Каждое моё утро начиналось любованием сада. Хоть и забот невпроворот, но общий вид и частности завораживали. Сверкая каплями росы, разноцветные клумбы и «малахитовые» кроны искрились в лучах утреннего солнца. По небольшому пруду чинно скользила пара белых лебедей. Фонтан в глубине сада ещё дремал. Включать его полагалось в восемь утра, когда хозяин с хозяйкой и дочуркой семи лет собирались в беседке для завтрака.
До этого времени мне нужно было успеть привести в порядок главную аллею и выходящие к пруду дорожки. Дело это было необременительным, так как праздники в усадьбе устраивались нечасто, а редкие немногочисленные гости не мусорили. Замести в трёх-четырёх местах, полюбившихся пылью, и освежить асфальт водой – все утренние дела.
Ближе к обеду, когда хозяйка с дочкой, проводив отца семейства на службу, сами уезжали в город, позволялось проводить шумные работы: стричь газоны и, если необходимо, заниматься ремонтом…
Да речь сейчас не о быте усадьбы и не о жизни всей семьи, а об одном занятном случае.
Хозяйская дочурка хоть и занималась большую часть дня с разными репетиторами и воспитателями, всё же оставалась ребёнком. Как свойственно её возрасту, игра с куклами составляла весь досуг. Был для этого выделен уголок в саду, где в уменьшенном размере стояла копия усадьбы. Самой главной во всех сценах игры была, конечно же, сама девочка, а второй по занятости – кукла-горничная.
Игрушка, сотворённая из материи, казалась живой – так мастерски её изготовила горничная Юля, выпускница художественного училища, что диву давались все, кто имел возможность видеть куклу. Черты лица, волосы из непонятного материала, ручки из неизвестного мне пластика – всё было наполнено любовью и душой создательницы и выглядело очень реалистично.
Дети взаимодействуют с окружающим миром на примере взрослых, как правило, родителей, в силу своего возраста не понимая «хорошо-плохо» – всё хорошо. Повторяя свою маму, девочка журила, ругала свою «горничную» – ведь только так ведут себя с прислугой. Ребёнком она была хорошим – открытым, вежливым и внимательным, но в игре проекция реальности, которую она знает поверхностно. Никто её за это не винил, даже Юля, часть чьей души была в игрушке.
Вот только от такого отношения к творению сохла Юля: не явно, но всё же ощущалось истощение, как физическое, так и психическое, словно двойную работу выполняла девушка ежедневно. А однажды у горничной заболела рука, плетью повисла. Объективных причин для недуга не было, но явление было на лицо. Хозяйка вызвала доктора, и тот объявил о повреждении сустава. Прислуга-инвалид не могла дальше исполнять свои обязанности и дело шло к увольнению, но замена пока не находилась, а потому Юля по-прежнему жила в усадьбе.
Охранник Сергей как-то заметил, что девочка перестала играть с куклой-горничной, и так получалось, что кукла исчезла в день заболевания Юли. Нигде и никто её не видел.
Ты скажешь, что это просто совпадение, что болезнь и пропажа игрушки не связаны между собой. Может, и так. Вот только, когда игрушка с надорванной рукой была мной найдена в кустах за детской площадкой и передана на ремонт Юле, недуг стал проходить.
Кукла так и осталась у создательницы, которую, вследствие выздоровления, не уволили. Девочка не узнала, что игрушку нашли.
…
– Для чего я тебе рассказал эту историю? – спросил дедушка, и, не дожидаясь ответа, – Помни о бережливости. Рачительно относись и к тому, чем владеешь, и к чужому добру. При создании всего необходима душа, и всё, что окружает нас, имеет частичку души создателя.
Старичок поднял котомку.
– Извини, сынок, заболтал я тебя.
– Доброго пути, дедушка.
Движется дорожка. У молодых она бежит, мелькая придорожными картинками, словно в окне автомобиля. У зрелых людей размеренно протекает, да самим путешественникам не до разглядывания пейзажей. Совсем медленно у пожилых путников, слагаясь из воспоминаний и ностальгических раздумий.
Старичок же передвигался не по возрасту легко и бодро. Шаг за шагом оставлял позади цветущие поляны, речные заводи с играющей рыбой. По дороге пристроился к рыбакам, с ними и зашёл в небольшой городок, где в пышно украшенной харчевне решил перекусить и послушать разговоры местных жителей.
Бабы
– …вот мы вчера на грядках и зависли без палева, типа работаем. Зря ты, Сиплый, не подтянулся.
За соседним столиком сидела группа людей мужского пола. Да, именно так, ведь разговор у них был отнюдь не мужским.
Пили пиво, закусывая чем-то хрустящим из ярких пакетиков. Яркими были и наряды беседующих. То ли в жизни радости не хватает, то ли выделиться одеждой хотели, но при обзоре зала харчевни оказалось, что пёстро разодеты все посетители. Во всей публике и в том, что такое количество мужских особей находится средь летнего дня в питейно-закусочном заведении, было что-то противоестественное.
Сиплый, щекастый мужик с большой плешью на макушке, услышав упрёк, поперхнулся и громко, не прикрывая рта, закашлял.
– Кхе-кхе… К тебе стрёмно идти… Кхе-кхе… Варькхе-кхе… Варвара Михална перешибёт по чердаку.
Зал харчевни затрясся от хохота, но резко умолк, когда за барной стойкой появилась хозяйка заведения. Посетители не просто притихли, а старались стать как можно меньше размерами: съёжились, прячась за пивными кружками.
– Чё разгоготались, бездари?! – хозяйка обвела взглядом зал, и погрозила бесформенным кулаком, – Вот я вам шуметь! Ну, цыц!
Она ещё раз прошлась глазами по залу и, улыбнувшись съёжившемуся в углу наливайщику, ушла в хозяйственные помещения.
– Виктория! – дрожащим шёпотом проползло по столам.
С уходом хозяйки посетители боязливыми мышами «вылезали из норок». Зал потихоньку оживлялся.
– У Крюка вчера опять мясо готовили.
– Сонька от котлет прётся. Крюк из кухни не вылазит – с утра до вечера готовит.
– А видел новое корыто у Старого? Мокрый асфальт. Такой фуфел.
– И не говори. Он и ходит, как обсос, во всём сером.
– Да чё о Старом. Он фишку не рубит, и тусняк с ним чуханский. Видите ли, не признаёт нашей жизни.
Слушать пересуды соседей, бесконечное обсуждение «тряпок-тачек» омерзительно, а тут ещё Сиплый «сопли пустил», жалуясь на жизнь семейную. В таком обществе кусок не лез в глотку, и выход на улицу являлся освобождением от чего-то противного. Но настроение было испорченным, а мысли настроены на определённый лад. Из-за этого или просто внимание не отвлекалось голодом, городок предстал в отличном от других поселений ракурсе. То, чем в правильном обществе по обыкновению занимаются мужики, здесь выполняли женщины.
Неприятно видеть женские тела, облачёнными в спецовки. Хотя такая одежда и силится скрыть формы, всё же некоторые черты просматриваются. Отвратительно слышать из женских уст грубые слова, непременно сопровождающие тяжёлые работы.
– Всё на голове. Какой извращенец додумался привить такие порядки?!
Здание с неприятным «рестораном» скрылось за углом, а впереди лежала главная улица, ведущая к базарным прилавкам с желанием найти хоть кого-то нормального.
Если спрятаться от полуденного палящего солнца под навесом торговых рядов, можно слышать все разговоры, которые, как в пустом помещении, не скрываются ни от кого из присутствующих. Но разочарование поджидало и здесь, так как «торговками» оказались местные парни, и разговоры соответствовали здешним обычаям. Недолгое пребывание на базаре сменилось отчаянным желанием бежать из поселения. Бежать, и никогда не возвращаться.
На окраине городка возле добротного дома был припаркован автомобиль цвета «мокрый асфальт». У калитки под сенью берёзы что-то мастерил хозяин – стук его молотка был слышен издали.
– Добрый день, путник.
– И тебе добра. Вероятно, ты мне сможешь рассказать, что здесь происходит.
– А что?! То, что эти, – он кивнул в сторону города, – поменялись с бабами обязанностями? Так это не происходит, а гниёт и воняет. Разве может мужик рожать? Нет. Но они, верно, к этому стремятся.
– Что же получается, это система, а ты против неё?
– Прошу, не смеши меня. Какая система? Вся система заключена в самом человеке. Не нужно выдумывать какого-то неохватного всесильного врага – всё внутри каждого, и тебя самого в первую очередь. Система, – мужик ухмыльнулся, и продолжил приостановленное занятие.
Декоративный заборчик вокруг придорожной клумбы выходил из-под его рук ровным, словно рисованный.
Тук-тук-тук, тук, тук – словно разговаривал молоток, и слова были точными, крепкими. Ровненько вставали загодя покрашенные штакетинки.
– Разве можно взять, если отдавать не хотят? И наоборот. Да ни за что! Значит, получается, что самцы сами легли под матриархат. Тьфу, – мужик принялся опиливать штакетник, ровняя забор, – Глупцы. Наверное, думали, в равенстве полов – всеобщее благо. Но вышло, что бабы омужичились, а мужики обабились. Уродство, одним словом.
Дело его подходило к завершению. Цветущая розовая клумба стояла в заборчике, словно в корзинке. Пришло время расходиться.
…
