Подарок Мэрилин Монро. Смертельный аромат №5
– Вы являетесь лечащим врачом мисс Монро, не так ли? – поинтересовался он, без приглашения развалившись в кресле у окна. – Я надеюсь, мы с вами найдем понимание. Вы будете умненькой девочкой, Барбара, и сделаете все, о чем я попрошу. Мисс Монро должна умереть.
Страх (кто это явился среди ночи?) невольно сменился возмущением.
– И не подумаю! Убирайтесь из моего дома! Еще минута – и я набираю номер полиции!
Выпроводить незнакомца казалось таким правильным и естественным. До тех пор, пока в его руках не мелькнуло удостоверение.
И вот уже ужас леденит сердце.
Мистер Флетчер, оказывается, является агентом секретной службы, Национального Центра Расследований…
Кому жаловаться? Куда обращаться за помощью?
В таких случаях подмоги ждать неоткуда…
Без вариантов, остается лишь одно – делать то, что от тебя требуют.
Флетчер, разумеется, не посвящал в причины, по которым надо прописать Мэрилин Монро смертельные препараты.
Он только сказал, что ближайшие десять дней актриса должна быть жива, а вот потом…
И, безусловно, агент хорошо подготовился к этому разговору, проконсультировался с опытным фармацевтом. Он пришел с готовой схемой употребления различных препаратов, не оставляющих от человеческой жизни ничего за считаные дни. Также Флетчер захватил с собой и пилюли. От лечащего психиатра, по сути, требовалось лишь одно – передать Мэрилин лекарства и сделать вид, что лошадиные дозы таблеток будут полезны для ее здоровья. Хотя на самом деле они убьют ее, убьют быстрее, чем даже получится осознать – вместо сна приходит смерть. Вряд ли Мэрилин сможет пережить даже второй прием таких огромных доз нембутала. Но если вдруг – то третий ее уже точно доконает…
– Я не смогу выдержать этот разговор, – просто сказала Барбара Флетчеру. Обсуждать само убийство было глупо – НЦР отдает приказы, а не обсуждает их. И всегда добивается своего, не останавливаясь ни перед чем… – Понимаете, мы очень близки с Мэрилин, я работаю с ней много лет. Я не могу вот так в глаза ей рекомендовать таблетки, которые убьют ее…
– А что, услугами курьерской службы воспользоваться нельзя? – поинтересовался агент, вставая с кресла и всем своим видом показывая: договоренности уже достигнуты, больше обсуждать с психиатром Барбарой Мэй ему нечего. – Разве вы иногда не передаете с посыльным для Монро пилюли? Передаете. И с авиапочтой тоже – у Монро ведь такой напряженный график, съемки проходят по всему миру, и неизвестно, в каком городе у нее вдруг закончится снотворное. Вот через десять дней – две недели напишите Мэрилин письмо, пошлите пузырьки с таблетками – и все будет о’кей. Насчет того, что кто-то это письмо потом обнаружит – можете не волноваться. Мы свою работу всегда выполняем хорошо…
Проклятый Флетчер – он действительно знал все особенности взаимоотношений врача и пациентки!
Предполагать, что Мэрилин что-то заподозрит в связи с огромными дозами пилюль, которые ей рекомендовалось принимать за раз, было глупо.
Актриса никогда не думала, насколько сочетаются со здравым смыслом рекомендации врача.
Она просто всегда послушно их выполняла…
Зачем НЦР понадобился такой временной промежуток, вскоре стало понятно и безо всяких объяснений со стороны мистера Флетчера.
Через пять дней состоялось празднование юбилея президента. Счастливая, в полупрозрачном, переливающемся стразами платье, Мэрилин жеманно шептала в микрофон: «Happy birthday, mister president!»[15]…
Наверное, в ее сердце опять вспыхнул очередной фейерверк надежд. И, как всегда, им было не суждено сбыться…
После того как Монро появилась на этом официальном мероприятии, все окончательно прояснилось: Джон Кеннеди явно в курсе проводимой секретной службой операции по устранению актрисы. Он пригласил ее на праздник специально, по просьбе НЦР. Таким образом, Джон и Бобби старательно делают вид, что никакого конфликта с Мэрилин нет, что их отношения – дружеские, любовные. Какие угодно – только не напряженные. А значит, винить в самоубийстве известной актрисы президента США никто не посмеет.
Просто в один прекрасный день Мэрилин вдруг не станет…
И будет не понятно, что это – сознательный шаг или досадная оплошность…
Никто ни о чем не догадается.
Настоящие убийцы останутся безнаказанными…
Зачем же все-таки семье Кеннеди понадобилось убирать Мэрилин?
Да, в общем, все просто.
Несчастная, страдающая, она истошно кричала о своей боли на каждом перекрестке. В курсе ее взаимоотношений с Джоном и Бобом начинало быть все больше людей. Это портило репутацию! Хороши же президент и генеральный прокурор, делящие постель с одной подружкой! А уговоров замолчать по-хорошему Монро не понимала. Мир, в котором жила актриса, состоял из переплетения кошмаров и фантазий. Он был слишком далек от реальности, чтобы осознать всю серьезность угрозы…
… – Какая же вы сука, док, – шептал Гарри, с ненавистью глядя на Барбару. По его лицу струился пот, который он вытирал рукавом клетчатой рубашки. – Когда я услышал, что вы согласились убить Мэрилин, то бросился в полицию. Но мне не повезло! Проклятый грузовик… Не знаю, откуда он появился на дороге, выскочил как будто из-под земли… В больнице я требовал полицейского. Говорил, что хочу предотвратить убийство. Врачи, эти паршивые засранцы, говорили мне: «Вы бредите, бредите. У вас жар!» Жар у меня и правда был. Однако я не бредил, а хотел рассказать, что знаю. Только вот никого это не волновало. А сегодня под окнами палаты заорали мальчишки, продающие газеты… Я понимаю, док, – мне еще нельзя было вставать с постели. Как кружится голова… Наплевать! Своего я добился. Сходил в участок, дал показания. Вы слышите, док?! Они уже едут, они скоро будут здесь.
Барбара вздрогнула.
Предрассветную тишину, наполненную разве что редкими трелями птиц, действительно прорезали звуки полицейской сирены.
– Я думал, может, не стоит вас предупреждать. Но не смог сдержаться, – Гарри, пошатнувшись, ухватился за дверь. – Ничего, вам от них не скрыться. – Бледный, мокрый, он опустился на пол и счастливо улыбнулся. – Вы заплатите за смерть моей любимой малышки…
Первый порыв врача, увидевшего, как человек падает в обморок, – помочь.
Губы Гарри стали совсем синими, а лицо – белее листа бумаги.
– Но нет, – прошептала Барбара, успев сделать пару шагов к лежавшему на полу садовнику. – Не теперь. Нельзя терять ни минуты. Визитная карточка Флетчера, где же она? – Ломая ногти, доктор быстро открывала ящики стола. – Где же эта паршивая карточка этого паршивого агента?!
Все дальнейшее напоминало дурной сон, который все длится, длится. А пробуждения даже не предвидится.
Остывающее тело Гарри на полу кабинета.
Полицейские, толстый шериф, «вы имеете право не отвечать на вопросы без адвоката», холод наручников на запястьях…
Доехать до участка не получается – полицейскую машину останавливают какие-то люди. Через стекло не разобрать, что втолковывают шерифу, ясно только, что он недоволен – на полном лице застыло недоуменно-расстроенное выражение.
– Барбара Мэй, вы свободны, – недовольно буркает он, расстегивая наручники.
Вспыхнувшая радость заставляет забыть об усталости, наполняет тело энергией.
Конечно, немного странно оказаться вот так в одиночестве на шоссе. Впереди виднеются горящие огнями коробки небоскребов, сверкают разноцветные блики рекламы. До оживленного квартала далековато, но самое главное – свобода, и никаких показаний, никаких объяснений!
Скорее бы вернуться домой, набрать полную ванну воды и забыть этот ужасный вечер!
Такси!
Такси!!!
Есть ли в этом огромном городе хотя бы одна-единственная свободная машина?!
– Не торопитесь, Барбара. Опустите руку. Я отвезу вас домой, – неожиданно раздается над ухом вкрадчивый голос.
Агент Флетчер…
Он вдруг выступил из темноты, словно бы соткался из воздуха. Его не было среди тех людей, которые говорили с полицейскими. Но, конечно, можно предположить, что те «освободители» были с ним заодно. Ведь все-таки перед приездом полиции удалось сделать телефонный звонок проклятому агенту и рассказать о том, что арест произойдет с минуты на минуту…
– Я понимаю, что, видимо, должна поблагодарить вас, – охрипшим голосом произнесла Барбара, расположившись на переднем сиденье неприметного серого «Форда».
Флетчер сверкает белоснежными зубами:
– Нет проблем, док. Я же говорил, мы свою работу всегда делаем на совесть. Это вам спасибо.
– Так получилось, что мой садовник, Гарри Уильямс, подслушивал все мои сеансы с Мэрилин. Он слышал и тот разговор, когда вы просили меня… Ну, вы понимаете? Мне сложно говорить о таком, о вашей… просьбе…
Лихо петляя в потоке машин, агент кивает:
– Понимаю. Не стоит волноваться. Гарри Уильямс вас больше не побеспокоит. Никогда.
– Вам… не придется заставлять его замолчать. Он умер. Сердечный приступ.
– Отлично! Мы позаботимся о том, чтобы полиция забыла о его показаниях. Все будет хорошо. Все устроится.
Странно: в окнах особняка с белыми колоннами горит свет.
Но ведь полицейские, уводя хозяйку дома, скованную наручниками, машинально щелкнули выключателем.
А теперь в доме светится огромная хрустальная люстра. И в гостиной видны люди.
Да это же… Это же те самые, «освободители»!
Барбара растерянно осмотрелась по сторонам.
Флетчер вышел из автомобиля, шарит в кармане пиджака – должно быть, достает сигареты.
А больше никого рядом нет.
Бежать!
И чем быстрее – тем лучше!
Это была ошибка – возвращаться в дом, довериться Флетчеру!
Барбара мчится по лужайке, топчет клумбы, задыхается, но… ощущение погони становится все сильнее и неотвратимее, и вот уже тяжелая рука сминает платье на спине, материя трещит, а плечо обжигает тонкая пронзительная боль.
Последняя мысль: «Он вколол мне снотворное, но зачем?..»
Точнее, нет, та мысль была предпоследней.
А последняя приходит вместе с резкой болью, удушьем, теплом опорожняющихся кишечника и мочевого пузыря, темнотой, судорогами.
«Они хотят имитировать мое самоубийство…»
Когда сил терпеть больше нет, вот совсем ни капельки не остается – боль вдруг оканчивается.
Барбара выходит из петли, опасливо смотрит на «освободителей», на прикуривающего сигарету Флетчера.
Невероятно – почему-то люди не обращают на нее никакого внимания.
– Просто вы мертвая, док. И я тоже мертвый.
Обернувшись (Гарри, садовник, все-таки не стоило ему выкидывать такие штуки с его больным сердцем), Барбара видит собственное тело, болтающееся в петле, и кричит от ужаса:
– Нет! Я не хочу умирать, нет!
Гарри пожимает широкими плечами:
– Так вроде мы и не такие уж и мертвые, док. Все оказалось не очень страшно. Я, наверное, погорячился со своими обвинениями. Вас заставили. А потом тоже не пощадили. Нам, конечно, здорово не повезло. Но ничего, правда все равно рано или поздно станет известна. Пусть мы умерли, но пленки-то остались!
– Какие пленки? – машинально поинтересовалась Барбара, наблюдая за «освободителями». Они, снимая перчатки, пристально оглядывали кабинет, явно пытаясь понять, насколько естественным выглядит «самоубийство». – Какие пленки, о чем ты?
– Пленки, на которых записаны ваши разговоры с Мэрилин. Есть и запись, где этот агент берет вас за горло, заставляет убить Монро. Катушки спрятаны в надежном месте. И о них никто не знает, ни эти агенты, ни полицейские! Я кое-что сделал перед тем, как первый раз отправиться в полицию… Да уж, не стоило мне так сокрушаться по поводу грузовика. Теперь-то я уже понимаю: спасти Мэрилин не было никаких шансов. У этих ребят, которые брали вас за горло, все схвачено, в том числе и в полиции…
На какой-то момент Барбаре стало любопытно: что за записи, как у Гарри получилось их сделать?
Но в следующую секунду часть дома словно растворилась в воздухе. И там, где находилась стена, появилась странная необычная панорама.
Барбара увидела тропинку, пролегающую в сочной изумрудной траве, а еще сбоку было озеро, и вдалеке махали руками какие-то люди… Видневшийся вдали мужчина напоминал отца: высокий, худой, улыбающийся…
Папочка не произнес ни слова.
Но Барбара каким-то странным образом поняла, что он мог бы сказать.
Что произошедшее с ней – это не страшно, а радостно.
Что вот-вот можно будет увидеть всех своих родных. И еще того, кто ближе всех родных и чья любовь всегда все принимает и прощает. И вот это – самое главное. А все остальное – суета…
* * *«Катя совсем с ума сошла со своей любовью. Не понимаю, как можно быть настолько безответственной, ни на что не обращать внимания! К ней в дом залазят какие-то ненормальные, бьют ее по темечку – а ей все равно. В ванной вдруг обнаруживается видеокамера – опять-таки, по барабану! Да, все люди – разные, и реакция на события у них разная. Я, конечно, та еще паникерша и пока не разобралась бы в происходящем – в этом доме ни за что не осталась. Катя всегда была и легкомысленнее, и спокойнее. Пока на неприятности можно не обращать внимания – она и не обращает. Но что будет, если проблема станет слишком серьезной?.. Катерина только смеется: «Мой Мишутка меня спасет!» А на самом деле ее Мишутка дурит ей голову! Но у Кати было настолько счастливое лицо, что я так и не решилась ей ничего рассказать. Не смогла… Майкл – двуличный подлец! За ужином так и увивался вокруг Катьки: «Дорогая, хочешь еще шампанского? Давай я положу тебе салата!» Он принес ей цветы, огромный букет роз. Вот что чувство вины с мужиками делает! Кате – цветики в утешение, а сам тискает на пляже «самую сладкую девушку в мире»!»
Вздохнув, Лика Вронская выбралась из постели, подошла к окну.
Слишком много новых впечатлений для одного дня.
Слишком много каких-то непонятных моментов, вызывающих тревогу.
И… слишком сильно тянет к Андрею…
В этом хороводе мыслей заснуть просто невозможно.
«Я не смогу сделать благоразумный выбор. Никогда не умела, так и не научилась. А после тридцати люди уже принципиально не меняются», – Лика уселась на подоконник, обхватила руками колени и невольно залюбовалась красивым освещением участка.
Цитрусовая ночь…
Прямо над бассейном повис грейпфрут луны, желтый диск отражается и в глади воды. А небольшие лампочки, закрепленные на ветках деревьев, высвечивают яркие оранжевые шарики. Апельсины, апельсины… Если есть рай на земле – то он здесь, засаженный апельсиновыми деревьями…
«После прогулки к океану Стивен пригласил меня на ужин, – вспоминала Вронская. – Отказалась (не хочу близких отношений) – он заговорил о боулинге, дискотеке, экскурсии. Любой каприз, в общем. Мне кажется, он неплохой человек, и я нравлюсь ему. У нас много общего, и Стивен выглядит таким надежным, заботливым. Только вот он – не Андрей, и…»
Внизу, в холле, явственно послышался шум.
Затаив дыхание Вронская соскользнула с подоконника, высунула голову за дверь, прислушалась.
Не показалось.
Там, внизу, явно кто-то ходит…
Быстро натянув джинсы, Лика на цыпочках вышла из спальни и, закусив губу, стала осторожно спускаться вниз по лестнице.
Ступени, обтянутые ковровым покрытием, не издавали ни звука. К скрипящим деревянным перильцам («Ну ты видишь, сюда и дизайнера приглашать стыдно! – жаловалась Катя, показывая дом. – Кухня убогая, перила отвратительные. Дом старый, срочно нужен кардинальный ремонт! Те небольшие отделочные работы, которые мы провели, никакой погоды не делают».) Вронская на всякий случай прикасаться не стала.
Когда Лика оказалась на лестничном пролете, откуда можно было рассмотреть весь холл, ее сердце тревожно забилось.
В дальнем углу, почему-то с фонариком, перемещался Андрей…
– Эй, ты чего не спишь? – неожиданно для себя самой шепотом поинтересовалась Лика. – Что-то случилось, света нет? Но подсветка на участке вроде как работает.
Катин брат поманил пальцем:
– Иди ко мне!
Ночь, красивый, безумно притягательный мужчина, чувственный голос, какая-то недвусмысленная фраза…
С пылающими щеками Лика приближалась к Андрею.
В эти доли секунды, казалось, все органы восприятия работали на двести процентов, даря миллионы разных ощущений, эмоций, запахов.
Как приятно касаться босыми ногами мягкого ковра.
Андрей изумительно пахнет. Очень необычная туалетная вода, в ней сплелись в одну мелодию аккорды из сухих листьев и свежескошенной травы, сладких тропических фруктов и горьковатого лайма.
Его кожа в полумраке кажется такой смуглой, а голубые глаза – прозрачными, хрустальными.
Как здесь непривычно тепло – из раскрытого окна в комнату закатываются волны жаркого ветра.
Много работы, мало отдыха, никакой личной жизни – и вот из этой нервотрепки вдруг попадаешь в рай, где тебя ждет самый лучший на свете мужчина. Пересохшие губы, предательская слабость в коленях… И, может быть, хватит сил не вести себя, как изнывающее от желания животное. Но именно таковым себя в настоящий момент чувствуешь…
– Так зачем фонарик? – охрипшим голосом поинтересовалась Вронская, стараясь не смотреть в глаза Андрея. – Кругом враги?
Мужчина пожал плечами:
– Похоже, что так.
Он засунул руку в карман джинсов, вытащил пару пластиковых шариков, темный и светлый – только они, в отличие от тех, который демонстрировала днем Катя, были треснуты.
– Камеры. Там внутри микросхема, еще было крошечное стеклышко. Все раздолбал, разобрал. Не поймешь тут, как эта мелочь работает, но он-лайн трансляцию устраивать явно не хочется. Камеру в своей спальне заметил, когда зажигал ночник. От непрямого несильного источника света, оказывается, стекло камеры слегка бликует. Еще одну камеру нашел на кухне. Наверное, они в каждой комнате понатыканы. И я, кажется, догадываюсь, чьих это рук дело!
Лика взяла пластиковые кругляшки, повертела в пальцах. Очевидно, что это был не микрофон, а маленькая камера – внутри устройства имелся микроскопический зазор, как раз для того, чтобы закрепить стекло.
– И кто же за нами подглядывает? – Лика нахмурилась. – Интересно, а в моей спальне тоже есть такая ерунда?
– Пошли, – Андрей взял Лику за руку, – надо проверить. Я думаю, во всем виноват этот Катькин американский крендель.
– Майкл? – уточнила Вронская и сразу же мысленно себя заругала.
Как будто бы у Катерины – гарем американских мужей! Вот, а теперь Андрей решит, что подружка сестры – типичная блондинка, глупая, совершенно ничего не соображающая.
Что там Андрей решил, она так и не поняла.
Скорее всего, его мысли вообще были далеки от обсуждаемой темы. Потому что он вдруг притянул к себе Лику и поцеловал ее прямо в губы.
Не обращать внимания на закружившуюся голову.
Ноги стали ватными – наплевать, пытаться контролировать себя.
Устоять, собраться.
И…
– Ты чего дерешься! – возмутился Андрей, потирая живот. Несколькими секундами раньше туда пришелся резкий удар Ликиного кулачка. – Я к тебе со всей душой…
– А я тебе – по печени, – улыбнулась Вронская, любуясь лицом Андрея: растерянным, обиженным и очень красивым. – Предупреждать надо о таких душевных порывах.
– Что-то не так?
Она пожала плечами:
– Все так. И все не так… Мы идем осматривать мою комнату?
Андрей улыбнулся:
– Только чур не драться.
– Договорились!
«Что-то происходит, – наблюдая за желтым лучом фонарика, исследующим стены, думала Лика. – Минуту назад я чувствовала себя героиней любовного романа. Теперь мне почему-то кажется, что я в книжке про Карлсона; в том эпизоде, где Малыш и Карлсон с фонарем шпионили за сестричкой Малыша и ее кавалером. Мне теперь так легко, как будто бы я не мать, не писательница, не состоявшаяся журналистка, а глупая девчонка. Которая с замирающим сердцем ждет поцелуя. У Андрея потрясающие губы. Только мне, наверное, больше не светит их целовать. И сама виновата… То есть нет, не виновата. Я сначала решила подраться, а потом подумала о своих желаниях. У меня моторика всегда опережает мыслительный процесс. Дура!.. Как же мне нравится этот парень…»
Андрей негромко присвистнул:
– Смотри! Видишь, моя теория верна.
И правда: вот луч фонарика проводит по вроде бы самой обычной поверхности, откуда, как чертик из табакерки, вдруг выпрыгивает солнечный зайчик.
Взгляд сразу становится более пристальным… и различает на углу книжной полки, рядом с темной петлей крепления, миниатюрную пластиковую капельку.
Невероятно! Как быстро развивается техника! Про эту видеокамеру уже почти можно сказать – размером с булавочную головку…
Поднявшись на цыпочки, Андрей сорвал камеру, бросил ее на пол, схватил стоявшую на полке бронзовую статуэтку.
– Ты весь дом перебудишь, – прошептала Лика, опускаясь на пол рядом с мужчиной, остервенело крушащим камеру.
Она нечаянно коснулась плечом его плеча и вздрогнула, как от удара электрическим током.
В ту же секунду губы обжег поцелуй, и голова опять закружилась.
Тепло Андрея, его опытная нежность, настойчивые бесцеремонные прикосновения, и вот почему-то взгляд упирается в потолок, а под спиной, оказывается, уже кровать…
«Если я хочу остановиться, то надо это делать теперь. Потому что потом будет поздно. То есть нет, уже поздно; я не хочу останавливаться, я хочу Андрея…»
Она даже не поняла, куда вдруг исчезла одежда. Просто почувствовала прикосновение к своей обнаженной коже жаркого мускулистого тела. И в ту же секунду очень захотелось, чтобы Андрей стал еще ближе.
Ближе, быстрее, еще ближе.
А никаких других мыслей больше не было…
Когда действительность обрела свои очертания, ни стыда, ни сожаления в ней не оказалось.
Прижавшись к Андрею, Лика счастливо улыбнулась.
Очень глупо, конечно, едва познакомившись, заниматься сексом.
Еще глупее делать на основании пары нехитрых телодвижений концептуальный вывод о том, что случайный любовник – это и есть та самая твоя половинка, которая предназначена только тебе.
Но что поделаешь, если только такая ерунда и заполняет голову! Значит, приходится принять: ум и рассудок – это не твои сильные стороны.
«Почему-то мне кажется, что Андрей – это навсегда, – Лика приподнялась на локте, заглянула в лицо мужчины и улыбнулась: оно было таким счастливым! – Я уверена – он полюбит Дарину и будет заботиться о нас, и я буду очень стараться, чтобы мой любимый никогда не разочаровался в своем выборе».
– Ты чего меня рассматриваешь?
– Нравится! Хочу и рассматриваю!
– Лучше скажи, борщ варить умеешь? А с хозяйством у тебя как?
Лика рассмеялась:
– Как честный человек, ты хочешь на мне жениться? Это правильно!
– А ты против?
– А ты куда торопишься?
– А чего тянуть?
– А ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
– А что плохого в том, что я изучаю понравившуюся мне девушку?
– Я вижу, мы подходим друг другу.
– Без базара.
«Интересно, если бы я описала в романе такую сцену, редактор согласилась бы, что так бывает? Или попросила бы меня ее доработать, решив, что я перефантазировала? Вот за что я люблю жизнь, так это за то, что она тебе подкидывает ситуации, которые и придумать нельзя. Сорок минут назад я лежала в этой же комнате в гордом одиночестве. Если я все правильно поняла, меня теперь вроде как зовут замуж, и…»
Она быстро вскочила с кровати. Внизу, на участке, послышался какой-то шум.
Не узнать Катиного мужа невозможно.
Несмотря на неяркую подсветку, его высокая фигура и светлые волосы отчетливо различаются в полумраке. А привлекший внимание странный шум – это треск отодвигающихся гаражных ворот.
– Надо проследить за ним, – прошептала Лика уже оказавшему за спиной Андрею. – Одевайся, пойдем!
– Ты знаешь, где ключи от Катиной машины? У тебя есть права? Или ты собралась просто бежать за тачкой этого америкоса? Чемпионка по спринту? Голая сладкая чемпионка…
– Зануда!
– Торопыжка, – Андрей поцеловал Лику в шею, его руки мягко коснулись ее груди, сосков. – Мне тоже не нравится, что Катин крендель куда-то ездит по ночам. Но именно теперь у нас нет никакой возможности за ним проследить. Зато мы можем заняться кое-чем другим…
* * *«Линда, привет! Мне кажется, у нас проблемы! Зачем я только рассказал тебе о том письме насчет дома и Мэрилин Монро! Мне следовало помнить – с тобой нельзя говорить просто так, по душам, всего лишь желая поделиться какой-нибудь новостью. Это так же опасно и глупо, как засовывать руку в горящий камин. Все, из чего можно сделать хотя бы маленькую заметку для твоей проклятой газеты, ты обязательно используешь в своих интересах! И даже не предупредишь! А если начнешь тебя упрекать, у тебя один ответ: «Джейк, ты зануда!»
– Но ты же действительно зануда! – прошептала Линда Грин, отрывая взгляд от нетбука.
Небольшой компьютер был очень старым, с диагональю всего восемь дюймов. Зато он без проблем помещался в любую сумку, и на нем было так удобно просматривать электронную почту. Хотя глаза от небольшого экрана уставали слишком быстро.