Снегурка

– Не знаю, Алеша. Отец с утра больно строг был. Поди не отпустит.

– А ты тайно прибегай, как он спать ляжет. Не впервой! – шепнул Алеша, наклонившись к самому лицу Дарьюшки.

Они смотрели друг на друга, их дыхание смешалось, превратилось в легкий белый пар. Дарьюшка бы так простояла целую вечность, держа за руки любимого, но парень воскликнул:

– Что ж ты, Дарьюшка, раздетая-то бегаешь по морозу? А ну-ка давай беги домой, с Карачуном шутки плохи. Нашлет горячку, хоть бы что.

– Мне с тобой не холодно совсем. Видно, любовь согревает так, что никакой Карачун не страшен! – улыбнулась она.

Алеша обнял ее, и от его прикосновения по всему девичьему телу разошлось тепло.

– Беги домой, Дарьюшка! Даст Бог, свидимся!

– Я приду, Алеша! – прошептала девушка.

Она улыбнулась, на короткий миг коснулась своими губами холодных губ парня, а потом побежала домой. Сердце при этом так и выпрыгивало из ее груди от счастья.

***

Уже целый год Дарьюшка трепетала от пылкой любви к деревенскому гармонисту Алеше. Играл он так, что у всякого, даже немощного, ноги сами собой шли в пляс. А уж как начинал петь, так и вовсе все в округе замирали от восторга, и уж только потом начинали подпевать. Гармонистов, равных Алеше, в близлежащих деревнях не было. Люди про него, ради забавы, говорили , что он родился с гармошкой в руках. Это, конечно, были шутки, но с тех пор, как Алеше исполнилось четырнадцать лет, он гармонь из рук не выпускал, она постоянно была с ним. Он даже в поле носил ее, повесив за спину.

Бывало, идет Алеша по улице и наигрывает весёлую мелодию. И сразу прохожие начинают улыбаться, подмигивать молодому гармонисту, и вот уже незаметно целая толпа следом за ним собирается. Кто поет, кто босыми пятками по придорожной пыли такт отбивает. И все идут за ним по деревне и поют. В обычные дни просто так после работы ходили, чтоб тоску и усталость согнать. А по выходным стал Алеша водить молодёжь на край села. Там парни и девки выбрали поляну, сколотили лавки, чтобы было, где присесть, отдохнуть.

Приходила молодежь на поляну по светлу, а как ночь на деревню спускалась, на поляне разгорался костер, и начиналось самое веселье – парни и девки пели, плясали в общем кругу да друг с другом переглядывались без страха. Темнота делала их смелее. От таких «гляделок» сначала дружба между ними завязывалась, а потом и любовь незаметно вспыхивала. Много ли молодым нужно, чтобы полюбить друг в друга? Одна задорная плясовая да пара страстных взглядов.

Дарьюшка на вечорках ни с кем не плясала. Она скрывала свои чувства к красавцу-гармонисту, но стеснялась даже смотреть на него. Когда же на Алешу положила глаз одна из девушек, шустрая Тамара с рыжими косами, Дарьюшке стало невмоготу молчать о своих чувствах.

– Ты, Алеша, прямо как тот Лель, – пересилив стеснение, сказала Дарьюшка на одной из вечерок.

– Что еще за Лель такой? – с улыбкой спросил гармонист.

– У наших предков был такой бог, он наполнял сердца молодых людей любовью.

– То бог! Он может все! А я-то что? Я просто на гармошке бренчу, как могу! – усмехнулся парень и удивленно посмотрел на девушку.

Дарьюшка залилась румянцем,

– Не бренчишь! Ты на гармони играешь, да так хорошо, что от этого сердца парней и девок любовью наполняются. Сколько после летних посиделок пар в деревне переженилось? Едва только свадьбы отгремели. А ведь все они здесь, на твоих посиделках, друг друга высмотрели!

Девушка смотрела на гармониста большими, восторженными глазами. И он вдруг стал так горд собой, что голова закружилась, как будто он захмелел без вина. И вправду ведь, все так и есть. Отец Алеши все ворчит, что он со свой гармонью, как с грыжей носится. А получается, все не зря. Вот так Дарьюшка, сама того не ведая, обошла всех своих соперниц тем, что высказала мужчине свое искреннее восхищение.

– Что же это сама-то ты, Дарьюшка, никого не полюбила? – тихо спросил Алеша, наклонившись к девушке, – Парни вокруг тебя вьются, да только ты никого из них так и не выбрала себе в женихи.

– А я выбрала! – воскликнула Дарьюшка и покраснела от собственной дерзости.

– Кого же? – спросил Алеша.

Девушка стыдливо опустила глаза, и он все понял без слов, понял, что мил ей. Сердце гармониста екнуло от счастья, ведь он считал Дарьюшку первой красавицей на деревне. Ему казалось, что она вовсе и не смотрит в его сторону, и вот оно как все повернулось!

В тот вечер гармонь все больше молчала, только изредка Алеша брал ее в руки и растягивал меха. Вместо нее звенела балалайка, которую принес с собой один из парней. Алеша и Дарьюшка весь вечер говорили друг с другом, держась за руки, и глаза их сияли ярче осенних звезд, которыми было сплошь обсыпано круглое небо.

***

– Накрывай на стол, дочь! Да про самогонку не забудь. К нам гость дорогой пожаловал!

Низкий голос Степана прогремел на всю избу. Он вошел и отряхнул у порога бороду, припорошенную снегом. Дарьюшка встрепенулась, побежала на кухню, склонилась в поклоне перед отцом и незнакомым худосочным мужчиной. Пока они снимали запорошенные снегом тулупы и меховые шапки, пока мыли руки и лица, фыркая и брызгая водой на пол, Дарьюшка торопливо накрывала на стол. Она поставила посередине бутылку, наполненную мутной жидкостью, слазила в подполье, достала из кадушек соленых грибов и огурцов и все эти закуски разложила по тарелкам. Стол вышел на славу, будто праздничный. Степан с довольным лицом осмотрел разносолы и, обняв Дарьюшку за плечи, повернулся к своему гостю, который, в свою очередь, с нескрываемым интересом разглядывал молодую хозяйку.

– Вот, Игнат Ильич, знакомься! Это и есть моя гордость, моя краса, моя единственная доченька Дарьюшка. Посмотри, какая она у меня умная, какая послушная! Никто ее по хозяйству хлопотать не учил, выросла-то ведь без матери, а все умеет, всему сама научилась.

Гость, прищурившись, уставился на Дарьюшку. Она покраснела от пристального взгляда чужого, незнакомого мужчины и отвела глаза.

– Пойду я, батя, к себе. Не буду вам мешать, – тихо проговорила она.

Но отец схватил ее за руку и воскликнул:

– Да что ты? Ты не помешаешь нам нисколько! Игнат Ильич с тобою поближе познакомиться давно хочет. Так что садись с нами ужинать, дочка, не стесняйся!

Дарьюшка села на край скамьи и сложила руки на колени. Игнат Ильич сел напротив и не сводил глаз с ее лица. Мужчина не понравился ей. Он был уже не молод и было в его некрасивом, худом лице что-то отталкивающее – не то хитрое, не то злое. От его взгляда в душу Дарьюшке закрались тяжелые мысли. А отец все шутил, сам смеялся над своими шутками и все пуще расхваливал дочь.

– Она у меня не только умница и красавица, Игнат Ильич. Она у меня еще и скромная, домашняя. Я ей говорю, сходи, Дарьюшка, погуляй с подружками, а она мне – не хочу, батюшка, лучше приданое повышиваю у окошка.

Степан повернулся к дочери и ласково погладил ее по голове. Дарьюшка вся сжалась от этой неискренней ласки.

– А фигура-то, фигура-то – глянь! Ты не смотри, что она тощая, все при ней! Не девка, а чистое золото! Встань, дочь, не стесняйся!

Степан взмахнул рукой, и Дарьюшка нехотя поднялась с лавки, но тут же села на место, покраснев от стыда.

Игнат уплетал картофельную похлебку, приготовленную Дарьюшкой, за обе щеки, и кивал головой, его жидкие волосы падали на лицо при каждом движении. Дарьюшке было сложно сидеть и слушать, как ее обсуждают, будто лошадь перед продажей. Она уже поняла, что Игната Ильича отец выбрал ей в женихи. Он ей с самого детства только и твердил, что за абы кого ее не отдаст, выберет ей лучшего жениха. Дарьюшка никогда не спорила, ей все время казалось, что до замужества еще далеко. И вот как-то незаметно ей исполнилось двадцать лет – тот самый возраст, когда пора бы уже обзаводиться семьей и рожать детей. Многие ее ровесницы уже нянчили сопливых младенцев.

Дарьюшка снова посмотрела на Игната Ильича – лицо его было вытянутым, толстые губы лоснились жирным блеском от еды, на голове сияла проплешина, вокруг которой росли тонкие темные волосинки. Мужчина вдруг посмотрел на нее и подмигнул. И Дарьюшку передернуло от отвращения. Нет, за такого она бы и под страхом смерти замуж не пошла! Ну ничего, уйдет он, и она поговорит с отцом, расскажет ему все об Алеше. Отец суровый, но добрый, он поймет ее, непременно поймет. Он всегда делал так, как хотела Дарьюшка, значит, и теперь ее послушает.

Но когда, после сытного ужина, гость покинул их дом, Степан завалился на свою кровать и тут же громко захрапел.

– Ладно, завтра поговорю, – вздохнула Дарьюшка.

Укрыв спящего отца одеялом, она убежала в свою комнату, достала из комода новый пуховый платок, который отец ей подарил на именины, и, накинув его на голову, взяла полушубок, валенки и тихонько вышла в сени. Одевшись там, она распахнула скрипучую дверь, и вздрогнула от неожиданности – перед дверью неподвижно стояла сгорбленная старуха с клюкой в руках.

– Рот-то прикрой, не то снег налетит! – проговорила старуха скрипучим голосом.

– Бабка Катерина? Что ты здесь делаешь? Почему не спишь в такой час? – испуганно пробормотала Дарьюшка.

– А ты куда направилась на ночь глядя? – строго спросила старуха, зло зыркнув на девушку.

– Так я… С подружками по деревне погулять иду. Батя отпустил.

Бабка Катерина скривила губы, насупила брови и погрозила Дарьюшке костлявым кулаком.

– Собака гуляла, да волки съели! И тебе нечего по ночам гулять, Дарьюшка. Ступай за мной, мне надобно.

Старуха развернулась и, хромая, пошла со двора. Дарьюшка вздохнула и поплелась следом.

Бабку Катерину Дарьюшка не любила и с детства ее боялась. Она всегда была к ней чрезмерно строга, от нее было не дождаться ни капли ласки. Когда отец ездил по кузнечным делам в город, он оставлял маленькую Дарьюшку с бабкой Катериной. Для девочки это было, как наказание. Бабка кормила ее раз в день постной гороховицей и заставляла учить молитвы.

– Ты такая же непутевая, как твоя мать! Чтоб ей в гробу перевернуться! – кричала бабка, если Дарьюшка что-то делала не так.

За малейшие провинности и даже за плохо выученную молитву, бабка Катерина хлестала девочку розгой. Дарьюшка знала, что бабку лучше не злить. Находясь у нее, она старалась смирно сидеть на сундуке за бабкиной кроватью, и молчать. Порой это было невыносимо. Ей, как любому ребенку, хотелось бегать и прыгать, но это было под запретом.

– Почему моя мама была непутевой?

Так стала спрашивать Дарьюшка, когда подросла. Она не понимала, почему бабка Катерина так не любила ее маму, ведь отец говорил ей, что она была красивой и веселой.

– Мать твоя была дурой беспутой. Поэтому Бог ее к себе прибрал. Молись, Дарьюшка, чтобы эта дурость к тебе по наследству не перешла.

И Дарьюшка молилась, стоя на коленях у своего сундука. Она не спорила с бабкой Катериной, но в душе считала, что она не права, и ее умершая мама была хорошей и доброй – такой, как говорит отец. Девочке ее очень не хватало. Как-то отец привез ей с ярмарки тряпичную куклу с длинными косами из шерстяных ниток. Дарьюшка назвала ее мамой и не расставалась с ней. Даже спала, прижимая куклу к себе. Однажды, когда отца не было дома, бабка Катерина забрала куклу, и Дарьюшка, не найдя ее, проплакала ночь напролет. Выйдя утром на кухню с опухшими от слез глазами, она увидела куклу на столе.

– Где ты нашла ее, бабушка? – радостно воскликнула девочка.

– Меньше разбрасывай, где попало! – огрызнулась старуха.

Бабка Катерина бросила на нее строгий взгляд и отвернулась. Дарьюшка взяла куклу в руки, но оказалось, что длинные косы куклы безнадежно испорчены…

Степан, наоборот, был добр к дочери, он не мог иначе, он ее вынянчил, выкормил, и теперь берег, как зеницу ока. Дарьюшка стала для него самым близким и дорогим человеком. Она была для него важнее всего в жизни. Он все делал ради дочери. Он жил ради дочери. Бабка Катерина все время получала сына, что он неправильно воспитывает Дарьюшку, попрекала его за излишнюю доброту.

– Вырастет из нее такая же потаскуха, как Анфиса, тогда увидишь до чего твоя доброта довела! – шипела она Степану в ухо, словно ядовитая змея.

Тот слушал, кивал головой, но быть строгим к дочери, своей единственной отраде, все равно не мог. Да и Дарьюшка, вопреки бабкиным предостережениям, росла спокойной, доброй и послушной девочкой и на саму бабку Катерину, несмотря на то, что она ее порола розгой, зла не держала. Он не любила вредную старуху, но все равно относилась к ней уважительно.

Теперь бабка Катерина, будто нарочно, нарушила все планы Дарьюшки, но даже сейчас девушка не злилась, она покорно шла за старухой к ее дому, лишь печально вздыхала время от времени.

– Чем тебе помочь, бабка Катерина? – спросила Дарьюшка, едва они зашли в дом.

Она понятия не имела, что старухе понадобилось так срочно посреди ночи. Бабка Катерина скинула с себя длинную, тяжелую шубу, зажгла тусклую лампадку и поставила ее на стол.

– Садись, – старуха указала скрюченным пальцем на лавку, стоящую напротив ее постели.

Девушка послушно села, а бабка Катерина убрала с головы платок и легла. Длинные седые волосы разметались спутанными прядями по подушке.

– Помираю я, Дарьюшка. Боюсь, что прям сегодня и помру. Страшно в одиночестве-то помирать. Посиди хоть ты со мной, напоследок, – тихо проговорила старуха, прижав морщинистые руки к груди.

– Ну что ты, бабка Катерина! Ты еще поживешь! – воскликнула Дарьюшка и положила свою ладонь на бабкину руку.

Старуха покачала головой.

– Грудь по ночам так давит, как будто кто по ней ножищами тяжеленными ходит. Вздохнуть не могу! Знаешь, внучка, что это?

– Что? – испуганно спросила Дарьюшка.

– Это смерть ко мне подбирается, – прохрипела старуха, взгляд ее затуманился, лицо стало задумчивым, – всю жизнь я жила, думала, что далеко еще до нее, до смерти-то, и вот она вдруг тут как тут, уж надо мной стоит, в лицо дышит. А я все равно не готова помирать, все равно не нажилась еще…

– Бабка Катерина, ну-ка хватит о смерти говорить! – перебила ее Дарьюшка, – Ты еще у нас вон какая крепкая! Еще овец сама пастушить ходишь! Рано тебе помирать, ты еще на свадьбе моей не поплясала, деток моих не понянчила!

Старуха медленно повернула голову к внучке, посмотрела на нее пристально.

– Это точно, Дарьюшка. Надо Степана поторопить, пусть скорее тебе жениха хорошего подыскивает. Хватит в девках сидеть, – сказала она.

– Не надо, бабка Катерина, мне женихов искать. Есть уже у меня жених, сам нашелся.

– Чего ты мелешь? Как это – сам нашелся? – строго спросила старуха.

Щеки у Дарьюшки покраснели, она стыдливо опустила глаза и проговорила:

– Алеша, сын плотника Захара. На вечорках мы познакомились. Мил он мне. И я ему мила. Мы с ним уже сговорились, что он свататься ко мне по весне придет.

– Алеша? Этот тот, который целыми днями гармоньи меха растягивает и песни на всю деревню горланит? Этот тот, у которого отец – последний пьяница на деревне? Смотри, девка, яблоко-то от яблони недалеко падает!

В глазах старухи сверкнули злые огоньки, и Дарьюшка опешила. Не такой реакции на свое признание она ждала.

– Алеша – гармонист. Его вся деревня знает и любит. И не только наша, но и все окрестные.

– Что же это за жених такой, Дарьюшка? Тунеядец и будущий пьяница! Работать толком не работает, все только на гармошке играет! Чем же он семью кормить собирается? Наверняка, лапши тебе на уши навешал, а ты и поверила, дура окаянная!

Дарьюшка встала, отошла к окну и всхлипнула от обиды.

– Ты его не знаешь, бабка Катерина, а гадости говоришь! Алеша совсем не такой! Он работящий, добрый, заботливый… А самогон он даже на вкус не пробовал!

– Знавали мы таких! Для того, чтоб девке под юбку залезть еще не такое про себя понарасскажут! Говори, дура, было у вас с ним? Задирал он тебе юбку уже?

Щеки Дарьюшки запылали, глаза защипало от подступивших слез, голова разболелась от волнения. Старуха села на постели, забыв о своей боли и уставилась на внучку, сверля ее злым взглядом.

– Что ты такое говоришь, бабка Катерина?

Слезы покатились из глаз девушки, и она разрыдалась. А старуха вскочила с кровати, взяла из угла веник и принялась лупить им девушку по спине.

– Ах ты, зараза ты этакая! Еще и ревет! А сама ходит, хвостом своим вертит, отца обманывает! Распутница! – что есть сил закричала бабка Катерина, – вся в свою мать пошла! Жениха она себе, видите ли, нашла! Потаскуха! Предупреждала я Степана, не слушал!

Дарьюшка пыталась прикрывать голову руками, но жесткие вицы все равно доставали до лица, оставляя на нем красные, жгучие полосы.

Когда бабка Катерина остановилась и прижала руки к груди, чтобы перевести дух, Дарьюшка схватила свой тулуп и выбежала из избы. На пороге она обернулась и прокричала:

– Сегодня-то ты уж точно не помрешь, бабка Катерина. Если смерть и придет к тебе, ты ее вмиг веником забьешь!

Старуха яростно швырнула веник в ее сторону, но девушка уже выскочила на улицу, хлопнув дверью.

– Я тебе, распутнице, покажу! От одной избавилась, так вторая точь-в-точь такая же выросла! – прошипела старуха, глядя в окно, за которым плавно текла над деревней светлая звездная ночь.

***

Дарьюшка прибежала на поляну, когда парни и девки уже разошлись по домам. Костер догорал, и одинокий гармонист сидел возле него, задумчиво смотря в темноту. Гармонь его молчала. Увидев свою возлюбленную, Алеше отставил инструмент в сторону и заключил ее в объятия. Дарьюшка прижалась к нему и заплакала.

– Что с тобой, Дарьюшка? – взволнованно спросил Алеша, – Если тебя кто обидел, дак я тотчас же побегу и убью его! Расскажи, не молчи! Слезы твои мне сердце рвут.

Алеша обхватил мокрое от слез лицо девушки и поцеловал ее. Дарьюшка посмотрела на него с мольбой в глазах и проговорила:

– Нельзя нам весны с тобой ждать, Алешенька. Отец мне жениха ищет. Бабка Катерина масла в огонь подливает. Приходи к нам свататься как можно скорее! Завтра приходи! Можешь?

– Твой отец, поди, меня и на порог не пустит, Дарьюшка! Родня-то у меня сама знаешь, какая. Мать от болезни померла, отец с тех пор пьет беспробудно, – нахмурившись, произнес Алеша.

– Ну… Родных же не выбирают! Я знаю, ты сам моему отцу понравишься. Ты же такой хороший, добрый! Батя мой только с виду суровый, а в душе ласковый. Все, что ни попрошу у него – он все всегда делает. Вот какой моя батя.

Дарьюшка улыбнулась, положила голову на грудь любимому, и он снова поцеловал ее. Они были на поляне одни, можно было целоваться без стыда, все равно никто не видит. Но злые слова бабки Катерины звучали у Дарьюшки в голове, и она отстранилась от парня, опустила голову.

– Если любишь меня, то придешь прямо завтра, – тихо сказала она.

– Приду! – воскликнул Алеша, – Приду, жди! Ты в сердце моем, Дарьюшка, и всегда там будешь. Любовь ведь из сердца не выкинешь, она туда маленьким семечком попадает, а потом прорастает там крепко-накрепко, все заполняет своими корнями.

Дарьюшка поверила возлюбленному, и он не обманул ее. Следующим же вечером Алеша стоял со своим отцом Захаром на крыльце дома кузнеца Степана. Дарьюшка, взволнованная и радостная, широко распахнула перед ними двери. Она была в нарядном платье болотно-зеленого цвета, которое оттеняло цвет глаз и очень ей шло. На тонкой девичьей шее поблескивала ниточка алых бус. Русые косы были уложены вокруг головы, точно корона. Глаза Дарьюшки сверкали, щеки румянились от волнения.

– Хороша девка! Кровь с молоком! Дети будут у вас – загляденье! – шепнул Захар Алеше на ухо.

А сам парень даже растерялся от такой красоты – смотрел и смотрел на Дарьюшку, будто впервые ее увидел.

– У вас – товар, у нас – купец! – громко воскликнул Захар, увидев в дверях Степана.

Но Степан сватам был не рад.

– Наш товар не продажный, – буркнул он в ответ, – и гостям мы нынче не рады!

Дарьюшка от этих слов побледнела, и губы ее скривились.

– Отец, – растерянно прошептала она, – а как же наш уговор?

Степан строго взглянул на дочь и приказал ей ступать в дом. Когда Дарьюшка ушла, он нахмурил брови и сурово посмотрел сначала на Алешу, а потом на Захара.

– Не обессудь, Захар, но лучше уводи своего парня отсюда подобру-поздорову. Я за какого-то гармониста свою единственную дочь замуж не отдам. Пойдет, как положено, за серьезного мужика, такого, как я.

– Степан, ты уж больно суров! Пойдем в избу, выпьем, пообсудим? Дело-то молодое! – заискивающим тоном проговорил Захар.

– Нет! Сказано – все! Ступайте со двора! Сосватана уже моя дочка, – сквозь зубы процедил Степан и, хлопнув дверью прямо перед носом мужчин, скрылся в доме.

Алеша сник, опустил голову и не мог даже взглянуть на отца от стыда.

– Чего это было-то, сынок? – разочарованно спросил Захар, – Неужели девчонка тебя обманула?

Он потрепал сына по светлым кудрям, потом достал из-за пазухи бутылку самогона, откупорил ее и отпил большой глоток.

– Батя, хоть бы сегодня-то не пил! – недовольно проговорил Алеша.

– А чего сейчас – хранить ее что ли? Я на сватовство с собой брал, в честь праздника со сватом выпить, но раз так все вышло, значит, с горя один выпью.

Алеша молча спустился с крыльца и глянул на Дарьюшкино окно, оно было занавешено тканью, ничего сквозь нее не было видно. Ему хотелось постучать, но он не стал. Наверняка, Дарьюшке не до него сейчас. Они с отцом медленно побрели по дороге прочь от дома кузнеца Степана…

А в это время Дарьюшка горько плакала, лежа на узкой кровати в своей девичьей.

– Ты всегда меня понимал, батя, всегда любил и баловал, всегда все по-моему делал! Почему же сейчас ты мою жизнь разрушить хочешь?

Степан гневно ударил кулаками по столу

– И зря! Зря любил! Зря баловал! Ремнем тебя пороть надо было, а не жалеть.

– Да что же ты, батя? Не узнать тебя сегодня, будто бес вселился! – захлебываясь слезами, выговорила Дарьюшка.

Степану было тяжело наблюдать за страданиями дочери, но он поднялся из-за стола, подошел к девичьей и замер в проеме.

– Все, Дарьюшка. Погуляла по вечоркам, и хватит. Кончилось детство. Через месяц замуж тебя выдаю. Сговорились мы с Игнатом Ильичем, берет он тебя.

Дарьюшка даже вздрогнула от этой новости. Ее как будто окатили с ног до головы холодной водой.

– Но он же старый, батя! И вообще, ты меня-то спросил? Я не хочу! Не пойду!

– Тебя никто и не спрашивает. Я отец. Как я сказал, так и будет.

Степан снова стукнул кулаком, на этот раз по стене. Дарьюшка всхлипнула горестно, уставилась на отца большими зелеными глазами, но тот был непреклонен.

– То, что не молод он, так это даже к лучшему. Меньше ругаться будете. Он уже пожил, жену схоронил, денег заработал. Все у него для счастья да для житья есть, так что будет тебя на руках носить, как королевишну.

Дарьюшка вдруг побледнела и затряслась, точно осиновый лист на ветру, взгляд ее стал диким.

– Батя… – прошептала она, – я не пойду. Я Алешу-гармониста люблю.

И тут Степану стало так жаль дочь, что сердце в груди защемило, будто сжало его тисками. Но давеча мать ему такого стыда понарассказывала про нее и про парня гармониста, что он едва успокоился. Сначала – так вообще убить ее хотел. Нет, он не изменит своего родительского решения. Дарьюшка еще наивна и глупа, она позже поймет, что отец делает, как лучше. Еще благодарить его будет потом.

Степан подошел к Дарьюшке, сел рядом с ней и ласково погладил по голове.

– Ничего, дочка. И Игната полюбишь. Женская любовь, она ведь такая, очень уж переменчивая. Уж я-то знаю… Я-то знаю…