Балья Пауль Хаузер разгоняется и направляет коня прямо на Пастуха. Вампир отклоняется и цепляется за латы бальи, срывает кирасу и, как клещ, впивается в кольчугу: он хочет, прикрываясь крестоносцем, покинуть круг. Лошадь брыкается, встаёт на дыбы и боком скачет на строй кнехтов.
Несколько православных наёмников, вооружённых длинными крюками, стаскивают Пастуха. Вместе с ним падает и Хаузер. Оба одновременно вскакивают на ноги. Крестоносец перед самым въездом в город поменял плащ на медвежью шкуру и теперь, ловко сдёрнув её с плеча, накрывает вампира. Ожидаемого сокрушительного действия серебряная шкура не оказывает. Да, Пастух резко теряет в скорости передвижений, но не больше. Он потрясён, но не обездвижен. Этим обстоятельством тоже надо суметь воспользоваться. Пауль исхитряется достать меч Пламя и колит – остриё поражает живот чёрного Пастыря. В ответ вампир бьёт кулаком по шлему бальи. Удар проходит по касательной, но и этого оказывается достаточно – железо гнётся, неправильной сферой входит в череп и оглушённый, с проломленной головой, рыцарь встаёт на одно колено. Пастух освобождается от тормозящих его порывы мистических пут шкуры, откидывает её в сторону, подкрадывается, и заносит над коленопреклонённым бальей разящую длань.
Пришедший в себя Эрик Баум приходит на помощь командиру. Выбрав момент, он пускает меч лететь снизу вверх навстречу руке вампира. Едва не задев склонившегося в последней молитве Хаузера, меч перерубает руку Пастуха в районе локтя. Упырь воет, ревёт, кричит раненным динозавром. Не давая ему опомниться, Эрик продолжает наносить тычки остриём меча в лицо Пастуха. Несколько глаз поражены и вытекают сизыми слизнями.
Два других рыцаря, оказавшихся ближе всех к месту схватки, оставшихся в седле, ударяют вампира в спину: один – копьем, другой – булавой. Пастух валится на четвереньки – одновременно с ним падает и Пауль: его мозг так повреждён, что он тут же умирает. Видя поражение своего начальника, Эрик подскакивает к поверженному Пастуху – «ВЖУУУХ!», – и уродливая голова скачет по камням. Обезглавив, но не убив вампира, Эрик перерубил шею вместе с мешающим движеньям вампира древком копья. Руки безголового тела нащупывают обломок копья и выдёргивают. Брызжет чёрная кровь, заливающая стоящих вокруг солдат с ног до головы. Тело переворачивается на живот и, подтягиваясь на одних пальцах левой руки, ползёт к зевающей зловещей дырой пасти голове.
– Кол! Скорее несите Кол! – обливаясь потом паники, кричит Эрик.
Кто-то скачет, кто-то, стуча подбитыми железом башмаками, бежит к костру. Отовсюду раздаются страшные вопли усиливших свой отчаянный натиск упырей. Половина арбалетчиков съедена и больше половины наёмников выпита. Ещё немного и оборона будет прорвана.
Пастух на ощупь находит голову и криво нашлёпывает его себе на плечи. Оборванные и обрубленные жгуты мышц перекручиваются между собой, срастаются. Оставшиеся нетронутыми глаза вампира вспыхивают красной злобой. Три вовремя подоспевших крестоносца приносят три осиновых кола. Пастуха насаживают на деревянные иглы, как мерзкого жука. Он извивается, пытается укусить. Удержать его трудно.
– Скорее, тащите его!!! – понукает братьев, взявший инициативу командования на себя Эрик.
Вампира волокут к огню. Там за большим костром горел малый костер, а над огнём, на рогатых железных козлах висел полковой котёл полевой кухни. Именно его привезли в Грюн-Воротель на телеге вместе с крестным ходом. Тайное оружие против Сатаны. Сейчас в нём кипела святая вода в ожидании отравленной ядом вампиризма дьявольского пельменя.
Крестоносцы поднимаются на помост и бросают Пастыря вместе с кольями в бурлящую смерть. Кипяток выплёскивается за края котла, уголья шипят, но пламя прожорливо и велико – затушить его не так-то просто. Пастух кипит, плавиться: святая вода для него хуже концентрированной кислоты. Кожа тает, обнажаются коричневые мускулы и синие жилы, вода разъедает их ржавыми язвами, срастающимися в канавы дымных ожогов. Вода как-то сразу становится коричневой жижей, отчаянно воняющей кишками больного дизентерией. Вампир вариться заживо, растворяясь, слабо плещется, его распирает изнутри: живот и грудь раскрываются, кости крошатся, словно сахарные, обнажается сердце. Оно еще сокращается – «тук, тук, тук-тук, тук», – и, постепенно чернея, сердце останавливается и исчезает. Его Кошмарство померло. Всё что от вампира остаётся – это котёл полный горячего дерьма. Утром отходы магического производства вывозят за городские стены и сливают в выкопанную в овраге выгребную яму. Проклято и забыто.
Как только повелитель исчезает, упыри обращаются в беспорядочное бегство. Они заползают обратно в подвалы, вонючие чумные катакомбы. Крестоносцы их не преследуют: Пастух мёртв, а значит, и его отродьям недолго осталось осквернять своим присутствием землю. Без него они лишь грязные уроды, способные охотиться, но не умеющие выживать. Они сами истребят себя собственной самоубийственной глупостью.
Отрубленную у Пастуха в бою руку кладут в ларец. Эрик Баум, ставший временным командиром отряда, отвезёт руку в качестве доказательного трофея в резиденцию ордена.
С рассветом крестоносцы снимаются и, забрав с собой невинных дев, уходят из Грюн-Воротеля, лишившегося большинства жителей, но по-прежнему наполненного бедой и чумой. Крестоносцы победили зло, но моровая язва никуда не делась. Победоносное бегство. Что бы ни говорили рыцарям ордена их духовные отцы, они спешат покинуть заразное место, забыв немногочисленных обречённых на чёрную смерть жителей и оставив в животе почти мёртвого города несколько сотен безмозглых паразитов упырей, обрекая их на медленную мучительную голодную смерть. Вывести из похудевшего города рядовых кровопийц стало некому, а сами они самостоятельно дорогу к новому пастбищу ни найдут. Угасание рода.
Остатки ещё сутки назад могущественного племени вампиров бродят в темноте подземелий в иррациональном ожидании возвращения хозяина. Лишь один из них не питает глупых иллюзий. Он не ждёт, он жрёт. Его тупые собратья мешают ему и он, ничуть не смущаясь, употребляет их в пищу. Он, нарушая табу, начинает восхождение по черепам на гору власти к титулу нового тайного хозяина семьи. Его сила и понимание растёт, а с ними растёт гордыня. Умнея – взрослея, лакая гнилую руду сестёр и братьев, вампир совершает пищевой инцест. В нём, с ним, возрождается тёмная надежда. Как приемнику чёрного Пастыря, чтобы окончательно оформить индивидуальность личности, ему надлежит принять имя. Его выбор падает на греческий аналог слова Победитель. Жить в тайне, жить для себя, жить всегда.
Ночь крысолова
Мне снились кони. Я ехал на гнедом тонконогом высоком красавце впереди эскадрона. С левого бока болталась шашка и кобура с револьвером, грудь перетягивала кожаными ремнями надёжности портупея. Гимнастёрка цвета пыли и фуражка. Кавалерийский отряд шёл на смерть. Там за степным холмом его ждал враг. Я ничего не знал, я чувствовал, что там, совсем скоро, из людей люди будут делать трупы и инвалидов, кромсая на ломти парного филе. Рубка, куски человеческих тел, свежие мозги и ненависть. Надо мной концентрировалась тревожность – сжимающее внутренности беспокойство перед решительным боем. За моей спиной стучали копыта лошадей моих товарищей. Их я не видел, но был уверен, что и они, как и я, переживали внутреннее очищение страхом. Сегодня никто не отступит, все будут биться насмерть, до победного конца и те, с другой стороны, тоже не уступят. Пощады никто не запросит, да её никому и не дадут.
Врага из своего сна я так и не увидел, проснулся в номере гостиницы: в лицо мне улыбалось игривое июньское солнце. Рядом со мной сопел куль грудастой плоти – моя вчерашняя любовь, местная малышка с дискотеки. Ничего себе девочка – самка, исходящая соком здоровых инстинктов. Я понравился ей, она – мне. Но наступило сегодня, вчера безвозвратно исчезло, а мне нужно было двигать в путь. Будить своё ночное приключение не стал, потихоньку оделся, собрал сумку, умылся и, не закрывая дверь номера, спустился в гостиничный холл. Там я расплатился, – не забыв поблагодарить дежурную тётю администратора за услуги, похвалив её родной городок, – направился на стоянку.
Вообще-то я предпочитаю покидать города в воскресенье ближе к вечеру, чтобы успел выветриться вчерашний хмель и были сказаны последние «прости-прощай», но в этот раз разводить сопливые сантименты мне не хотелось, да и не с кем было их разводить. У меня получился отличный быстрый спортивный секс и никаких чувств, блин. А я предпочитаю эмоциональную связь – короткий разбег, взлёт влюблённости и… Я обрубал начинающий расти цветок романа, вырывал его из сердца с корнем, покидая поле любовных баталий. Острые, незабываемые, немеркнущие во времени ощущения гарантированы, а от тошного увядания, бессмысленных ссор, выяснения каких-то отношений я оказывался защищён.
Объединяя приятное с полезным, а точнее, наоборот, я зарабатывал деньги. С апреля по октябрь я колесил на моём верном железном коне – круизном мотоцикле с коляской марки «Север», по Московской области и истреблял грызунов и прочих вредителей. После окончания мясомолочного техникума, по моей родной специальности (технолог мясного производства) устроиться не удалось. Зато я воплотил в жизнь давнюю мечту детства и пошёл на курсы "Дезинфекции и очистки". Всего за четыре месяца обучения стал дипломированным крысоловом. Открыл ИП Якир К. А., купил оборудование, химикаты, кое-что смастерил сам, кое-что приспособил (руки у меня растут откуда надо – с детства техникой увлекался) и начал боевые действия против армий крыс и мышей. Знаете, неплохой заработок. В Подмосковье несколько сотен пищевых производств, а то и больше – мясоперерабатывающее, молочные заводы, хлебобулочные комбинаты, холодильники, овощебазы. И везде проблемы с крысами. Что поделаешь, такие они универсальные приспособленцы эти крысы: избавиться от них раз и навсегда чрезвычайно трудно.
Работал я быстро, на совесть. Предоставлял гарантию, которая всегда себя оправдывала (в сроки, указанные в сертификате, оставляемом мной руководству пищевых производств, рецидивов возвращения грызунов не наблюдалось), и главное мои услуги, по сравнению с аналогичными, предоставляемыми фирмами конкурентами, стоили совсем не дорого. Работал я в одиночку и, как правило, полностью заканчивал активную стадию очистки за пять дней. Получал деньги и шёл гудеть в местные ночные клубы, кабаки. С вечера пятницы и по вечер воскресенья меня ждал активный любовный отдых, нередко подогретый парами алкоголя. Парень я молодой, хорошо сложенный, короче – не урод, да ещё при деньгах; да ещё со здоровыми инстинктами. Ну как такому вежливому обаятельному красавчику отказать. Вот областные королевны и не отказывали мне во внимании. Не всегда, конечно, удавалось довести интригу до логического постельного окончания, но всё же секса в моей жизни было намного больше, чем в жизни среднестатистического городского двадцатитрехлетнего парня.
Каждая неделя – новое пищевое производство, каждая неделя – новое приключение. Важно в таких делах, ребята, не наглеть и местной быкофауне не хамить. Местные бывают на редкость негостеприимными, особенно когда какой-то залётный гастролёр начинает щупать их баб. Опасно для вашей морды, знаете ли. Сам я на конфликты не шёл, на провокации не поддавался, на гнилые базары не вёлся, но, в крайнем случае, всегда мог за себя постоять, если, конечно, численное преимущество моих оппонентов не оказывалось чрезмерно подавляющим. Таких вопиюще некрасивых инцидентов с моим участием за два года работы набралось всего шесть. А это, между прочим, учитывая число обслуженных мною предприятий и подмосковных красавиц, составляло от них не больше десяти процентов. Ничтожная вероятность при моей тяге к рисковым мероприятиям вообще и к кочевой жизни в частности. Что может быть лучше дороги? Лишь облегчение от забытых позади невзгод и щемящее сердце сладкое беспокойство от зовущего счастливым неизвестным будущего можно сравнить с ощущением свободы, которое тебе дарит ветер и уходящее в непознанную даль бесконечное шоссе.
Двадцать восемь недель сезона – 28 объектов. Учитывая мою таксу – 25 тысяч рублей в неделю, к ноябрю мой счёт, за вычетом всех расходов кочевника и ходока, увеличивался на четыреста тысяч. Следующие пять холодных месяцев года я подрабатывал в разных торговых фирмах менеджером по продажам, ждал апреля, наводил справки, строил маршруты, вёл переговоры с потенциальными клиентами, иногда брал предзаказы на следующий сезон, но это происходило редко: если вам досаждают крысы, избавится от них вы хотите как можно быстрее – сегодня, сейчас, а не ждать несколько месяцев до весны.
Жизнь в таком ритме, делящая год на два сезона, меня вполне устраивала. Я ничего не хотел менять. Мне нравилось убивать крыс, радоваться каждому новому дню и трахаться.
Ветер в лицо, серая полоса асфальта, ароматная песня лесов по бокам – свобода. Через каких-то пять часов мотоциклетного вояжа, я должен буду прибыть в славный город Еловск. До позавчерашнего дня я о нём ничего не слышал. По графику следующие семь дней мне было нечем заняться: выпала свободная неделя; до следующего заказа оставалось порядочно пустых минут, часов, дней. Столько времени сидеть на одном месте я не привык. Я на удачу поинтересовался у довольного моей работой директора молочного завода Петра Григорьевича Вырапаго: где мои навыки профессионального крысолова могут быть возможно полезны в ближайшие день-два? Он многих знал в своей сфере, имел крепкие связи со многими директорами пищевых производств. От Вырапаго я получил дельный совет обратиться на колбасный завод Еловска, где, как он слышал, давно существовала застарелая проблема с крысами – с каким-то неимоверным их количеством. Вырапаго посоветовал предложить руководству еловского завода мои услуги, ну я ему последовал и позвонил. Переговорив по телефону, получил предварительное согласие от тамошнего генерального директора и теперь мчался в Еловск, ехал с поющим сердцем от посетивших его предчувствий чего-то необыкновенного, замечательного, ждущего меня там с нетерпением.
Город полностью оправдывал своё название. Во всяком случае, его окрестности встретили меня густым запахом хвои. Еловск прятался в сосново-елово-пихтовом лесу, окружённый и частично оккупированный деревьями исключительно хвойных пород, правда, в основном сосен, а не елей, как следовало ожидать, увидев названия города. На въезде в Еловск висел внушительный рекламный билборд с нехитрым набором слоганов-призывов-похвальбы:
"Покупайте нашу колбасу. Она из настоящего мяса. Во всех магазинах города! Вкусняшка скрыта в каждом кусочке".
Уютный такой городок: домики не выше четырёх этажей, с лепниной на фасадах под старину. Немного похоже на некоторые переулки в центре Москвы, только обветшавшие. Провинция – ничего не попишешь. Мне был нужен мясоперерабатывающий завод – ООО "Коровка". Мой мотоцикл, повиляв по радиальным улицам, вынес меня на центральную хорду – главный проспект Еловска, почему-то располагавшийся перпендикулярно основному движению транспорта. Город стоял в отдалении от центральных трасс; транзитом через него проходило совсем немного грузового транспорта. Интенсивного потока легковушек тоже не наблюдалось. На дороге было пустовато. В самом городе машины попадались, но тоже не так уж часто. Проспект Будённого – широкая улица под стать городу миллионику – на ней сосредоточились все главные учреждения города, как увеселительные, так и административные.
ООО "Коровка" меня не разочаровала. Старые кирпичные корпуса завода прятались за бетонным забором типичного советского вида. Гремучая смесь эпох, но мне понравилось. Въезд на территорию преграждали железные автоматические ворота, при необходимости кого-либо впустить, дребезжа отъезжающие в сторону. Припарковался я напротив проходной, на стоянке гостиницы "Три шишки". Ха! То ещё названьице. Выполнив все ритуальные действия с моими документами на проходной, охранник меня пропустил в святая святых административного здания, собственно, в котором и находилась проходная. Стоило миновать турникет, повернуть и подняться на второй этаж, и ты попадал в приёмную генерального директора Петра Ивановича Серова. Миловидная (пока сидела, укрывая массивным столом и монитором компьютера свои дородные телеса) секретарша без дополнительных расспросов впустила меня в кабинет директора.
Серов сидел в сиреневом мягком кресле за столом с крышкой изумрудного цвета. Под моими говнодавами мягко пружинил длинноворсный белый ковёр (я сразу почувствовал себя неловко, каждый мой шаг пачкал его чистую белизну), а с жёлтых стен глядели многочисленные репродукции, выдержанные в розово-красных сочных тонах, натюрмортов колбасных изделий. Возможно, мне показалось, но некоторые из них я видел раньше – может быть, в музее, альбомах в школьной библиотеке или, скорее всего, случайно в интернете. Обстановка вся какая-то сюрреалистическая – от подбора бушующих цветным пожаром дико ярких цветов, до выбора репродукций – совсем не соответствовала деловому стилю. Всё убранство кабинета походило на реализованную в жизнь фантазию ребёнка о своём будущем благополучие в статусе взрослого дяди директора. Только коробок, набитых доверху игрушками, не хватало.
Серов, сухопарый мужчина сорока с лишним лет, носивший очки в тонкой золотой оправе, розовым кончиком языка облизывал верхнюю губу и внимательно смотрел на меня близко посаженными блестящими чёрными глазками. Я представился и как мог, всё ещё испытывая неловкость за испорченный ковёр, объяснил цель своего визита. Я закончил. Он молчал. Я уже стал нервничать, когда он произнёс всего одно слово:
– Дальше.
"Во даёт! Он что, совсем меня не слушал. Может, пан директор с похмела?".
– Меня зовут Клим… Якир, я крысолов. Мы с вами в пятницу созванивались, и вы сказали, чтобы я приезжал.
Пауза. Пётр Иванович поднимает указательный палец вверх, невольно слежу за его движением и смотрю в ту точку на потолке, куда направлен его палец.
– Отлично. А вы пробовали нашу колбасу?
Я припух: голова освобождается от мыслей, мне кажется, я тупею, даже удивления не остаётся. Поэтому я просто тупо отвечаю:
– Нет. Я…
"Какой же я мямля! Самому противно".
Серов, услышав моё "нет", набирает на телефоне внутренний номер и громко говорит в трубку:
– Валентина Павловна, приготовьте партию на дегустацию. Что? Нет… Угу. – Кладёт трубку. – Пойдём.
Серов встаёт и увлекает меня за собой. Я послушно, загипнотизированный и заинтригованный, следую за ним. Выходим на улицу, совершаем короткий переход до следующего кирпичного здания, поднимаемся по лестнице, директор открывает тяжёлую деревянную жёлтую дверь, мы входим в вытянутое сарделькой помещение. Здесь у завода устроен дегустационный зал. Большую часть помещения занимает накрытый белой скатертью стол, на котором расставлены фаянсовые тарелки и лежат столовые приборы. А посередине стола стоят овальные блюда полные различных, – нарезанных какая кубиками, какая ломтиками или пластинками, – сортов колбасы. Дух в этом храме узаконенного ублажения желудка стоял потрясающий. Вы когда-нибудь имели счастье обонять свежеизготовленную колбасу? Это что-то настолько восхитительное, что трудно описать словами. Есть захотелось ужасно. Учитывая, что я с прошлого вечера ничего не ел, неудивительно, что в животе поднялся бунт. Колбаска розово блестела, звала приобщиться к искусству местных колбасников-технологов, соблазняла и умоляла. Варёная, любительская, докторская, ветчина, краковская, разная полукопчёная в специях, с перцем, со шпиком, с ароматными травами, чесноком, луком. Ах, какое соблазнительное изобилие!
Не хватало только сырокопчёных видов колбасы. Наверное, не научились делать. Ну, да ладно – сырокопчёной много не съешь. На женщину, стоявшую на другом конце комнаты, я обратил внимание в последнюю очередь. Там, у противоположного конца стола, стояла дородная (можно сказать тучная), круглолицая, румяная Валентина Павловна. Она улыбалась, не разжимая щедро намазанных кровавой помадой губ. Меня приглашают отведать их продукт. Директор делает руками характерные жесты. Повариха, или не знаю кто она там, кивает. Дважды меня просить не надо, я накидываюсь на бесплатную закусь, жаль пивка не догадались предложить. Пробую. Действительно удивительно вкусно. Пряная пикантность некоторых сортов идеально сочеталась с заметной острой перчинкой, а иногда и с благородной горчинкой, в обязательном порядке разжигающей аппетит ещё жарче. Потрясающая прелесть. Я ел и ел, а насыщение всё не приходило и не происходило. Клянусь, слопал не меньше кило разных колбас и не наелся.
Директор благосклонно наблюдал за мной, а когда я приступил к разорению последней колбасной пирамиды, он мне посоветовал:
– Выпейте чайку. Валентина Павловна заваривает крепкий, на травах. Очень вкусно. А мне пора. Всего вам хорошего. – Директор протянул мне свою ладонь (розовую, сухую, горячую и, как мне показалось, шелушащуюся) для прощального рукопожатия. Отчего я опять опешил. Действительно, сколько можно! Дегустация, конечно, хорошо, но как же дело.
– Пётр Иванович, подождите! – Мне было жаль отрываться от трапезы, и всё же пришлось. С сожалением, сдобренным недоумением, вскричал я: – А как же моя работа? Мы же с вами об очистке договаривались. Я крысолов!
– Да? – с каким-то радостным воодушевлением вопрошает меня директор.
– Если для вас дорого… – Я делаю предположение, единственное которое хоть как-то может мне объяснить странности поведения Петра, мать его, Иваныча.
Договорить он мне не даёт:
– Отлично. Раз вы так настаиваете, вернёмся ко мне в кабинет.
Конечно, ёпть, я настаиваю. Вроде наше общение сдвигается с мёртвой точки. Поблагодарив "повариху" за отличное угощение, спешу за директором. Там, у него, в этом странном кабинете, похожем на детскую игровую комнату, мне снова приходится провести краткую презентацию (да хрен бы с ним, что повторную, для меня чистка этого завода становится делом чести: так легко, без денег, я отсюда не уберусь. Просто так я на другой конец области катался, что ли?), и только после этого мы ударяем по рукам.
