Я иду тебя искать!
Марфа сделала пару неуверенных шагов в моем направлении, а затем внезапно крепко обняла запеленатого сына и зло выкрикнула:
– Не покажу! Вдруг сглазишь, ведьма!
– Да куда уж хуже! – рассмеялась я, стараясь выглядеть спокойной, хотя внутри яростно звенели колокольчики тревоги. – Но раз тебе нравится целыми днями слушать крики и плач, тогда, пожалуй, мне и правда здесь делать нечего. Помочь хотела, но раз ты и сама прекрасно справляешься…
Я развернулась, делая вид, что ухожу. Измученная женщина рвано всхлипнула и сунула мне в руки активно извивающийся и басовито орущий сверток. Тут же в доме что-то стукнуло, грохнуло, будто ухватом по печи ударили. Но я не обратила на это никакого внимания. Вернее, сделала вид.
– Так-то лучше. Ну-ка, посмотрим, кто здесь у нас…
Откинув закрывающую личико пеленку, я остолбенела. Одно дело догадываться или знать, но совсем другое – видеть своими глазами. Огромная голова подменыша болталась на обманчиво тонкой шейке, скрюченные пальчики с острыми как лезвия ноготками тут же больно вцепились в мою руку, а маленькие злые глазки смотрели отнюдь не детским взглядом.
– Кто же у нас мамка? – прошептала я, с затаенным страхом разглядывая страшилище. – Скажи-ка, она ведь приглядывает за тобой?
Только понимание, что мамаша этого чудовища явно где-то рядом, наблюдает за нами, и, главное, обладает сейчас властью над настоящим ребенком, заставляло меня не показывать своих настоящих эмоций. Только от моих действий сейчас зависит, как закончится эта история. И если плохо…
Я вздрогнула. С полок начали падать разложенные там вещи, стол заходил ходуном, а Марфа застыла, завороженно глядя на ребенка в моих руках.
– Кто это? Где мой Петенька? – вдруг заголосила она.
Наконец-то очухалась! Я положила подменыша в люльку и вытолкала хозяйку за порог.
– Побудь здесь. Что бы ни случилось, в дом не заходи! – велела я. А у самой аж поджилки трясутся!
Из рассказов бабки Прасковьи я примерно знала, как заставить мать подменыша – кем бы она ни была – поменять детей обратно, а вот как оно пойдет на деле… На пороге пришлось торопливо перекреститься.
Вернувшись в избу, я первым делом встала посреди комнаты и уперла руки в бока. Подобную нечисть только нахрапом и наглостью можно взять! Слабость отродья дьявола не уважают.
– Значит, так, мамаша, – громко сказала в пустоту, – я сейчас отсюда на несколько минут выйду, а когда вернусь, хочу увидеть в люльке не твое отродье поганое, а живого и здорового ребенка хозяев дома. Если этого не произойдет, твое дитятко сегодня же отправится в церковь на крещение. Родителей-то твой подменыш, может, и сумел обмануть, глаза им застил, а вот меня не получится.
В доказательство серьезности своих намерений я сорвала с шеи нательный крестик и накинула его на орущего уродца. Тот зашелся истошным визгом, будто металл жег ему кожу.
– Даю ровно пять минут, – вернув свой крестик обратно на положенное место, я покинула дом, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью.
Марфа сидела на завалинке с белым как снег лицом, и я мигом поняла: ей плохо, очень плохо. Как бы удар не хватил! Наверняка ведь голодала и не спала ночами, заботясь о капризном, вечно орущем подменыше.
– Ушла всего на полчаса, к мамке сбегала, – женщина подняла на меня совершенно больные глаза, – после этой отлучки сынок и стал вести себя по-другому. Я ведь видела, что внешность меняется, но не верила, что это уже не мой Петенька…
По бледному лицу градом покатились слезы, и я, поддавшись внезапному порыву, обняла плачущую женщину. Не знаю, кому из нас двоих это было нужнее: матери, потерявшей ребенка, или девушке, что никогда не знала материнской любви.
Выждав оговоренное время и оставив Марфу снаружи, я вошла в дом. И ахнула. Все вверх дном! Крынки с молоком и сметаной перевернуты, дрова рассыпаны по полу, постель разворочена, из подушки летит пух, свечи сломаны пополам, а занавески и вовсе сдернуты с окон и изорваны в бессильной злобе.
Но это все было неважно. Посреди жуткого бедлама в своей люльке лежал младенец. Грязный, худой – одни глазищи на лице остались, – но живой!
Я села на лавку и заплакала.
Глава 11. Полуночный крик
А дальше завертелось, закрутилось. Вся деревня сбежалась посмотреть на похищенного ребенка! Это ж какая невероятная история: подменыш у нас в Чаще! Где это видано, где это слыхано! Деревня бурлила и кипела, будто котел с забытой на печи похлебкой, и на время эта новость вытеснила из голов деревенского люда даже страшные события последних дней. Оно и понятно: история с хорошим концом, да еще и касающаяся ребенка, всегда сердцу ближе.
Забавно другое: каждый счел необходимым высказать счастливой матери свое важное мнение по поводу произошедшего. Каким-то чудесным образом выяснилось, что все-то всё знали, все-то догадывались! Бабы перебивали друг друга, отпихивая от люльки с младенцем: «А я заметила, что Марфутка сдала!», «Ейный ребенок так голосил, что мочи нет!», «Окрестить младенчика надо было раньше!». Так и хотелось крикнуть: если все знали, все видели, почему никто не помог?!
В общей толчее и суматохе я тихонько улизнула. Дальше без меня разберутся. Вымоют младенца, накормят, переоденут в чистое да спать уложат. Еще и колыбельную споют! Эх, мне бы кто спел…
Я плелась домой в начинающихся сумерках – уставшая, голодная, опустошенная. Вот тебе и пообедала! Скоро уже ужинать пора. А я только и мечтаю завалиться в постель и уснуть до самого утра. Что-то в последнее время у меня совсем день с ночью перепутались!
Дом, вопреки моим опасениям, еще не успел простыть. Я споро растопила печку, нарезала толстыми ломтями сыр, положила в миску творога с горкой, заварила медовые травы и уселась за стол – то ли ужинать, то ли обедать, то ли все сразу.
Князь, о котором я во всей этой круговерти успела забыть, тут же прыгнул на лавку и принялся тереться о меня лбом, выпрашиваю еду. Хвост задрал, ластится, зараза!
– Голодный, да? На-ка, поешь, – я отложила из своей плошки в другую, поменьше, немного творога, и добавила назидательно. – А вообще пора бы уже и мышей ловить!
Князь коротко мяукнул и принялся жадно есть. Я некоторое время наблюдала за тем, как ловко кот подбирает крупинки творога из миски, урча от удовольствия. Ох, горе мое луковое! Мало мне тягостей в жизни, еще и животину решила к своей непутевой жизни приобщить.
Сполоснув плошки после еды, я убрала снедь обратно в холодные сени, забралась на полати, где всегда спала и… остолбенела!
– Это что такое?!
Прямо на моей постели были разложены пять, а то и шесть дохлых мышей!
Князь прыгнул на одеяло, подвинул лапой одну из мышей поближе ко мне и взглянул вопросительно. Мол, будешь? Свежая, только поймана!
Ругать своего охотника я не стала, но «подарки» его собрала и выкинула за порог. Кот возмущенно мяукнул и, обиженно задрав хвост, удалился на лавку. Сидел там, отвернувшись, косил на меня желтым глазом.
А я, чертыхаясь, меняла постельное белье. Что-то, а спать на кровати после того, как на ней кое-кто устроил кладбище домашних мышей, мне не хотелось. Да и пора было, честно говоря. Наконец все было сделано, и я улеглась, ощущая ужасную усталость во всем теле. Уже засыпая, ощутила, как кот запрыгнул с лавки на полати и свернулся клубочком у меня под боком. Хорошо-о-о-о…
Проснулась я еще раньше, чем обычно. Кряхтя и охая, будто столетняя старуха, сползла с полатей, вышла в сени, напилась там студеной водицы. Тихо-тихо, боясь разбудить пригревшегося Князя, раздвинула занавески и выглянула в окошко: темно, хоть глаз выколи! Серый зимний рассвет еще даже не начинал заниматься. Я с тоской глянула обратно на разобранную постель: сна ни в одном глазу, какой смысл ложиться?
А вот в доме не прибрано. Самое время это исправить, пока снова что-нибудь не случилось!
Я отчищала доски пола и размышляла: чего же все-таки добивается волколак, убивая девушек? Он их не ел, не насильничал, только разрывал горло и зачем-то… раздевал. Куда, скажите на милость, волколак эту одежду девал? И зачем вообще ее забирал?
Столько вопросов – и ни одного ответа.
Щетка двигалась туда-обратно: вжих-вжих, вжих-вжих. За окном прокукарекали первые петухи, пролаял сипло старый соседский пес, а затем… закричала девушка.
Я застыла на мгновение, пытаясь понять: не послышалось ли? Хотелось сказать себе: да, примерещилось. Вот только далекий девичий крик раздался снова, и в этот раз был полон не только ужаса, но и боли.
Накинув шубку прямо на старое домашнее платье, в котором всегда прибиралась, я впрыгнула в валенки и выскочила на улицу. Потом опомнилась, вернулась в дом, схватила в одну руку припасенный нож, а в другую – ухват. Так-то лучше!
На улице было тихо и безлюдно. Ни в одном доме не горели окна, никто не выбегал на улицу с вилами и факелами. Неужели никто, кроме меня, ничего не слышал? Черт побери, у нас по деревне спокойно разгуливает волколак, перед рассветом душераздирающе кричит девушка, а все продолжают мирно спать в своих постелях?!
Я вертела головой, безуспешно пытаясь понять, откуда же раздавался крик, когда мне на помощь внезапно пришел… Князь. Черной стрелой он пролетел по затвердевшему за ночь насту и рванул в сторону ближайшей к нам околицы. Пара домов – и конец деревни. Я бежала за котом, одновременно переживая, что не успею и что… успею. Кто сказал, что мне не страшно? Да у меня поджилки трясутся! Один раз встретив волколака, вряд ли захочешь увидеться с ним снова. Но крик, этот полный ужаса и боли крик до сих пор стоял в моих ушах.
Мы выбежали за околицу, и там кот внезапно остановился. Вздыбил шерсть на загривке, зашипел. Огромная серая тень мелькнула около деревьев – и скрылась в лесу.
А на снегу… на снегу лежала девушка. Я рванулась к распластанному телу и упала на колени, ожидая увидеть перед собой бездыханное тело и устремленный в вечность мертвый взгляд.
Но то, что я увидело, заставило меня закричать.
Глава 12. Живой свидетель
– Сюда! На помощь!
Я орала как оглашенная, хоть и понимала, что могу привлечь своим криком внимание не только деревенских, но и самого волколака. Не знаю, как далеко в лес он успел уйти и собирался ли вернуться к жертве, но присутствие мужиков с факелами должно его отпугнуть.
Девушка была жива. Ее грудь вздымалась, пальцы судорожно сжимались и разжимались. Наверняка бедняжка не помнит себя от боли! Глубокие раны, нанесенные острыми как лезвия когтями, пересекали обе щеки девушки, не доходя до глаз лишь самую малость. Кто это такая, я распознать не сумела – все лицо жертвы заливала алая кровь.
– Где еще болит?!
Я лихорадочно ощупывала весьма упитанное тело девушки, пытаясь понять, нет ли где еще ран. Хм-м-м, странно, а это что?..
– Вот они! Скорее! – зычный голос старосты я не перепутала бы ни с чем.
Облегчение накатило на меня горячей волной. Спасены! Теперь мы спасены!
Но, несмотря на радость, в душе заворочалась и глухая обида: где они были раньше, почему ничего не слышали? Жертва же тоже кричала! Я уж думала, что все жители Чащи разом оглохли.
Добромир подбежал к нам первым. Наклонился над искалеченной девушкой, осветив ее распластанную фигурку ярко горящим факелом, и внезапно остолбенел.
– Весея?.. Весея!!!
Говорят, отцовское сердце всегда узнает свое дитя. Мужчина упал на колени возле старшей дочери, и я взглянула на раненую девушку новыми глазами. Ну, конечно! У кого еще могут быть такие яркие зеленые глаза?
– Раны необходимо промыть и наложить повязки. Для этого нужно поскорее отнести ее домой, – велела я враз растерявшимся мужикам, которые, скорее всего, впервые видели старосту в таком состоянии, – и лучше, чтобы это сделал не ее отец, а кто-то из вас.
На Добромира у меня имелись другие планы. Волколака необходимо было остановить, пока люди не впали в панику. Третья жертва за неделю! Пусть и неудавшаяся.
– Я понесу! – тут же вызвался Тихомир. Крупный молчаливый парень, всегда казавшийся мне спокойным и рассудительным, сейчас был белым как мел.
Я окинула его полным сомнения взглядом:
– Точно сможешь? Какой-то ты бледный.
– Смогу! – рявкнул тот уже более уверенно. Вот, совсем другое дело!
Удостоверившись, что Весею держат крепко и несут осторожно, я поймала за рукав старосту:
– Добромир, погоди. Я займусь твоей дочкой. А вам нужно устроить облаву: я видела, как волколак ушел в лес. Есть надежда, что мы его спугнули, и он еще не успел вернуться в деревню в своем человеческом обличье.
Я видела, как сложно было мужчине собраться с мыслями и решиться оторваться душой от раненой дочери. Но прошло всего несколько мгновений – и передо мной стоял уже не убитый горем отец, а человек, отвечающий за благополучие сотен своих людей.
Он повернулся к ошалевшим мужикам и начал давать четкие указания:
– Делимся на три части, по числу главных улиц. В каждой компании выйдет по пять человек. Двое проверяют дома, остальные смотрят, кто куда заходит и откуда выходит. Все делаем быстро! Митька, Пашка, Мирон, вы бежите на другую сторону деревни и следите, не пробирается ли кто из леса с той стороны.
Я кивнула удовлетворенно и зашагала вслед за Тихомиром к дому старосты.
Там меня ждал полнейший бедлам. Бабы орали, дети плакали, а Евдокия, мать Весеи, и вовсе завывала над раненой дочерью, как над покойницей:
– Что ж с тобой сделали, ироды-ы-ы-ы! Красоту забрали, нелюди-и-и-и!
Я покачала головой и ловко распихала зевак по сторонам:
– Радоваться надо, что дочь жива, а не слезы ей на раны лить. Ну-ка, разойдитесь по домам!
Отовсюду полетели шепотки: Марьяна… она нашла… ведьма… Но в этот раз я была даже рада, что слава впереди меня бежит: бабы начали споро расходиться по дома, изба опустела. Кто-то прихватил с собой и плачущих младших хозяйских детей. Правильно, нечего малолетним на такой кошмар смотреть.
Когда мы остались с матерью Весеи один на один, дело пошло на лад. Женщина принялась с завидным рвением выполнять все мои указания: вскипятила воду, достала из сундука чистую выглаженную рубаху, которую можно было пустить на тряпки, и даже мазь лечебную нашла!
Я тщательно промыла раны на лице девушки, наложила повязки с мазью и, нерешительно помедлив, все же задала мучивший меня вопрос:
– Зачем ты вышла ночью из дому?
Весея, немного порозовевшая и пришедшая в себя, покосилась на мать. И промолчала. Я повернулась к Евдокии и попросила:
– А можете приготовить завтрак? Весее нужно подкрепиться после пережитого.
Жена старосты тут же заохала, закудахтала и унеслась в курятник – собирать яйца для яичницы.
– Еще и корову наверняка подоит, – подала голос Весея.
Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга – ну до чего же зеленые глаза! – и я не выдержала первой:
– Теперь расскажешь правду?
Глава 13. Внезапное озарение
Девушка опустила глаза, помолчала немного, и наконец-то решилась:
– Я ношу под сердцем дитя.
Удивления не было. Еще там, за околицей, ощупывая со всех сторон ее тело, я обратила внимание на необычно твердый округлившийся животик. У полных он совсем другой, рыхлый, да и от повитухи подобное разве скроешь?
– Срок около трех-четырех месяцев, – прикинула я, – родители знают?
Весея отрицательно помотала головой, и тут же поморщилась от боли.
– А отец ребенка?
Молчание в ответ. Значит, тоже ведать не ведает.
– Ты ходила с ним встречаться? Сообщить хотела? – догадалась я.
Тут-то девушку и прорвало:
– Отец сговорил меня с Митькой, а я его терпеть не могу! Противный такой, все время целоваться лезет, а от самого табаком несет. Не пойду за него замуж! Мне только Тишенька мой люб!
В голове понемногу выстраивалась картинка. Вот, значит, кто у нас счастливый отец. То-то он ее нести вызвался!
– Весея, а ты успела ему сказать-то? Тихомиру?
Девушка коротко всхлипнула:
– Нет, даже увидеть его не успела! Я ж не дура какая – на улицу ночью выходить, когда волколак на девушек охоту открыл. Мы прямо у меня в сенях увидеться сговорились, пока родители мои спят. Вот я и вышла туда заранее, чтобы успокоиться, подышать немного. Слышу: стук в дверь. Открываю, а там и не Тишенька мой вовсе! Стоит страшилище на задних лапах, зыркает глазищами желтыми, злющими-злющими! Я аж дар речи от ужаса потеряла. Он меня на спину закинул и утащил в лес. А потом…
Я подалась вперед, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. Так бывает, когда ты уже знаешь ответ, но верить не хочешь:
– А потом?..
– Потом он прорычал: «Порченая!». И полоснул мне по лицу своими жуткими когтищами!
Весея заплакала: горько, отчаянно. Слезы стекали по щекам, портя только наложенную повязку, и я бросилась ее утешать:
– Весеюшка, не плачь, все самое страшное позади! Наладится жизнь, вот увидишь! А родителям сказать о ребенке все-таки придется. Важно это…
Но не помогли мои увещевания. Девушка повернулась лицом к стене и прошептала обреченно:
– Кто ж меня теперь захочет такую? Уходи, Марьяна. Спасибо тебе за все.
Проторенной дорожкой шла я от Весеи в сторону своего дома и с тревогой замечала неприятную перемену: после похищения дочери старосты деревня будто вымерла. Только собаки лают да мужики, что облаву на волколака устраивают, перекрикиваются между собой.
Оно и понятно: одно дело, когда где-то за околицей нечисть бродит, и совсем иное – когда смерть в окна заглядывает да в дома стучится. Да, я говорила на всеобщем сборе, что видела волколака на главной улице, вот только, кажется, не поверил мне тогда никто, не восприняли слова «ведьмы» всерьез. А если и поверили, то решили, что тот просто к себе из лесу возвращался в зверином обличье. Во всяком случае, никто не ожидал, что чудовище начнет из родного дома девиц уволакивать. Кто ж прямо в деревне нападать рискнет? Волколаки ведь не дураки, они разум во время оборота сохраняют. Только этот, видимо, какой-то… порченый.
А вообще, если хорошенько подумать, оно и неудивительно, что первые два убийства хоть и всколыхнули болото, но лягушек квакать не заставили. Ведь кого тогда убили? Сначала – дочь бедной многодетной вдовы. По деревне шептались осуждающе: не уследила, мол, мало внимания своим детям уделяла после смерти мужа!
Второй жертвой стала Огняна, дочь пряхи – скандальной, завистливой женщины, которую никто в деревне не любил. Подозреваю, что некоторые даже позлорадствовали, а не посочувствовали ее горю.
А вот дочь старосты – это уже совсем другое дело. Благополучная, домашняя, послушная девушка, купающаяся в родительской любви. Если даже таких похищают, значит, и любую другую могут?
Этот вопрос буквально витал в воздухе.
Ведь не знает никто, что Весея не так проста, как кажется. «Порченая»… Означает ли это слово, что волколаку только невинных девушек подавай? Покоя не давала и другая мысль: откуда чудовище узнало, что Весея в сенях стоит и что дверь без вопросов и шума откроет? Надо бы осторожно расспросить Тихомира, не проговорился ли он кому о своих ночных планах. Как бы не он волколаком оказался! Хотя что-то тут не клеится… Слишком уж напуган и бледен был парень.
Я почесала за ухом Князя, который наотрез отказался идти обратно пешком, и открыла свою калитку. Заглянула осторожно, осмотрела двор. Никого и ничего. Оно и верно, жертвы-то не было, откуда ж цифре взяться?
Немного повеселев, я тщательно потопала валенками, стряхивая снег. Князь спрыгнул с рук и закружил вокруг… грозди рябины? Но откуда ей взяться у меня во дворе? Последнее дерево бабка Прасковья срубила, еще когда я пешком под стол ходила: не нравилось ей, что ягоды птиц привлекают, а те, подкрепившись щедрым урожаем, неблагодарно гадят прямо на наше крыльцо.
Я наклонилась ниже и поняла вдруг: не рябина это. Капли свежей крови рассыпаны по снегу, будто алые ягоды!
Захлебнувшись студеным воздухом, я влетела в дом, скинула шубу прямо на пол, покружила по избе и, только немного успокоившись, заставила себя опуститься на лавку. Думай, Марьяна. Во всем, что происходит, явно есть какой-то смысл.
Чья кровь на моем крыльце? До сего дня я полагала, что послания были написаны кровью жертв, но в этот раз подобный расклад казался маловероятным: вряд ли волколак сумел бы пройтись по деревне туда-обратно, когда рядом бегает целая толпа мужиков. Да и он-то лучше всех знает, что жертва осталась жива!
Кстати, интересно, почему он ее не добил? Сомневаюсь, что наш колдун – а кто еще может обращаться в волколака? – сделал это от доброты душевной. Неужели я его спугнула?
Тоже вряд ли. Это чудовище горло одним движением разрывает, так что, если бы хотел убить – убил бы.
Виски потяжелели и будто свинцом налились, как всегда бывало перед наступлением головной боли. Князь подвернулся под руку и начал ластиться, требуя почесать да погладить. Я машинально перебирала густую черную шерсть, продолжая раздумывать над событиями последних дней.
И так сложу кусочки истории, и эдак. Никак не получается общая картина!
Я чувствовала: ответ здесь, рядом, вытяни руку – поймаешь за хвост. Почему на моем крыльце были капли крови, если самой жертвы и послания не было? Потому что, потому что…
Рука застыла на черной шерсти, и кот тут же недоуменно мяукнул.
Потому что злодеев двое! У волколака есть помощник, который оставляет мне кровавые послания. И сегодня этот человек узнал, что жертвы нет, только когда по деревне забегали и заголосили! Но он в этот момент уже был здесь, около моего дома! Вот она, разгадка!
Но кто же может быть этим помощником? Кто вообще в здравом уме станет помогать чудовищу?
И тут в голове всплыла поразительно четкая картина: ранний рассвет, спящая деревня, я с дрыном, вырванным из забора, окровавленная морда приближающегося чудовища и странный тихий свист, будто в детскую свиристельку дуют.
Я вскочила с лавки, заметалась по избе. Не помощник, нет! У волколака есть хозяин!
Глава 14. Поймали волка!
Только и делаю в последнее время, что хватаю шапку да бегу куда-то. Правда, в этот раз я собиралась хоть и быстро, но тщательно: переплела косу, переоделась в чистое, собрала суму, положив в нее кроме привычного набора кое-что еще.
Лежавший на печи Князь приоткрыл лениво один глаз, наблюдая за моими суматошными сборами, но за мной следовать в этот раз не спешил. Правильно, только-только ведь домой вернулись! Сейчас бы позавтракать наконец, посидеть спокойно у печи. Вон и снег какой повалил – ни зги не видно за окном.
Эх, взбалмошная Князю досталась хозяйка. Ну да ничего, зато мне с котом повезло! Ласковый, спокойный, умный… мышей, опять же, ловит. Жаль только, что не ест их, а в кровать носит. Меня слегка передернуло от воспоминаний. Да уж, мы просто отменная парочка…
Сама я так и не поела – кусок в рот не лез – но творога в миску Князя все же насыпала. Я, может, и взбалмошная хозяйка, зато совестливая! Надо будет все-таки мяса раздобыть – не дело это, одним творогом да сметаной кота кормить. Да и я уже сто лет горячей мясной похлебки не ела.
Кивнула самой себе – мол, так и сделаю! – и шагнула в сени.
Метель за порогом тут же закружила, попыталась сбить с ног, а когда у нее это не получилось – залепила лицо влажным снегом, на несколько долгих мгновений лишая зрения. Еще полчаса назад чистое небо сейчас извергало из себя целые горы белых хлопьев. Снег ложился на уже и так высокие сугробы, заносил расчищенные дороги, укрывал дома белыми покрывалами. Нашу Чащу грозило засыпать по самые крыши! Если так продолжится, скоро из соседних сел и города к нам будет и не проехать. Я с тревогой вспомнила об отправленном князю письме. Оно должно было уже добраться до адресата, но когда прибудет помощь? И сможет ли Охотник пробиться к нам сквозь такую снежную бурю?
Бабка всегда учила меня в таких случаях обращаться к хозяйке зимы напрямую. Пусть церковь и не поощряла старых обрядов, но деревенский люд древних богов чтил всегда! Я оглянулась украдкой в сторону нашей церквушки и прошептала себе под нос: «Мара-Морена, не трудись так усердно, подари нам еще хотя бы пару дней чистого неба!»
Налетел порыв злого ветра, хлестнул снегом в лицо. Пришлось даже остановиться, чтобы утереть лицо рукавом. Неужели это такое «нет»?
Я успела дойти до дома старосты, когда сквозь завывания ветра услышала какие-то громкие крики, возмущенные возгласы и даже шум драки. Кто-то устроил потасовку? Или… неужели мужики нашли волколака?
В любом случае, где шум – там и староста. Мне сейчас был нужен именно он, поэтому я развернулась и побежала на крики. Вернее, попыталась бежать, но куда там: снега-то по колено!
На главной площади оказалось многолюдно: чуть не вся деревня собралась! Я разглядела и Пелагею, и старого лавочника, и Тихомира с братом – самоуверенным красавчиком Лучезаром, мечтой всех девиц от мала до велика, – и даже Агнешку. Подруга тоже меня увидела: радостно помахала рукой и тут же стала пробираться ко мне сквозь толпу.