсь до завтра…

Я растянулась на кровати, положила на веки пакетики со специальным гелем, снимающий припухлость век, и задумалась: вот завтра я перееду в Ка’Виченте. В отеле моя жизнь зависит от работы горничных, портье, консьержей, службы бронирования, поваров, официантов, уборщиц, охраны… Словом, примерно от сотни человек. Там, в палаццо, я буду тесно связана с синьорой Пальдини и ее котом. И все. Ну, наверное, еще будет горничная. Но это будет совсем другая жизнь, домашняя, примерно так я живу в Бостоне – уборка трижды в неделю, и все. Я ведь уехала из Бостона от этой жизни, разве не так? «Не так», – отозвался внутренний голос, и я вздохнула. Что уж самой-то себе лгать, я оставила Бостон вовсе не оттого, что мне разонравился мой дом. Перед моим внутренним взором всплыло жуткое лицо миссис Рубинштейн, и я вздрогнула. Не хочу, не хочу об этом думать!

От приступа самобичевания меня отвлекла горничная, пришедшая спросить, не желаю ли я отгладить костюм, и не нужно ли мне помочь уложить вещи. С благодарностью согласившись на оба предложения, я отправилась в ванную чистить перышки к дамской вечеринке.

Вечеринка мне неожиданно понравилась.

Нет, ну, в самом деле, что я, на девичниках не бывала? И сама замуж выходила, и подруги мои, а то еще и не по одному разу. Бывали чисто женские вечеринки и в клинике, хотя бы традиционная, перед Бельтайном. И всегда в какой-то момент выползала неприязнь, сладкая гадость, сказанная с милой улыбкой, давние обиды…

А здесь ничего этого не было.

Я не хочу сказать, что дамы восседали на пушистых облаках и чинно играли на арфах: порой шутки звучали весьма острые, и даже со стороны заметно было, как кто-то с кем-то старается не садиться рядом. Но большая гостиная в Ка’Боттарди была пропитана доброжелательством и искренностью, и исходило это от хозяйки, графини Боттарди.

Хозяйка, по виду дама лет пятидесяти с шикарной асимметричной стрижкой черно-серебряных волос, была без маски и в обычном вечернем платье из хорошего модного дома. Прочитав на моем лице вопрос, она усмехнулась и поманила меня к себе; с соседнего кресла тут же вскочила леди в голубом с золотом роброне совсем уже старинного вида, поклонилась графине и отошла.

– Итак, дорогая гостья из Нового Света, спрашивайте, – кивнула синьора Боттарди, когда я устроилась в кресле.

– Ох… Вопросов у меня больше, чем я могу сформулировать… Ну, например, почему вы без маски?

– Потому, что в моем возрасте я могу себе позволить вести себя так, как хочу, а не так, как полагалось бы. За мою жизнь я сменила столько масок, что даю лицу отдохнуть.

Присмотревшись, я поняла, что в оценке ее лет промахнулась… даже не знаю насколько. Вдвое, впятеро, в десять раз? Небольшие морщинки в уголках глаз и рта только украшали гладкое лицо, но вот взгляд выдавал годы и опыт. Разный опыт – и веселый, и печальный.

– Вы маг? – осторожно поинтересовалась я.

– Да, но, в отличие от прочих членов моей семьи, маг жизни. Все остальные в моей семье водники…

– Тогда понятно, мы с вами в известной степени коллеги. Магические способности у меня слабенькие, но в сочетании с техническими методами дают иногда весьма неплохой результат.

Мы заговорили о новинках в медицинской магии и так увлеклись обсуждением, что очнулись только после осторожного покашливания за спиной у графини Боттарди.

– Вот это очень, очень интересно, – она постучала тонким пальцем по набросанной мною на салфетке схеме пережимания сосудов при операции на молочных железах. – Я бы хотела обсудить с вами ваши разработки как-нибудь за чашкой кофе. Ну, скажем…

– В среду в одиннадцать у вас есть свободный час, – прошелестел голос из-за ее плеча.

– Спасибо, Джулия. Да, в среду, в одиннадцать вам удобно?

– Да, синьора, – кротко ответила я, вставая и уступая место следующей даме, удостоенной аудиенции.

Потягивая из бокала легкое белое вино, я периодически брала с подносов крохотные сэндвичи с копченым мясом или рыбой, тарталетки, наполненные икрой или паштетом, микроосьминогов, зажаренных в тонком тесте, и наблюдала за окружающими. Оказывается, маски и костюмы вовсе не мешают понимать, что происходит. Более того, мимика иной раз отвлекает. Так, собака может вилять хвостом, а в следующую минуту на тебя бросится. А вот язык тела, особенно выразительный, когда не глядишь на лица, наблюдателя не подводит хотя бы потому, что практически не контролируется сознательно. Вот две женщины: у одной, одетой в мужской темно-лиловый камзол, высоко поднят подбородок и руки скрещены на груди, она отгораживается от того, что горячо втолковывает ей собеседница в нежно-розовом платье с рюшами. Розовая даже ножкой топнула, отчего подбородок у темно-лиловой только вздернулся еще выше. Чего одна от другой требует, я не слышу, но что-то мне подсказывает, что сегодня розовая желаемого не получит.

А вот эта дама, в светло-зеленом и сиреневом, поникнув, стоит у окна. Плечи опущены, руки теребят веер… Поддавшись любопытству вперемешку с сочувствием, я подошла к ней и спросила:

– Прошу прощения, синьора, я никого здесь не знаю, кроме хозяйки, а она занята. Не знаете ли вы, случайно, вот этих двух дам? – я едва заметно кивнула в сторону заинтересовавшей меня пары, продолжавшей спорить тихими голосами.

Она повернулась в сторону спорщиц и даже слегка приподняла расшитую зелеными камнями полумаску, чтобы лучше разглядеть.

– А! – махнув рукой, моя собеседница повернулась ко мне. – Синьора Тальда и Лидия Хайсмит. Они всегда спорят. Сын синьоры Тальды женат на дочери Лидии, и, хотя младшему внуку обеих дам уже почти десять лет, они обе до сих пор не могут смириться с решением молодой пары переехать в Медиоланум.

– В Медиоланум? Это связано с делами или со стремлением быть подальше… э-э-э… от родственниц?

Женщина фыркнула.

– Джованни Тальда утверждает, что тамошние лаборатории дают ему больше возможностей для работы. Он занимается разработкой дирижаблей. А вы?..

– Простите, я не представилась. Нора Хемилтон-Дайер. Я из Бостона, Новый Свет.

– Рада познакомиться, – рукопожатие оказалось крепким. – Франческа Контарини-Боволо. Как нравится вам жить в Венеции, синьора Хемилтон-Дайер?

– Просто Нора, прошу вас! Я знаю, что моя фамилия звучит слишком некрасиво для латинян.

– Ну, тогда я – просто Франческа, – моя новая знакомая пожала плечами, – нет, ваша фамилия – это еще ничего. Вот из Дойчланда иной раз приезжают люди с такими именами, что кажется, их нарочно придумывали для наказания.

– Или для логопедической тренировки, – возразила я. – У меня был ассистент по фамилии Гогенкраузен-Майрбрюк. По имени Эрих-Адальберт.

– Ужас какой! – искренне поразилась Франческа. – И что, во время какой-нибудь операции вы так его и звали? Доктор Гогенкраузен-Майрбрюк, подайте мне скальпель?

Опа, и эта знает, кто я такая. Я ведь не говорила, что я хирург, а? Видимо, каким-то жестом я выдала нервозность, потому что моя собеседница сочувственно похлопала меня по руке и сказала:

– Нас очень мало. Поэтому, когда под одной из старых масок появляется новое лицо, подробности немедленно становятся известны всему городу. Неужели синьор Лаварди вас не предупредил?

– Предупредил, конечно, – я покрутила в воздухе пальцами. – Но одно дело – знать, другое – почувствовать на себе.

– Привыкнете, – отмахнулась женщина и добавила, поворачиваясь к хозяйке дома: – О, кажется, начинается главный номер сегодняшнего представления.

– Главный номер?.. – недоуменно переспросила я и тут вспомнила: – А, призраки!

Смешно сказать, но призраки показались мне наименее интересной частью вечера. Какие-то они оказались… унылые, что ли. Дама в белом расхаживала по гостиной, стараясь задевать полами своего длинного плаща испуганно жмущихся к стенам женщин, и явно получала удовольствие от их реакции. Я, признаться, тоже посторонилась, когда краешек белой тряпки меня задел: плащ был неприятно холодным и будто бы промозглым.

– Вдова купца, Джованна Барбьера, – прошептала мне Франческа, прикрывая рот ладошкой. – После смерти мужа его дети от первого брака быстренько отправили ее в монастырь, там она и умерла. Любит появляться в доме, где жила когда-то, и пугать правнуков пасынка.

Как ни старалась моя новая приятельница говорить тихо, но призрачная вдова, видимо, услышала ее комментарий, и постаралась пройти особенно близко от нас, захлестывая холодным и липким посильнее.

Второй призрак, мужчина в роскошном ало-золотом камзоле, был бы всем хорош, но, раскланиваясь, он периодически путал шляпу и голову. То есть, вместо того чтобы снять шляпу, снимал голову. Как-то неаккуратно это выглядело.

Франческа вновь прокомментировала:

– Винченцо дель Грава, был секретарем Совета судей. Казнен, как нетрудно догадаться, через отсечение головы.

– За что? – шепнула я, стараясь говорить так же тихо.

– Брал не по чину, – фыркнула моя собеседница. – Да ну их, это призраки давнишние, всем известные, перебывавшие на всех приемах. Можно сказать, они вышли из моды, как туфли с острыми носами. Должен бы быть кто-то еще.

– А вон там, в дальнем углу – мне кажется, или появилось что-то вроде туманного облака?

– Точно! Давайте посмотрим, – подавшись вперед, Франческа так сжала мою руку, что я пискнула, чего, впрочем, любопытная леди не услышала.

Туманное облако тем временем уплотнилось и стало похоже на человеческую фигуру, только очень маленькую. Карлик?

– Да это ребенок! – шепотом воскликнула я. – Девочка!

– Вот это точно новое, она еще никогда не появлялась ни у кого в доме… Но странно, я не слышала, чтобы в городе у кого-то случилась такая беда, – пробормотала Франческа. – Платье на ней – это же школьная форма, а? Форма странная, нигде такую не видела…

Призрачный ребенок тем временем совершенно потерял туманный облик и стал выглядеть, в общем, довольно обычной девочкой: с косами, уложенными в сложную прическу, в длинном голубом платье с кружевными воротником и манжетами. Она неторопливо пошла по гостиной, останавливаясь то перед одной, то перед другой женщиной и всматриваясь в черты под масками.

Всколыхнувшееся было общество постепенно успокоилось, графиня Боттарди предложила в качестве диджестива сладкое и ароматное Amarone, и я сочла, что можно было бы и откланяться. С Франческой мы договорились продолжить знакомство завтра же утром, отправившись вместе на знаменитый остров Мурано посмотреть, как делают тамошнее стекло: ей нужно было заказать какие-то бокалы, ну а меня вело любопытство.

Я распрощалась с хозяйкой дома, отправила сообщение Массимо, чтобы он ждал меня у входа, и пошла к двери. Почти возле нее меня остановило ощущение ледяной струйки, прокатившейся по руке. Я повернулась и увидела перед собой маленького призрака. Темные глаза посмотрели, кажется, внутрь меня, а в голове прозвучал тихий голос:

– Мы с тобой еще встретимся. Не бойся, я помогу.