Двойная игра

– Целовались.

Алиса резко встала и подошла к окну.

– Димон, а Вера предлагала что-нибудь выпить? – спросил я.

– Вера? Вроде нет.

– Поцелуй беспамятства.

Мы уставились на Алиску.

– Это ты о чём?

– Да так, о пустяках, – ехидно произнесла Алиса, глядя в упор на Димона. – Конфетки купил, в гости пришёл, потом она его поцеловала, и он забыл обо всём на свете. Поцелуй беспамятства.

– Издеваешься?

– Ты это заслужил.

Димон вздохнул. В свое оправдание ему нечего было сказать.

История с кражей десяти тысяч евро и избиением Веры требовала тщательной проверки, бросить Димона в беде мы с Алиской не имели права. Он наш друг, мы обязаны ему помочь. И поможем. В этом я ни минуты не сомневался.

Глава третья

Чек – это улика

Вернувшись от соседки, Люська крикнула:

– Он уже свалил?

– Если имеешь в виду Димона – да.

– Отлично.

– Люсь, надо поговорить.

– О чём?

– Скорее о ком. О Димке.

– Не хочу.

– Люсь, дело жизни и смерти, – Алиса вышла в коридор, но Люська была непреклонна.

– Не хочу ничего знать. Мне теперь фиолетово.

– Димку обвиняют в краже.

Люська насторожилась, в глазах вспыхнул интерес, но она изо всех сил хотела казаться равнодушной.

– В краже? Хм, не удивлена. После его предательства я многое поняла. Прозрела.

– В краже десяти тысяч евро и избиении Веры.

Здесь Люська не смогла с собой совладать. Подалась вперёд, вытаращила глаза, выкрикнув свое коронное «Вау».

– Это не гон, Алис?

– К сожалению, нет.

Услышав о злоключениях Димона, Люська нахмурилась.

– Когда, говоришь, произошла кража?

– Семнадцатого числа. Вечером.

– Время! Точно время, – закричала Люська.

– Где-то в половине седьмого.

Сорвавшись с места, Люська на ходу крикнула:

– Я сейчас. Глеб, дайте мне пять минут. Обалдеть! Ну, дела.

– Куда ты убежала?

– Комп включаю.

– Зачем?

– Надо кое-что уточнить. Так-так… Идите сюда. Глеб, Алиска… Врёт она! Врёт Верка. Сами смотрите. Вот переписка Михаила и Верки за семнадцатое число.

– А кто такой Михаил?

– Это я.

– То есть?

– Глеб, не зацикливайся на мелочах.

– Я тебе потом всё объясню, – прошептала мне на ухо Алиса.

– Любуйтесь, – Люська ткнула пальцем в монитор. – Семнадцатого числа мы с Веркой общались дважды. Первый раз с четырёх до половины пятого, а второй… – Люська выдержала театральную паузу: – С девятнадцати ноль-ноль, до девятнадцати двадцати.

– Уже интересно, – я взял стул, сел рядом с сестрой, углубившись в чтение переписки несуществующего Михаила с Верой.

– Тебя не учили, что читать чужие письма – дурной тон?

– Ты сама попросила ознакомиться с перепиской.

– Ни фига подобного. Я попросила обратить внимание на время переписки, углубляться в суть переписки совсем не обязательно.

– Ребят, не ссорьтесь, – Алиса села ко мне на колени и начала вертеть на пальце кольцо. – Что же получается, после избиения Вера включила компьютер и, как ни в чём ни бывало начала общаться с Люсей?

– С Мишаней, – поправила Люська.

– Глеб, это очень странно.

– Более чем, – согласился я. – Попробуем разложить всё по полочкам.

– Только не в моей комнате, – сказала Люська. – Идите в гостиную. Там и раскладывайте.

– А ты?

– С какой стати я должна участвовать в этом деле? На Димку мне наплевать, на Верку тем более. Это их заморочки, пусть сами разбираются. Что знала, уже вам сообщила, теперь самоустраняюсь.

– Димон сам не свой, – пытался я достучаться до сострадания сестры.

– А обо мне кто-нибудь подумал? Ты хотя бы раз поинтересовался, каково мне было все эти дни. Димон, видите ли, сам не свой. Я тоже сама не своя. И если хочешь, мне намного больнее.

– Ты не злопамятная.

– Не надо всё валить в одну кучу. Не злопамятная, но обидчивая. Димка меня предал, а предательства я не прощаю.

– Алис, пошли.

– Идите-идите, скатертью дорога.

В гостиной я взял лист бумаги и ручку.

– Расклад такой: выяснить, что произошло между семнадцатью сорока пятью и девятнадцатью часами вечера. Без пятнадцати шесть Димон разговаривал с Витькой. В семь часов Вера общалась с Люськой. Теперь не мешало бы сократить временной интервал до минимума.

– Ну смотри, минут десять Димке понадобилось, чтобы дойти до дома Кузоватовой.

– Записываю: семнадцать пятьдесят пять.

– Потом он вспомнил про конфеты и рванул в угловой супермаркет. Минут десять до магазина, минут десять там, и столько же на обратную дорогу. Итого полчаса.

– Восемнадцать двадцать пять. Интервал сократился до тридцати пяти минут.

– И за эти тридцать пять минут Димка должен был успеть напиться, запьянеть, избить Веру, найти деньги и убраться восвояси.

– Нереально.

– Но ещё более нереальным выглядит поведение самой Веры. По словам её матери, Вера оставила на автоответчике мольбу о помощи: рыдала, просила срочно приехать домой.

– Ага, а потом включила комп и начала обсуждать с Михаилом фильмы. Бред.

– Но в чём подвох, Глеб? Какие цели она преследовала?

– Если бы я знал. Одно могу сказать точно – Димон Веру не избивал и денег из квартиры не выносил.

– Исключаешь возможность, что Вера с матерью вошли в сговор и таким образом пытаются заработать?

– Алис, Екатерина Станиславовна занимается бизнесом, деньги в семье есть, до такой низости, как шантаж она не опустится. Мать не при чём, здесь одна Вера воду мутит.

– Мы упускаем или пока не видим какой-то значимой детали. Той самой, из-за которой Вера решилась пойти на отчаянный поступок и оклеветать Димку. Ради чего, Глеб? Не ради же забавы.

– Чистая подстава.

В дверях появилась Люська. Опять с зарёванным лицом.

– Обычно в это время мы с Димкой ходили в кино или сидели в пиццерии. Или гуляли, – она развернулась и потопала в кухню. – Теперь я одна. Я с ума сойду.

– Люсь, жизнь не кончилась, хватит убиваться.

– Для кого как. Для меня она кончилась с предательством Димки, – Люська достала из шкафа муку и надела фартук. – Испеку блинчиков, хотите?

Алиса отказалась (она опять сидела на диете), а я воспринял предложение сестры на ура. Давно она не пекла блины, и вообще не подходила к плите. Пусть встряхнётся, говорят, готовка отвлекает от ненужных мыслей.

Пока мы с Алисой обсуждали план дальнейших действий, Люська пекла блины. Пекла-пекла и напекла ни много ни мало семьдесят два блина.

И напекла бы гораздо больше, не появись я на кухне. Люська как раз собиралась сыпануть в миску очередную порцию муки.

– Притормози! Куда столько блинов?

– Есть.

– Такую гору нам не осилить.

– Отнесу Паньке.

– Паньке нельзя много мучного.

– Тебе не угодишь, то ты вечно голодный, то блинов ему много. – Бросив на пол фартук, Люська ушла к себе.

– Алис, иди сюда, – крикнул я, начав пересчитывать блины. – Семьдесят два. Рекорд! Слушай, возьми штук сорок домой, а?

Алиска замотала головой.

…Утром меня разбудил витавший по квартире вкуснейший запах свежей сдобы. На часах – без десяти семь. Неужели соседи что-то пекут в такую рань? Решив попить воды, я вышел из комнаты и замер в дверях кухни. Разрумяненная Люська пекла печенье. Кухонный и обеденный столы – перепачканы мукой и тестом, в мойке – гора посуды, две кастрюли заполнены печеньем, в глубокой миске – печенье, в духовом шкафу на двух противнях румянились печенюшки.

– Сегодня праздник? – спросил я, судорожно вспоминая, кого предстоит поздравлять с днем рождения: Люську или Диану?

– Обычный день, – безрадостно ответила Люська.

– А печенье?

– К чаю решила испечь.

– Ты не ложилась спать?

– Проснулась в три часа, больше не уснула. Попробуй печенюшку.

– Люсь, – я взял сестру за плечи и усадил на уголок. – Сбавь темпы. Мы блины будем дня три лопать, зачем нам столько печенья?

– Возьму в школу, девчонок угощу. Ты тоже можешь взять с собой.

– Пару рюкзачков, да?

Люська пожала плечами, вытащила их духовки противень и зевнула.

Час спустя, съев, наверное, двадцатую печенюшку, мне уже ничего не хотелось. Не хотелось идти в школу, не хотелось ни о чём думать, а главное, не хотелось видеть печенье.

В восемь проснулась Диана. Увидев печенье, она машинально дотронулась до узкой талии, сглотнула и припала губами к стакану кипячёной воды.

– Люсьена, какие ароматы, слюнки текут.

– Ешь пока горяченькие.

– Не могу… У меня сегодня крупный план, я должна… ну, разве что одну штучку.

– Ешь-ешь, с двух-трёх печенек тебя не разнесёт, тем более за несколько часов.

Но Диана ограничилась одной печенюшкой. Хотя когда выходила из кухни, бросила такой жадный взгляд на стол, что не приходится сомневаться, едва мы уйдём в школу, она набросится на печенье голодным тигром.

…После уроков я отправился к Димону.

– Почему в школу не пришёл?

– Недели две точно там не появлюсь.

– Ну и глупо. От кого ты прячешься?

– Верка была на уроках?

– Нет.

– Глебыч, я подумал… Мать права, будет лучше, если мы переедем в другой район.

– Сбегать собрались? А как же желание докопаться до истины?

– Был бы хоть один шанс, я бы землю носом рыл, но шансов нет. Всё против меня.

– Шанс есть, – я пересказал Димону об общении Веры с Люськой-Михаилом. – И знаешь, мне кажется, твои предки поторопились замять это дельце.

– Куда ты клонишь?

– Надо было позволить Екатерине Станиславовне написать на тебя заяву в полицию.

– Глебыч, у нас вроде сегодня не было физры, мячом по голове тебе заехать никто не мог. Какая заява?! Там и до колонии недалеко.

– Уверен?

– А то ты сам не знаешь, чем это грозит.

– Димон, я тебя не узнаю. Рано ты сдался, вернее, сдулся. Смотри, предположим, Веркина мать обратилась бы в полицию, повесив на тебя всех собак. Какие полиция предпримет действия?

– Арестуют.

– А на каком основании?

– Глебыч, не придуривайся.

– Оснований верить на слово Екатерине Станиславовне и Вере у них нет, потому что нет доказательств. Вера утверждала, что ты принёс бутылку. А где эта бутылка? Где на бутылке твои пальчики?

– Может, бутылка осталась у них дома.

– Перестань! Ты сам этому не веришь. Бутылки не было. Идём дальше, где свидетели вашей ссоры? Кто вообще видел тебя в квартире Кузоватовой?

– Но я там был. А видела меня консьержка.

Я выпал в осадок.

– Про консьержку ты не говорил.

– Забыл. Она видела меня дважды. Первый раз я дошёл до лифта, вспомнил про конфеты, погнал в магазин. Второй раз поздоровался с консьержкой, вернувшись из супермаркета.

– Это кое-что меняет. Мы должны переговорить с консьержкой, узнать, когда и как ты уходил от Кузоватовых.

– Точно. Совсем из головы консьержка вылетела. Прямо сейчас ломанемся?

– А чего тянуть. Идём. Кстати, на кассах ты берёшь чеки?

– Чеки? Когда как. Иногда оставляю, иногда машинально в карман кладу. А что?

– Случайно не прихватил чек из супермаркета, когда конфеты покупал?

Димон пожал плечами.

– Посмотрю.

В комнате он достал из шкафа джинсы, сунул руку сначала в один карман – пусто, затем в другой – чека нет. И совершенно неожиданно извлёк из заднего кармана скомканный клочок бумаги.

– Глебыч, чек! Тот самый.

– Дай-ка сюда, – я разгладил чек, впившись взглядом в число, а затем в дату покупки. – Отлично! Конфеты тебе пробили в восемнадцать минут седьмого. Димон, а времечко-то сокращается. Значит, к Вере ты пришёл не в двадцать пять минут седьмого, а в половине.

– Что дают лишние пять минут?

– Ни скажи. Лишние пять минут, приплюсовывают к твоему алиби лишних пять процентов надежды. Не так уж это и мало. Ладно, пошли к консьержке. Чек дома оставь. Улика!

Глава четвёртая

Нестыковки-нестыковочки

Уйдя с последнего урока, Алиса позвонила Вере. Знали они друг друга шапочно – сталкивались пару раз, когда Алиса приходила на переменах в наш класс, но близко никогда не общались. Тем неожиданней стало для Веры предложение Алисы встретиться через пятнадцать минут в сквере.

Разговор как-то сразу не склеился, узнав, о чём именно хочет поговорить Алиса, Вера вспыхнула:

– Ты вообще кто такая, Димка тебя в качестве адвоката ко мне делегировал?

– Димка не знает о нашей встрече.

Предложив пройтись по скверу, Вера сунула руки в карманы короткой меховой куртки.

– Каким надо быть подонком, чтобы после всего растрепать всем о случившемся. Я думала, он не такой дурак, будет держать язык за зубами.

– А ты?

– Что я?

– Ты кому-нибудь рассказывала о случившемся?

– Нет, и не собираюсь.

– Я знакома с Димкой с детства, – сказала Алиса, – он мне как брат.

Вера усмехнулась.

– Не могу поверить, что Димка мог так с тобой поступить.

– Знаешь, часто люди, которые находятся рядом и кажутся нам друзьями, на самом деле оказываются мерзавцами.

– Димка не мерзавец.

Неожиданно Вера остановилась, сняла куртку и, закатав рукав кофты, показала Алисе внушительных размеров синяк на предплечье.

– Сейчас на него хотя бы смотреть можно, а несколько дней назад одна чернота была.

– Ничего себе, – Алиса сглотнула.

– Убедилась? – Вера надела куртку и девчонки пошли по широкой аллее в сторону неработающих фонтанов. – На лице тоже синяки есть. Не видно, потому что тонну пудры истратила.

– Поэтому и в школу не ходишь?

– Я туда больше не приду. Мать документы забирает, в другую школу перевожусь. Продолжать учиться в одном классе с этим неадекватом… Нет уж, спасибо.

– Вер, ты знала, что Димка встречается с Люськой?

Вера не смогла изобразить удивление, на этот раз актёрское мастерство подвело.

– Допустим, знала.

– Почему тебя это не остановило?

– Димка мне нравился. Понравился поначалу.

– И Люське он нравится.

– Он сделал свой выбор. На аркане я его не тащила.

– Можешь рассказать, что произошло между вами в тот день?

– Зачем тебе?

– Я хочу знать правду.

– Правда одна – Димка меня избил и украл деньги матери.

– Но у него этих денег нет.

– Врёт! Или спрятал, или потерял. Он же был невменяем, нажрался, как свинья, потерял человеческий облик.

– Вер, – Алиса решила изменить тактику, прикинувшись дурочкой: – А что хоть он пил?

– Да я особо не присматривалась. Принёс с собой бурду какую-то.

– Пьяному трудно себя контролировать.

– А я про что! И главное, запьянел он довольно быстро, в лице изменился, борзеть начал.

– Сколько он выпил?

– Наверное, одну треть.

– А бутылка?

– Что бутылка?

– Где она?

– Я её выбросила после Димкиного ухода.

– Сразу?

– Э… да.

– Зачем, Вер?

– А что с ней надо было делать?

– Бутылка – улика.

– В тот момент я ни о чём не могла думать. У меня было состояние шока, металась по квартире, ревела в голос, маме позвонила. Представляешь, даже порядок в комнате начала наводить. Только потом спохватилась, думаю, не надо ничего трогать, ведь если мама вызовет полицию, они должны увидеть кавардак. Помню, как взяла бутылку, вылила содержимое в раковину, потом к мусоропроводу спустилась.

– Мать быстро приехала?

– Часа через полтора. Она за городом была.

– И большой беспорядок Димка в комнате навёл?

– Спрашиваешь! Рылся в каждом ящике, деньги искал. А у мамы в верхнем как назло пачка евро лежала.

– Негодяй! – через силу выдавила Алиса. – Ты пробовала ему помешать?

– Шутишь? Он когда начал требовать дать ему денег, я попыталась выпроводить Димку из квартиры. А он озверел. Схватил меня за руку и давай по лицу бить, – Вера всплакнула. – Потом отшвырнул, я упала, а он к шкафам ломанулся.

– То есть ты ему не мешала, я правильно поняла?

– Жизнь дороже. Сидела на полу, руку растирала и слёзы размазывала. Димка нашёл деньги, потряс у меня перед глазами пачкой и вышел из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.

– Представляю твоё состояние, – сочувственно закивала Алиса. – Мне Димка совершенно другую историю рассказал.

– Естественно. Себя выгородить хотел.

– Вер, а как ты думаешь, зачем ему понадобились деньги?

– Странный вопрос, зачем человеку нужны деньги. Тем более семья у него небогатая. Ладно, мне идти надо, пока.

– Ага, пока, – Алиса расщедрилась на натужную улыбку.

***

Мы с Димоном подходили к круглой башне, когда я увидел Кузоватову.

– Стоп машина! Вера к подъезду подходит.

Димон ускорил шаг, я схватил его за руку.

– Пусти, Глебыч. Это мой шанс ещё раз с ней поговорить.

– О чём ты собираешься с ней разговаривать?

– Я должен кое-что уточнить, пусти.

– Она не будет с тобой разговаривать, не усугубляй своё положение. Димон, этим ты только навредишь себе и помешаешь нашему расследованию.

Димон молчал.

– Остынь. Наша цель – поговорить с консьержкой. Веру не трогаем.

Дождавшись пока Вера скроется в подъезде и, выждав несколько минут, мы перешли дорогу.

В подъезде царила идеальная чистота: всюду цветочки, коврики, на большом окне – жалюзи, в углу маленький диванчик, рядом тумба с телевизором, чуть левее стол со стулом. Консьержка – высокая пожилая женщина в очках с толстыми линзами – при виде Димона вскочила из-за стола.

– Явился! – крикнула она, поправляя на носу очки. – Совесть замучила, виниться пришёл?

Подобной встречи мы не ожидали, растерялись, а консьержка продолжала негодовать:

– Ведь с виду хороший парень, а такие безобразия творишь. Ну как не совестно-то, сынок?

Решив, что консьержке стало известно о краже и избиении Веры, Димон спросил:

– Вам Екатерина Станиславовна рассказала?

– Какая Екатерина Станиславовна? Это Кузоватова которая?

– Да.

– Ничего она мне рассказывала.

– Тогда в чём вы Димона вините?

– А то он сам не знает, где набезобразил, – консьержка подошла ближе, положила правую руку Димону на плечо, а левую поднесла к его лицу. – Видишь руки какие? Суставы больные, косточки как шарики раздулись, иной раз карандаш взять не получается. А ты безобразишь.

Перехватив мой взгляд, Димон едва заметно вскинул брови. Я мотнул головой.

– Всё он осознал, – сказал я, обращаясь к консьержке. – Мы, собственно, поэтому и пришли.

– Прощенья, стало быть, просить?

– И возместить моральный ущерб, – я достал из кармана бумажник. – Сколько мы вам должны?

Консьержка отошла к столику.

– Будет вам, сынки, скажете тоже. Ничего вы мне не должны.

– Ну как, – я знаком показал Димону, чтобы он вышел на улицу. – Всё-таки Димка набезобразил, сами говорите.

– Брат он, что ли, твой? – спросила консьержка, когда мы остались наедине.

– Брат. Младший.

– Вы похожи, я сразу поняла – братья.

Ха, подумалось мне. Мы с Димоном похожи! Это даже не смешно.

– Что же ты, на правах старшего брата повлиять на него не можешь?! Я понимаю, молодые ребята, любите повеселиться, но зачем с таких лет алкоголем увлекаться, сынок? Не дело это. Ты пойми, всё начинается с малого. Сперва по баночке пива, потом по две, а дальше – больше.

– Вы правы, – ответил я, порадовавшись, что, похоже, удалось ухватить кончик ниточки. – С Димкой такого раньше не случалось.

Консьержка поманила меня пальцем и, усадив на диван, спросила:

– Отмечали они что-то у Кузоватовых, да?

– Гм… отмечали.

– Я так и поняла. Он же сначала с пустыми руками пришёл, на лестнице спохватился, убёг. А потом, гляжу, с коробкой конфет воротился.

– У него были только конфеты, вы ничего не путаете?

– Коробка шоколадных конфет. Больше ничего.

– Странно, мне казалось, он цветы купил, – выкрутился я.

– Нет, нет, цветов точно не было. Только конфеты.

– А что было потом? Димка многого не помнит, говорит, сильно спиртного перебрали.

– Ой, перебрал он, сынок. Ещё как перебрал! На ногах еле держался. И всё к бутылке прикладывался.

– Как к бутылке?

– Обыкновенно. Шаг сделает и глоток, шаг – глоток. Я ему говорю, сынок, что же ты так силёнки не рассчитал. А он остановился, засмеялся и бутылку об пол. Опомниться я не успела, твой братец из подъезда выскочил. Ну, думаю, паразит. Это ж какому надо быть поросёнку, чтобы так набезобразить.

– Значит, бутылку разбил, – прошептал я, глядя на почтовые ящики.

– Разбил, сынок. Убирать пришлось, а руки у меня, сам видишь какие.

– Вы не помните, во сколько это произошло?

– В десять минут восьмого, – не задумываясь, ответила консьержка.

Я подскочил.

– Вы уверены?

– Не сомневайся. В тот день показывали последнюю серию моего сериала. Он начинается в девятнадцать десять. Только появилась заставка, твой брат на лестнице с бутылкой нарисовался.

– Не может этого быть. Девятнадцать десять… Скажите, а вы не могли спутать Димку с кем-то другим?

– С кем же я его спутать могла, когда он трижды передо мной появлялся. А уходил вообще с расцарапанным лицом. Царапины-то ещё не зажили, – консьержка кивнула на входную дверь. – Он потому и на улицу вышел, совестно парню. Набезобразил, а теперь глаза поднять боится. Ты не думай, сынок, я зря наговаривать на человека не буду. Тем более его не только я видела.

– А кто ещё?

– Елена Фёдоровна. Он когда из подъезда выбежал, чуть с ног её не сбил.

– В какой она живёт квартире?

– Лена? В сто сорок второй. На седьмом этаже.

На улице я пересказал Димону слова консьержки. Он был поражён.

– Вот и бутылка появилась, Глебыч. Оказывается, я прихватил её с собой и разбил.

– Не совпадает время.

– Зато остальное совпадает. Зря мы сюда пришли, только хуже стало. Если раньше теплилась надежда, что я не виноват, то теперь она окончательно уничтожена.

– Димон, ты куда?

– Домой.

– Подожди.

– Потом поговорим.

– В деле много нестыковок, надо обсудить.

– Без меня, – Димон махнул рукой и ускорил шаг.

– Не уходи.

– Я сдаюсь Глебыч, – крикнул он и перебежал через дорогу.

Дело – дрянь. Сначала от нашей четвёрки откололась Люська, теперь отвалился Димон.

Я позвонил Алисе, но разговор получился сумбурным. Разговаривать она не могла, спешила в школу актёрского мастерства, но успела сообщить, что появились важные новости.

– Тогда встречаемся у нас часов девять вечера, – сказала я, отсоединившись.

…Дома пахло пирожками. Люська опять колдовала у плиты.

– Глеб, налить чайку?

– С чем пирожки?

– С капустой, с мясом, с картошкой. Ещё сделаю с вареньем.

– А не многовато пирожков?

– Съедим, – вяло ответила Люська.

– Положи мне парочку в пакет, возьму с собой.

– А чай?

– Некогда. К Иннокентию бежать надо.

– Я положу побольше, угостишь старика.

Переодеваясь, я вдруг понял, что Люськина кондитерская активность напрямую связана с перенесённым стрессом. Сидя дома и пребывая в депрессивном состоянии, она таким образом решила заполнить образовавшуюся после расставания с Димоном пустоту. И теперь с утра до вечера печёт блины, пирожки, печенье.

Так дело не пойдёт, Люську надо спасать, иначе она начнёт кидаться из одной крайности в другую. Свою сестру я знаю очень хорошо – это чревато серьёзными последствиями.

Но вся загвоздка в том, что времени на спасение Люськи у меня катастрофически не хватает. Теперь, когда и Димон самоустранился, времени вообще в обрез. А столько всего необходимо узнать, проверить, обмозговать. Боюсь, в ближайшем будущем нам с Алисой придётся туго.

***

Вечером, вернувшись от Иннокентия Ивановича, я без сил рухнул на диван. Сегодня старик выжал из меня все соки: дважды гонял в библиотеку, потом устроил разнос за сделанную в тексте опечатку, заставив перепечатывать страницу целиком (в обычные дни я ограничивался штрихом), а под конец сообщил, что завтра с утра мне придётся ехать в Балашиху. Там живёт его друг, и у того есть столь необходимые Иннокентию Ивановичу справочные материалы. Напрасно я напоминал старику, что по утрам хожу в школу – Иннокентий меня не слушал. Хоть в лепешку расшибись, а материалы доставь ему к полудню.

Завтра у меня вторым уроком химия, и у нас будет контра. Пропустить никак нельзя, химоза потом живьём съест. Но Иннокентий Иванович отказывался входить в положение – упёрся и точка.

Пришлось сказать старику всё, что о нём думаю (а думал я в тот момент плодотворно), собрать вещи и хлопнуть дверью.

И вот теперь я сижу на диване, в голове бардак, в желудке пустота, настроение на нуле. Люська опять топчется на кухне, чем-то громыхает, то и дело открывает холодильник, стучит посудой.

– У нас есть суп? – спросил я, пройдя на кухню.

– Нет. Но есть пирожки.

– А что на второе?

– Пирожки.

– Издеваешься?

– Могу сделать яичницу с сыром.