Авиатор

Серия «Попаданец»

Выпуск 9

© Макс Мах, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Пролог

– Что за спешка? – Лиза посмотрела через плечо на Линева и подняла бровь. Предполагалось, что выйдет завлекательно, но Линев не клюнул.

– Сказали, аврал, – пожал он плечами и пошел рядом.

– А у нас всегда аврал, – вклинился в разговор Куприянов. – Или пожар, или наводнение…

– Еще революции случаются, – подсказала Лиза.

– Случаются, – согласился Линев, бросив беспокойный взгляд через плечо. – И не все они социальные.

– НТР тоже революция, – сказал, проходя мимо них, Коган. – Научно-техническая. – И он скрылся в зале для заседаний.

«Да, их всех что – опилками накормили?» – подумала Лиза, входя вслед за Коганом.

Народу вокруг длинного стола собралось немного. Максимум на половину сидячих мест.

«Чрезвычайка? – удивилась Лиза, занимая место на дальней стороне стола. – А я тут при чем?»

Между тем закрыли дверь.

Во главе стола встал Кашемиров, обвел всех усталым взглядом и тихо сказал:

– У нас окно и захват.

– Окно? – подался вперед Линев. – Сколько? Когда?

– Семьдесят три процента… – Кашемиров взял со стола пустой стакан и поднес ко рту, словно собирался пить. – Первый раз за полгода… И такая удача!

На боковом столике зазвонил телефон.

– Да! – Кашемиров подхватил трубку нервным движением, прижал к уху, послушал, поднял взгляд. – Уже семьдесят девять.

– Быстро растет! – кивнул Коган. – Похоже, пробой.

– Пробой и есть, – подтвердил Кашемиров. – Если пузырь не сдуется, к ночи откроем портал и…

– Вот черт! – вскинулся Линев. – Глеб Иванович, вы сказали захват? Локализованный или стохастический?

– Удача! – Улыбнулся Кашемиров, растягивая толстые губы каким-то техническим движением. – Я же сказал, удача! Локализуется там, где Полынин видел вывеску «Русская книга».

– Я готов, – встал Полынин.

– Женщина, – остановил его Кашемиров. – Биологический возраст от двадцати пяти до тридцати. Так что пойдет Елизавета Борисовна.

– Боитесь, не совмещусь? – сжал зубы Полынин.

– Боюсь, что понравится, – отбрил Кашемиров. – А Елизавета Борисовна, – добавил через мгновение, не дожидаясь реакции Полынина, – если вы забыли, Дмитрий Кириллович, в спецназе ГРУ службу проходила. Не вам чета.

«В спецназе ГРУ? – удивилась Лиза. – Ну, можно сказать и так…»

Вообще-то она там действительно служила. Инструктором по выживанию… Но спецназ ГРУ? Звучит впечатляюще, однако не про нее.

– Готовы попробовать? – спросил Кашемиров, начиная хмуриться.

– Попробовать? – оторопела Лиза, не зная, что и сказать.

– Такой шанс! – вздохнул Линев, а Лиза подумала, что быть инженером-электриком ничуть не менее почетно, чем долбаным разведчиком.

– Я готова!

– Вот и чудесно! – с видимым облегчением улыбнулся Кашемиров. – Приступаем!

Качнуло. Резко и сильно. Слева направо, и еще раз, но уже в обратную сторону. Лиза открыла глаза, и навстречу ей ударило солнце. Ошеломило внезапностью, оглушило мощью и рвануло вдруг, убегая куда-то вниз.

«Продольное вращение… Что?»

Земля встала дыбом. Нечеткая, невнятная картина. То ли снег и черный лес, то ли просто негатив. Черное и белое. Монохром…

И снова солнце. Клок голубого неба, стремительно проваливающегося вниз, и взлетающая над головой земля.

«Русские горки? Двойной луп?»

Лиза ощутила волну вибрации, мощный толчок вдоль осевой линии, как если бы тормознула со всей дури на полном ходу. Земля ушла вниз, уступая место небу и солнцу, и… Перед ней открылся вид на какую-то огромную и напрочь незнакомую конструкцию. Нечто вроде тримарана – вид из-под воды, – покрытого белыми и голубыми пятнами, а в следующее мгновение откуда-то оттуда, сверху вниз, на нее обрушился шквал огня…

Жаркая тьма. Холодный мрак. Боль. Багровые всполохи и тяжкий гул. Вспышки звезд. Вопли сирен. И снова боль, жар и душный мрак…

Она проснулась от боли. То ли неловко повернулась во сне, то ли еще что, но правое плечо пронзило такой болью, что Лиза даже вскрикнула. Словно раскаленная спица прошла насквозь, через мышцы и кости… через всё!

– Ох! – выдохнула Лиза и открыла глаза.

– Леопольд Карлович, скорее! – крикнул кто-то испуганным голосом. – Она очнулась!

«Очнулась? Кто?» – Лиза хотела повернуть голову, но добилась только приступа тошноты. Сжало виски, потолок поплыл, и горькая волна желчи подступила к горлу.

– Тэкс! – в поле зрения появилось лицо, не узнать которое было просто невозможно. Профессорская бородка клинышком, седые волосы, прищуренные светлые глаза за круглыми стеклами очков…

«Доктор Айболит…»

У него даже шапочка медицинская – насквозь старорежимная – на голове имелась.

– Тэкс, – сказал неведомый Леопольд Карлович, вглядываясь в Лизу. – Ну, и как оно Там?

– Там? – голос звучал хрипло и тихо, но, судя по ощущениям, это был ее собственный голос.

– А где? – усмехнулся «доктор Айболит». – Или не помните? Вы вообще, что последнее помните?

– Небо…

– Уже хорошо! – похвалил доктор. – А как вас звать, помните?

– Ли… Лизой.

– Лиза! Неплохо. А по батюшке?

– Борисовна…

– Не говори глупостей, Лизка! – встрял откуда-то слева раздраженный женский голос. – Елизавета Борисовна это бабка твоя, царствие ей небесное! А ты Аркадиевна! Ар…

– Надежда Федоровна! – укоризненно покачал головой Леопольд Карлович, глядя куда-то поверх головы Лизы.

– Молчу!

– Вот и помолчите, пожалуйста! Итак! – посмотрел он на Лизу. – Борисовна или Аркадиевна?

– Не знаю… – растерялась Лиза. Она, и в самом деле, вдруг засомневалась: Аркадиевна? Борисовна?

«Бог весть!» – Голова была тяжелая, мысли – неповоротливые, медленные, неловкие.

– Ладно, – не стал настаивать добрый доктор. – Не помните, и бог с ним! А что у нас с фамилией?

– Берг.

– Это по матери! – снова влез давешний голос.

– Вот видите, госпожа капитан-лейтенант! – улыбнулся Леопольд Карлович. – Можете, если хотите! Теперь давайте вспомним вашу настоящую фамилию!

«Капитан-лейтенант?! Он что, издевается?»

– Вы издеваетесь? – спросила прямо.

– Отнюдь! – улыбнулся доктор. – Всего лишь проверяю вашу память. После таких травм, знаете ли…

– Я что, упала? – попробовала вспомнить подоплеку событий Лиза.

– Можно сказать и так! – кивнул доктор. – Какой нынче год, помните?

Лиза хотела было ответить, но осеклась. Она точно знала, что год на дворе девяносто первый, если считать от Революции, как принято в СССР, ну, или две тысячи восьмой от Рождества Христова, но неожиданно почувствовала – говорить об этом не стоит.

– Не помню, – сказала вслух, надеясь, что доктор не сочтет ее полной дурой. – Сколько времени я?..

– Долго, – вздохнул Айболит.

– Можно точнее?

– Семь месяцев…

– Сколько, сколько? – не поверила Лиза.

– Семь месяцев, – грустно улыбнулся доктор. – Но давайте будем оптимистами! Все-таки не семь лет!

«Это уж точно! – согласилась с ним Лиза, стремительно проваливаясь в сон. – Но отчего мы все время говорим по-польски?»

Проснулась уже вечером, хотя и не знала, в тот же день или в какой-то другой. Однако же факт – освещение изменилось. В комнате, вернее, в больничной палате – ведь она наверняка находилась на лечении, – сгустились сумерки. Свет исходил откуда-то слева. Теплый. Электрический. Похоже, настольная лампа… Лиза повернула голову, борясь со слабостью и болью, посмотрела.

В кресле рядом с кроватью, забравшись в него с ногами, сидела молодая светловолосая женщина, читала книжку. И лампа нашлась. Стояла на тумбочке. Массивная, незнакомой конструкции, под персиковым абажуром.

– Проснулась? – женщина спросила, даже не повернув головы.

Голос показался Лизе знакомым, но прошло несколько секунда, пока она не вспомнила. Судя по всему, это была та самая женщина, которая взялась ее давеча поправлять.

– Надя?

– Значит, меня все-таки помнишь… – женщина отложила книгу и посмотрела на Лизу. – Это ничего, если я не буду устраивать истерику?

– А ты умеешь? – Лиза уже поняла, что, как это ни странно, их – ее и эту совершенно незнакомую ей Надежду Федоровну, – связывали давние и весьма близкие отношения. Родственница? Подруга? Сослуживица?

«Сослуживица!»

Воспоминания упали на нее, как обвал, и едва не раздавили своей тяжестью. Лиза вспомнила, кто она и откуда, как вспомнила и то, как «пошла» на задание. У них был прорыв и захват, и локализованная женщина лет двадцати пяти – тридцати, в подсознание которой Лиза должна была нырнуть, чтобы увидеть чужими глазами один из миров, лежащих «за стеной». Термин дурацкий, разумеется. Тем не менее как-то прижился, и даже перекочевал из рабочего жаргона в документы.

«За стеной!»

До Лизы на «ту сторону» – еще один идиотский эвфемизм – ходили всего несколько человек, но самым успешным оказалось хождение Полынина. Он минут двадцать боролся с подсознанием на редкость негостеприимного реципиента, но все-таки «прорвался» к зрительному каналу и увидел городскую улицу, людей, одетых по европейской моде двадцатых годов, какие-то незнакомые машины. Полынин утверждал, что навстречу ему ехал по проезжей части огромный локомобиль, – многоэтажные каменные дома, магазины, рестораны… К сожалению, он ничего так и не услышал, и поэтому не мог сказать, на каком языке говорили окружающие его люди, но утверждал, что все вывески были написаны латиницей, хотя и на каком-то явно славянском языке. Все-таки, прежде чем подсознание реципиента обнаружило и выдавило «подселенца», – а так, в конце концов, случалось до сих пор со всеми «разведчиками», – Полынин успел увидеть одну вывеску на кириллице. «Русская книга». И окно закрылось.

Вообще, технология «внедрения» оставляла желать лучшего. Новое дело, недостаточно исследованная область, да и техническая база в Институте была так себе. Тем не менее группа профессора Константинова свой хлеб ела не зря. Энтузиасты! Работали день и ночь, и лабораторными методами выяснили немало интересного по поводу взаимоотношений реципиента и «трансплантата». Так что, когда Лиза «нырнула в никуда», она твердо рассчитывала на окно длительностью от получаса до часа. Предполагалось, что, в отличие от Полынина, ей удастся «совместиться» и не только увидеть, но и прочувствовать чужой мир. Может быть даже, взять контроль над телом. Пусть ненадолго, но все-таки взять. На минуту, две… Но семь месяцев?! И еще эти слабость и боль?!

«Я что, застряла?!»

– Лиза? – встревоженно спросила Надежда, вставая из кресла и наклоняясь над кроватью.

– Ох, да! – «очнулась» Лиза. – Извини! Я долго спала?

– Четыре часа, – бросив взгляд на часы, ответила женщина.

– Надя, я… – несмотря на слабость, соображала Лиза на редкость быстро. Не то чтобы на нее «снизошла божественная ясность», но и туман, застилавший сознание, умалился и растаял. – Я…

– Ты! – подсказала женщина.

– Я ничего не помню! – решилась Лиза, словно бросилась в полынью.

– Но меня-то ты помнишь? – нахмурилась женщина.

– И тебя не помню, – призналась Лиза. – Твое имя назвал врач, вот и все.

– Совсем ничего?

– Совсем!

– Адрес? Звание? Имя мамы? – начала перечислять Надежда. Держалась она, на удивление, хорошо. Не растерялась. Не запаниковала. Не впала в истерику. – Петра помнишь?

– Не помню! Звание доктор назвал… Леопольд Карлович.

– Профессор.

– Что?

– Леопольд Карлович Ахо – профессор военно-медицинской академии.

– Не знала… А где я служила?

– Значит, совсем ничего?

– Ничего!

– Это плохо! – покачала головой женщина. – На флот, конечно, в любом случае не вернут. Но если признают невменяемой, о личной свободе и правах собственности забудь!

– Что же делать? – почти искренно растерялась Лиза.

– А я на что? – подняла бровь Надежда. – Ты вон семь месяцев в коме пролежала, пришла в себя и с ходу запомнила и меня, и профессора, и звание. Значит, голова-то работает!

– Ну, возможно… – неуверенно признала Лиза.

– Хорошо! – кивнула женщина. – Тогда не станем терять времени! Пить хочешь?

– Хочу!

– На вот! – протянула Надежда поильник. – Клюквенный морс, сама знаешь! Или нет? Ну, все равно пей, и за дело!

– Значит, так, – сказала Надежда, когда поильник вернулся на свое место на прикроватной тумбочке. – Ты Елизавета Аркадиевна Браге. Баронесса и капитан-лейтенант флота, чем обычно и гордилась немерено. Званием, а не титулом, хоть ты и родственница, пусть даже дальняя, датским Браге, а значит, и самому Тихо. Мать – Антонина Павловна, урожденная Берг, отец…

Учились, сколько хватило сил. Но и то правда, утомляемость зашкаливала, и Лиза то и дело вынуждена была прерываться на отдых или вовсе задремывала. Но когда утром рядом с ее кроватью объявился средних лет подтянутый «доктор», Лиза была уже готова и в грязь лицом не ударила.

– Итак, – сказал доктор, назвавшийся Иваном Христофоровичем, и раскрыл блокнот, – давайте, Елизавета Аркадиевна, проверим немного вашу память.

– Давайте, – согласилась Лиза. – Только недолго. Я быстро устаю.

Голос все еще не восстановился. Звучал тускло и сухо, слабый и прерывистый, так что на самом деле Лиза и не говорила вовсе, а как бы нашептывала, то и дело теряя при этом дыхание.

– Вы, простите, с какого года? – спросил тогда подтянутый доктор.

Ох, знала Лиза таких почетных чекистов из Первого отдела, и голос такой – вкрадчивый, – пару раз в жизни слышала. С этими не ошибешься. Что там, что здесь, из одного полена струганы!

– С девяносто девятого, – сказала она вслух, хорошо усвоив с вечера «основные вехи».

– То есть вам сейчас двадцать девять лет?

– Нет, Иван Христофорович, – не согласилась Лиза. – Мне сказали, я в коме семь месяцев пролежала. Стало быть, мне сейчас тридцать. День рождения как раз в январе был.

– А в армии с какого года? – ничуть не смутившись, продолжил расспрашивать «доктор».

– На службе с четырнадцатого, но не в армии, а на флоте. Есть разница.

– Считаете флотских круче? – прищурился Иван Христофорович.

– А тут и считать нечего! – отрезала Лиза, вживаясь в образ. – Это все признают.

– Допустим, – кивнул «доктор». – Вы где живете?

«Интересный вопрос…»

– Когда где! – если бы могла, пожала бы плечами, но правое плечо ломило не по-детски, да и голову лучше было оставить в покое. – Иногда на базе, иногда на борту. Но вы, верно, имеете в виду мой официальный адрес. Тогда Шлиссельбург, Смолянка, дом Корзухина, двенадцатый этаж.

– Вам принадлежит весь этаж?

– Да, – подтвердила Лиза, – но мои апартаменты именные. Просто «Браге», без номера.

– Дорогая собственность.

– По наследству досталась.

– От родителей?

– Нет, от дяди – брата отца.

– От Андрея Николаевича?

– Нет, – возразила Лиза, – от адмирала Дмитрия Николаевича Браге. И вот что, доктор. Хочу сразу же прояснить. Я знаю, чем отличается опросник психиатра от допроса контрразведчика. А вы даже не флотский, а кирза паршивая! И звание у вас наверняка невысокое. Что за притча? Я только из комы вышла, а вы ко мне с допросом? Я старший офицер, между прочим, и по званию равна армейскому штаб-майору. К тому же, как мне сообщили, награждена «Полярной звездой»! Хотите, напишу жалобу адмиралу Георгиевскому?

– Э! – опешил «доктор». – Я…

– Пошел вон, гаденыш! – прошипела по-змеиному Лиза, благо что на ор сил все равно не нашлось. – И чтобы духу твоего здесь больше не было! Выблядок!

«Кто? – не поверила Лиза своим ушам. – Выблядок? Я и слова такого…»

Но нет! Знала, разумеется. Вот только не употребляла никогда. Но это полдела. А дело в том, что все здесь отчего-то говорили по-польски.

– Вот же тварь! – вспылила Надежда, когда Лиза рассказала ей о визите подтянутого «доктора».

У Нади были дела в городе, но ближе к вечеру она появилась в палате и, продемонстрировав Лизе огромную сумку, сообщила:

– Апельсины, клюквенный морс, шоколад и все твои семейные альбомы!

– Мне твердую пищу нельзя… – вздохнула Лиза. – Пока…

– А мы понемножку! – возразила Надя. – Шоколад из Антверпена! Хороший! Я тебе его сейчас растоплю, попьешь горячим!

Вот тут Лиза ей все и рассказала.

– Вот же тварь!

– Ну, я ему так и сказала.

– Что, тварью назвала? – улыбнулась Надя.

– Нет, – попробовала усмехнуться в ответ Лиза, – выблядком!

– Ох, Лизка! – рассмеялась Надежда. – Узнаю любимого пилота!

И как-то так она произнесла слово «любимый», что Лизу даже озноб пробил.

– Мы?.. – спросила осторожно, сама еще не твердо зная, о чем спрашивает.

– Было дело! – улыбнулась Надежда. – Но давно и неправда. Ты Петра встретила. На этом все и закончилось.

Не то чтобы Лиза не знала, что некоторые женщины любят других женщин, но в СССР об этом как-то не говорили никогда. О педерастах – да. А о таких – нет.

– А теперь?

– Лиза, мы с тобой кузины и самые близкие подруги. Ты мне, а я тебе. И все эти «глупости» ничего изменить не могут. Ты вышла замуж, я в другую влюбилась… Все путем!

– Так я замужем? – ужаснулась Лиза.

– Уже нет! – покачала головой Надежда. – Ты же видишь, ни он, ни Гринька – сукин сын, и носа не кажут.

– А ведь это Гринька, ублюдок, на тебя контрразведку натравил! – сказала через мгновение. – И как я сразу не сообразила?! Ведь, если ты не дееспособна, титул и все прочее к нему перейдут. Вот же урод!

– А кто он мне? – спросила Лиза, начиная понимать, что просто ей здесь не будет.

– Хороший вопрос! – кивнула Надежда. – Сейчас я тебе его покажу, незаконнорожденного! Дай только сварю шоколад…

Григорий Берг – Лизин единоутробный брат – объявился уже на следующий день.

– Помяни черта! – Едва не сплюнула Надежда и демонстративно отошла к окну.

– Может быть, оставишь нас наедине? – холодно поинтересовался высокий статный военный, провожая ее взглядом.

– Обойдешься! – огрызнулась, не оборачиваясь, Надежда.

– Я могу позвать санитаров! – сообщил подполковник, голос его звучал сухо, почти равнодушно.

«Подполковник Берг!»

О звании своего братца Лиза знала только от Надежды. Погон Григория ей было не рассмотреть, да если бы и смогла! Знаки различия здесь, верно, были не такими, как в ее СССР.

– Прекрати говорить глупости, Гриня! – вмешалась она в бессмысленную перепалку, отметив мимоходом, что, войдя в палату, Григорий на нее даже не посмотрел. – Переходи к делу, если тебе есть, что сказать, и выметайся!

– О! – обернулся к ней Берг. – Значит, ты и в самом деле очнулась! Мило.

– И не надейся! – Сейчас Лиза видела, все, что рассказала ей об этом говнюке Надежда, истинная правда. Такие вещи открываются в интонациях, во взгляде, в манере держаться, в мимике и жестах. Такое ни с чем другим не спутаешь!

– Тем не менее я хотел бы обсудить вопрос твоей дееспособности… – сказано спокойно, без ажитации, как если бы смертный приговор зачитывал.

– Опекуном хочешь стать?

– Ну, я в любом случае твой ближайший родственник, – пожал плечами Григорий.

– Уже нет! – зло усмехнулась Лиза, хотя, казалось бы, ей-то какое дело?! Он ей не родня, она вообще здесь чужая. Но и ее, что интересно, взяло за живое.

– Ох, милая Лиза! – казалось, торжество зажжет, наконец, улыбку на этих красиво очерченных губах, но нет! Не дано. – Любое твое нынешнее распоряжение может быть оспорено в суде…

– Поэтому я сделала все распоряжения заранее.

– Что ты имеешь в виду? – поднял бровь Григорий.

– Гриня, милый! – через силу улыбнулась Лиза. – Я оставила завещание, и в нем ясно оговорено, что ты мне не родственник, а обычный ублюдок. Мать моя, царство ей небесное, женщина была в целом неплохая. И меня любила. По-своему. Но шлюха, – прости господи, – и этих слов из песни не выкинешь. А отец твой, Гриня, и того хуже. Это ж надо быть таким уродом, чтобы прижить ребенка от собственной сестры?! Так что, милый, – подчеркнула она обращение, возвращая его Григорию, как фальшивую монету, – ты не только ублюдок, но еще и выродок!

– Это грязные сплетни! – поморщился Григорий. – Мой отец…

– Гриня, – остановила его Лиза, – к моему завещанию приложены письма нашей общей матушки, и они недвусмысленны. Так что утрись! Ты мне никто и никогда никем не станешь, и не потому, что мать тебя отцу в приданое принесла, а потому что ты всю жизнь ведешь себя, как поганец. И сейчас тоже! А опекун, если понадобится, у меня уже есть. Надежду Федоровну ты ведь знаешь? Вот с ней и будешь иметь дело, если до этого дойдет!

Проснулась ночью. Лежала без сна, слушая, как заполошно колотится сердце. Лежала, уставившись в залитый лунным светом потолок, и ощущала, как захватывает душу тоска. Холодная, безысходная, словно стылая бесплодная земля, на которой не выжить. Да и не надо, потому что, чем так жить, лучше умереть.

К ней, наконец, пришло осознание случившегося. Сейчас, ночью, на этой больничной койке, Лиза вдруг с предельной ясностью поняла, что напрочь и надолго – а скорее всего, навсегда – отрезана от своего мира. Вырезана из него. Вычеркнута, потеряв и себя, Елизавету Борисовну Берг, какой саму себя знала и ощущала, – и какой знали, видели и ощущали ее все вокруг, – и сам тот мир, в котором родилась и до сих пор жила. Ничего не осталось. Ни облика, ни места, ни друзей, ни близких. Никого и ничего, кроме испуганного сознания инженера-электрика Елизаветы Борисовны Берг, запертого в чужом немощном теле, в чужом незнакомом мире, среди чужих незнакомых ей людей.

Что с ней случилось? Как такое могло произойти? Все это казалось безумием, бредом, ночным кошмаром, но, увы, не привиделось, не пригрезилось, а происходило с Лизой на самом деле. Похоже – и это была пока единственная рабочая гипотеза, – она «подселилась» к реципиенту не в самый подходящий момент.

«Оказалась в неудачном месте в неудачное время…»

Со слов Нади – и из принесенной подругой статьи в газете «Шлиссельбургский курьер» – Лиза уже знала, что капитан-лейтенант Браге была пилотом штурмового коча – чем бы эта штука ни была на самом деле, – и во время вооруженной провокации поляков в районе Опочки атаковала их крейсер-тримаран. Поступок героический, разумеется, но одновременно самоубийственный, поскольку не оставляет пилоту одиночного штурмовика никаких шансов на выживание. Так и случилось. Лиза смутно помнила вид на тримаран снизу, и ощущение полета, и ленты трассеров, стремительно развертывающиеся ей прямо в лицо… И это не сон, а жизнь. Объективная реальность, данная нам в ощущениях. По факту Елизавета Браге прорвалась сквозь заградительный огонь, поразила – из пушки или пулемета – правый корпус тримарана, вызвав детонацию боезапаса на нижней артиллерийской палубе, но и сама была буквально расстреляна в упор кинжальным пулеметным огнем. Как все это выглядело на самом деле, Лиза представляла себе в самых общих чертах, так как не знала, ни что такое этот чертов крейсер-тримаран, ни как выглядит этот ее штурмовой коч. В голову приходили лишь образы из фильмов про войну с немецкими фашистами. Одинокий истребитель с красными звездами на крыльях, атакующий идущие строем немецкие бомбовозы. Что-то такое. Но реальность наверняка была куда причудливее.

Однако, так или иначе, штурмовик капитан-лейтенанта Браге был сбит и, разваливаясь на части, упал на окраине села Орлово. Там ее и нашли. Надя сказала, сначала подумали – мертвая. Но она неожиданно ожила и начала дышать. Остальное в сжатом пересказе из вторых уст выглядело знакомо и оттого, наверное, понятно. Эвакуационный транспорт, госпиталь в Пскове, затем еще один, в Ниене – где бы ни находился этот неизвестный Лизе город, – и, наконец, Шлиссельбург, где она – но уже не та, что прежде, а нынешняя – очнулась от комы и открыла глаза всего лишь несколько дней назад.

Когда же произошел обмен? Лиза полагала, что именно тогда, когда одна женщина умерла, а другая начала дышать. Одна умерла, другая воскресла. Такой поворот многое объяснял. Хотя вполне мог оказаться пустой идеей, высосанным из пальца пустяком…

В следующие несколько дней никто Лизу не тревожил: ни Гриня – сукин сын, ни Петр, которому, слава богу, было нынче не до своей бывшей жены. Со службы, правда, через лечащего врача вежливо поинтересовались, когда и в каком составе ее можно будет навестить, но Лиза эту робкую попытку убила на корню.

– Виктор Павлович, – сказала она доктору Егоршину, – вы же не только мой лечащий врач, вы еще и молодой мужчина. А теперь посмотрите на меня и скажите, только честно, стоит мне нынче принимать гостей, или ну их?

Доктор посмотрел, кивнул и, ничего к этому не добавив, ушел.