Эндимион. Восход Эндимиона
– Пора сбивать. – Барнс-Эйвне переключилась на канал прямой связи. – Ваши предложения?
Де Сойя поднял голову. Скиммер повернул к югу. Снаружи, за похожими на глаза манты блистерами, промелькнули загадочные Гробницы Времени. На горизонте виднелась коричнево-желтая полоса.
– Может, сбить с орбиты?
– Это просто. Хотите, продемонстрирую, как действует пехота? – Генерал нажала на красную кнопку, которая на тактическом дисплее располагалась у южной оконечности защитного периметра, и перешла на боевую частоту. – Сержант Грегориус!
– Слушаюсь, госпожа генерал. – Голос у сержанта был низкий и хриплый.
– Вы следите за целью?
– Так точно.
– Перехватить, опознать и уничтожить, сержант.
– Есть, госпожа генерал.
На тактический комлог поступила картинка с орбиты: над дюнами неожиданно взмыли человеческие фигурки. Пять гвардейцев поднялись над облаком пыли, их полимерные экраны потускнели. На любой другой планете солдаты летели бы на электромагнитных отражателях, а на Гиперионе им приходилось пользоваться объемными реактивными ранцами. В воздухе пятерка рассыпалась и устремилась на юг, навстречу буре. Расстояние между членами группы составляло несколько сотен метров.
– Инфракрасное изображение, – приказала Барнс-Эйвне, когда штурмовая группа скрылась в клубах песка. – Высветить цель. – На тактическом дисплее вспыхнуло размытое пятно. – Маленький, – заметила генерал.
– Самолет? – Наземный тактический дисплей был де Сойе в новинку.
– Слишком маленький. Может, параплан с мотором. – В голосе генерала не было и тени беспокойства.
На глазах у де Сойи скиммер пересек южную часть Долины Гробниц Времени и увеличил скорость. Песчаная буря неумолимо приближалась.
– Расстояние до точки перехвата сто восемьдесят километров, – лаконично сообщил сержант Грегориус. Де Сойя переключился на прием изображения с генеральского визора, и теперь они оба наблюдали то, что видел сержант, – стену песка, сквозь которую гвардейцы летели, как сквозь ночь, по приборам.
– Ранцы нагреваются. – Де Сойя сверился с комлогом. Голос принадлежал капралу Ки. – Песок набивается в воздухозаборники.
Де Сойя посмотрел на Барнс-Эйвне. Той предстояло принять нелегкое решение – еще немного, и гвардейцы начнут падать; но если они упустят неопознанный аппарат, генералу не избежать неприятностей.
– Сержант Грегориус, – ровным голосом произнесла генерал, – приказываю уничтожить цель.
– Госпожа генерал, – отозвался сержант после секундной заминки, – мы можем продержаться… – К голосу сержанта примешивался вой ветра.
– Уничтожить цель, сержант! – перебила Барнс-Эйвне.
– Слушаюсь!
Де Сойя увеличил радиус обзора и вдруг заметил, что генерал наблюдает за его манипуляциями.
– Полагаете, это отвлекающий маневр? Нас водят за нос?
– Может быть.
Нажатием пальца Барнс-Эйвне объявила готовность номер пять. Готовность номер шесть означала боевую тревогу.
– Посмотрим, – сказала она.
Между тем отделение сержанта Грегориуса открыло огонь. На расстоянии в сто семьдесят пять километров, тем более в условиях песчаной бури, когда воздух насыщен электричеством, лучевое оружие не годится. Грегориус выпустил стальной дротик, способный перемещаться со скоростью шесть звуковых. Цель продолжала двигаться прежним курсом.
– По-видимому, у него нет датчиков. Летит вслепую, – заметила генерал. – На автопилоте.
Дротик пролетел мимо и взорвался на расстоянии в тридцать метров от цели, выбросив навстречу летательному аппарату двадцать тысяч стальных игл.
– Цель уничтожена, – сообщил оператор с орбиты в тут же самую секунду, когда Грегориус доложил: – Попал.
– Найти и опознать, – приказала генерал. Скиммер развернулся и полетел обратно к Долине.
Де Сойя посмотрел на генерала. Стреляем издалека, но бросаем людей на съедение буре?
– Слушаюсь, – отозвался сержант. Его голос заглушил треск статических разрядов.
Скиммер опустился ниже, и де Сойя в тысячный раз за минувшие недели увидел Гробницы Времени. Сейчас он смотрел на них со стороны, противоположной той, откуда когда-то приближались паломники (последнее паломничество состоялось триста лет назад): Дворец Шрайка, напоминающий своими бесчисленными зубцами о существе, которое не появлялось тут много лет; далее Пещерные Гробницы, три подряд, разинутые пасти в розовом мраморе стены ущелья; огромный Хрустальный Монолит, Обелиск, Нефритовая Гробница; и, наконец, украшенный затейливой резьбой Сфинкс – крылья распростерты, дверь запечатана.
Капитан взглянул на хронометр.
– Час пятьдесят шесть, – сказала Барнс-Эйвне.
Де Сойя пожевал губу. Все подходы к Сфинксу вот уже несколько месяцев охраняли швейцарские гвардейцы. За их спинами располагались прочие подразделения. У каждой Гробницы – на случай, если пророчество окажется не совсем верным – стоял патруль. За пределами долины занимали позиции подкрепления. Из космоса вели постоянное наблюдение факельщики и командный звездолет. На краю долины находился готовый к немедленному старту личный катер де Сойи, который должен был доставить капитана вместе с девочкой на авизо «Рафаил» (на борту корабля установили соответствующих размеров реаниматор).
Но сперва эту девочку по имени Энея следует окрестить. Таинство совершится в часовне на борту «Святого Бонавентуры», сразу после того как они окажутся в космосе. А три дня спустя она воскреснет на Пасеме, и капитан передаст ее с рук на руки адмиралу Марусину.
Де Сойе не давали покоя две мысли: что, если девочка пострадает, несмотря на все заверения кардинала Лурдзамийского? Что, если им не удастся захватить ее? Честно говоря, непонятно, какую угрозу для Ордена и Церкви может представлять ребенок – пускай даже ребенок из прошлого, ребенок, общавшийся с Техно-Центром.
Капитан отогнал надоедливые мысли. От него требуют не понимания, а послушания; он должен выполнять приказы начальства, служа в лице командиров Святой Церкви и Иисусу Христу.
– Нашли, – донесся сквозь треск голос сержанта Грегориуса. Де Сойя отрегулировал резкость визора, различил в клубах песка пять фигурок, увидел деревянные обломки, разодранный картон и покореженную металлическую конструкцию, нечто вроде планера с простенькой солнечной батареей.
– Управляемый летательный аппарат, – доложил капрал Ки.
Де Сойя отключил визор и улыбнулся генералу Барнс-Эйвне.
– Очередная учебная тревога? Если мне не изменяет память, пятая за день.
– В следующий раз тревога может оказаться боевой, – ответила генерал без тени улыбки. – Готовность номер пять подтверждаю, – проговорила она в микрофон. – В час «С» минус шестьдесят готовность номер шесть.
Командиры подразделений принялись рапортовать о выполнении приказа.
– Признаться, я не понимаю, кого мы опасаемся, – заметил капитан.
Барнс-Эйвне пожала плечами:
– Пока мы с вами беседуем, к Гипериону вполне могут подлетать Бродяги.
– Если так, им лучше нападать целым Роем, – отозвался де Сойя. – Иначе у них ничего не выйдет. Мы легко с ними справимся.
– На словах все просто, а вот на деле… – протянула генерал.
Скиммер совершил посадку. Открылся люк, на землю спустился трап. Пилот повернулся к генералу с де Сойей, снял визор и доложил:
– Мне было приказано сесть у Сфинкса за 110 минут до часа «С». Мы сели на минуту раньше.
Де Сойя поднялся:
– Хочу размяться, пока есть возможность. Не желаете присоединиться, генерал?
– Нет. – Барнс-Эйвне вновь поднесла к губам микрофон.
Разреженный воздух снаружи буквально искрился. Небо над головой было, как везде на Гиперионе, лазурным, однако над южной стеной каньона уже мерцало марево.
Де Сойя посмотрел на хронометр. Час пятьдесят. Капитан набрал полную грудь воздуха, пообещал себе не смотреть на часы по крайней мере минут десять и направился к возвышавшемуся неподалеку Сфинксу.
12
Когда многочасовая беседа наконец завершилась, меня отослали в постель с наказом спать до трех утра. Естественно, я не сомкнул глаз. Во-первых, мне обычно не спится в ночь перед дальней дорогой, а во-вторых, разве заснешь, когда вокруг творится такое?!
За окнами царила тишина, ярко сверкали звезды. Некоторое время я лежал на кровати, но около часа ночи встал, оделся и в пятый или шестой раз проверил содержимое своего вещмешка.
Экипировали меня, скажем прямо, не слишком шикарно: смена одежды и белья, носки, лазерный фонарь, две фляги с водой, подобранный по заказу нож в чехле, плотная куртка с термоподогревом, одеяло, которое можно было использовать как спальный мешок, инерционный компас, старый свитер, прибор ночного видения и пара кожаных перчаток. Что еще нужно искателю приключений?
Одежду я тоже подобрал соответствующую: удобная полотняная рубашка, жилет с множеством карманов, плотные габардиновые штаны вроде тех, в каких я, бывало, ходил на охоту, высокие сапоги – наслушавшись в детстве бабушкиных историй, я называл такие не иначе как «разбойничьими» – они слегка мне жали; и треуголка, без труда влезавшая в карман жилета.
Я пристегнул нож к поясу, положил в карман компас и наблюдал за звездами до тех пор, пока без пятнадцати три не появился А.Беттик.
Старый поэт не спал, поджидая меня в комнате на верху башни. В небе холодно мерцали звезды, в светильниках у стен потрескивало пламя; кроме того, комнату освещали висевшие на стенах факелы. Мне предложили завтрак – жареное мясо, фрукты, пирожки с повидлом и свежий хлеб, но я взял только чашечку кофе.
– Закуси, – пробурчал старик. – Кто знает, когда тебе доведется поесть в следующий раз?
Я пристально поглядел на него. От чашки в моей руке поднимался пар.
– Если все пойдет по плану, через пять с небольшим часов я окажусь на звездолете. Там и поем.
Силен фыркнул:
– Юноша, когда и где все шло по плану?
– Кстати, – я пригубил кофе, – вы, кажется, собирались поведать мне о чуде, которое отвлечет швейцарских гвардейцев.
– Доверься мне, сынок, – произнес, помолчав, Силен.
Я вздохнул. Подтвердились мои худшие опасения.
– Значит, довериться и все? – Он молча кивнул. – Ладно, посмотрим. – Я повернулся к А.Беттику. – Не забудь, где ты должен быть вместе с кораблем.
– Не забуду, месье Эндимион, – отозвался андроид.
Я подошел к ковру-самолету, на котором уже лежал мой вещмешок.
– Как насчет последних указаний? – спросил я, обращаясь ко всем сразу.
«Летающая кровать» Мартина Силена приблизилась на пару метров. В свете факелов старик сильнее прежнего смахивал на мумию. Его пальцы казались пожелтевшими от времени костями.
– Слушай, – прохрипел он.
В безбрежном море тварь живет. ОнаСтолетьями дряхлеть обречена,Чтобы однажды подвести итог —Наедине с собой в урочный срок.Вообразить дано кому из насТакую муку? Сотни тысяч разВ часы отлива обнажалось дно.А тварь все ждет. Но ей не суждено,Дождавшись срока, обрести покой:Пусть мир она изучит колдовскойКаков он есть, пускай познает ходСветил небесных и движенье вод,Познает смысл вещей и хоть чуть-чутьСубстанций, звуков, форм постигнет суть —Но не умрет. Должна и дальше жить,Страданье с редкой радостью делитьБлагочестиво… И опять – одна,К существованью приговорена.Когда же час назначенный пробьет,Когда нальется соком зрелый плод,Предстанет некий юноша пред ней,Небес благих посланец. Вестник сейНаучит умереть – иначе онНа вечность вместе с нею обречен.[8]– Я не понимаю, что…
– Ну и хрен с тобой. Спаси Энею, переправь ее к Бродягам, а когда вырастет, привези ко мне. Проще простого, Рауль Эндимион, даже пастух с этим справится.
– Я еще был помощником планировщика, барменом и охотником. – Я поставил чашку на стол.
– Почти три, – проговорил Силен. – Пора.
– Сей момент. Меня учили перед дальней дорогой заглядывать в одно хорошее местечко. – Я сбегал в уборную, облегчился, на секунду прислонился к холодной стене, услышал голос бабушки: «Рауль Эндимион, ты что, спятил?», ответил: «Да» и вернулся к Силену. Ноги подгибались, сердце бешено колотилось. – Порядок.
Мартин Силен фыркнул. «Летающая кровать» зависла рядом с ковром. Я уселся на ковер, прикоснулся к левитационным нитям и взмыл на полтора метра в воздух.
– Не забудь включить автопилот, когда окажешься в Разломе.
– Да помню я, помню…
– Заткнись и слушай. – Костлявые пальцы коснулись нитей. – Нажмешь сюда, сюда и сюда. Можешь, конечно, управлять вручную, если ткнешь вот сюда… Но я тебе не советую. Сам ты никогда оттуда не выберешься. Положись на программу.
Я кивнул и облизал пересохшие губы.
– А кто программировал автопилот? Кто летал на ковре?
– Твой покорный слуга. – Силен оскалил в ухмылке зубы. – Без малого двести лет назад. На программирование у меня ушло несколько месяцев.
– Двести лет! – Я чуть было не спрыгнул на пол. – Да за это время все двадцать раз могло измениться! Обвалы, землетрясения, оползни…
Мартин Силен пожал плечами:
– Ты полетишь со скоростью свыше двухсот километров в час. Следовательно, если во что-то и врежешься, то наверняка разобьешься. – Он похлопал меня по спине. – Давай отправляйся. Энее сердечный привет. Скажи ей, что дядюшка Мартин хочет побывать перед смертью на Старой Земле. И что старому пердуну не терпится услышать, как она «субстанций, форм и звуков явит суть».
Я поднял ковер повыше. А.Беттик протянул мне руку, которую я крепко пожал.
– Удачи, месье Эндимион.
Я кивнул, внезапно сообразив, что сказать мне нечего, вылетел из башни и направил ковер к небосводу.
Чтобы добраться из города Эндимион на континенте Аквила до Долины Гробниц Времени на Экве, следовало лететь на север. А я полетел на восток.
Вчерашний испытательный полет – утомленному сознанию мнилось, будто это произошло не вчера, а сегодня, – убедил меня, что управлять ковром очень просто; правда, скорость тогда не превышала нескольких километров в час. Поднявшись на сотню метров над башней, я задал курс – освещая зажатым в зубах фонариком инерционный компас, выровнял ковер и сверился со старой картой, которую вручил мне поэт, после чего прижал ладонь к узору из золотых нитей. Ковер начал разгоняться, вскоре включился силовой экран, защищающий пассажиров от ветра. Я обернулся, чтобы бросить последний взгляд на башню и помахать Силену, если тот вдруг высунется в окно, однако развалины города уже затерялись в ночной темноте.
Спидометра на ковре не было, поэтому скорость приходилось определять на глазок. Впереди маячили горы, снежные шапки которых были отчетливо видны в свете звезд; на всякий случай я надел ночной визор и вновь сверился с картой. Начались предгорья, и я взмыл выше; в сотне метров подо мной мелькали призрачно-зеленые в окулярах визора валуны, водопады, следы лавин и ледяные поля. Ковер летел бесшумно, силовой экран не пропускал ни единого звука; несколько раз я замечал испуганных животных, которые убегали от диковинной бескрылой птицы. Через полчаса я пересек континентальную границу, удерживая ковер точно посередине ущелья глубиной в пять тысяч метров. Было чертовски холодно; несмотря на то что силовой экран удерживал тепло, я уже давно натянул перчатки и куртку с подогревом.
Преодолев горы, я снизился. Тундра сменилась пустошами, затем стали появляться заросли вечноголубого кустарника и карликовые триаспении. Впрочем, они быстро исчезли, а на востоке, подобно рассвету, возникло зарево – там светился огненный лес.
Я снял визор и положил его обратно в мешок. В воздухе потрескивали статические разряды, с ветвей высоченных деревьев тесла срывались шаровые молнии, огненные зигзаги вспарывали воздух, кругом полыхали костры из прометеев и фениксов. Зрелище впечатляло и наводило страх. Вспомнив предостережения Силена и А.Беттика, я поднял ковер повыше: уж лучше быть обнаруженным, чем угодить в этот электрический мальстрем.
Миновал час, и небо на востоке сначала посерело, а потом сделалось бледно-голубым. Огненный лес остался позади, и я увидел Разлом.
Я чувствовал, что последние сорок минут, летя над плато Пиньон, забираюсь все выше, но только теперь, различив впереди Разлом, осознал, на какую поднялся высоту. Признаться, меня бросило в дрожь: Разлом представлял собой узкое ущелье глубиной в три тысячи метров. Я развернулся над южной оконечностью Разлома и направил ковер к реке на дне ущелья, понемногу сбрасывая скорость. Река оглушительно ревела, на потемневшем небе вновь высыпали звезды – я словно упал в глубокий колодец. Течение реки загромождали ледяные глыбы и валуны размерами с космический корабль Консула. Я старался держаться метрах в пяти над пенными брызгами.
Поглядев на часы, я снова сверился с картой. До входа не больше двух километров… Ага!
Меня не предупреждали, что оно настолько большое, это безупречно правильное квадратное отверстие – по меньшей мере тридцать на тридцать метров. Очертаниями вход в планетарный лабиринт напоминал гигантскую дверь или храмовый портал. Я затормозил. Если верить хронометру, на дорогу до Разлома ушло без малого полтора часа. Долина Гробниц Времени лежит в тысяче километров к северу. Четыре часа полета на крейсерской скорости. А до того момента, когда из Сфинкса выйдет Энея, четыре часа двадцать минут.
Ковер скользнул к пещере. Я попытался вспомнить «Историю Священника» из «Песней» Мартина Силена: кажется, именно здесь, у входа в лабиринт, отец Дюре и бикура встретились со Шрайком и крестоформами.
Никакого Шрайка не было и в помине. Я ничуть не удивился – Шрайк не показывался с того дня, как двести семьдесят четыре года назад погибла Великая Сеть. Крестоформов тоже не было. Естественно, их давным-давно соскребли со стен по распоряжению Ордена.
О лабиринте я знал только по слухам. Молва утверждала, что в составе Гегемонии было девять планет с лабиринтами. Все эти планеты были похожи на Землю – коэффициент 7.9 по древней шкале Сольмева, – однако тектонически больше походили на Марс. Назначение лабиринтов оставалось непонятным. Их проложили за десятки тысяч лет до того, как человечество покинуло Старую Землю; ни единого следа строителей обнаружить не удалось. Лабиринты породили множество мифов (некоторые вошли в «Песни»), но тайны своей так и не раскрыли. Карты гиперионского лабиринта не существовало в природе – если не считать участка, который мне предстояло пролететь со скоростью двести семьдесят километров в час. Его, как я надеялся, заснял на карту Мартин Силен.
Я вновь надел ночной визор. По спине побежали мурашки. Я достал фонарь и закрепил его на ковре таким образом, чтобы он освещал дорогу, а заодно установил луч на максимальное рассеивание. Свет, конечно, будет слабенький, но для визора вполне достаточный. Огромная пещера, этакая исполинская призма, разветвлялась впереди на несколько туннелей.
Переведя дыхание, я нажал на левитационные нити. Ковер прыгнул вперед, резко набирая скорость; несмотря на силовой экран, меня отбросило назад.
Да, если я сверну не туда и вмажусь на такой скорости в стену, силовой экран меня не спасет. Ковер притормозил, вильнул вправо, выровнялся и устремился дальше по туннелю, уводившему куда-то вниз.
Я стянул визор, сунул его в карман жилета, ухватился за кромку ковра, который, похоже, так и норовил встать на дыбы, и крепко зажмурился. Правда, это было лишним – меня и так окружал непроглядный мрак.
13
До момента, когда должен был открыться Сфинкс, оставалось пятнадцать минут. Капитан де Сойя расхаживал у входа в Гробницу. В Долине бушевала песчаная буря, из-за которой капитану не было видно ни швейцарских гвардейцев, ни бронетранспортеров с ракетными установками и постами наблюдения. Впрочем, он их все равно не увидел бы – гвардейцы использовали камуфляжные поля и полимерную маскировку. Чтобы различить хоть что-нибудь поблизости от себя, капитану пришлось включить инфракрасный визор. Несмотря на то что боевой скафандр был полностью герметичен, песок каким-то невероятным образом проникал за шиворот и скрипел на зубах. Мокрое от пота лицо де Сойи украшали красноватые разводы, наводившие на мысль о священных стигматах.
– Внимание, – произнес капитан, переключившись на боевую частоту. – Говорит капитан де Сойя, посланник Его Святейшества Папы Римского. Перед тем как генерал Барнс-Эйвне отдаст последние распоряжения, хочу подчеркнуть – никаких выстрелов и действий, могущих поставить под угрозу жизнь девочки, которая выйдет из Гробницы через… тринадцать с половиной минут. Это касается каждого солдата и офицера, каждого матроса и капитанов космических кораблей, каждого летчика и пехотинца – на девочке не должно быть ни единой царапины. Всякого, кто ослушается приказа, ждет военный трибунал и смертная казнь. Мы все должны послужить сегодня Господу Богу и Святой Церкви. Иисус, Мария, Иосиф, к вам взываю – да исполнятся наши надежды. Капитан де Сойя, командир экспедиционного корпуса на планете Гиперион. Конец связи. – В наушниках послышалось многоголосое «аминь». Выждав несколько секунд, де Сойя произнес: – Генерал?
– Да, капитан, – отозвалась ровным голосом Барнс-Эйвне.
– Я серьезно расстрою ваши планы, если попрошу прислать ко мне отделение сержанта Грегориуса?
На мгновение установилась тишина – генерал обдумывала просьбу де Сойи. Капитан оглядел «комитет по встрече» – отряд швейцарских гвардейцев, врача со шприцем снотворного наготове, санитара с контейнером, внутри которого, в стазисном поле, находился живой крестоформ.
– Грегориус будет у вас через три минуты, – сообщила Барнс-Эйвне. Тактический комлог донес до капитана команду и «приказ понял, выполняю» Грегориуса. Этой пятерке по милости де Сойи снова придется рисковать жизнью…
Отделение прибыло через две минуты сорок пять секунд. Де Сойя увидел на инфракрасном визоре ослепительно белое сияние, исходящее от реактивных ранцев.
– Снимите ранцы, – приказал он. – Что бы ни случилось, оставайтесь со мной.
– Слушаюсь, сэр, – отрапортовал сержант Грегориус, приближаясь к де Сойе. Очевидно, он хотел удостовериться, с кем именно должен оставаться рядом.
– Десять минут, – проговорила генерал. – Датчики указывают на возрастание активности антиэнтропийных полей вокруг Гробниц.
– Я чувствую, – откликнулся де Сойя. Он ничуть не преувеличивал: темпоральный прилив вызвал у него головокружение, к горлу комом подкатила тошнота. Капитану казалось, он едва сохраняет равновесие, словно после обильных возлияний. Осторожно переставляя ноги, де Сойя начал подниматься по ступеням. Отделение Грегориуса двинулось следом.
Приблизившись к «членам комитета», капитан послал опознавательный радиосигнал, продублировал его в инфракрасном диапазоне, переговорил с врачом, напомнив, что ребенка следует только усыпить, и принялся ждать. Вместе с ним в «группе встречающих» насчитывалось тринадцать человек. Внезапно де Сойя сообразил, что гвардейцы с оружием на изготовку выглядят не слишком приветливо.
– Отведите людей чуть назад, – приказал он сержантам, – чтобы вас не было видно.
– Есть, сэр. – Сделав пять-шесть шагов, солдаты скрылись из глаз. Ничего, пускай их не видно, за собственную безопасность с такой охраной можно не опасаться.
– Надо подойти поближе, – сказал де Сойя медикам. Они поднялись выше. Возмущение антиэнтропийных полей ощущалось все отчетливее. Капитану вспомнилось, как в детстве он сражался на родной планете с норовившим сбить с ног прибоем. Нечто похожее происходило и сейчас.
– Семь минут, – сообщила Барнс-Эйвне. Переключившись на тактический канал, она спросила у де Сойи: – Может, прислать за вами скиммер? Сверху лучше видно.
– Благодарю, не стоит. Я останусь с группой. – На тактическом дисплее было видно, как скиммер набирает высоту. Поднявшись до десяти тысяч метров, машина зависла в воздухе. Ничего не скажешь, Барнс-Эйвне хороший командир: хочет влиять на ход событий, не принимая в них участия. Де Сойя связался с пилотом своего катера: – Хироши!
– Да, сэр.
– Старт в течение десяти минут.
– Слушаюсь, сэр.
– Буря нам не помешает? – Подобно всем капитанам космических кораблей, де Сойя сильнее всего на свете опасался штучек, которые может выкинуть атмосфера.
– Никак нет, сэр.
– Отлично.
– Пять минут. По сообщениям с орбиты, в радиусе тридцати астроединиц никакой активности не отмечено. Воздушный патруль в северном полушарии докладывает, что у них все спокойно. Служба наземного слежения утверждает, что неопознанных объектов в зоне наблюдения не обнаружено.
– На радарах все чисто, – доложил оператор с орбиты.
– У нас тоже, – отозвался командир звена «скорпионов». – Кстати говоря, денек чудесный.
– Полное радиомолчание до отмены боевой тревоги, – приказала Барнс-Эйвне. – Четыре минуты. Датчики показывают максимальное возмущение антиэнтропийных полей. Штурмовая группа, прием.
– Я у двери, – сообщила доктор Чаткра.
– Все в порядке, – дрожащий голос принадлежал молодому санитару по имени Каф. Де Сойя вдруг понял, что не знает, кто это – мужчина или женщина.