– Петр Арсеньевич, – простонала я.
– Не скули, Пушкина! Тимка – отличный парень. Надежный, непьющий, по возрасту подходит. Одногодка. Спину всегда прикроет.
– Причиндалы свои гулящие пусть прикроет, – буркнула я. – А то на прошлом корпоративе от Людочки с бухгалтерии не отлипал. Как раскрылся весь, так и не закрылся больше.
– Чего ты прошлое поминаешь, Пушкина?! Погулял мальчик, перестанет! Молодые все дурачки.
– Ему тридцать один. Пора умнеть.
– Тебе тоже. В твоих мозгах я иногда сомневаюсь.
Закатив глаза, я громко фыркнула.
– До свидания, Петр Арсеньевич. Позже поговорим, доложу обстановку.
– Бывай, Пушкина. И это… – Бульдог замялся и неуклюже пробормотал: – Аккуратнее там. Я перед твоим папой в большом долгу.
Закусив губ, я скупо попрощалась и прикрыла глаза. Упоминание отца чиркнуло невидимым когтем по сердцу. Больно, неприятно, горько – эмоции смешались в привычный коктейль. Тоска заныла в груди, но я справилась и сдержалась. Не расплакалась, хотя очень хотела.
К дрянным кошкам все. Найду доказательства. И Пахомова-младшего приструню. Или переманю, чтобы рассказал о темных делишках отца.
Только не успели мысли сформироваться в голове, как дверь в единственную спальню неожиданно распахнулась. А на пороге стоял не кто иной, как Вадим. Собственной персоной. С довольной рожей и очаровательными ямочками на щеках.
Слава богу, одетый.
– Нянечка, – он прищурился и скрестил на груди руки, – а с кем ты болтала сейчас?
Ой, ой, ой.
Глава 3
Я быстро спрятала телефон под подушку, затем крепче сжала полотенце и поднялась.
Все время, пока я двигалась, Вадим Пахомов не отрывал от меня внимательного взгляда. Изучающего. Как будто просчитывал дальнейшие реакции. Уголки его губ дрогнули в подобие улыбки, а фигура заполонила проход. Потому уйти мне было некуда.
Интересно, если я опробую на нем что-нибудь из приемов самозащиты, он догадается? Нет, вряд ли. Откуда бы у бестолкового мажора возникла мысль, что его няня (или кто я там для него) не так проста.
– С другом, – я изобразила радушие будущей Мэри Поппинс. – В чем дело, Вадичка? Тебя надо проводить в туалет? Одному страшно?
Зеленые луга потемнели, Пахомов недобро прищурился и склонил голову.
– Шея болит, ударила ты меня… – он обиженно выпятил нижнюю губу и добавил издевательски: – Нянечка.
– Где ударила? Дай подую.
– И погладь обязательно, – закивал засранец, отчего пепельная челка закрыла глаза.
Все-таки странный цвет волос. Необычный. Может, от матери достался?
– Ладно, Вадим, – я выпрямилась и собрала в кулак всю себя. – Давай начистоту. Я несколько удивлена и ошарашена тем, как все сложилось. Уверена, что и ты находишь в недоумении.
– В сраном шоке, – буркнул он между делом, но я не обратила внимания.
– Так вот. Почему бы нам не прийти к соглашению? Я взрослый человек, а ты… э-э-э… Вроде бы достиг возраста, когда не ссутся в кровать. Решим вопрос полюбовно.
– Согласен!
И потянулся к ремню на синих джинсах. Сначала я опешила, заметалась взглядом по всем поверхностям в спальне. Даже прикинула угол полета той фарфоровой вазы или светильника на тумбочке. Еще бы со своей задачей прекрасно справилась умная колонка Маруся. Я уже потянулась к ней, но в последний момент передумала.
– Стой на месте, герой-любовник! – рявкнула я.
Для острастки выставила вперед руку и приняла боевую стойку. Зенкутсу-дачи использовалась для атаки. Еще я бы спокойно блокировала нападение, додумайся Вадим на меня напасть. Я расслабила плечи, бедра выдвинула вперед.
Пахомов-младший перестал баловаться с ремнем и опять взглянул на меня. Его изучающий взор прошелся вдоль напряженного тела. Хмыкнув, он прислонился плечом к косяку. Медленно. С таким видом, будто не воспринимал меня всерьез.
И неудивительно. Я килограмм на сорок легче, да и ростом не выдала. Жалкие сто шестьдесят семь против ста восьмидесяти. Не меньше. Голышом Пахомов-младший производил впечатление человека, который очень любит спортивный зал.
– А что будет? – Вадим склонил голову.
– Научу послушанию, – я сурово сдвинула брови.
А сама внутри затряслась от ужаса. Почему-то. Раньше я спокойно выходила врукопашную против очередного наркомана или пьяного урода. На облавах случалось всякое, а уж про вызовы на дом и говорить нечего. Некоторые асоциальные элементы себя похлеще любого закоренелого сидельца вели. Нельзя применять табельное к гражданским без острой необходимости. Приходилось всегда договариваться. Или драться. Парни, конечно, прикрывали мне спину, но сейчас я была один на один с противником.
– О, нянечка, – коварно промурлыкал Вадим, делая шаг вперед. – Мне уже не терпится, – и дернул край футболки, оголив крепкий торс.
Я бросилась на гаденыша с боевым кличем. Уже на подлете к Вадиму в голове заиграл похоронный марш моему повышению. Вряд ли Пахомов-старший простит мне нападение на старшего сына. Каким неучтенным и неожиданным тот не оказался.
Что произошло дальше, я не смогла объяснить себе даже спустя время. Запястье стиснули пальцы, предотвратив удар. Меня перехватили, затем развернули спиной. А когда я врезалась в грудь Вадима, сразу почуяв аромат хлорки и сигарет, сжали в мужских объятиях до темноты в сознании.
Проклятие!
– Какой пояс, нянечка?
От шока я распахнула глаза до рези и непроизвольно заморгала.
– Что? – выдохнула, чувствуя, как Вадим склонился и коснулся губами уха.
– Дан, говорю, какой.
– Черный пояс, третий дан! – я дернулась, но тиски усилились. Одна ладонь бессовестно накрыла грудь и смяла блузку.
– Шестой, – Вадим издал едкий смешок. – В следующий раз не пались себя так быстро, нянечка.
После чего поцеловал меня в щеку, и я с визгом полетела на кровать. Пропахав носом покрывало, я сбросила подушки и остановилась у кованой спинки. Несколько секунд мне понадобилось, чтобы понять, почему я рассматриваю ажурный рисунок из металла. А не стою ногами на твердом полу.
– Ладно, нянечка, – паразит по имени Вадим щелкнул зажигалкой. Обычной такой, пластиковой. Через минуту сигаретный дым заполонил небольшую спальню. – У тебя есть неделя. Чтобы убраться отсюда. Я – мальчик добрый, сильно напирать не буду. Соберешь свои манатки, девчачьи штучки и свалишь в закат. Или…
Он наклонился и опасно понизил интонация:
