– Постараюсь. – Не зная, о чём пойдёт разговор, коротко ответил я.
Старика нашёл в его комнате, закутанным в шкуры, сидящим на полу и спиной прижимающимся к каменной печи. Его мёртвенно бледный взгляд, почти не проявлял каких-либо видимых интересов к жизни.
Приветствий не было, не было воодушевляющих речей и прочего, что я слышал от этого умного и находчивого деда в прошлые наши встречи. Он разбит, подавлен и разочарован в жизни.
– Скажи, Матвеем Чудотворец, Мудагар, он ведь правда погиб, как герой?
– Правда. Ему, его силе и силе Кобаго с воинами, мы обязаны своими жизнями. – Ответил я, и старик с облегчением выдохнул. Возможно, кто-то уже успел натолкнуть Мудра на неприятную мысль о том, что старший так же был предателем.
– А Мереед…
– Тоже правда… – Подойдя по ближе, так же сажусь на пол и спиной прислоняюсь к горячей, почти раскалённой печи. За считанные минуты мне становится невыносимо душно и жарко. Температура, до которой раскочегарена печь, вынуждая отодвинуться. Пока я привыкал к простой обстановке внутри комнаты Мудра, мы сидели молча, лишь заметив мои телодвижение, старик позволил краюшку своих губ немного изогнуться.
– Жарко? Хм… А вот мне нет. Старые кости уже ничего не греет. Видимо, я тоже скоро умру, устал…
– Не, дед, даже не думай, запрещаю. Я проблем кролли в одиночку вывезти не могу, тут ещё эти выдры и ты, бля, на пенсию собрался… Хрена лысого, живи и работай, ты мне нужен!
Говорил я искренне, хоть и как обычно, с долькой неуважения, несерьёзности в голосе.
Ещё немного помолчав, дед усмехнулся. Его позабавило что «могущественное существо, вроде меня, нуждается в таком, как он». Потом, перебирая мои слова, он спросил «что такое пенсия», и после моего недолгого рассказа о стариках моего мира и рода человече, тихонько, едва слышно, протянул:
– Пенсия… это почти как сказка, мечта… – Он не знал о деньгах, коммуналке, плате за телефон и связь. Всё, что он понял из моих слов, так это «участок земли, работа в поле, тишина и спокойствие в окружении таких же стариков, соревнующихся между собой, кто дольше проживёт». Мудра был рад, что где-то в мире, кто-то может себе позволить так проводить время, а так же, будучи заинтересованным в моих дальнейших историях о пенсионерах рода человече, предложил мне ещё разок как-нибудь к нему заглянуть. Убедившись, что у местных му всё в порядке, что они готовы поделиться в случае надобности с Озёрным молоком и коровами, договорился и о том, что дед поборется ещё за своё выздоровление.
Живи, старый, а то боюсь, что ещё одной смерти моё раненое сердце может и не выдержать.
Закончив с Мудра, перенял от Белой бурдюк с молоком. Девушка предупредила меня о дальнейшем снижении количества надоев, о потере в весе коров в зимний период, а так же рассказала о том, что если и бить коров на мясо, то делать это нужно как можно скорее, пока скот не начал голодать и худеть.
Запас сена у нас довольно внушительный. На сколько его хватит, хрен знает, но, пока му не бьют тревогу, а коровы на выпасе мордами своими сами находят себе корм – всё нормально. Через пару деньков, когда Мудра вернётся к делам, я обязательно детально обсужу с ним данный вопрос, а пока…
– Буду иметь в виду. – Желая согнуться, дабы прихватить ботинок, встречаю сопротивление старавшейся мне услужить Белой. В общаге было тепло, девушка носила меховую куртку, что сейчас была одета поверх голого тела и держалась всего на одной большой деревянной пуговице, нашитой между грудью и пупком. Когда та опустилась, дабы помочь мне обуться, став всего на полторы головы ниже меня, я замечаю два больших, выпирающих из-под одежды, круглых контура соска. Огромная грудь пыхтевшей над моими ногами му, своим вырезом поглощает мой коленный сустав, я буквально чувствую, как секунда за секундой член мой каменеет. Вижу, как поднимается бугорок на моих штанах, видит это и Белая. Застыв со вторым ботинком в своих руках, та кладёт руку мне на пах и тихонько произносит:
– Может задержитесь…
Двери распахиваются.
– Матвеем. – Застав в прихожей меня и стоящую на коленях, помогающую мне «обуться» белую, Хохо запнулась, смутилась, а после, прокашлявшись, в кулак выдала. – Сейчас не время. Там у Семечко и нашей новой гости конфликт. Одна кидается огнём, другая – водой… не ровен час, так и дом сжечь могут!
Блять. Ну они то что могли не поделить?! Семечко ведь даже не говорила на языке Эсфеи!
Поглядев на расстроившуюся Белую, тихо пообещал:
– В другой раз.
Вернувшись в дом, едва шагнув в общую столовую, в лицо получаю сначала водяной удар, будто шарик с водой кто-то в лоб впечатал. А после, мелкий и не приятный щиплющий жаром тычок пламени, что богиня, глумясь над феей, отразила и перенаправила в мою сторону.
– Пламя, из которого ты состоишь, есть ничто иное, как порождение хаоса, оно уничтожает, рушит и убивает всё до чего прикоснётся. И ты, существо появившееся в Кузне, тому лучшее доказательство. – Сидя на стуле, закинув ногу на ногу, вещала богиня.
Создавая водяные капли, словно в тире, она метала их в верещащую, недовольную и озлобленно доказывавшую свою позицию феечку.
– Ты лжебожество, глупое, тупое и никчёмное. Именно пламя то, что светит днём, дало всему живому жизнь. Только при свете его цветут цветы, деревья, и лишь когда оно жарко пылает, мир может жить так, как привык. Я, дитя пламени жизни, я… я…
– Это пламя, о котором ты говоришь, у вас называется солнцем, дурочка. Ты же даже близко не сравнишься с той энергией и мощью, что источает греющая этот мир звезда…
– Я знаю, что такое солнце, и не смей называть меня дурой! Мне больше семи сотен лет! – Метнув в богиню маленькую искорку, выбившись из сил, пикнула Семечко, а после спикировала мне на руку.
– Семьсот, всего-то? – Двумя пальчиками поймала, а после затушила искру Эсфея. – Даже ростки молодых цветов в моей божественной оранжерее в сотни тысяч раз старше тебе. Твой мозг, как и мозг твоего создателя Кровавого Кузнеца, настолько мал, что даже не осознаёт, о каком именно пламени мы сейчас говорим.
– Довольно! – Видя, что моя карманная фея вот-вот разрыдается, рявкнул я. – Хватит донимать моих товарищей! Ты же богиня, вся такая из себя великая и изящная, так прояви хоть капельку почтения к жителям моего дома. Живи по нашим правилам, уважая нас, или выметайся к херам собачим!
– Смертный… – Прорычала Эсфея. – При любых других обстоятельствах я бы стёрла тебя, твой дом, всю эту округу, а, быть может, даже и планету с лица вселенной. После чего отправилась бы спасать тысячи, если не десятки тысяч, других измерений и миров. Но из-за тебя…
Ах ты ж сука…
– Из-за меня что? – Видя как богиня запнулась, спросил я. Мы оба знали, я не по собственной воле оказался в этом мире.
– И после этих слов ты всё ещё причисляешь себя к стороне света? Даже гоблинов этого мира, истинных порождений тьмы, убивающих ради забавы и пропитания я понять могу, но не тебя. Ты угрожаешь целой планете и из-за чего? Из-за меня? Из-за одного человека? Только потому, что какой-то смертный затронул твою честь, зацепил гордость, только по этому ты готова разрушить целый мир? А как же библия, писание и труд того, кого ты назвала Первым. Как же те громкие слова, речи о пороках вроде гордыни, как же призывы «полюбить врага своего»? Как же так, Эсфея, ты забыла правила своего же творца? Для меня ты не бог, не представитель света, а всего на всего, очередная алчная, гордая сущность, что хуже тьмы, хуже самих демонов. Могущественная, горделивая и жестокая… Я никогда не протяну руку помощи существу, что угрожает мне и моим близким, и не стану помогать кому-то вроде тебя.
Глава 3
Богиня покраснела от ярости, из глаз её, потоками вырывающейся маны, посыпались искры. Подорвавшись с табурета, она угрожающе призвала свои мечи, оглядела напуганных происходящим жильцов.
– Только посмей их тронуть… – Спрятав фею в карман, рукой схватился за стоявшее у стены копьё. Направив то навстречу двум десяткам острых лезвий.
– Я заставлю тебя пожалеть о сказанном.
– Вон из моего дома! – Не выдержав, рявкнул я и сделал шаг с копьём той навстречу.
Один из подвластных существу клинков, целясь в ногу, метнулся в мою сторону. Ударившись о невидимый барьер, он сменил направление и вонзился в пол, задрожал. По неведомой причине задрожали и другие зависшие в воздухе клинки. По растерянному виду Эсфеи я мог понять, она потеряла над ними контроль. Эта сука слишком опасна, и только что в очередной раз проверила, может ли мне навредить. Что-ж, я поступлю зеркально!
Копьё плотно сжато в руках, ещё один шаг, выпад и…
– Стой! – Испуганно воскликнула она, выставив руки. Остриё созданного мною копья, прорезая плоть, скользнуло между двух выставленных женщиной ладоней. Окрасив поверхность кожи в красный цвет, наконечник замер в десятке сантиметров от лица вжавшейся в стену Эсфеи.
Половина мечей её пала на землю. Блеснув ярким светом, затянулись парезы на руках. Зажмурившись и испуганно скалясь, она тяжелыми вздохами заставляла свою грудь вздыматься. Впервые, глядя на столь красивую, обнажённую женщину, я испытывал не похоть, а омерзение, граничащее на одном уровне с ненавистью.
– Уходи, пока я не передумал.
Женщина, впервые взглянув на меня без показушного лицемерия, как на того, кто с лёгкостью мог забрать её жизнь, покорно опустила взгляд. В ответ я убрал копьё и уступил ей дорогу для выхода.
Вместе с половиной своих железок, парящих в воздухе, она проплыла мимо моих домочадцев и растворилась за дверьми. Хохо, одной рукой держась за сердце, а другой за разделочный нож, испуганно сползла вниз по стене. С полными глаз слёз, к ней подскочила так же испуганная Муррка. Обнявшись, девушки пытались успокоить друг друга, обсуждая, насколько близко они сегодня были к смерти. Дождавшись, когда столовая очистится от запаха Эсфеи, из кармана вылезла Семечко и так же разрыдалась. Фея испугалась кары божьей и того, что её утопят в магических водяных шарах. Она впервые видела кого-то настолько древнего и жестокого к духам леса, от того и перепугалась, бедняга.
Мда уж… Вот они, боги. Для них, обитателей вечности и бесконечных космических просторов, мы не личности, да даже не дорожная пыль, цепляющаяся за их подошвы…
– Чего ей нужно, Матвеем, чего хотело это существо? – Спросила Хохо.
– Существо? – Буркнула из кармана Семечко. – Она не существо, она ЛжеБог! – Ответив так, что поняла даже Хохо, ещё сильнее разрыдавшись, запищала фея. Из рук Хохо выпал нож, большие глаза её, охваченные ужасом, устремились на меня, ручки, ножки и уши задрожали. Пытаясь унять страх, женщина обхватила лицо своё ладонями и тихо, едва слышно, прошептала:
– Мы… мы… разозлили Б-бога?
