Кулоны

Несмотря на некоторую безалаберность, которая в работе археолога практически недопустима, Ваня умудрился не только окончить факультет с красным дипломом, но и стал одним из тех двоих, что вместе с Никитой получили место. Его обширные знания высоко ценились среди коллег, а потому некоторые неприятные ситуации и ошибки ему легко сходили с рук. Тем более что под присмотром Никиты их обычно случалось намного меньше.

– Слушай, может, вечером с Семкой к нам зайдёте? Мама уже который раз зовёт.

Никита на несколько секунд замер, словно что-то обдумывая.

– Нет, сегодня не получится.

– Почему?

Ваня не скрывал разочарования. Было видно, что он уже пообещал матери привести сегодня гостей, из-за чего она наверняка потратит весь день на то, чтобы испечь парочку пирогов с разнообразными начинками. А ещё не забудет забежать в пышечную перед их приходом. В этом Никита не сомневался: слишком хорошо он знал привычки Ваниной мамы. Его отказ рушил все планы и ставил друга в не самое благоприятное положение.

– Прости, никак. Мне нужно вечером успеть к профессору. Закончить статью для журнала, – похлопывая друга по плечу, соврал Никита.

Какими бы бесконечными ни казались стопки документов, громоздившиеся на столах, их количество постепенно сокращалось, так что к шести вечера работа была выполнена. Никита вышел из здания университета, где на улице его уже поджидал Сёмка. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, и тут же бросился к брату, стоило тому появиться.

– Привет! Куда мы пойдём? – обнимая его, он запрокинул голову, вздёрнув свой веснушчатый носик.

– К незнакомке, которую ты вчера настойчиво тащил через всю улицу, – сощурив глаза, ответил Никита, с улыбкой наблюдая за тем, как резко меняется настроение на детском личике.

– Ну, я же не знал, что она не она! – беспомощно развёл руками Сёма, – А зачем? Ты узнал, откуда кулон?

Мальчишеское любопытство не имело границ, так что вопросы сыпались без остановки.

– Сегодня попытаемся выяснить, – коротко ответил Никита и торопливо зашагал в нужном направлении.

К счастью, Сёмка больше ни о чём не спрашивал. Шёл молча, стараясь поспеть за его широкими шагами.

Никита действительно не знал, что говорить. Утренние вопросы снова ожили в памяти, с ещё большей настойчивостью выстукивая в голове. Что делать, если Мира действительно всё знает? Не может же он просто забрать у неё кулон. Уговоры тоже, скорее всего, не подействуют. Ведь на Марка не подействовали…

Он был однокурсником Никиты в университете. Вместе они поступили в магистратуру, получили работу в лаборатории. Жизнь постоянно сводила их вместе. Они даже некоторое время считали себя друзьями. Но со временем стало ясно, как сильно различаются их жизненные ориентиры. Каждый сделал свой выбор, и теперь они стояли по разным сторонам.

Если Марк действительно не случайно наведывался в магазин и как-то связан со всеми произошедшими событиями, самым разумным казалось приглядеть за ним в ближайшее время. Вполне вероятно, что он невольно выдаст свои намерения. Но первым делом нужно попытаться выяснить всё самостоятельно.

Задумавшись, Никита не заметил, как они оказались на остановке, сели в трамвай и теперь неторопливо скользили среди вечерних улиц города. Сёмка, как всегда, занял место у окна, но на удивление не тыкался лбом в холодное стекло и даже не рисовал забавные рожицы. Просто сидел, прижавшись спиной к креслу, что уж было совсем на него не похоже.

– Сём, что случилось? – чувствуя свою вину за невнимательность, тихо спросил Никита.

– Всё нормально, – буркнул Сёмка и, замолчав, принялся нервно подёргивать молнию куртки.

– А по твоему тону так и не скажешь. Выкладывай!

Никита знал, что брату хватит терпения не больше, чем на минуту, после чего он напрямую выскажет всё, что его мучает.

– Математика, – наконец проговорил Сёма, тяжело вздохнув, – Ничего не понимаю!

Никита не мог обвинить брата в лени или безответственности к учёбе. Скорее наоборот. Ему никогда не приходилось делать с ним домашние задания, хотя он при всём желании просто не смог бы выкроить на это время. Сёмка успевал по всем предметам, даже несмотря на возложенные на него дополнительные обязанности по дому. Он вообще старался не доставлять хлопот, большей частью самостоятельно справляясь со всеми трудностями. Но вот с математикой так не получалось. Никита, занимался с ним, когда выпадало время, но всё же этого было недостаточно.

– Не волнуйся! – Никита прижал к себе брата и взъерошил рукой светлые, так непохожие на его волосы, – Давай мы вместе попробуем с ней разобраться? Идёт? Если я не буду успевать, найдём репетитора.

– Нет! – Сёмка решительно вырвался из объятий и посмотрел на Никиту, болезненно хмуря брови, – Это же слишком дорого! Я не хочу, чтобы ты тратил деньги на меня и брал дополнительную работу!

Никита почувствовал, как внутри опасно натянулась какая-то пружина, заставляя глаза слезиться.

– Я всё решу! Не думай об этом, – спокойно проговорил он, вновь прижимая к себе лохматую макушку.

Проехав несколько остановок, они вышли недалеко от Мучного переулка. Никита ещё раз заглянул в телефон, чтобы убедиться в правильности маршрута, и быстро зашагал вдоль улицы, так что Сёмке пришлось порядком ускориться, чтобы за ним поспеть. Свернув в проулок и миновав несколько домов, они, наконец, увидели дверь с маленькой надписью на стекле. Тёмные окна магазина неприветливо смотрели на них, лишь отражая жёлтый свет уличных фонарей. И без того всё уже было ясно, но Никита всё же машинально несколько раз дёрнул ручку двери. Чуда не случилось. Она была заперта.

– Странно… Должно быть открыто, – вслух произнёс он больше для Сёмки, вопросительно установившегося на него, чем для себя.

Миры в магазине не было. Сбежала или попала в беду? Никита оглянулся по сторонам в поисках другого входа или каких-то объявлений. Ничего. Честно признаться, он даже не рассчитывал на подобное. Продумывал, что скажет при встрече, как заведёт разговор о кулоне, попытается переубедить. Мысли о том, что девушки просто может не оказаться на месте, даже не возникало. Неужели он ошибся, и Мира ему соврала?

– Пойдём, – тихо сказал он, потянув за собой Сёму.

Вскоре они уже стояли во дворе старого дома. На стенах ещё кое-где сохранилась жёлтая краска, но большей частью виднелись слои извёстки и кирпича. Тусклый свет единственного фонаря и некоторых окон наполнял всё вокруг странными силуэтами. По углам из стен торчали какие-то коричневые округлые шишки. Лишь при близком рассмотрении становилось понятно, что это гнёзда ласточек, сумевших найти для себя тихое место даже в самом центре города. Теперь они пустовали в ожидании новой весны.

Ника появилась неожиданно, так что её голос неестественно звонко отразился в тишине, подхваченный эхом.

– Привет! Простите, я немного опоздала, – улыбаясь, выпалила она, поправляя длинные распущенные волосы, растрепавшиеся от быстрой ходьбы.

– Всё в порядке, – торопливо произнёс Никита, даже не ответив на приветствие. Мысленно он всё ещё стоял у закрытых дверей книжного магазина, думая, что же делать дальше.

Ника перевела вопросительный взгляд на Сёму, но тот, ничуть не растерявшись, тут же деловито махнул в сторону брата:

– Не обращай внимания. Он сегодня странный, – а затем, восхищённо глядя на девушку, добавил, – Ты такая красивая!

Вероника в ответ лишь смущённозасмеялась, и на её щеках выступил румянец.

– Спасибо за комплимент, – проговорила она и, пригладив взъерошенные волосы мальчика, подняла глаза на Никиту.

– Прости. Сегодня работы много было. Пойдём?

Внутри дом выглядел ничуть не лучше. На стенах осыпалась штукатурка, обнажая бесконечные слои пожелтевших газет. Если бы кому-то взбрело в голову их сдирать, то по номерам выпусков можно было бы без труда определить, в какой год проводился ремонт. Редкие настенные бра через разбитые плафоны освещали парадную тусклым жёлтым светом. Запах сырости вперемешку со следами присутствия человека создавали ни с чем не сравнимый аромат. На втором этаже, где всё ещё продолжали своё существование «коммуналки» он чувствовался особенно тонко, так что приходилось ускорять шаг, скрывая проступившие от резкости слёзы.

Добравшись до верхнего этажа, они остановились перед крепкой металлической дверью, резко выделявшейся на фоне других – крашенных или обклеенных клеёнкой.

– Дядя с тётей поменяли, наверное. Последний раз я здесь лет семь назад была, – пояснила Ника, доставая ключ.

С замком пришлось немного повозиться, но всё же при участии Никиты он, наконец, щёлкнул. Сёмка первым пролез в приоткрытую дверь и тут же замер, издав удивлённый возглас.

За дверью нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на башню из коробок, то и дело грозившую свалиться прямо на голову, либо не наступить на что-то из разбросанного по полу. Часть мебели стояла кое-как, словно кто-то её двигал, освобождая побольше места. За стёклами шкафов виднелись упавшие фоторамки, книги, фарфоровые фигурки. Часть из них не перенесли подобного обращения, так что рядом на полу поблёскивали разноцветные осколки.

– Они перевезли сюда часть ненужных вещей. Всё равно здесь никто не живёт, поэтому используют квартиру, как большую кладовку, – будто извиняясь, тихо проговорила Вероника и закусила губу.

С трудом пробравшись в гостиную, она указала на письменный стол.

– Думаю, стоит начать отсюда. Насколько я помню, там раньше лежало много разных бумаг. Надеюсь, с тех пор ничего не поменялось, – уже тише добавила она.

В её глазах проступили слёзы, в то время как губы всё ещё силились удержать непринуждённую улыбку.

– Можно? – спросил Никита, дотрагиваясь до ручки верхнего ящика.

– Да-да, конечно. Смотри всё, что нужно, – она немного помедлила, словно сомневаясь, стоит ли ей остаться, но потом решительно подняла глаза и с улыбкой сказала, – Я по дороге купила пирожных – пойду пока чайник поставлю.

Сёмка хотел было увязаться за ней, но Никита его вовремя остановил. Нужно было дать Веронике возможность побыть одной.

***

Ника остановилась перед закрытой дверью спальни, чувствуя, как учащённо бьётся её сердце. Разумеется, она спешила вовсе не на кухню. Просто хотелось улучить возможность и зайти в эту комнату без свидетелей.

Что с ней случится там? Заплачет? Ещё сильнее стянет томительной болью грудь или она не почувствует ничего? Вероника и сама не знала, какой будет её реакция. Это произошло слишком давно, чтобы она помнила. Казалось, всё должно уже восприниматься как данность, но ей до сих пор было больно. Она злилась, с трудом сдерживала себя, наблюдая за тем, как Никита подходит к столу, открывает ящик, достаёт стопку бумаг. Словно каждый предмет здесь принадлежал лишь ей, так что любое посягательство считалось недопустимым. Да, она понимала, как глупо это звучит, но ничего не могла с собой поделать. Оставалось только убежать. Но как она тогда позволила им сделать подобное с этим местом? Как всегда. Трусливо молчала, пытаясь доказать самой себе, что это верный выбор.

Кожа коснулась прохладного металла, и ручка мягко опустилась. Вероника поспешно вошла, словно боясь выпустить наружу нечто важное. Дыхание перехватило, и рука невольно потянулась к шее. Здесь не было такого беспорядка, как снаружи. То ли места ещё хватало и без этой комнаты, то ли у них всё же существовали какие-то внутренние границы. Через раскрытое окно в полумрак комнаты врывался луч света, отбрасываемый уличными фонарями. Идеально, без единой складки на большой кровати лежало белоснежное покрывало. У стены нетронутой стояла детская деревянная кроватка. Ника быстро перевела взгляд. С другой стороны на прикроватной тумбочке силуэтом виднелась фоторамка.

Вероника вытащила снимок и, прижавшись спиной к холодной стене, медленно опустилась прямо на пол. Протянув руку, она выставила фотографию на свет. На неё, улыбаясь, смотрели двое молодых людей. Каштановые пряди волос обрамляли лицо девушки, подчёркивая глубину её карих глаз, таки же тёмных, как и у мужчины. Это был день их свадьбы, Ника знала точно. Зарождающееся счастье, которому был отведён слишком короткий срок.

В комнате всё замерло. Стихли голоса за стеной. Слышно было лишь тихий шёпот:

– Почему мне так больно? Я ведь совсем вас не знаю… У меня нет ни одного воспоминания, за которое можно было бы ухватиться… Из глаз текут слёзы, но я ничего не чувствую. И всё же каждый раз мучаю себя мыслью, что не люблю вас. Я не вспоминаю о вас, но стоит лишь напомнить… Возможно, вам хочется, чтобы моя жизнь была свободна от чувства вины. Чтобы я просто приняла и отпустила… У меня не получается…

Ей одновременно хотелось порвать снимок и прижать его к губам. Чувства обманывали, возникали и угасали и, сменяя друг друга, забавлялись этой безжалостной игрой. Безразличие превращалось в съедающее изнутри чувство вины, чем-то похожее на сожаление и грусть. Но никогда не было настоящего тепла любви. Вместо него зияла пустота, постепенно наполнявшаяся злостью на свою жестокость и бессилие.

Вероника хватала ртом воздух, вздрагивая от беззвучных рыданий. То, что копилось каждый день, скрываясь за милой улыбкой, сейчас нашло свой выход. Она позволила себе эту временную слабость. Всего несколько минут, когда ей не нужно было делать вид, что с ней всё в порядке…

Спустя время Ника уже была на кухне. Как ни в чём не бывало суетилась, расставляла на столе чашки, осматривала все ящики в поисках ложек. Но сил хватило ненадолго. Она остановилась, оперевшись одной рукой о край стола, и замерла. Чайник на плите отчаянно свистел. Кто-то позвал её по имени, но она ничего не слышала…

Веронике ещё и года не было, когда она потеряла родителей и осталась совсем одна. По крайней мере, так сначала посчитали в детском доме, куда она попала. Но спустя пару месяцев выяснилось, что у её матери есть двоюродная сестра, изъявившая вместе с супругом желание взять её под опеку. Наверное, многие дети, оставшиеся в доме, отдали бы всё, чтобы оказаться такой счастливицей, как она. Ника же порой искренне сожалела, что её нашли.

Немовы не питали к ней особых чувств. В детстве это было не так заметно, но с возрастом Вероника всё больше начала понимать – ими двигала вовсе не родственная любовь. Её мать они вообще, похоже, ненавидели, или что-то около того. Стоило зайти разговору на эту тему, и тётя могла бесконечно долго, пока хватало сил и энергии, изливаться насчёт «непутёвости» «помешанности» и «безрассудства» сестры, повесившей на неё бремя заботы о своём дитяти. Сторонний человек даже, возможно, проникся бы её рассказами. Только вот настоящая причина крылась совершенно в другом.

Им нужна была квартира. Ника узнала об этом в один из тех дней, когда дядя слегка перебрал с настойкой в новогодние праздники. Из-за двери ей отчётливо слышались грозные мужские окрики и невнятная болтовня, в которой слишком часто фигурировало её имя – явный повод прислушаться. Родительская квартира в центре Питера принадлежала ей, и с этим ничего не могли сделать ни статус опекунов, ни взятки, ни уговоры. План провалился, а ребёнок остался. Вот и вся бесхитростная история, рассказанная в пьяном бреду.

Ника росла, предоставленная самой себе, и единственным требованием к ней было выглядеть довольной. Слёзы, переживания, обиды – всё это пряталось глубоко внутри, чтобы никому и в голову не могла прийти мысль, будто о ней плохо заботятся или того хуже – желание вызвать сотрудников опеки. Немовы обеспечили её жильём (невозможно назвать место, где тебя не любят, домом), одеждой и едой. За эти три источника к существованию Вероника навсегда стала их должницей.

Она никогда не чувствовала внутренней привязанности, хотя жила у дяди и тёти с младенчества. Казалось, что между ними постоянно была натянута струна, готовая в любой момент лопнуть. Живя с ними под одной крышей, Вероника, однако же, не считала себя полноценной частью семьи. Скорее, еле заметной тенью, старавшейся как можно меньше времени проводить дома и не попадаться на глаза.

Все свои силы она направляла в учёбу. От природы сильный характер позволил ей без посторонней помощи окончить школу с золотой медалью, сдать экзамены и успешно поступить в МГУ на факультет журналистики. О том, что тётя была в ярости и категорически не поддерживала её выбор, можно и не говорить. Ника сама не знала, откуда нашла в себе силы вытерпеть все обидные слова и угрозы, сыпавшиеся на неё в то время. После переезда в общежитие стало спокойнее. Изредка она заходила проведать родственников, выполняя многочисленные поручения, которыми её тут же нагружали, но на большее её не хватало.

О родителях Вероника долгое время ничего не знала. Расспрашивать тётю не имело смысла – её рассказы больше оскорбляли их память, чем давали действительно ценную информацию. И всё же, прислушиваясь к сплетням с соседками на кухне, Ника постепенно, по крупицам собирала и расправляла, как смятые фантики, воспоминания о тех, чья фотография лежала у неё между страницами книги. По ночам она доставала снимок, разглядывала их лица, болтала с ними, рассказывая о своих детских переживаниях.

Иногда они приходили к ней во сне. Всегда одном и том же. Мама и папа ласково звали её, но их лица словно скрывала пелена, не позволяя разглядеть черты, вроде так хорошо знакомые ей. Вероника пыталась дотронуться, разогнать эту мутную оболочку, чтобы убедиться в том, что это действительно её родители. Но ничего не получалось. Туман прилипал, становясь с каждым взмахом всё гуще и всё сильнее поглощая людские фигуры. Ей хотелось кричать, но он тут же проникал в горло, перехватывая дыхание. Ника просыпалась. Убирая ладошкой прилипшие ко лбу волосы, она старательно куталась в одеяло, всеми силами пытаясь прогнать неприятный осадок.

***

– Ника, ты меня слышишь?

Никита настойчиво тряс девушку за локоть, пытаясь вырвать из странного оцепенения. Чайник продолжал пронзительно свистеть, а от пластмассовой ручки, которая уже начала плавиться, исходил тёмный дымок, наполняя маленькое пространство кухни едким запахом гари, из-за чего пришлось на время переключить всё внимание на него.

К моменту, когда газ был выключен, а через распахнутое настежь окно порывами врывался прохладный ветер, унося последние воспоминания о случившемся, взгляд Ники уже вернул себе осознанность. Она сидела и молчала, оперевшись руками о стол и пряча лицо в ладони.

– Ты в порядке? – тихо спросил Никита, садясь напротив.

Ей потребовалось сделать над собой немалое усилие, чтобы поднять голову и попытаться изобразить на губах привычную улыбку.

– Да, всё хорошо. Я просто немного задумалась.

Избегая его пристального взгляда, она принялась поправлять чашки, разворачивая их таким образом, чтобы ручки смотрели в одном направлении. Когда с этим было покончено, нервно огляделась вокруг в поисках того, чем ещё можно занять руки. Не найдя ничего подходящего, Ника снова подняла на него взгляд, словно ожидая очевидного вопроса или же возможности снова остаться наедине со своими мыслями.

Никита понимал, что с ней происходит. Как бы старательно она ни пыталась прятать эмоции, в каждом её движении чувствовалось напряжение. Это место рождало в ней слишком много мыслей… Возможно, стоило поговорить об этом, но подходящих слов на ум не приходило. Радовало лишь то, что она жила в оплаченном компанией гостиничном номере, и ей не нужно было оставаться здесь на ночь.

– Уже поздно… Думаю, надо ехать.

– А как же чай? – она замерла, вспоминая, – Документы! Вы нашли что-то?

– Часть. Но нам пока и этого хватит, – мягко проговорил Никита, – Пойдём!

На самом деле, будь у него такая возможность, он провёл бы здесь всю ночь. Как они и предполагали, личные записи и отчёты Покровских, посвящённые исследованию, нетронутыми хранились на старой квартире. Конечно, всё лежало хаотично, грубо скинутым в глубокие ящики стола. На то, чтобы их разобрать, нужно было по меньшей мере, несколько часов. А ведь это они осмотрели лишь письменный стол.

На улице в машине их уже ждал Александр Григорьевич. Закинув коробки в багажник, Никита сел на переднее сидение – Вероника с Сёмкой уже удобно расположились сзади. Похоже, девушку вовсе не утомляла его шумная компания. Скорее наоборот. Болтая с ним о всяких пустяках, она забывалась, и за натянутой улыбкой временами проглядывалась настоящая.

– Ну что, теперь в лабораторию? Ты, Ника, там ещё не была.

Никита бросил взгляд на зеркало и заметил, как девушка напряжённо поджала губы. Поехать туда значило бы снова привести её в место, где буквально всё пропитано памятью о родителях.

– Сегодня у Ники был на работе трудный день. Да и меня в университете знатно отчётами помучали. Может быть, перенесём экскурсию на другой раз?

Профессор вопросительно посмотрел на него. Хотел что-то возразить, но передумал и, согласно кивнув, нажал на педаль газа.

***

Попрощавшись, Вероника вышла из машины. Александр Григорьевич проводил её заботливым взглядом и, лишь убедившись, что девушка благополучно зашла в здание гостиницы, повернулся к Никите.

– О чём ты хочешь поговорить? – мужчина слабо улыбнулся, щуря подслеповатые глаза, – Ты ведь поэтому предложил поехать без неё?

– Отчасти да, – кивая, согласился Никита, – Когда мы были на квартире, Ника чувствовала себя неуютно. Думаю, ей ещё тяжело даётся всё, что связано с Покровскими.

Как и следовало ожидать, лицо профессора снова приняло болезненно-печальный вид, и лоб тут же прорезали глубокие морщины.

– Бедная девочка… Я об этом совсем не подумал, – слова вырвались из груди тяжёлым вздохом сожаления.

Он покачал головой, а потом затих. Старческая рука, держась за руль, мелко дрожала.

– Но я хотел обсудить кое-что другое, – Никита замолчал, дожидаясь, когда профессор вновь обратит на него внимание, – Это важно.

–Я тебя слушаю…

Сёмка уснул и тихо сопел на заднем сиденье. Они всё ещё стояли на парковке около гостиницы и, судя по настойчивым гудкам, мешали кому-то выехать. Несколько минут отсрочки, пока Александр Григорьевич переставлял машину, оказались весьма кстати. Он ни разу не перебил рассказа Никиты и теперь сидел, напряжённо обдумывая услышанное.

– Уверен, что это такой же кулон?

– Или невероятно похожий, не успел толком разглядеть.

– Значит, ты думаешь, что у Марка теперь появилась напарница? – Александр Григорьевич медленно препарировал его рассказ, словно пытаясь отыскать в нём какой-то крошечный камешек и извлечь на поверхность, – Странно… Мне казалось, он одиночка.

– Не думаю, что они вместе. Возможно, кулон попал к ней случайно. Я немного расспросил, – Марк был в магазине, искал книги…

– Но это ведь с её слов? – профессор вопросительно приподнял брови, слишком внимательно разглядывая его лицо, – Если встреча подстроена, значит, и весь этот рассказ можно подвергнуть сомнению.

– Она не лгала! – упрямо поджав губы, уверенно проговорил Никита.

Ему очень хотелось верить в то, что Мира никак не связана с этой историей. Меньше всего ему хотелось, чтобы эта светлая девушка оказалась втянута в историю, в которой они уже погрязли с головой. Он чувствовал, что готов оправдывать её всеми возможными аргументами, какие у него найдутся. Хотя с чего вдруг такое доверие к незнакомому человеку?

– Мне тоже не хочется рассматривать худший из вариантов, – профессор по-своему истолковал его настойчивость, – но пока мы ничего не знаем наверняка, лучше держать в голове их все. В конце концов, даже самые милые на первый взгляд люди могут по своей воле или случайно сделать неправильный выбор.

Его рука тяжело опустилась на плечо Никиты., и старческие глаза выжидающе продолжали смотреть на него.

– Мне нужно время, чтобы выяснить наверняка.

– Именно поэтому я тебя попрошу периодически заглядывать в магазин. Если снова её увидишь, постарайся точно убедиться, что кулон настоящий и разобраться во всём подробнее, – довольный его ответом, произнёс профессор.

Никите оставалось лишь согласиться.