– Ну это другое. Он тогда неделями протрезветь не мог, насколько я помню, – Саймон озадаченно морщит лоб. – Хотя я тоже помню не очень. Но тур мы всё равно до конца доиграли.
Ральфу кажется, что он не совсем в полной мере доносит мысль до коллег. Парадокс в том, что в результате изнурительных внутренних боёв организм их неуёмного солиста наконец сдаётся: по ночам Трой спит без задних ног, и где-то там от отбоя до звонка будильника потихоньку восстанавливаются опустевшие в ноль резервы, потому что поспать – это его панацея и всё делает лучше. Но лучше – всё равно недостаточно.
Том выслушивает его, увлечённо разглядывая разноцветные шнурки на ботинках, пожимает плечами, укутанными в пончо.
– Не знаю. Помнишь, когда мы записывали альбом, ты так укурился, что часами не мог закончить собственные партии?
– И что? – хмурится Ральф, краснея до ушей.
– Он тогда тебе ни слова не сказал.
– Да он и не заметил.
– Все заметили. Знаешь, как он бесился. Наорал на меня, когда я предложил подменить, потому что «это Ральф придумал, он сам сделает, дайте ему время».
– Это был не очень хороший день, – невнятно оправдывается он.
– Это было много не очень хороших дней, – бесстрастно замечает Том. – Но ты справился, и альбом мы записали.
? ? ?
Ральфу кажется, что единственный здравомыслящий человек в их группе это собственно сам Трой, и если бы речь шла о ком-то из коллег, он бы всецело его поддержал. Но поскольку речь как раз о его персоне, Ральф не может представить, как подойти к Трою Гордону и сказать прямо в лоб «Извини, дружище, ты не вывозишь». Однако будучи ответственным и упёртым, он всё-таки подходит, когда удаётся урвать момент в сумбурной гонке, потому что, чем ближе они к дому, тем больше их хотят везде. Но Троя, конечно же, хотят немножко больше.
– Мне скоро придётся назначать деловую встречу, чтобы поговорить с тобой, – Ральф опускается за столик с двумя полупустыми кружками, термосом и надкусанным маффином на блюдце, – Привет.
Трой отрывает взгляд от смартфона с яркими кубиками, кивает и утыкается обратно в экран, продолжая собирать пальцем разноцветные звонкие комбо.
– Это не очень весёлый тур, да? – начинает Ральф.
– В каком смысле?
– Помнишь, как мы скупили сырные шарики за полцены в пекарне перед закрытием и играли ими в гольф с крыши отеля?
– Ну кто так делает? – отзывается он рассеянно, не отрываясь от игры.
– Ты и я, получается.
Он бегает стеклянным взглядом по экрану, палец застывает в воздухе.
– Кто победил?
– Я совершенно не помню.
– Немудрено, – вздыхает он и соглашается. – Это очень трезвый тур.
Беда в том, что это действительно очень трезвый тур, где Трой только и делает, что работает, устаёт, грустит и болеет.
– Тебе не очень весело, да? – полагает Ральф.
– Весело.
– Когда?
– На сцене.
– А кроме?
– Сейчас. Мы разговариваем. Мне нравится, – он снова вздыхает, очевидно проиграв битву с кубиками, сверяется с зарядом, гасит экран. – Потом ты начнёшь рассказывать, как нам надо отказаться от феста, и будет уже не очень.
– Это слот перед хэлдайнерами и прямая трансляция. Нас увидит много народу. Выходить на такую площадку, когда мы не в лучшей форме – не самая хорошая идея.
– Когда я не в лучшей форме, – поправляет коллега и передразнивает. – «Возьми себя в руки, Трой, это не профессионально».
Он шутит вроде как, но Ральф по тону слышит, что вот этот колышек вошёл по самое сердце, потому что работает Трой сломя голову, и если он халтурщик, то кто тогда все остальные.
– Я говорю, что при таком раскладе как сейчас, мы в лучшем случае будем звучать средне.
– Я что угодно, кроме среднего. Могу звучать очень-очень плохо, если пожелаешь.
– Трой, ну серьёзно.
– Серьёзно? Как быстро мы дошли до серьёзного, а так хорошо все начиналось…
– Серьёзно, ты уже дохера долго болеешь, – срывается в истину Ральф. – И при таком раскладе не хватит ни сил, ни горла вывезти масштабный фест.
– Ой ли? – живо отзывается он, и Ральф понимает, что вот он себя и закопал, вот и «вызов принят!». Он так же понимает, что спор на повышенных последнее, что нужно голосовым связкам их упрямого солиста, и уже не помнит, всегда ли была эта глубокая хрипотца в его голосе, или им реально пиздец.
Трой откидывается на спинку, скрещивая руки на груди.
– Что ты от меня конкретно хочешь, Ральф? – и это его «ральф» хуже пощёчины. – Чтобы я позвонил Мэтту за считанные дни до феста и сказал «Извини, чувак, мы передумали»?
– То же самое случилось с Каретами. У них вон хватило мудрости подстраховаться и свалить.
– Потому что они такие профессионалы?
Ральф закатывает глаза, едва сдерживая рык. Беда в том, что они все устали, и у него с трудом хватает нервов держать оборону.
– Кареты всё время сваливают, – фыркает Трой. – Вот такие профики, что все чисто-гладко, блядь, не дай бог попятнать репутацию одной фальшивой ноточкой. Это грёбаный рок-фест, Ральф, не хор церковных мальчиков, там половина трезвыми на сцену вообще не выходят и лажают, Ральф, все лажают, чем мы хуже или лучше?
– Но выходить на сцену вполсилы – тоже не дело.
– Вполсилы? – Трой склоняет голову набок и звучит опасно. – Когда это я выходил на сцену вполсилы?
– Я не то имел ввиду, – перебивает он резко. – Кареты – топ, это тот уровень, которого от нас ждут!
– Это тот уровень, который ты от меня ждёшь! – поправляет Трой громче, чем следует.
– Я же за тебя переживаю, – обижается Ральф. – Ты больше всех загоняться будешь, если что-то пойдёт не так. Нам не нужен этот фест, тебе надо домой и к врачу.
