#Бояться нужно молча
Это стандартное сообщение. Правило безопасности. Что-то вроде: «Все отлично, но, если вам станет плохо, мы не при делах».
Я нажимаю «Согласна» – на индикаторе появляется белая полоска-билет – и иду к кабинам. Мне везет: в той, что отправляется через минуту, – два свободных места.
Плюхаюсь на одинарное.
Кабина слабо покачивается, и, хотя держатели надежно закреплены на тросе, мне неспокойно. Мы высоко. Слишком.
Раздается мерное шуршание – мы отправляемся. Я наслаждаюсь серой дымкой города. Сверху центральная улица напоминает огромного ящера, трусливо отбросившего хвост. Точнее, хвост ему передавил магазин «Караван», что возле штаба. Где-то там Кир хрустит солеными сухарями с сыром и монтирует видео.
Меня высаживают на крыше моего небоскреба.
Я живу в двух шагах от Университета. Мне повезло: для молодого поколения построили огромный парк с фонтаном и тропками, выложенными брусчаткой. Раньше, по вечерам, я бегала там, но потом забросила эту затею. Со спортом мы расстались друзьями.
Дома меня встречает незастеленный диван. Я плетусь к нему, но сразу же себя останавливаю. Сначала – душ.
Когда грим смыт, а рюкзак разобран, я варю кофе. Этим летом он стал привычкой. Пока закипает коричневая гуща, я смотрю в окно, точнее – в стеклянную стену. Занавесок нет, да и кому они нужны? Любопытных зевак здесь не так уж и много. Окна выходят на пустынную местность, к солнечной электростанции. Тысячи фотобатарей ловят свет так же отчаянно, как я пытаюсь согреться.
Мой дом служит границей между бешеной жизнью студентов и спокойствием полей.
Я беру планшет, надеваю сетевые линзы и погружаюсь в виртуальную комнату «Закладки». На стенах висят сотни наших с Киром работ. Под потолком написано, что пять минут назад был загружен новый ролик.
Губы греет улыбка. Кир смонтировал.
Заставка свежего пранка – две седых головы. Я могу дотронуться, чтобы воспроизвести видео, но мне нужно другое.
У нас три просмотра.
Кир «съел» свои полтора. Моя очередь.
Я снимаю сетевые линзы и втыкаю в планшет флешку. Она наполняется десятью метрами[4] кармы. Вот сколько стоит один просмотр. Вот сколько стоит предательство.
Остаток дня проходит за блужданием по Сети и выискиванием веселых видео.
В голову лезут мерзкие воспоминания о незнакомце с черным пальцем. Я прогоняю их и, чтобы отвлечься, планирую завтрашний день. Встреча с Киром, обсуждение новых пранков…
Сон подкрадывается незаметно. Он увлекает меня в хоровод кошмаров о маленькой девочке и о том, что она сделала. Нечаянно.
Не-ча-ян-но.
Я не сопротивляюсь – позволяю липкому ужасу подобраться к сердцу.
* * *Комнату наполняет истошный писк дверного звонка. Я поворачиваюсь на бок и зажимаю ухо подушкой, но это не помогает. Взгляд касается настенных часов: восемь утра. Кому приспичило встретиться со мной в такую рань?
Чертыхаясь, я натягиваю футболку и шорты. Попутно расчесываю волосы, вьющиеся после вчерашнего. Звонить не перестают. Я открываю дверь – на пороге топчутся родители.
– Привет, – говорю я хрипло. – Что случилось?
Мама хватается за сердце.
– Шейра! Что у тебя с лицом?
Я едва сдерживаю ругательства. Царапина вряд ли исчезнет в ближайшие дни.
– Упала.
– О, дорогая! Осторожнее! Мы пройдем?
У меня закрадываются подозрения, что им что-то нужно.
Через миг догадки подтверждаются: за спинами родителей прячется моя двенадцатилетняя сестра Элла.
Мама бежит в кухню. Ее нос морщится, а пальцы перепрыгивают с одной немытой чашки на другую.
– Шейра, когда ты в последний раз убирала? Честное слово, тебе рано жить отдельно!
– Поверь, вы меня не выдержите и дня.
Я съехала от родителей сразу после окончания школы. Мы с Киром разыгрываем людей с десятого класса. Накопленные гигабайты я потратила на однокомнатную квартиру и безумно этому рада.
Папа и Элла падают на табуретки у окна.
– Глория, чего ты завелась? – хмурится отец. – Она уже взрослая.
– Спасибо, что заметили, когда мне стукнуло двадцать четыре, – огрызаюсь я.
Мама накручивает на палец локон светлых волос. Накрашенные ярко-красной помадой губы растягиваются в улыбке.
– Доченька, женщины скрывают свой возр…
– Что у вас случилось? – перебиваю я.
Срок демоверсии любезностей истек.
– Командировка, – объясняет папа.
Мама обнимает его за плечи.
– Я расскажу, Карл, – мигом серьезнеет она. – Милая, мы должны проверить кое-что важное. Тебе ведь известно, как нам дорога эта работа. А потом мы заберем Эллу домой.
Как ни странно, я рада такому повороту событий. В последние месяцы мы с сестрой мало общались, и я соскучилась.
А она? По серым равнодушным глазам не понять.
Я в сотый раз восхищаюсь тем, как Элла похожа на маму. Обе низкого роста, обе круглолицые. Обе блондинки.
– Вы надолго? – прерываю я затянувшуюся паузу.
– Недельки на две, не больше, – отвечает мама, как мне кажется, слишком беззаботно и весело.
– Надеюсь, исследования того стоят.
Мои родители – биологи, а я ничего не смыслю в митозе, мейозе и прочих научных премудростях.
– Конечно, стоят! Ты ведь не против, солнышко? – умоляюще шепчет мама.
Солнышко.
«Я не причиню тебе вреда, солнышко», – сказал тот, чьи грубые руки до сих пор ощущаются на губах.
– А почему именно «солнышко»?
В голове свистит, как в сломанном аккордеоне.
Не играйте на мне, не играйте…
Я массирую виски.
– Не нравится? – Сквозь маску беззаботности на мамином лице проступает тревога. – Дорогая, у тебя все в порядке? Ты так побледнела…
Я опираюсь на стол. Уши закладывает, будто под водой. Под водой, умеющей противно визжать. Мир наполняется ватой, и я не вижу ни родителей, ни кухню.
– Шейра! – Это голос папы. – Твой индикатор! Когда ты в последний раз принимала карму?
– Вчера… – мямлю я.
Вата везде. Скоро она забьет мне нос и рот. Скоро я задохнусь и, как рыба, всплыву кверху брюхом. Мелькают картинки привычных кошмаров. Пара вдохов – и они защекочут рыбку лезвиями. Остается надеяться, что…
«…Я Дори. И у меня беда с краткосрочной памятью».
Что ни завтра, ни через год я не вспомню того, что мне приснится.
* * *Ко мне тянется длинная рука. Чья она? Папина? Нет. Я смотрю на чужие ладони и кисти. Вены просвечивают сквозь тонкую белую кожу, и я, словно по тропе, следую взглядом выше. Миллиметр за миллиметром.
Мне страшно, я задыхаюсь, но не могу, не имею права закрывать глаза. Внутри меня, под ребрами, сидит голодный червь, жаждущий ужаса и слез.
Я – марионетка.
Рассматриваю чужое плечо. Медлить нельзя. Я не знаю, кого увижу, но этот кто-то выдавливает из меня жизнь, как зубную пасту из тюбика. Миг – и я закончусь.
Испарюсь.
Я резко поднимаю глаза – это единственный шанс не задохнуться от ужаса. Рывком Утешители вправляют вывихи, рывком же и я преодолеваю себя.
Все просто.
И до изнеможения сложно, потому что передо мной – Ник. Высокий, сильный, но с детским и наивным лицом. Как пятнадцать лет назад. Он не изменился. Он по-прежнему мне доверяет.
– Ты… жив? – спрашиваю я.
Мы в палате. Я – пациентка, на мне белая футболка и штаны. Я топчусь у кушетки, а рядом – мой друг.
Взрослый.
– Конечно, – смеется он. – Сомневалась?
– Нет. Где ты был?
– Искал. – Ник теребит карман брюк. Он в черном костюме с белой рубашкой, будто мы не в больнице, а на празднике. В своей бесформенной одежде я чувствую себя рядом с ним неловко.
– Кого искал?
– Смысл жизни.
Оказывается, Ник вырос философом.
– И как? – спрашиваю я и отворачиваюсь к окну. Мне легче разговаривать, не видя детского, не изменившегося лица.
– Нашел, – шепчет он мне на ухо.
Я дергаюсь. Ник приблизился тихо. Без единого звука.
– Рада за те…
Что-то холодное и острое впивается в шею. Пламя отнимает у меня голос.
Кажется, я в аду.
Струйки тепла прокладывают дорожки на коже. На футболке расцветают ярко-красные розы.
Спасибо за цветы, Ник. Они прекрасны.
Я заслужила.
Боль ослепляет. Я не могу стоять. Мне нужно двигаться, прыгать, бить посуду и окна. Чтобы отдать часть огня. Чтобы выжить.
Зачем, Ник? Мы ведь были друзьями. Я ведь нечаянно сломала твою жизнь.
Я устремляюсь к окну, но тут же падаю. Боль сменяется ватой. Я вновь марионетка, слабая и беззащитная, но моими нитями никто не управляет, потому что я почти мертва.
Я собираю в кулак последние силы и нащупываю два кольца и лезвие.
По полу стелется туман. Различимы только силуэты.
Рядом со мной опускается Ник.
– Теперь мы квиты. – Он гладит меня по щеке. – Шейра, Шейра… Прости.
Ник заводит руку за мою голову. Я каждой клеточкой ощущаю, как он дотрагивается до ножниц.
Давай, вытащи их, пожалуйста…
– Прости, – повторяет он и сжимает два кольца.
Я ничего не чувствую. Меня нет.
* * *– Мама, она пошевелилась! – слышится до боли родной голос. Элла?
Я приоткрываю глаза. Сестра закусывает губу и виновато улыбается.
Я лежу в спальне. За окном через сотни транспортных путей продираются солнечные лучи. Сколько же я проспала?
В комнату вбегают родители. Хмурый папин взгляд вжимает меня в подушку. Мама ходит кругами. От утреннего веселья не осталось и следа.
Что со мной произошло?
Я впервые в жизни упала в обморок, а потом мне приснился кошмар с Ником.
Сегодня сон был слишком правдоподобным.
– Ты чуть не обнулилась, Шейра, – сглатывает папа. – Мы, конечно, поделились с тобой пятью гигабайтами, но ты же понимаешь, что так безответственно относиться к здоровью нельзя? Ты могла превратиться в сущность.
Колючий ком близких слез раздирает мне горло.
– Я правда вчера обновляла запас.
Родители переглядываются. Они что-то решили. Что-то важное.
Что-то, что мне не понравится.
– Да чего вы, – в надежде шепчу я. – С кем не бывает? В обморок упала, ничего страшного…
– Доченька, все не так просто. – Мама едва не плачет. В последний раз я видела ее слезы в тот день. – Ты болела в детстве. И… Сейчас у тебя рецидив. Шейра, пожалуйста, пройди повторное обследование.
– Мне лучше.
Возвращаться к источнику кошмаров – самоубийство. Сны оживут, и я сойду с ума. Перестану казаться нормальной.
Перестану существовать.
– Шейра, это не обсуждается! – Мамина шея покрывается красными пятнами.
– Я достаточно взрослая, чтобы решать самостоятельно. Мне лучше. Езжайте, мы с Эллой справимся, правда? – Я подмигиваю сестре, и та облегченно выдыхает. – У меня есть такие конфеты… М-м!
Я знаю, на что давить: Элла ужасная сладкоежка. Она радостно подпрыгивает, и я объясняю ей, где лежат карамельки. Сестра скрывается в коридоре, а у меня появляется время выпроводить родителей.
Я приподнимаюсь на локтях. Будто опровергая слова о том, что мне лучше, комната так и пляшет перед глазами.
– Куда вы едете? – уточняю я.
– В загородную лабораторию.
Загородную! По спине пробегают мурашки. Я не была за пределами города, не представляю, как течет жизнь снаружи, да и не хочу представлять. Что там? Разруха? Война? Эпидемия? Мир разделился на маленькие клочки земли. У нас нет туристов. Нет иммигрантов. Понятие «гостеприимство» давно потеряло смысл.
Наш город спасается кармой. Дисциплинирует себя. Здесь тридцать пять лет тихо. Нет взрывов, ограблений, стрельбы. А тот, кто осмеливается противостоять закону, превращается в сущность.
Я ни на секунду об этом не пожалела. Может, потому что не видела иной жизни.
– И как там? – Мой голос оплетают ростки неуверенности.
Папа гладит меня по голове.
– Мы ведь не едем в другой город. Просто будем за пределами нашего. Лаборатория в поле. До ближайшего мегаполиса семьдесят километров. Не переживай, нас туда и не пустят.
– Пообещай, что подумаешь насчет больницы, – не сдается мама.
– Обещаю.
Еще раз проверив мой индикатор, родители меня обнимают. Крепче, чем обычно.
Они взволнованы, но я не спрашиваю почему. Боюсь правды.
За мамой и папой захлопывается дверь. Я встаю и чувствую себя мягкой игрушкой. Из кухни доносится шуршание фантиков – Элла нашла конфеты.
В животе урчит. На часах – девять. Я пробыла без сознания не так уж и долго.
Не так уж и долго Ник меня убивал.
Я иду к сестре. Мир танцует еще энергичнее. Хип-хоп?
Соберись, Шейра. Единственная твоя болезнь – ночные кошмары.
– Сегодня вечером на одной стройке будет Игра, – сообщает Элла. – Давай сходим, ну пожалуйста! Там весело, точно тебе говорю! Развеешься. Твой индикатор, карма… Это от депрессии!
– Прости, но сегодня не могу.
Как только я переступаю порог кухни, раздается звонок в дверь. Родители что-то забыли или привели Утешителя?
Элла перестает жевать, а я, опираясь на стены, ковыляю к двери. Три раза поворачиваю замки.
Щелк-щелк.
– Да-да, нам нужно регулярно кушать и тепло одева…
Слова превращаются в осколки, раздирающие горло. Душащие меня. Я не кричу – нет сил.
На пороге – человек в шляпе. Гость из прошлого, чей портал до сих пор в ремонте.
– Привет, солнышко.
Мне не интересно, что он скажет, не интересно, почему он меня преследует. Я хочу забиться в угол. Укрыться от псевдодоброго взгляда.
Я больше не кукла – вата деревенеет и вспыхивает. Мышцы наливаются силой.
Я хватаюсь за ручку и, когда мужчина подается вперед, захлопываю дверь, но что-то мешает. Что-то… хрустящее.
Завершить начатое не позволяют пальцы. Четыре белых и один черный. В крови.
Я играю на рояле.
Так ему и надо.
В душе поселяется гнилая радость, но я одергиваю себя. Приоткрываю дверь и, когда пальцы незнакомца исчезают из виду, запираю все три замка.
Чего он хотел?
Я начинаю жалеть, что не поговорила о нем с родителями.
Меня трясет. Я сползаю на пол и прирастаю к холодному кафелю. Становлюсь его безвольным продолжением.
– Шейра? – Элла выглядывает из кухни.
На лестничной площадке раздается ругань.
– Ничего, все хорошо. Я сейчас приду.
Сестра молча садится рядом. Она понимает, когда лучше не спрашивать.
Сотни иголок покалывают ноги, Элла сопит у меня на плече.
Спустя несколько минут ненавистный звонок вновь терзает слух. Я готова вырвать его к чертям, лишь бы остаться наконец в тишине.
Элла подскакивает. Ее терпение готово лопнуть.
Это утро не закончится. Или я в бреду и мне снится очередной кошмар?
– Не открывай.
Элла боится.
Конечно, боится. Я бы тоже нервничала, если бы старшая сестра вела себя так странно.
Я поднимаюсь на носочки – с ростом мне не повезло – и смотрю в глазок. На пороге – парень в красных кепке и футболке, разносчик еды.
Надо мной издеваются! Если так пойдет и дальше, от доброй Шейры не останется и следа.
Я открываю дверь и заранее сжимаю кулаки. Нет никакой гарантии, что за спиной у юноши в биомаске не стоит тот, кто ласково называет меня солнышком и с кем я сделаю что угодно, лишь бы он не тронул нас с Эллой.
Поздравляю, Шейра. У тебя паранойя.
Парень отдает мне еду в белых вакуумных пакетах. Я прошу двойную порцию, и еще – чтобы обед и ужин нам прислали по связному ящику. Мало ли куда нас занесет вечером.
– Слушайте… Вы не встречали человека в очках, шляпе и с черным пальцем?
– Ой, точно! – Парень хлопает себя по лбу и извлекает из кармана письмо. – Он просил передать вам это.
Я сглатываю ком.
– Спасибо.
Разносчик уходит. Сердце стучит в бешеном ритме, ногти впиваются в пакеты. Индикатор на руке слабо попискивает.
Прежде чем начать изучать письмо, я прошу Эллу отнести еду в кухню. Почему-то я уверена, что о послании никто не должен знать.
Белая бумага сложена вдвое. Сверху небрежным почерком выведено одно-единственное предложение:
«Я не причиню тебе вреда, солнышко».
Мне с трудом удается подавить желание разорвать листок и сжечь то, что от него останется. А вдруг у меня действительно паранойя?
Но я разворачиваю его и читаю написанное.
Глава 3
Я бегу. Мне жарко даже в такой холод, но я не останавливаюсь. Скорее бы обсудить все с Киром! Уж он-то посоветует, как поступить.
Я умолчу лишь о падении кармы – не переживу его жалости. Она окончательно меня обессилит.
Когда я пересекаю двор, где вчера в очередной раз рассталась еще одна влюбленная парочка, с неба срываются капли. Внезапно налетели тучи, мечтающие выстирать небо и заодно – нас.
Штаб выглядывает из-за деревьев. Кир вот-вот превратит события этих двух дней в шутку, и я позволю себе забыться, слушая его смех.
Я дергаю дверь за ручку. Незаперто, значит, друг дома.
В пропитанной грязью и сыростью комнате ничего не изменилось. Кроме одного: Кир храпит в обнимку с какой-то блондинкой. К счастью, оба под одеялом.
Зайти позже?
«Но вы договаривались в полдень», – ворчит моя внутренняя зануда.
Я проглатываю обиду. К черту разборки. Я не такая, мне нельзя быть такой.
И Киру действительно давно пора завести подругу.
Я пячусь на цыпочках, но в последний миг задеваю локтем замок, и тот с грохотом падает. Я проклинаю и привычку Кира вешать на двери железки, и свою неуклюжесть, и вообще весь белый свет. Кир, конечно, просыпается. Девчонка недовольно сопит.
– Прошу прощения. – Щеки полыхают огнем, и я мысленно боготворю биомаску. Хорошо хоть, что я ее не сняла.
– Сова? – Прикрываясь одеялом, Кир подскакивает и нервно ерошит волосы.
– Расслабься. Зайду через часик, – мямлю я.
Он пристыженно хмыкает, а его подруга поворачивается на бок, и я вижу ее лицо.
Лицо из моих кошмаров.
Она не так молода, как кажется. Я помню ярко-синие радужки, болезненную бледность и слегка искривленный рот. Она мила. Асимметрия ей к лицу.
Мы познакомились пятнадцать лет назад, когда она, младший Утешитель, – наверное, ей только стукнуло восемнадцать – мчалась за нами с Ником по больничному коридору, а потом нашла девочку с окровавленными ножницами и ее полумертвого друга.
Помнит ли она меня?
К горлу подступает тошнота. Не здесь, Шейра. Не здесь.
Утешительница – я помню, что ее зовут Карина, – морщится. В глазах отражается тень злости, но она быстро сменяется доброжелательностью:
– Кир, кто это?
– Моя… Кхм… Моя коллега.
Коллега?
Мы дружим с первого класса, и теперь, когда я застукиваю его в постели с женщиной, все, на что он способен, – «моя коллега»?
Я не сдерживаюсь и шиплю:
– Твоя коллега желает пообщаться с тобой наедине.
И отворачиваюсь, чтобы они оделись.
– Будь осторожен! Кажется, она хочет тебя съесть. Это не по-дружески, пусть для меня кусочек прибережет, – фыркает Карина и хлопает дверью.
В комнате кристаллизуется тишина, но уже через миг ее нарушает яростное сопение Кира.
– Ну и что ты натворила?!
– Угадай, сколько ей.
– Как и мне.
– Нет. Она старше нас лет на девять, – выдаю я.
– Врешь.
– Серьезно.
Я неохотно рассказываю, где познакомилась с Кариной, и хлопаю Кира по плечу.
– Да ты не переживай. У меня есть новости покруче.
Я протягиваю ему письмо.
– О чем ты вообще? Ты только что выгнала мою…
– Читай, – перебиваю я.
– То есть этот хмырь на самом деле не хмырь? – после минутного молчания уточняет Кир.
– А разве «не хмыри» предлагают шариться по больницам правительства?
– Написано же, что ради благой цели. Ты как читала-то? – Не замечая моего предостерегающего взгляда, он вытаскивает из коробки сухари.
– Ну да! Благая цель полностью его оправдывает!
По штабу расплывается запах сыра.
– Черт, Кир! – Я зажимаю нос.
– Да забей. Будешь?
– Нет.
Сейчас я должна определиться, на чьей стороне играть. И стоит ли.
Оскар – так гость из прошлого назвал себя в письме – предлагает пройти отборочный квест. Он ищет команду, чтобы проникнуть в третий блок. Туда, где держат сущностей. Говорит, что в моих интересах согласиться. Что мы спасем сотни людей. И что это связано с кармой.
Но я не верю. Ни одному слову.
По пути в контору я раз сто начинала набирать номер родителей, но останавливалась. Чутье подсказывало, что звонок все изменит. Я бы вылила море вопросов на Оскара, но…
Мне страшно, черт возьми. Вдруг это ловушка? Вдруг он – жертва наших пранков и мечтает о мести?
– А что он имел в виду под фразой «в твоих интересах»? – Это Кир перечитывает письмо.
– Фиг его знает, – вздыхаю я, а сама вспоминаю утренний приступ. Вдруг Оскар намекнул на мою болезнь?
– Как хочешь, – передергивает плечами Кир. Он подкидывает сухарик и пытается поймать, но тот летит мимо рта. – Я бы пошел. Ты прикинь, как было бы весело! Погони, драки, перестрелки…
– Кое-кто помешался на боевиках.
– Согласен, такие приключения не для нежненьких девочек. А вот для меня… в самый раз!
Я швыряю в него подушкой. Кир с возмущенным вскриком отвечает мне тем же. На счастливые полчаса мы забываем и о странном незнакомце, и о Карине.
– Хватит уже, давай пранк обсудим, – говорю я, когда мы оба окончательно выбиваемся из сил.
Кир предлагает сюжет с клоуном-садистом, а я – со смертью. Я уступаю, потому что костюм клоуна, в отличие от косы и черного плаща, у нас уже есть.
Мы достаем зеленый комбинезон с разными пуговицами – розовой большой и синей маленькой – и репетируем. Кир молотом «пробивает» череп жертвы. Я прячусь под курткой, а удары отбивает макушка манекена.
В шесть наши животы начинают урчать. Кир угощает меня порцией сухарей: у него скопилось пакетов десять.
Еще одно преимущество города номер триста двадцать – индикаторы, управляющие кармой, обследуют нас и при малейших изменениях передают информацию в Центр Питания. Там готовят кашу со всеми необходимыми веществами и витаминами. Бесплатно.
Мы рискуем стать сущностями, и это наименьшее, что правительство может для нас сделать.
Еду присылают по связным ящикам, но город заботится о лежачих больных и таких лентяях, как я. Одно слово – и парнишка в красной футболке запакует тебе целый букет из витаминов и минералов и оформит заказ с доставкой на дом.
Да, на каждом углу мелькают магазины, куда завозят все – от стейков до ванильного печенья – но там нужно платить поступками. Кармой.
Меня же устраивает вкус каши. Сладковатый, с кислинкой. Впрочем, он и правда иногда надоедает, и тогда мой индикатор краснеет от незапланированных, но приятных растрат.
Поужинав, я прощаюсь с Киром. Похоже, друг останется на моей стороне, какое бы решение я ни приняла. От этой мысли настроение улучшается.
Сегодня тот редкий день, когда я иду в магазин на центральной улице – в тот самый «Караван», оторвавший ящеру хвост. Здесь десять этажей. Найти товар помогают наушники-путеводители. Их мало, но мне везет, и я забираю последние.
– Меня зовут Лори. Приветствую вас в «Караване»! – вещает звонкий голосок. – Удивительном мире покупок и счастливых неожиданностей!
– Давайте без неожиданностей. Сыта ими по горло, – фыркаю я.
– А как насчет физической сытости? – заговорщицки шепчет робот. – Роллы? Пицца? Две по цене одной!
– Сладости, – командую я. – Отдел скидок.
– Они ждут вас на пятом этаже!
По пути Лори умоляет меня заглянуть в сектор одежды, но я непреклонна.
– Что делать, если работа небезопасна? – продолжает голос. – Если вы гуляете по ночам и даже биомаска кажется вам ненадежной защитой? Товары из магазина «Шок» избавят вас от навязчивых страхов!
Я клюю на яркую светящуюся вывеску. В маленьком зале продаются электрошокеры – единственное в городе легальное оружие.
Я медлю, раздумывая. Если соглашусь на встречу с Оскаром, нужно быть готовой ко всему. В итоге покупаю себе один – дешевенький и маломощный – и прячу его в карман, подальше от любопытных глаз. Лори пищит от радости.
На пятом этаже малолюдно. Я направляюсь к сектору с пирожными и шарю в холодильнике, разрываясь между моими любимыми эклерами и тортиками.
Тишина давит на уши. Из колонок не льется музыка, да и Лори помалкивает. Мне становится неуютно.
Стоп.
Я почти физически чувствую, как по спине скользит чей-то взгляд.
Парень в серой толстовке. Лицо скрывает тень капюшона, руки – в карманах. Замечает меня и тут же отворачивается к полке с чипсами. Странный. Нервный. Жители города номер триста двадцать не ведут себя так… взволнованно.
Вас слишком много, безумные незнакомцы.
Я радуюсь тяжести электрошокера. Я готова, кем бы ты ни был. А ты?
Беру семь эклеров. Чтобы добраться до касс, нужно пройти через отдел чипсов. Я втягиваю воздух. У тебя просто паранойя. Услышала? Теперь – вперед.
Незнакомец, кажется, тоже затаил дыхание. Он не смотрит на меня, но я чувствую его напряжение. Парень замирает над очередной пачкой чипсов, а заляпанный чем-то темным рукав подрагивает на весу.