Подарок Мэрилин Монро. Смертельный аромат №5
Проверим, какова эта теория в действии?
Сможет ли Наташа спрятать свое горе за улыбкой?
Настолько ли она сильна, как хочет казаться?
И оказывается – ничего подобного!
– Мэрилин! Что ты делаешь?! Зачем ты так поступаешь со мной… с нами?! Господи, за что, за что мне все это?!
Струятся слезы по бледному лицу Наташи. В карих глазах – боль, подбородок дрожит.
Легко можно догадаться, о чем Наташа думает в эту минуту.
О том, что любимая девочка живет в ее квартире уже больше полугода. Такая волнующая, сладкая! У Мэрилин дразнящие привычки – обожает разгуливать нагишом по квартире в туфлях на высоких каблуках; эта обувь позволяет бедрам и ягодицам покачиваться особенно соблазнительно. Мэрилин настолько рядом, ближе не бывает – но Наташе все еще не позволяется прикоснуться к роскошному телу своей любимой девочки. «Я не готова, дорогая», – смущенно бормочет Мэрилин, отводя взгляд.
И вот Наташа застает свою любимую целующейся с маникюршей! Тех губ, на которые Лайтесс готова молиться, касается другая женщина!
– Это не то, что ты подумала, Наташа! – оправдывается маникюрша, не замечая, что все ее лицо перепачкано ярко-красной помадой. – Между нами ничего нет. Мне вообще не нравятся женщины. Просто я пришла делать Мэрилин маникюр, на ней не было никакой одежды, и я… Я не знаю, что на меня нашло!
Маникюрша – не лесбиянка, это все прекрасно знают. Тем больший азарт – попытаться соблазнить ее, заставить эту девушку пойти наперекор собственной природе.
Высший пилотаж актерского мастерства – дразнящие прикосновения, томные взгляды, многозначительные паузы.
Мэрилин умеет соблазнять, как никто другой…
У нее роскошные белые волосы, и красивые платья, и уверенный вид. Но только это ведь лишь оболочка. А под ней – все та же сиротка, худенькая Норма Джин, готовая на все – не есть, не шуметь, не капризничать; готовая на все – лишь бы только ее кто-нибудь полюбил.
Вызывать любовь, искать любовь – это все, чем занималась Норма Джин с юных детских лет, едва у нее получилось осознать, в каком незавидном положении она находится.
Малышка никому и никогда, по сути, не была нужна. Лишенная материнской и отцовской ласки, она хотела, как бродячая собачонка, немного тепла – но получала только койку в приюте.
Но ничего, Мэрилин своего добьется – эту девочку полюбит вся страна. Она всех соблазнит, очарует, заставит испытывать и нежность, и вожделение.
Соблазнит всех, всех!
Естественно, маникюрша не выдерживает, откладывает пилочку, целует ярко-накрашенные губы.
Все разыгрывается, как по нотам: Наташа заглядывает в дверь именно в этот момент, ее лицо искажает боль, из глаз текут слезы.
– Ты чудовище, Мэрилин, – обиженно бормочет она потом, когда маникюрша уже выставлена за дверь. – Но я так люблю тебя!
Чудовище?
Вовсе нет! Это ведь была просто шутка, забавная безобидная шутка!
Мэрилин жестока? Вздор!
Ведь совсем недавно она потратила все свои деньги на рынке! Там, заключенные в клетки, бились о прутья белоснежные голуби с темненькими хохолками. Какая участь бы их ждала? Отправиться в духовку? А так они получили свободу и, расправив крылья, взмыли в ярко-синее бесконечное небо. Правда, их спасительница имеет контракт с «Коламбиа», предусматривающий плату всего 125 долларов в неделю. Ей теперь будет нечего есть, потому что мальчишки-продавцы запросили за свободу птичек целую сотню и не соглашались уступить и десяти баксов. Но это – мелочи. Самое главное – прекрасные голуби теперь, должно быть, стремительно проносятся над океаном…
Любовь Наташи, кажется, чувствуется физически.
Она обнимает Мэрилин – и воздух становится теплее, а свет – ярче. Но ее тело все-таки не вызывает ничего, кроме раздражения. Сказать прямо о том, что губы, покрывающие грудь нежными поцелуями, совершенно не возбуждают, не хватает духа. Проще притвориться, задрожать всем телом, издать стон.
Все делается в точности, как советовала преподавательница по актерскому мастерству.
Наташа счастливо улыбается:
– Мэрилин, тебе хорошо со мной?
Кивнуть в ответ несложно.
А любовь слепа – чистая правда.
Любовь слепа…
Мэрилин раздосадована. Она втайне завидует последнему осветителю, тискающему костюмершу в укромном уголке съемочного павильона.
Как хочется ослепнуть! Как хочется самой почувствовать то, что испытывает Наташа, – сумасшедшую страсть, невероятную радость от секса. Неужели всю жизнь придется только играть? Только притворяться, что чувствуешь любовь – и в жизни, и на съемочной площадке?..
И вот, совершенно неожиданно случилось, свершилось…
Хотя первое впечатление от Джо ДиМаджио: ну и дурак, вот урод! Долговязый, словно каланча. Бейсбол, может, и сделал его звездой (фотографии не сходят со страниц газет), однако дорого обошелся его зубам, не улыбка – обломки. Впрочем, спортсмена это не смущает – улыбается постоянно. Ничего не рассказывает, только скалит плохие зубы. И приносит из бара один коктейль за другим. Ну не идиот ли?
Он получил Мэрилин Монро в свою постель лишь по одной причине – Наташа накануне закатила дикую сцену ревности.
Она вообще начинала требовать все больше и больше внимания, старалась сопровождать «любимую крошку» с утра до ночи, даже в магазин за новым платьем не выпускала. А еще она пыталась запретить и шампанское, и таблетки. В общем, пришло время срочно куда-то переезжать. У Джо ДиМаджио имелся прекрасный дом с видом на океан. И этот парень вообще не кричал – только улыбался. Так, может, он сгодится для того, чтобы приютить хорошенькую актрису?..
Странно, но его кожа пахла невероятно приятно – свежим ветром, скошенной травой, весенней зеленью.
Джо только берет Мэрилин за руку – а по ее телу уже бегут мурашки.
От поцелуев, оказывается, может кружиться голова. Губы Джо пьянят сильнее шампанского.
Мэрилин понимает, что в этот раз все будет по-другому и что можно забыть о своем актерском мастерстве, и кричит, как дикая кошка, и воздух и свет вдруг внезапно заканчиваются…
– Ты плачешь? Я сделал тебе больно?
Джо испуган. Он вскакивает с постели, приносит бокал шампанского, смахивает пальцами бегущие по щекам слезы.
– Ты сделал мне хорошо, – бормочет Мэрилин, чувствуя невероятную легкость во всем теле. – Мне кажется, я родилась заново. И, знаешь, Джо ДиМаджио, как ты посмотришь, если мы больше никогда не будем расставаться?
Странно, необычно – больше никаких прагматичных мыслей, ни о доме, ни о деньгах. Просто хочется, чтобы этот мужчина всегда был рядом. Видеть его глаза, прикасаться к крепкому мускулистому телу – неожиданное наслаждение; острое, никогда не испытанное ранее удовольствие…
Джо кивает:
– Как раз ломал голову над тем, как бы сказать тебе, что хочу познакомить тебя со своей семьей.
Как пьяная, Мэрилин знакомится с мамой ДиМаджио, выбирает свадебное платье, занимается обустройством дома.
Все, что происходило в те месяцы предсвадебной суеты на съемочной площадке, фактически не оставило в сознании следа. Собственное счастье оглушило, заполнило всю жизнь. Невозможно было запомнить слова даже малюсеньких ролей! Поэтому помощник режиссера пишет реплики на карточках – а если взгляд Мэрилин вдруг не может их отыскать, то актриса просто безмолвствует перед камерой.
Отрезвление от счастья происходит быстро и мучительно.
– Я думал, ты бросишь карьеру и будешь сидеть дома! – кричит Джо, и… и бьет свою жену огромными крепкими кулачищами. – Сколько можно сниматься в этих дурацких пошлых фильмах!
Мэрилин пытается увернуться от ударов и рыдает.
Как больно, как стыдно!
Да, с Джо прекрасно в постели.
Но он требует невозможного – оставить кино, ради которого потрачено столько сил. Оставить – а что взамен? Вдруг муж разлюбит, захочет развестись – и что тогда, ни денег, ни работы? Как он не может понять: ее жизнь складывалась так, что рассчитывать приходилось только на свои силы. И невозможно теперь вот так просто, ради чьей-то прихоти, бросить работу, отказаться от денег, от славы – от всего, что стоило неимоверных усилий!
Все реже муж кажется добрым волшебником. Все чаще – бесчувственным чурбаном. Как прекрасен был подарок на его день рождения! Золотая медалька, на которой красовалась гравировка: «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь». Хотелось сказать Джо то, что, оказывается, так сложно произнести. Что любовь к нему согревает душу; что только рядом с ним становится хорошо и спокойно. Кто-то из девочек на съемочной площадке рассказал: есть такой писатель, Сент-Экзюпери, и он придумал такую четкую и вместе с тем нежную формулировку. Эти слова стали бы лучшим признанием в любви, признанием, которое Джо никогда не слышал. «И что это за глупость тут нацарапана?» – отреагировал муж. Да он не понимает ни книг, ни кино. Ничего не понимает, кроме своего тупого спорта!
А теперь еще и эти удары…
Мэрилин терпит несколько месяцев.
Гримеры изводят килограммы косметики, замазывая покрывающие все тело синяки.
Джо дерется все сильнее.
Развод в таких условиях – это уже просто вопрос выживания.
Но как же это больно…
На пресс-конференции, посвященной разводу с ДиМаджио (на ее проведении настоял агент, уверяя, что лучше один раз собраться с духом и все честно рассказать газетчикам, чем терпеть их постоянный террор), получилось только вымолвить:
– Да, мы разводимся.
Потом губы задрожали, из глаз хлынули слезы.
Очередные обломки очередной семьи…
«Все, больше никогда, – подумалось тогда, после чуть успокоившейся боли. – Никаких мужей, никаких романов. Я буду сосредоточена только на работе».
Мыслей о браке с Артуром действительно не было.
Он сам проявлял инициативу, настаивал. Дарил бриллианты, обещал написать сценарий гениального фильма с прекрасной женской ролью, мечтал о будущих детях, которые наполнят шумом гостиную роскошной квартиры на Манхэттене. В конце концов, драматург объявил о своих планах жениться на Мэрилин Монро в прямом эфире на телевидении!
Такой напор произвел впечатление.
А после свадьбы мужа как подменили.
Казалось, это кино уже недавно снималось, только с ДиМаджио в главной мужской роли: упреки, ревность, оскорбления…
Из этой реальности хотелось сбежать в сладкий мир, который дарили пилюли.
Но в последнее время кошмары стали проникать и туда.
Какие-то мужчины… Они прячутся за дверью, негромко переговариваются. Но ведь ясно: они собираются ворваться в спальню, а потом убивать, долго и мучительно.
Бежать от них! Скорее к окну! Только там… Там приставлена лестница. И возле стекол уже видна голова ребенка… Это мальчик, у него игрушечный нож в руке. А вот его лицо стареет, нежная кожа покрывается морщинками…
– Ты – ничтожество, Мэрилин Монро, – пробивается голос Артура Миллера через гул голосов незнакомых мужчин. Тех, что постоянно прячутся за дверью спальни. – Ты жалкое ничтожество…
– …Нет! Нет, я сильная! Я сильная и справлюсь со всеми проблемами! – закричала Мэрилин. – Я все могу, я всем докажу – у меня талант, и я не сумасшедшая, я не сумасшедшая!
Высыпав в рот пригоршню пилюль, она заметалась по спальне.
Есть только один человек, который умеет отключать это страшное кино и затыкать эти ужасные голоса. Психиатр Барбара Мэй из Нью-Йорка.
Да, еще предстоит месяц съемок, и надо торчать здесь, в Голливуде.
Но нет никаких сил видеть этих жутких мужчин, слышать их разговоры.
Наплевать на съемки, подождут пару дней возвращения ведущей актрисы. В конце концов, она плохо себя чувствует. И теперь самое главное – бросить в чемодан пару платьев и уехать в Нью-Йорк. Кажется, сам дом миссис Мэй, расположенный в дивном прекрасном саду, приносит облегчение. Буквально полчаса беседы с доктором творят чудеса.
В Нью-Йорк! В Нью-Йорк!
И поскорее…
* * *«Я в Америке, в Америке, в Америке!!!»
Лику Вронскую просто распирают радостные эмоции. Она едва сдерживается, чтобы не запрыгать прямо здесь, на выходе из аэропорта.
Во-первых, после многочасового перелета пройтись пешком, чувствуя, как разминаются затекшие ноги, – это уже огромное удовольствие.
Во-вторых, получение багажа и прохождение паспортного контроля оказалось настолько быстрым и сопровождалось таким количеством улыбок, что настроение мгновенно стало соответствующим – веселым, легким.
И все-таки, как невероятно приятно после промозглого московского ноября вдруг ощутить на своем лице ласковое дуновение соленого ветерка! Здесь так тепло, что даже можно снять куртку!
Осень в Калифорнии – это, оказывается, около двадцати градусов выше ноля, и яркое солнце в ослепительно-синем небе. Впрочем, в холле аэропорта уже распевают рождественские песни Санта-Клаусы, висят декоративные композиции: елочные веночки, гроздья красных шариков, золотистые и серебристые гирлянды. К Рождеству, как выясняется, здесь начинают готовиться рано. Какой резкий контраст: яркое солнце, никакого снега и атрибуты зимнего праздника.
«Я в Америке, я в Америке, и…»
Пулей вылетев из здания аэропорта, напоминающего огромную летающую тарелку, Лика сразу же увидела стоянку такси; направилась к ней, катя за собой большую сумку на колесиках. Но потом остановилась, завертела головой по сторонам.
А что делают другие пассажиры?
Это безопасно – пользоваться такси?
Это «официальные» таксисты, с которыми надо расплачиваться по тарифу, или же, как и в Москве, поездка на такой машинке может обернуться неприятным финансовым сюрпризом? С московских «бомбил» станется запросить за доставку от Шереметьева до города долларов сто пятьдесят – двести! Интересно, а какие здесь нравы? Просто разводят на деньги или же разводят на деньги еще и с угрозой для безопасности туриста-чайника? Иногда по телевизору покажут про США такое: и грабеж средь бела дня, и убийство из-за пары долларов…
Может, стоит позвонить Катиному мужу, его номер есть в блокноте? Хотя… вот вариант проще!
Увидев визуально знакомого парня-русского, прилетевшего тем же рейсом, Лика развернулась и заторопилась к нему навстречу.
– Извините, вы можете мне помочь? Так получилось, что подруга не смогла меня встретить. А я не выясняла никаких туристических подробностей. – Вронская сняла с плеча черный кожаный рюкзачок, достала записную книжку. – Вот, посмотрите, это адрес моих друзей, куда мне надо попасть. Я могу взять такси на стоянке возле аэропорта, это безопасно? Сколько это примерно будет стоить?
– Да нисколько это не будет стоить. Тебе надо в Бич-сити?
Лика неуверенно пожала плечами:
– Вроде нет, подруга говорила, что живет в Лос-Анджелесе…
– Это тебе авиабилет надо было покупать до Лос-Анджелеса. А на самом деле Лос-Анджелес – это фактически название многих городов. Для приезжих это все объединение – Лос-Анджелес, а местные называют каждую часть по-своему. В Нью-Йорке та же беда, мегаполис объединил множество городов, но там единое управление. Здесь – нет, в каждом городке – своя власть. У тебя в блокноте написано – Бич-сити. Это как бы такая коттеджная деревня, небольшой городок преимущественно одноэтажной застройки. Не Беверли-Хиллз, конечно, но очень приличный, без криминала, с хорошими школами и больницами. В принципе, мы живем в двадцати милях дальше по побережью, и Бич-сити нам по пути. Меня встречает жена, на машине. Если хочешь, можем подбросить тебя. Странно, какой у твоих друзей знакомый адрес… У меня такое чувство, что я совсем недавно что-то на эту тему читал…
Пока парень открывал портфель, Лика внимательно изучала попутчика.
Похоже, он – ровесник, немногим за тридцать. Выглядит хорошо, отлично одет, очки придают внешности вполне интеллигентный вид. А еще у него тонкие длинные пальцы. Наверное, музыкант?
– Да, точно, смотри, заметка! Твоим друзьям повезло купить такой дом по дешевке! Вот и в статье написано, теперь он стоил бы совсем других денег. – Парень протянул газету: – Держи, друзьям покажешь, если они не в теме. Я – Виталий. О, а вон моя Машка бежит. – Попутчик поднял руки вверх, замахал ими. Что было совершенно излишним: длинный, как каланча, он и так возвышался над толпой, растекающейся в разные стороны оживленными ручейками. – Она у меня всегда везде опаздывает. Мы – программисты, работаем на «Юниверсал Пикчерз», рисуем американское кино. Поработали год, решили здесь остаться. Зимы практически не бывает, платят хорошо. Сначала напрягали все эти улыбки неискренние. Но потом мы с Машкой решили: лучше уж неискренние улыбки, чем искреннее хамство, и перестали париться по поводу этой разницы менталитетов…
Лика машинально взяла газету, опустила взгляд.
Перевести заголовок и Лид[10] получалось с трудом.
– Ладно, потом, – пробормотала она, запихивая газету в рюкзачок. – Когда-то у меня был отличный английский, но те времена явно уже прошли!
Расположившись на заднем сиденье просторного мини-вэна, Вронская прилипла к стеклу.
Да-да, невежливо все время молчать и пялиться на проносящийся за окном город.
Люди оказали тебе услугу, и дань вежливости – не надуваться тут букой, а вести ни к чему не обязывающий разговор; перекидываться банальными фразами, словно мячиком для пинг-понга.
Но, елки-палки, новая страна, новый город, новые люди, новые лица – все это настолько любопытно!
Журналистско-писательский взгляд, как сканер, фиксирует сразу множество деталей.
Небоскребы, ну в точности как в кино, величественны и прекрасны. Их головокружительная мощь действительно производит впечатление. Пока в России была вся эта революционная неразбериха и советский застой, Америка строилась. В Москве подобные кварталы только начинают появляться и выглядят не всегда гармонично. Здесь – совсем другое дело…
Дороги – это тоже отдельная тема, просто изумительная, нетипичная часть пейзажа. Развязки находятся высоко, это придает трассе несколько непривычный вид.
Что у нас тут с автомобилями, кстати? А они самые разные! Машины яркие новые; машины-середнячки, «пятилетки»; даже древние автомобильчики, чуть тронутые ржавчиной. Американский автопром, конечно, рулит – большинство тачек, естественно, «американцы»: «Форд», «Дженерал Моторс». А еще почему-то заметно много «японцев», хотя модельный ряд явно не европейский – все эти пикапы, огромные джипы и даже обычные седаны выглядят так, как будто их конструировали для великанов…
Вообще, не такая она и лощеная – Америка. В телесюжетах и кино показывают наиболее удачные ракурсы: небоскребы, мосты на фоне океана. В реальной жизни же шикарные дома могут переходить в промышленный квартал, за ними следуют какие-то базы, или предприятия, или оптовые магазины – все это обнесено аккуратными пластиковыми щитами и уменьшает «гламурность» образа, но делает город более живым.
И проблема лишнего веса американцев, похоже, тоже на самом деле не настолько актуальна, как это может показаться после просмотра телесюжетов.
Полные люди на улицах есть. Но их не так много, далеко не каждый прохожий – шарик по сто пятьдесят килограммов. Просто камера на съемках репортажа специально фиксирует наиболее расплывшиеся тела. А на самом деле по городу дефилируют и длинноногие темнокожие красотки, и худенькие подростки, и стройные молодые женщины и мужчины – явно «белые воротнички», выскочившие из какого-нибудь банка в ближайшее кафе выпить чашку кофе.
Или не только чашку кофе?..
Машина вот как раз теперь проносится вдоль какого-то сквера, можно рассмотреть сидящих на скамейке людей. Парень азиатской внешности сделал пару глотков, явно подносил к губам что-то похожее на бутылку – но напиток был упакован в пакет.
– Пить спиртное в общественных местах нельзя, штраф вкатят огромный, – заметив недоуменный Ликин взгляд, прокомментировал Виталий. – Вообще, странные тут нравы. Запрет на алкоголь, запрет на курение – а на самом деле и алкашей полно, и наркоманов. Есть местечки, куда не заглядывают даже полицейские, там просто нельзя находиться. А в некоторых городках полицейские на улицах здороваются. Такая вежливость – в элитных кварталах, где дома по пятнадцать-двадцать миллионов стоят и где каждый прохожий может оказаться Биллом Гейтсом. Но опять-таки, дорогой район ни о чем не свидетельствует. Мы с Машкой жилье арендуем, квартиру, две тысячи долларов в месяц. Думали домик снять, но он стоит четыре тысячи. Решили по итогу сэкономить, на свое жилье начать копить. Кредитная-то история у нас еще нулевая, дом полностью в кредит взять не удастся, придется вносить большую часть стоимости. Так вот, домик, который мы присматривали для аренды, снял мужичок, живет там с семьей. Я его в новостях увидел, обалдел – он же, оказывается, владелец заводов-газет-пароходов, миллионер, чуть ли не наш Абрамович. И вот на тебе, пожалуйста – скромное съемное жилье. Американцы – большие чудаки, тут нет никаких правил. И каждый поступает так, как считает нужным… Мне нравится то, что здесь все зависит от человека. В нашем доме живет русская женщина, приехала работать официанткой за зарплату в тысячу долларов. Сейчас стала менеджером в том же кафе – уже получает трешку. Кто хочет работать – тот здесь хорошо получает. Мне обидно, что в России сиделки и официантки по полторы-две штуки баксов в месяц никогда не заработают.
Лика собиралась что-то возразить. Поспорить, просто так, из принципа. Напомнить про то, что этот пресловутый американский доллар – на самом деле не обеспеченная золотовалютными резервами бумажка; и что внутренний долг США достиг невероятных размеров; а вся эта система продолжает функционировать только потому, что экономики слишком большого количества стран зависят от США. Но рано или поздно колоссы на глиняных ногах все же рушатся, и последствия будут катастрофическими.
Однако ничего этого она выпалить не успела, отвлеклась на зазвонивший сотовый телефон.
Причем на экране мобильника определился Катин номер!
Подруга сразу же застреляла вопросами:
– Где ты? Как долетела? Не потерялась? Извини, я не смогла тебя встретить, так получилось. Ты взяла такси и едешь в Бич-сити?
– Да, у меня все в порядке.
– Мы приедем уже через пятнадцать минут! – подсказал Виталий.
– У меня все хорошо, – повторила Лика. – Вот, парень, который меня взял в свою машину, говорит – мы уже на подъезде. Что у тебя стряслось?
– Все в порядке. Лика, роуминговые звонки – недешевое удовольствие. Потом поговорим…
И подруга отключилась.
Вроде бы в рассуждениях Кати присутствует логика. От того, что она все объяснит десятью минутами позже, ничего не изменится, кроме разве что баланса сотового.
Однако Лике вдруг стало очень тревожно. На радужное ослепительное настроение наползла мрачная туча нехороших предчувствий, и вот почему-то стремительно становится все грустнее, и больше уже ничего не любопытно. А радость растаяла, как утренний туман, словно бы ее никогда и не было…
Когда автомобиль притормозил у особняка, обнесенного нетипично низким, символическим забором, Лика поблагодарила любезных соотечественников, помахала вслед отъезжающему минивэнчику и огляделась по сторонам.
Все вроде бы в порядке.
Все отлично.
Катька не соврала, вон через невысокие плиты ограждения можно рассмотреть ветки с апельсинами. Оранжевые мячики, растут себе. И это в ноябре, прелесть какая! Хотя осень все-таки немного заметна: в винограднике, оплетающем дом, различимы красные листья. А в Москве уже никакого листопада – заморозки, снег…
Еще, похоже, возле дома есть бассейн. Видна часть бирюзовой поверхности, обложенной белой плиткой; шезлонг, зонтик.
Все условия для отдыха. Нет никаких оснований для паники. Только…
Встряхнув светлыми волосами, Лика нажала на кнопку звонка.
Да все отлично, а будет еще лучше! Хотя лезет в голову всякая ерунда. Почему-то очень хочется унести ноги от этого дома подальше…
Ну не бред ли – провести столько часов в самолете, чтобы потом развернуться и отправиться восвояси?!
Бред, и глупость, и…
И… это конец.
«Я погибла. Нет-нет, не хочу в него влюбляться. Это невозможно. Ну и что с того, что у него огромные синие глаза, и густые, темные, чуть вьющиеся волосы, и легкая щетина. Такие красивые губы не могут достаться в постоянное пользование, только в аренду. А это меня не устраивает…»
– Здравствуйте, Лика. Проходите, пожалуйста. Как долетели? Я – Андрей, Катин брат.
И голос у открывшего дверь мужчины тоже оказался изумительный: низкий, бархатный, обволакивающий…
«О да, Катя ведь предупреждала, что брат – красавчик. – Лика шагнула на участок, потом выразительно посмотрела на свою сумку. – Но это же не внешность, это катастрофа. Не буду в него влюбляться, вот возьму и не буду!»
– У вас очень легкий чемодан. – Андрей сверкнул белоснежной улыбкой. – Впрочем, это естественно. Такой красивой девушке никаких нарядов не требуется. – Он легонько тронул Лику за плечо. – Подождите, нам надо левее, главным входом в дом мы пока не пользуемся. Крыльцо после ремонта, мастер советовал пару дней по плитке не топать.