Запрет на безумие
Однако не преданность мертвому другу делала его особенным. Исключительным в глазах ferus Дмитрия делало то, что он был первым и единственным человеком, посвященным в их необычную тайну – тайну существования ferus, неведомых людям сверхъестественных существ.
Конечно, ferus не одобряли осведомленности Дмитрия: посвящение в их сакральный секрет человека, пускай и приятеля Нелли, пищать от восторга не заставляло. Да, он не был в курсе деталей, не знал подробностей их доблестной жизни, но и того, что всплыло наружу, было более чем достаточно.
Однако таков был приказ Александра (продиктованный желанием Нелли) – не трогать человека, и все ferus вынужденно ему повиновались. Александр и сам был вынужден. Он мог самолично расправиться с обузой, не испытывая и толики угрызений совести, поскольку не питал иллюзий относительно того, чем им подобная гласность грозила.
Вот только теперь он был вместе с Нелли, говорят, он даже любил ее, и хотел он того или нет, ему все же приходилось сдерживать свою сущность, свою животную природу ferus, и идти на определенные уступки, если не хотел предстать в глазах человечки этаким «дрянным подонком».
«Ну-ну, – подумал Дей, отставляя недопитую бутылку пива. – Посмотрим, как долго ты продержишься».
Дей выпрямился на барном стуле, и взглянул на высокого жилистого блондина, работавшего в нескольких шагах от него.
За Дмитрием ferus все же присматривали. Увлекался бармен профессиональными гонками (как и Дей, он любил машинки), вечерами захаживал в бильярдную, где школьный друг-администратор бесплатно угощал его пивом, состоял в длительных, но непонятных отношениях – сходился и расходился со своей подругой дважды на неделе как по расписанию. Это из того, что знал о бармене Дей. Ну, а в данный момент он батрачил в баре.
В скором времени заканчивался минимальный срок траура, и Нелли готовилась к повторному открытию «Красной метки», посчитав, что Зойл (так звали ее друга) этого хотел бы. Поэтому она припахала каждого, кого могла: Ролан гнул спину творил ей сцену мечты, а Дмитрий стал своего рода управляющим, на кого легли всевозможные мелкие и не очень обязанности по ведению дел в заведении: ответственность за найм нового персонала, за хозяйственную часть, например, доставку выпивки, продуктов, и другие организационные моменты.
Бедный – бедный бармен.
Дмитрий протер и поставил на поднос очередной новоприобретенный бокал и, видимо, устав поглядывать на Дея искоса, посмотрел на него в открытую.
– Что-то не так? – обратился он к гостю.
Да, Дей умел напрягать людей.
– Все так, – ответил Дей.
– Есть вопросы?
– Есть.
– Тогда задавай. – Дмитрий отложил в сторону тряпку и полностью сосредоточился на нем.
– Когда ты планируешь сообщить о нас полиции? – поинтересовался Дей.
– Я не собираюсь сообщать о вас в полицию, – не дрогнув, ответил Дмитрий.
– А в газеты когда? – Дей отпил пива из бутылки, не спуская глаз с человека.
– В газеты тоже не собираюсь.
– Тогда куда собираешься? На телевидение?
Дмитрий выдержал паузу и только затем сказал:
– Да, на телевидение можно было бы.
Дей улыбнулся, правда, весело ему не было.
– Что, смешно, да? – поинтересовался Дей.
– Вовсе нет. – Дмитрий сохранял невозмутимость и не велся на его провокации: он догадывался, в чем дело.
Дей его проверял, проводил свой тест на вшивость, который Дмитрий обязан был пройти. И пока что его проходил: пульс не учащен, сердцебиение в норме, глаза не бегают – Дей не чувствовал лжи. Легкое волнение не в счет. Все волнуются. Тогда как у бармена на то имелась уважительная причина.
Возможно, теперь Дей от него отстанет. На время. И слегка расслабиться.
– Ты ведь знаешь, чем тебе это грозит?
– Знаю.
– Вот и отлично.
– Еще пива?
– Давай. – Дей отставил опустевшую бутылку в сторону и взялся за новую, запущенную к нему по барной стойке.
Настроение было не к черту. Последние месяцы выдались не самыми лучшими, а уж последние недели были просто ужасны: не поддающимися никакому логическому и не логическому объяснению. А непонимание происходящего для Дея было равносильно вымиранию вида ferus – то есть хуже всего.
И во всем виновата Она.
Дей предпринял очередную попытку выкинуть ее из головы. Не так давно он пообещал себе, что для него этой женщины больше существовать не будет. Он не желал о ней думать, не желал вспоминать, не желал тревожить ею душу. Вот только избавиться от непрошеных мыслей было неимоверно трудно.
Как и теперь.
Ликерия. Так ее звали.
Что-то заставило его задержать на девчонке взгляд, обратить на нее внимание. При первом же мимолетном визуальном касании, еще тогда, месяц назад. Но он не мог понять что: что именно побудило сердце остановиться, а кровь побежать быстрее – глаза, скользящая походка?
Это был удар: запрещенный удар под дых, выбивающий воздух и затрудняющий дыхание. Удар, к которому Дей оказался не готов. Совершенно обычная, не выделяющаяся из общей массы невыразительных людей. Но в тот день он ее выделил, непроизвольно припечатал к ней взор. Подобного с ним не случалось, он не знал, как на такое реагировать. А потому стоял и тупо пялился.
И если бы только тогда.
Он еще не раз приходил к ней после и наблюдал, как она работает. Пытаясь разобраться, кто она есть; пытаясь понять, что заставило его чувства – его дремавшие годами чувства – проснуться и закричать об опасности, которая от нее исходила. К ней, несомненно, следовало присмотреться: нутро кричало, протестовало, требовало. Просто так его инстинкты не вопили, для того имелись причины – для всего имелись причины, как и всему существовало объяснение. И он искал объяснения в ней.
Но не находил, что сводило его с ума: инстинкты не желали довольствоваться малым и продолжали его терзать. Пока не совершил поступка, который совершать, определенно, не следовало, пока он не сделал то, что только ухудшило его состояние, потревожив остаток еще непотревоженного. Но именно это ответило на часть интересующих его вопросов.
Он пришел к ней домой, намереваясь лишить ее нежелательных для ferus воспоминаний. Но вместо этого он ее поцеловал, со всей питавшей и распиравшей его злостью. И все осознал: он желал девчонку как женщину – до боли в чреслах, до помутнения разума, до черных точек перед глазами от головокружения. То была тяга, дикая потребность, которой он не мог и не хотел сопротивляться – о том и кричали чертовы инстинкты.
Он не помнил, как смог оторваться от нее и уйти, не помнил, что вообще заставило его оторваться и уж тем более уйти. Но он ушел. Покинул с четким представлением, что происходило у него в душе. А ведь ответ был неимоверно прост.
Дей опустошил вторую бутылку пива и, горько усмехнувшись, отодвинул ее к первой.
Желание. Чертово гребаное желание.
Оно накатывало мощнее цунами, что он едва стоял на ногах. Дей полагал, что в жизни испытал всевозможное, и испытать еще больше никак невозможно; полагал, что в своем отнюдь не целомудренном времяпрепровождении успел постигнуть все – величайшие радости и досадные разочарования, удовольствия, на грани истязаний и аморальные, порочные желания. Праведником Дей не был.
Однако то, что пробудила в нем она… это было другое, доселе ему незнакомое. И это пугало: пугало то, к чему такая потребность могла привести.
Дей встал с насиженного места, огляделся, осматривая бар.
Дмитрий отошел, Ролан работал у дальней стены, устанавливал сценический помост.
Не говоря ни слова, Дей покинул бар и пошел вверх по улице.
После случая в квартире Ликерии, он к ней больше не приходил… неделю. Какую-то жалкую неделю он все еще пытался ее забыть.
Не забыл. Пришел, вернулся. Только Ликерии не было. Как и ее вещей.
Дею не хотелось вспоминать, что с ним тогда творилось: было стыдно, мерзко, противно. Стыдно за то, что он, ferus, потерял голову из-за какого-то человека.
Однако тогда он был не в себе: его поглотила темная ярость, пелена безумства застила глаза.
В такие моменты рассудок отключался, и Дей отключался вместе с ним. Чтобы мог включиться другой, «неправильный» Дей, живущей своей неправильный жизнью, творя свои необъяснимые поступки, которые после «настоящий» Дей не мог объяснить даже себе.
Он разгромил ее смехотворный дом.
Когда узнал об ее исчезновении. Осмотрев всю площадь с ее крошечными комнатами, не найдя вещей и личных принадлежностей. Он съехал с катушек, он ушел в разгул, вернулся к истокам непотребной жизни, чтобы несколько позже, вконец обессилев, опустошенным и ненавистным себе – ненавистным много больше прежнего, отправиться ее искать.
И он нашел. Нашел Ликерию. Отыскал в одном из прибрежных городков.
Он наблюдал за ней день, неделю, две, на протяжении многих бессонных ночей. Говорил, что не будет, уверял, что в последний раз, убеждал, что действует в интересах ferus.
И продолжал задаваться тысячей вопросов. Что он здесь делает? Почему не отпустит? Не оставит в покое себя и ее?
А главное, что в ней было такого… такого пленяющего и демонического, что заставляло следовать, тянуться за ней? Неужели пресловутое желание? Он переживал неведанные муки ради удовлетворения физической потребности?
Что же будет, если потребность удовлетворить? Наваждение его отпустит?
И Дей наблюдал. Прекрасно зная, что знает ответы, однако, не желая их признавать: ответы ему не нравились, причины происходящего ему не нравились. Он боялся: боялся правды – Дей страшился ее осознать. А потому продолжал отвергать.
И держался от Ликерии на расстоянии. Ему хотелось подойти к ней ближе, встать вплотную, заглянуть в глаза. Она посещала общественные учреждения, однажды побывала в больнице. Для чего? Он не знал. Намеренно не позволял себе знать, чтобы не потерять себя окончательно, чтобы не уйти в Нее с головой. Хотя бы в этом он себя еще сдерживал.
Вплоть до вчерашнего дня, когда он понял, что в городке Ликерии нет. Более того, ее не просто не было: если раньше он мог ее чувствовать – по ее тончайшим «хрустальным» вибрациям, по сложноплетеной, зажатой энергетике, то теперь ничего – Дей абсолютно ничего не ощущал. Даже запаха не мог уловить – куда ушла, улетела, уехала, куда она делась, куда пропала. Ее просто не стало. И никаких следов.
В приступе паники он вспомнил о Ролане, ему стало необходимо с ним поговорить: в голову лезли абсурднейшие мысли. Возможно, здесь, подобно Радлесу существует своя аномальная зона, создающая помехи в «чтении» людей?
Дей не собирался обнажать свою душу, даже Ролану он не рассказал бы всего. Ролан и не станет лезть к нему в сердце, и не поспешит разбалтывать секретов. Ролан реально мог помочь, если не словом, то делом точно. Он был единственным близким ему ferus, к которому он решился бы с подобной просьбой обратиться – Дей всегда мог на него положиться.
Дей считал так ровно до сто пятнадцатого непринятого звонка. Тогда, вконец взбешенному, ему стало казаться, что его ближайшим другом может стать Александр, ведь с некоторых пор он был знатоком женско-человеческих причуд.
Да, Дей вел себя как идиот, однако поделать ничего не мог. Он хватался за любую соломинку, за мало-мальски правдоподобную возможность, в попытках понять, каким таким образом девчонка сумела его обхитрить: сумела пропасть с его ментального радара?
Сейчас же Дей успокоился и взглянул на сложившуюся ситуацию с другой, оптимистичной стороны.
Возможно, исчезновение Ликерии к лучшему. Возможно, вот он реальный шанс избавиться от влияния этой подлой женщины и зажить своей прежней жизнью. Да, потребуется время, вероятно даже время немаленькое, однако в итоге он освободится от пагубной власти над ним человека.
Дей стоял напротив цветной пятиэтажки и смотрел на окна четвертого этажа – ее окна. Неосознанно, но он снова пришел сюда. От бара до дома в среднем четверть часа ходьбы. При его ширине шага еще меньше.
И он снова здесь помимо своей воли…
Дей рассердился. На себя. Опять. И смачно выругался, не жалея выражений. Он дал себе слово, он пообещал…
Дей отвернулся и, полный презрения – презрения к самому себе, – пошел обратно.
Видимо, исполнить свои обещания будет сложнее, чем он предполагал.
Глава 7
«Эдем».
Сверхновая звезда последней пятилетки среди популярных местных клубов. Где ж еще она могла оказаться?
Ролан стоял в помещении, пропитанном кальянным дымом, и смотрел на нее, развлекающуюся. Выпивая коктейль, похожий на «Маргариту», она мило беседовала с недалеким, пьяным оболтусом, который коктейль ей этот и вручил. От него разило неприкрытой похотью: он то и дело норовил ее коснуться, прижать к себе, наклониться и прошептать непристойности на ухо – мужчина всевозможными способами и уловками пытался влезть в ее личное пространство.
Но нахалку это не смущало, она веселилась на всю катушку: подначивала его, задорно смеялась, играла с воротом его мятой рубашки, не забывая в нужные моменты уворачиваться от мужских небезопасных рук.
Ролан даже пожалел беднягу: он еще не знает, с кем связался. Нахалка водила его, глупого, за нос, разжигая желание и внушая надежду, тогда как сама держала дистанцию: в каждом беззаботном движении, в каждом легкомысленном взгляде читались продуманность и безразличие. Перед ним стояла профессиональная динамщица, но бедняге об этом никто не сказал.
Ролан направился к ней, пробираясь сквозь шумную толпу. Играла оглушающая музыка, светили лазеры-прожекторы, распределяя редкий свет по всему танцполу, но Ролан не прятался за внешними атрибутами. Она все равно его не увидит: уж больно увлечена навешиванием лапши.
Стоило приблизиться к веселящейся паре, как нахалка вдруг решила, что смеяться устала: она всучила приставучему поклоннику опустевший коктейльный бокал и, улыбаясь, пошла к танцующим. Ролан пошел за ней, наблюдая, как она вливается в гущу толпы – в гущу потной, разгоряченной толпы, и начинает откровенно изгибаться под звуки монотонной зомбирующей музыки.
Ролан был вынужден отойти в сторонку: стоять неподвижной скалой в приливах и отливах человеческих тел не самое приятное занятие. Однако и оттуда, где он оказался, он прекрасно видел то, что девчонка себе позволяла. А позволяла она себе многое.
Незаметно для себя Ролан втянулся в наблюдательную деятельность и стал получать от тайной слежки удовольствие – странное, неестественное удовольствие. Его охватил небывалый азарт, такой воодушевляющий, такой окрыляющий, что даже кровь побежала быстрее, опаляя стенки кровеносных сосудов опасным неудержимым пламенем.
То была жажда, странная увлеченность, желанье подчинить, схватить, поработить, которой становилось все сложней сопротивляться: с каждым плавным покачиванием бедер, с каждым поворотом милейшей головы Ролан терял свой восхваляемый контроль. Из-за чего едва-едва, одурманенный новоявленным опытом, он не выпустил из внимания цель, которая чувственно извернувшись в руках очередного похотливого неудачника, как-то незаметно слилась с толпой и потерялась из виду. В том числе из виду наблюдавшего за ней бедняги.
«Динамо».
Ролан пошел за ней, под соблазнительные покачивания округлых бедер в маленькой цветастой юбке. Но тут он снова встал стеной: ее остановил разгоряченный поклонник, из череды поклонников, которых легион, и начал навязчиво разводить на танец, а то и больше. Если бы сейчас она обернулась, то обязательно Ролана увидела.
Она не обернулась. Вместо этого она умело увернулась от распустившихся волосатых рук и быстро прошла вперед. Мужчина пошел за ней, однако не дошел: Ролан подрезал его плечом и сбил ничтожного с ног. Ему ожесточенного кричали вслед, к счастью, Ролана это не заботило, так как девчонка покинула давку и словно корабль причалила к бару.
– Воду, – сказало «динамо», кладя блестящий клатч на стойку.
Смазливый бармен, смазливо улыбаясь, что от такой смазливости хотелось плакать, подал ей воду.
Она не пожалела улыбки и для него, и по тому, как просветлели глаза мужчины, стало ясно: эмоциональный отклик получен.
Наблюдать за таким становилось невыносимо. Видимо, испытываемое чувство неприятия отразилось у него на лице, поскольку в этот самый момент бармен посмотрел своей гостье за спину, и улыбка спала с его лица.
Коротким движением головы Ролан приказал ему скрыться, что тот незамедлительно сделал. Девчонка лениво посмотрела ему вслед и тоже собралась уходить.
Ролан прижал ее к стойке, обдавая жаром крепкого тела и заточив в кольцо своих сильных рук, которые легли все на ту же стойку.
Нахалка вздрогнула, напряглась, но быстро расслабилась, очевидно, приняв его за еще одного местного придурка.
Он наклонился к ее лицу.
«И рук твоих стальных касаясь,
И пресс твой каменный целуя,
Живу, в мечтах себя волнуя…»
– Обо мне думала, когда писала?
Ее парализовало. Она даже дышать перестала. Так и стояла, не говоря ни слова. Паника: она была в панике. И в состоянии полнейшего шока. Наверняка, задавалась вопросом, как он ее нашел.
– Телефон, – потребовал Ролан.
Она сглотнула и как-то неловко пошевелилась, однако это все, что она смогла. Его мощное тело не оставляло намека на пространство.
Ролан надавил грудью сильнее, подтверждая серьезность своих намерений.
– Отцепись от меня, – рыкнула нахалка, сумев побороть первоначальный испуг. Она попыталась его оттолкнуть, отбиться локтями, но пальцы Ролана переплелись с пальцами нежными и наманикурюнными, разводя ее руки в стороны.
– Отойди же!
– Телефон, – повторил Ролан, обдавая дыханием ее бархатную кожу.
Нахалка прекратила попытки сопротивления и отвернула голову, и вовсе затихнув.
– Где? Мобильный? – Он давал ей последнюю попытку, его терпение тоже, как оказалось, не безграничное.
Нахалка продолжала молчать. Казалось, все ее нутро воспротивилось Ролану.
Значит, к тому же упрямая.
– Отлично. – Ролан слегка отстранился и переместил свои руки ей на плечи, при этом бедрами удерживая ее на месте. – Я сам проведу обыск.
Его ладони медленно заскользили по голым плечам, опускаясь по нежным рукам. Понятно, что телефон – не елочная игрушка и на руках у нее не висел, однако в конкретно сложившейся ситуации логика теряла позиции.
Руки переместились на тело, в область ребер, стянутых тонкой тканью, и неспешно заскользили к талии.
Девчонка не шевелилась. Она стояла как мраморная статуя: как напряженная мраморная статуя, с «живыми», широко распахнутыми глазами и с поджатыми «скомканными» губами. Казалось, она боялась произвести движение, лишнее, непрошенное, опасное, и сопротивлялась тем ощущениям, которые непроизвольно рождались в ее теле от его повелительных прикосновений.
Надо же: сумасбродной было приятно, Ролан чувствовал, Ролан знал… и она ненавидела Ролана за то, что ей было приятно, потому что понимала, что он делает это намеренно, желая сломить ее крепкую волю и получить обратно свое. Она же при этом подвергается таким немыслимым унижениям и лелеет эго своего врага.
Однако «Непокорность» было ей именем. Стоило рукам оказаться на ее животе и начать его мягко поглаживать, нахалка с силой прикусила нижнюю губу, чтобы – он уверен – не застонать от удовольствия, но не сделалась – по-прежнему демонстрировала стойкость характера.
Тогда ладони Ролана сменили курс, заскользили вверх по телу и остановились под грудью, словно задумавшись «Да или нет?».
– Ты этого не сделаешь… не сделаешь, – бормотала нахалка.
Сделал. Руки по-хозяйски сомкнулись на ее налитых грудях, заставив нахалку подскочить на месте и запротестовать.
– Прекрати! Что ты себе позволяешь? Убери свои грязные руки!
Она завертелась, пытаясь освободиться, но сдвинуть Ролана с места было невозможно, хотя руки с ее грудей он убрал. Ролан больше к ней не прижимался, но стоял практически вплотную.
В результате дикого протеста нахалка непроизвольно шагнула назад и застыла. Она не поняла. Неосознанно пошевелилась, борясь с ощущением дискомфорта, но сделала только хуже: своим необдуманным движением она дополнительно потерлась о пах и, наконец, осознав, в чем тут дело, как ошпаренная дернулась в сторону.
Ролан крепко сжал ее бедра и притянул назад к себе, прижав хорошенькими ягодицами к своей разгоряченной плоти.
Нахалка ошалела и раскрыла рот, втягивая воздух, который могла втянуть.
– Нравится? – поинтересовался Ролан, изображая труднодостижимое спокойствие. Его губы чуть касались уха, обдавая то горячим дыханием. – Я так понимаю, что да, раз ты до сих пор молчишь. Или ты просто не можешь не поиграть на… члене у мужчин?
– Нервах, – булькнули в ответ, казалось, до сих пор не получая кислорода.
Она была потрясена. Как и он.
– Где телефон? – разозлился Ролан. Он прижал ее к барной стойке и буквально навалился на нее огромным телом.
Со стороны они, должно быть, производить вполне себе приемлемое впечатление, учитывая характер заведения, в котором находились. Наверняка, свидетели происходящего полагали, что они очередная влюбленная пара, не дотерпевшая до приватной зоны.
Но они не были влюбленной парой. Ролан готовился прямо сейчас разорвать ее на части, исключительно из-за ее упрямства и строптивости. Она продолжала его бесить.
– Хорошо, – сказал он зловеще, и в то же мгновение руки заскользили по женским бедрам вниз. Они уверенно вздернули юбку, чтобы добраться до треугольника голых ног, а после нырнули в сквозную расщелину и варварски, без лишних церемоний обхватили внутреннюю поверхность бедер – он обещал ей грубое вторжение.
– Хорошо! – завопила ненормальная. – Хорошо! Я отдам, отдам! – верещала она на все немалое пространство клуба, перекрывая музыку. Рядом с ним словно бомба взорвалась. Еще немного, и он полез бы к ней в трусы, и что, она стояла бы, наблюдала, как он расстегивает ширинку?
Ролан поспешно отстранился.
Покачиваясь и наспех поправляя юбку, она повернулась к нему лицом, красным от злости.
– Мерзавец, – прошипела мерзавка.
Она «случайно» опустила взгляд на его ширинку, но торопливо подняла обратно – да, он все еще возбужден.
– Я жду, – поторопил ее Ролан.
«Я жду», – передразнила его нахалка, глядя куда-то в сторону. Потом посмотрела на Ролана, глазами посылая ему всевозможные страдания.
– Его здесь нет, он остался дома. – Она попыталась произнести это, сохраняя остатки былого достоинства. Можно подумать, оно у нее когда-то было.
Ролан помрачнел.
– Лжешь.
– Не лгу.
Ролан пригляделся к ней, прислушиваясь к взбунтовавшимся чувствам.
– Лжешь, – констатировал Ролан. – Я вижу, тебе понравилось.
Если она сейчас же не вернет ему его собственность, он начнет телесные притязания заново и на этом уже не остановится.
– Я в свое время была нежнее, – парировала нахалка, убирая с лица пряди волос.
Да, Ролан прекрасно помнил их встречу, помнил, как она проходилась теплыми ладонями по его спине… а затем украла его телефон.
Ролан шагнул к ней.
– Ладно! – Она выставила руку. – Ладно, я солгала, – призналась в кои-то веки. – Он здесь, в сумке.
Ролан молчал, тем самым побуждая ее шевелиться.
Нахалка повернулась к стойке, открыла клатч и достала его мобильный. Затем положила телефон на стойку экраном вниз и как-то коряво, прикусив губу, стала открывать заднюю панель. Открыла, достала сим-карту и положила ту рядом с собой. Снова полезла в кукольную сумку, достала другую сим-карту – Ролан признал в ней свою – и вставила в предназначенное для нее отверстие. Это, учитывая, что телефон у него был двухсимочным.
Она повернулась к нему и протянула телефон.
– Вот, держи, – с неясной обидой в голосе произнесла нахалка. – Из-за какого-то телефона…
У Ролана не было слов. Он потерял дар речи. Потому он решил, что закроет на произошедшее только что глаза – больше такого эта захватчица с ним не провернет. Он не позволит.
Ролан забрал телефон и положил в карман.
– Еще раз сделаешь что-то подобное…
– И не мечтай. В штаны к тебе я больше не полезу.
Ролан неспешно вдохнул: нельзя позволить ей снова вывести себя из равновесия, – и направился к выходу. Но не прошло десяти секунд, как он услышал ее у себя за спиной.
– Стой! Стой же! – кричала нахалка.
Он остановился, не успев покинуть потный зал, посмотрел на нее.
– И это… все? – с недоверием спросила она, останавливаясь напротив.
– Что значит «все»? – устало поинтересовался Ролан, всем своим видом показывая, что он делает ей большое одолжение, задерживаясь в этом хлеву.
– Ну… все? То есть мне ничего не будет?
– А чего ты хочешь?
– Ну, как чего? Нет, я-то не хочу…
– Ты хочешь, чтобы я тебя побил?
– Что?! Конечно же нет!
– Сдал в ментовку?
– Нет.
– Тогда что мне следует сделать?
– Ничего. – Она притихла. Нахалка что, действительно стоит и предлагает ему себя наказать? – Спасибо, – только и сказала.