Дом корней и руин
– Мы не все близки по возрасту. Например, моя старшая сестра Камилла на четырнадцать лет старше меня.
Он тихонько хмыкнул.
– Я всегда хотел брата. В детстве я буквально умолял маму пойти в магазин и купить мне братика. Как будто дети появляются именно так, – грустно улыбнулся он. – Это имение слишком просторно, чтобы жить одному.
Это и правда печально. Огромный, но почти пустой дом. Если бы в залах и коридорах звучал топот маленьких ножек, крики и смех, здесь было бы больше жизни. Я перевернула страницу, но никак не могла начать новый эскиз.
– Ваши родители больше не пытались завести детей? – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать, насколько бестактно задавать такие вопросы.
Алекс покачал головой:
– Папа хотел… Но не… Мама не могла… – Он остановился и откашлялся. – Похоже, ей было очень тяжело во время беременности мной.
– Да, женщинам бывает непросто. Моя мама умерла, родив меня, – неохотно согласилась я и горько усмехнулась. – Может, я и правда проклята.
Алекс нахмурился:
– Я не верю во все это. Боги… они ведь создали нас. Создали все это. – Он очертил рукой широкий круг, подразумевая пространство далеко за пределами зимнего сада. – Какой смысл проклинать собственные творения?
– Чтобы повеселиться? – предположила я.
Он снова покачал головой:
– Они очень переживают за нас. Порой даже слишком. Вы знали, что мама… – Он сделал паузу, и в его глазах загорелся веселый огонек.
– Что?
– Она, наверное, сойдет с ума от смущения, если узнает, что я вам рассказал, но… На самом деле она потомок Арины, – заговорщически сообщил Алекс.
Я вскинула брови:
– Правда?
Муж Аннали, Кассиус, был почти бессмертным – сыном богини ночи Вирсайи, но он не любил об этом распространяться. Многие опасались людей с божественным началом и сил, которыми они могут обладать. Как правило, такие люди выглядели так же, как все, и не имели никаких особенностей, но известны и случаи, когда потомки богов были наделены сверхъестественными способностями, поэтому в обществе возникло стойкое предубеждение.
Алекс прикусил губу, как будто пожалел о том, что рассказал слишком много.
– Ее мать… Говорят, у нее был роман с одним из сыновей Арины, но она попыталась убедить мужа, что ребенок от него.
– Получилось?
У Алекса снова проступили ямочки на щеках.
– Если верить слухам, то не совсем. А вы как думаете?
Мы обменялись улыбками, и я начала новый набросок.
– Знаете, она уехала, – осторожно начал Алекс. – Бабушка. Сегодня утром.
– Уехала? – с тревогой переспросила я. – Почему?
Алекс отвел глаза:
– Чтобы быть подальше от «проклятой дочери Фавманта».
Я густо покраснела в ужасе оттого, что мое присутствие произвело на пожилую даму такое впечатление. Закусив губу, я попыталась подобрать правильные слова:
– Возможно, если она испытывает такую сильную… Не сомневаюсь, ваша мама сможет найти другого художника… Я могу… могу уехать прямо сегодня, если…
Я осеклась. Уехать куда? Только не в Хаймур. Не к Камилле. Не сомневаюсь, что вход в гавань Сольтена будет преграждать целый флот и мне придется возвращаться обратно на материк на маленьком ялике – чтобы прочувствовать гнев и осознать всю правоту Камиллы.
– Нет-нет, – добавил Алекс. – Конечно, нет. Бабушка любит устраивать драмы. Уверен, она просто хочет наказать маму за… – Он пожал плечами. – За что-нибудь. Не сомневаюсь.
– Но она уехала из дома…
– Не бойтесь, она не бродит по улицам Блема, – с усмешкой ответил он. – У нас есть несколько имений поменьше в разных частях страны. Маленький домик у озера в Форесии. Апартаменты в столице. И конечно же, Дом Мархиоли.
– Дом Мархиоли, – медленно повторила я, словно пробуя название на вкус.
Он кивнул:
– Мархиоли – это наша зимняя резиденция, хотя мама с папой не пользуются ей уже много лет. С тех пор как… – Он окинул взглядом свои ноги. – Дедушка построил его вскоре после того, как стал герцогом. Он не мог видеть Шонтилаль зимой, когда все растения умирают или спят до весны. Папу это, кажется, не беспокоит: у него ведь оранжерея.
Внутри все сжалось, как будто я едва удерживала равновесие, идя по канату. Один неверный шаг – и я пропала.
– Значит… Вы думаете, она уехала в Дом Мархиоли?
Он покачал головой:
– Слишком дальняя дорога для бабушки. Скорее всего, она поехала в столицу. Навестит старых друзей при дворе, походит по новым ресторанам. Все такое.
Я присмотрелась к эскизу: не могла решить, стоит ли его завершать.
– Даже не думайте об этом тревожиться. Мама вам рада. И я. Я вам рад. – Алекс попытался приободрить меня своей фирменной улыбкой.
Я натянуто улыбнулась в ответ и вернулась к эскизу, рассеянно набрасывая линии.
– Чтение, – внезапно выпалил Алекс, нарушив неловкое молчание. – Вы спрашивали, что бы я делал сейчас, если бы вас здесь не было. Я люблю читать. Если хорошая погода – то у озера. Или на втором этаже. Там есть маленькая комната с огромными окнами в сад. Если гроза, я читаю там. Люблю наблюдать за танцующими молниями и слушать, как дрожат стекла от грома.
– Чтение…
Я легко представила, как он переворачивает страницы, рядом – еще стопка книг. Пахнет озоном и чернилами. Ему такое подходит. Думаю, ему уютно и хорошо в такой обстановке.
Алекс радостно закивал, и предыдущая тема была мгновенно забыта.
– Мир за этими стенами просто не приспособлен для меня, для этого кресла, для… всего. Но благодаря книгам я могу оказаться где угодно – легко и без препятствий. Я могу гулять по улицам Арканна, разгадывать загадку убийства в Пелаже и даже видеть ваши маленькие острова.
От этих слов в глазах Александра вспыхнула страсть, и я поспешила запечатлеть его таким, каким видела сейчас.
– У вас есть любимое место у озера? – вдохновившись, спросила я.
Александр задумчиво наклонил голову:
– Там есть роща…
– Стойте! – Я отодвинула мольберт и встала. – Не рассказывайте. Лучше покажите.
* * *– О боже… – прошептала я, глядя вверх.
Любимые деревья Алекса возвышались над нами, склоняя тонкие ветви, усыпанные ярко-розовыми цветами и крошечными зелеными листочками. Солнечный свет проникал сквозь них, создавая восхитительный контрастный узор из мелких теней и ослепительно-белых пятен. За рощей простиралось огромное озеро с глубокими серыми водами и яркими бликами на поверхности.
– Это плакучий багрянник, – пояснил Александр, похлопывая по белому, как бумага, стволу, словно встретил старого приятеля. – Таких в Арканнии больше нет нигде.
– А остальные… погибли?
Я протянула руку, чтобы потрогать цветы, окружающие нас. У них были красивые красные сердцевинки, спрятанные внутри пышного цветка.
– Нет, отец создал ровно столько.
– Он их вырастил?
– Вывел, – поправил Алекс. – Это его работа. Он ботаник. Экспериментирует с сортами цветов, скрещивает их и создает гибриды, но, когда он был моложе, ему нравилось работать с деревьями. Он создал эти пять деревьев и даже послал одно в подарок королю Альдерону. Слышал, оно до сих пор цветет где-то в дворцовых садах.
– Они невероятны!
Подул ветерок, и ветви пришли в движение, наполняя воздух легкой цветочной сладостью.
– Теперь я понимаю, почему это ваше любимое место.
– Мне нравится наблюдать за водой, – сказал он, обращая внимание на озеро. – Она так переменчива: вчера озеро было почти бирюзовым и неподвижным, как пруд, без малейшего намека на волны. А сегодня… Ну, думаю, о воде вы знаете все и даже больше.
Я взяла покрывало, которое прихватил Александр, и расстелила его под самым высоким деревом. Алекс опустил два рычага на колесиках своего кресла, чтобы они не двигались, и камердинер Фредерик подошел, чтобы помочь ему встать.
Дофина не преувеличивала: я еще никогда не видела более высокого человека. Настоящий могучий великан. Он поднял Алекса, как маленького ребенка, и опустил на покрывало. Затем Фредерик удобно уложил его ноги, а второй слуга подложил под спину подушки.
– Спасибо, Фредерик, Йоханн, – поблагодарил Александр и кивнул им; слуги вернулись на свои места. – Они будут неподалеку на случай, если понадобится помощь, – пояснил он, повернувшись ко мне. – А зачем мы, собственно, сюда пришли?
– Этот портрет должен изобразить вас на данном этапе вашей жизни. Многие портретисты загоняют себя в ловушку: бархатные драпировки, глобус и библиотека, мечи и символы. Все это должно подчеркнуть важность личности, вознести ее над самой жизнью и над теми, кто будет смотреть на картину. А я хочу, чтобы через много-много лет вы смотрели на свой портрет и могли узнать себя, чтобы вы смотрели и говорили: «Это он – молодой человек, который любил читать у озера и смотреть на плакучий багрянник. Как тогда было хорошо!»
Александр внимательно смотрел на меня. Волны тихо бились о берег, вокруг колыхались усыпанные цветами ветви. Я подумала, что, возможно, сказала больше, чем следует. Может, мои слова показались ему невыносимо претенциозными, и он решил, что начинающему художнику не стоит работать над его портретом.
– Знаете… Я еще никогда не слышал, чтобы кто-то так красноречиво описывал свои ощущения. Я чувствую то же самое. В Блеме так много художников, которые делают акцент на демонстрации значимости, как вы сказали. Форма преобладает над содержанием. Их гораздо больше заботит, как их воспринимают, чем то, кем они являются на самом деле. Возможно, Люди Соли слишком прозаичны и привержены формальностям, но Люди Лепестков так увлечены искусством, что зачастую не способны заглянуть вглубь и увидеть что-либо за внешностью. Именно поэтому я хочу добавить алиссум к своему гербу, и плевать, что там говорит отец.
– Ценность превыше красоты, – вспомнила я его вчерашние слова. – Предполагаю, что ваши разногласия касаются не только цветочков.
Александр кивнул:
– У нас с отцом очень большие разногласия. Столько противоположных мнений! Не думаю, что наш народ всегда был таким – с вечным стремлением к новизне и совершенству. Нужно вернуться к прошлому, к простоте. – Он стиснул зубы. – Отец явно с этим не согласен.
– А что подумают остальные?
Алекс пожал плечами:
– А какая разница?
– Может, и никакой, но ведь ваш народ все-таки поклоняется богине красоты и любви.
Полагаю, что служителям Арины будет что сказать по этому поводу. Я даже не представляю, как бы поступил наш Верховный Мореход, если бы Камилла вдруг объявила мораторий на выход в море.
Александр нахмурился:
– Вы меня неправильно поняли. Я не хочу запрещать то, что олицетворяет Арина, – это было бы невозможно. Красота повсюду. Любовь живет в каждом из нас. В этом вся суть. Я только… хочу придать этому глубину. Показать, что во всем этом может – и должно быть – содержание. Конечно, невеста в день свадьбы прекрасна, но внутренний свет не ослабевает и в старости, когда женщина устает следить за нелепой модой бутиков и салонов. Я знаю, что Арина улыбается, глядя на пожилую пару, идущую по дороге рука об руку, хранящую верность друг другу на протяжении многих лет. Любовь и в заботе о больных, слабых, некрасивых. Увядающий цветок не менее прекрасен, чем тот, что вот-вот зацветет. Люди готовы боготворить лишь все новое и свежее. И это превращается в самоцель. – Александр потер лоб; глаза его пылали гневом. – Почему мы должны восхвалять одно без другого?
– Не должны, – согласилась я, торопясь запечатлеть этот момент на бумаге. Этот особый наклон головы, страсть и убежденность в своей правоте, огонь в его глазах.
Вот оно. Таким должен быть портрет Александра.
12
Мы просидели у озера почти до вечера. Дофина прислала несколько подносов со свежим хлебом, холодным ростбифом, сырами и фруктами для импровизированного пикника. Позже нам подвезли тележку с чайным сервизом и башенками из пирожных, выглядящими как произведение искусства.
Я заполнила почти половину альбома изображениями Александра. Десятки набросков его рук, улыбки, глаз. Познакомившись поближе с его чертами, я стала делать более подробные зарисовки. Некоторые получились особо удачными.
Иногда мы разговаривали, иногда молчали. В его плетеном кресле оказалась припасена книга, и после обеда Александр читал вслух, смешил меня, придумывая забавные голоса для персонажей или, наоборот, добавляя драматизма. Сложно было представить себе более прекрасное времяпрепровождение.
– Пожалуй, нам пора домой, – сказал Алекс, когда хор весенних пташек завел сумеречную песню. – Нужно будет переодеться к ужину. Лишь милосердие Арины сможет спасти нас, если кто-то увидит меня в той же одежде, что и днем.
Я сжала губы, пряча улыбку. Как же нелепо это звучало!
По-прежнему глядя на озеро, Александр медленно выдохнул:
– Это был невероятно чудесный день. Жаль, что он заканчивается.
– Да, – согласилась я, собирая угольные карандаши и стряхивая с колен карандашные стружки. Руки, черные от угля, ныли от усталости, но я была очень довольна. – Но нам повезло: мы можем провести такой же день завтра.
– Нет, не такой же. Вода будет другой. И вы. Цветы станут на день старше. И я… И что бы там ни говорили, я не верю, что вы прокляты, – тихо добавил он и, отвлекшись от созерцания озера, посмотрел мне в глаза. – Я просто… хотел, чтобы вы это знали. И прошу простить нас за то, что бабушка напомнила об этом печальном времени вашей жизни.
– Все в полном… – начала я, но он не дал мне закончить:
– Нет. И я обязательно поговорю с ней, когда она вернется. Даю слово.
Я улыбнулась. Мы были едва знакомы, но я уже обратила внимание, что Алекс обладает обостренным чувством справедливости. Его моральные ориентиры казались незыблемыми. Я еще никогда не встречала такого добросердечного человека. Я почувствовала, как в груди разливается тепло оттого, что Александр всеми силами пытается приободрить меня, и отвела взгляд, пока не раскраснелась.
– А это что? – спросила я, только сейчас обратив внимание на темную фигуру в середине озера.
Лучи заходящего солнца озарили ее, и она засверкала. Кажется, это была скульптура. Я прищурилась, чтобы получше рассмотреть. Очень похоже на…
– Горящее сердце Арины, – объяснил Александр. – Часть священного наследия Лоранов.
– Статуя? Посреди озера? Как она там держится? Озеро кажется таким глубоким…
– Там есть небольшой остров. Я когда-нибудь покажу вам.
Мне понравилось, как он сказал это – непринужденно намекнув, что у нас впереди много совместных дней.
Через некоторое время Александр подозвал Фредерика и Йоханна. Он слегка поморщился, когда Фредерик поднял его с земли и усадил обратно в кресло.
– Благодарю.
– Отнести это в ваши покои, мисс Фавмант? – спросил Йоханн, потянувшись за моими вещами.
– О, большое спасибо! Будьте добры, – ответила я, передав ему альбом.
Алекс покатил по дорожке, ведущей к дому, и, напрягшись, попытался набрать скорость, чтобы подняться по насыпи.
– Можно? – спросила я.
– О, вы вовсе не должны…
– Я знаю, – перебила я. – Но я могу и хочу.
Я взялась за ручки кресла. Оно оказалось более податливым, чем я ожидала, но все равно требовалось усилие, чтобы катить его по дощатой дорожке.
– Ну спасибо. – Он слегка порозовел от напряжения. – Мне приходится полагаться на Фредерика в стольких вещах: он помогает мне вставать и садиться в кресло и с другими… личными нуждами… но я стараюсь самостоятельно передвигаться по имению.
– Вам нравится быть самодостаточным.
Он кивнул.
– На развилке поверните направо.
Я направила кресло в соответствии с указанием и чуть сильнее надавила с одной стороны, чтобы мягко вписаться в поворот. Мы оказались на более ровной поверхности, и Александр, потянувшись назад, погладил меня по руке.
– Вы невероятно добры, мисс Фавмант.
Он не стал сразу убирать свою руку, и я ощутила легкий трепет от его прикосновения.
– Весь день «мисс Фавмант то», «мисс Фавмант это». Вы же собирались называть меня Верити?
Он кивнул:
– Это было прошлым вечером. Гораздо легче чувствовать себя смелым и беззастенчивым в темноте. Легче играть роль очаровательного юноши, впервые повстречавшего красивую девушку. А потом наступает день – и смелости как не бывало. И ты задаешься вопросом, не показался ли ты слишком дерзким и напористым.
Он осторожно оглянулся на меня. Я чувствовала, будто хожу по краю пропасти, вступая на эту незнакомую территорию. Хотя в Хаймуре работало много молодых мужчин, Камилла ясно дала понять, что не одобряет даже обычной приветливости в моем общении с ними. Мне говорили, что я сестра герцогини, а значит, меня ожидает хорошая партия, но, учитывая отсутствие достойных женихов на островах, я свыклась с мыслью, что это произойдет когда-нибудь позже. Может быть, сейчас?
Мне было очень приятно провести день с Александром. Он был умным и веселым, и, несмотря на то что всю вторую половину дня я провела, усердно зарисовывая мельчайшие детали его внешности, он не стал мне менее симпатичен. Но все это было мне в новинку. Какие-то незнакомые чувства. Было ли это волнение вызвано новизной опыта или неотразимым обаянием Александра? Он действительно был очаровательным. Не поспоришь. Я легко могла представить, как он идет по бальному залу, а юные леди провожают каждое его движение влюбленными взглядами, в которых сияют звезды. А он обращает взор на меня. Выбирает меня.
– Думаю… – Я запнулась, стесняясь продолжить. – Думаю, тебе не стоит волноваться из-за этого. Вообще ни из-за чего. И думаю, ты можешь звать меня просто Верити.
Ощутив неожиданный прилив смелости, я перевернула руку и прижала ладонь к его ладони. Он слегка погладил большим пальцем мое запястье, и на мгновение у меня перехватило дыхание от удивительного ощущения близости. «Это ничего не значит, – напомнила я себе. – Ни-че-го». Хотя и мой, и его отец носили титул герцога, я была последней, самой младшей из дочерей. Мне никогда не быть женой наследника. И все же было любопытно узнать, каков он, легкий безобидный флирт.
– Верити, – согласился он и, широко улыбнувшись, сжал мою ладонь. – Алекс. И Верити.
– Алекс! – позвал кто-то прежде, чем я успела ответить. – Это ты?
Из-за высокой живой изгороди появился Жерар Лоран, и я быстро спрятала руку за спинкой кресла, будто нас застали за чем-то ужасным.
– О! И Верити! Чудесно! Это наконец случилось. Идите скорее, посмотрите. Давайте, давайте!
Он снова скрылся за кустарниками. Алекс, по-прежнему улыбаясь, посмотрел на меня:
– Проходи… Верити.
* * *– Что это? – растерянно спросила я.
Мы стояли перед длинным рабочим столом в огромной оранжерее, которую я видела вчера вечером. Солнечный свет преломлялся в огромных стеклах со скосами и проливался на растения радужными лучами. Здесь был влажный теплый воздух и пахло зеленью. Я практически ощущала на языке яркий и свежий вкус хлорофилла.
Стол был заставлен горшками с растениями и флаконами с разноцветной жидкостью, заляпан грязью и усыпан клочками мха. Латунные инструменты были педантично выложены в ряд. Из этого получился бы интригующий натюрморт, но Жерар не видел ничего, кроме трех растений в самом центре стола. Это было странное сочетание из спутанных закрученных стеблей и тугих, как кулак, темно-фиолетовых бутонов.
– Отец возится с этим цветком уже почти год, – пояснил Алекс.
– И он ни разу не цвел, – сказал Жерар, пропустив мимо ушей завуалированный упрек сына. – Бутоны просто вяли. Сплошное разочарование и неудачи. Но вот, посмотрите сюда.
Жерар придвинул к нам горшок, стоявший в центре. Один из бутонов выглядел более пышным, чем остальные, более крупным и мягким – словно сладко потягивающийся соня, который вот-вот встанет, чтобы встретить новый день. Края лепестков с пятнышками великолепных оттенков багрового и пурпурного напоминали мелкие рюши.
– Я никогда не встречала ничего подобного, – пробормотала я, приглядываясь повнимательнее.
Вдруг цветок начал медленно раскрываться во всем своем великолепии, словно женщина, шелестящая юбками по бальному залу. Переливающиеся лепестки имели мягкую текстуру, напоминающую персиковый пушок или щечку младенца, и складывались в необычайно многослойное соцветие. Когда цветок полностью раскрылся, в середине обнаружилась крупная ярко-красная тычинка.
– Поздравляю, отец! – торжественно произнес Александр.
– Ах! – прошептал герцог в восхищении. – Он еще более великолепен, чем я представлял.
Жерар поднес руку к цветку, и на одно жуткое мгновение мне показалось, что сейчас он сорвет его, но вместо этого он начал делать руками большие круги в воздухе, направляя к нам аромат. Это был необычный запах: терпкий, как сосновая смола, но с дополнительным сложным оттенком, который почему-то показался мне знакомым.
– То есть… вы создали его из других цветов? – уточнила я, утонув в море непонятных терминов и идей.
Жерар кивнул:
– Это результат бесконечного перекрестного опыления и селекции. Все началось с моей любимой маленькой астрочки и одного цветка Никсы.
Алекс буквально излучал немое осуждение, и я почти слышала, как он говорит, что было бы лучше, если бы каждое растение росло само по себе, как отдельное творение – таким, как его задумали боги. Я пригладила волосы и заткнула прядь за ухо, думая, как отвлечь Жерара. Даже если Алекс не в настроении, это все равно важный момент для его отца: долгожданный результат упорного труда.
– Никогда не слышала о цветках Никсы.
Мне захотелось потрогать темные, почти черные бархатистые листочки, но я не стала.
– Это редкий цветок. Он встречается только в Карданских горах, и его практически невозможно вырастить за пределами естественного ландшафта с его кислым грунтом. Но я наконец-то составил правильную смесь удобрений, которую можно добавлять в нашу почву. – Он постучал пальцем по одному из стеклянных флаконов. – Сера, зола и чайные листья.
– Правда? – Я присмотрелась к мутной жидкости. – И как же вы до этого додумались?
– Методом проб и ошибок, моя дорогая Верити, проб и ошибок.
Я пересчитала цветочные горшки.
– И вы вырастите только три?
– В рамках этой пробы – да. Три. Всегда три. Один образец – это слишком мало. Любой результат может быть чистой случайностью. Двух тоже недостаточно. Оба могут не удаться, и придется начинать все сначала. А с тремя уже можно увидеть, где есть проблемы, где кроется ошибка, – сказал он с важным видом и покивал головой. – Всегда три.
– А мы собирались поужинать, – сообщил Алекс, откатываясь от рабочего стола.
– Конечно, конечно. Ужин… – рассеянно пробормотал Жерар, не отрывая глаз от растения. – Не сегодня, наверное. Просто слишком много работы. Мне нужно сделать замеры и начать эскизы…
– Эскизы? – с любопытством спросила я.
Жерар поднял голову и удивленно посмотрел на меня.
– Конечно. Я должен все задокументировать. Может, вам было бы интересно мне помочь? Дофина говорит, ваши навыки работы с кистью весьма достойны похвалы.
– Отец, она работала весь день. Уверен, она не…
– С удовольствием, – перебила я.
Алекс удивленно вскинул брови.
– Это уникальный цветок, – с улыбкой объяснила я. – Я не могу пропустить такое ради ужина. К тому же тогда мне не придется переодеваться.
Алекс усмехнулся:
– Тушé!
– Отлично. – Жерар от души похлопал меня по спине. – Вот тут у меня рабочий справочник… – Он достал из-под стола массивную учетную книгу. – А там, в корзине, акварели. – Он открыл ящик, перелопатил кучу вещей и наконец извлек маленькие линейки и ручки с тонкими кончиками. – Александр, скажи маме, чтобы она нас не ждала… и попроси прислать еду сюда, хорошо? И может быть, бутылку шампанского? Это надо отпраздновать, вы не находите?
– Мама, ужин, шампанское, – повторил Алекс. – Что-нибудь еще, Верити?
Когда он произнес мое имя, внутри разлилось тепло, и я была рада, что Жерар занят поиском инструментов и не видит, как я краснею. Я покачала головой, и Алекс начал откатываться назад по плиточному полу оранжереи, неотрывно глядя мне в глаза, пока не въехал на пандус, ведущий в дом. Подмигнув на прощание, он скрылся из вида.
13
– Великолепно, просто великолепно! – бормотал Жерар, заглядывая мне через плечо.
Два других цветка тоже расцвели, и я хотела успеть запечатлеть необычные лепестки на всех этапах раскрытия. Акварели были разбросаны по всему столу, как кусочки головоломок, которые любили собирать после обеда Марина и Элоди. Я макнула влажную кисть в можжевеловый зеленый и изобразила закрученный стебель растения. Затем провела красную полосу, наметив темный цветочный горшок.
Жерар перешел на другую сторону рабочей зоны и сделал большой глоток шампанского. Он уже почти опустошил бутылку и слегка пошатывался.
– Знаете, – задумчиво начал он, – поначалу идея Дофины пригласить художника с Соленых островов показалась мне безумной. Вся соль земли, так сказать… – Он остановился, чтобы посмеяться над собственной шуткой. – Все лучшие мастера здесь. В Блеме. Обычно они учатся в одной из наших академий, а потом находят покровителя и живут в какой-нибудь маленькой богемной мансарде над собственной галереей. – Жерар торжественно поднял бокал. – Я был не прав и при первой же возможности сообщу об этом жене.