– Итак, мой дорогой маленький друг. Меня зовут Седьмой, но мои вроде как братья и сестры – у нас в семье весьма нестандартные взгляды на половую принадлежность, зовут меня Везунчик. А тебя зовут Никита, я знаю.
– Ты следил за мной?
– Немного, но знаю вовсе не поэтому. И не торопись пугаться – ведь если бы не следил, кто знает, что бы с тобой приключилось этой ночью… Но не будем о грустном. Тебе ведь интересно узнать, что за создание ты видел тогда у себя во дворе? И кто преследовал тебя сегодня?
– Мама и доктор говорят, что это фантазии… Или, – тяжело сглотнув, мальчик произнес страшное слово, – болезнь…
Седьмой рассмеялся, обнажив белоснежные зубы с на удивление острыми (но не слишком) клычками.
– Мой маленький друг, ты можешь конечно называть их и фантазиями, и болезнью, но я зову их Тенями.
–Значит они… Настоящие?
– Смотря что ты подразумеваешь под настоящим. Думаешь, раз оно в твоей голове – сразу значит фантом, выдумка? – Седьмой хитро улыбнулся.
Никита задумался, понял, что ничего не понял и спросил, – а они плохие, эти Тени?
– Не плохие, и не хорошие, просто у них на тебя могут быть свои скажем… виды… И не всегда, мой друг, далеко не всегда они будут совпадать с твоими собственными.
– И как мне быть с ними? Как мне быть, если они снова придут ко мне?
– Я вот для этого я как раз-таки тут. Смотри. Я научу тебя. Во первый, мой маленький друг, тебе важно знать и понимать, чего Ты хочешь, ведь Тени видят тебя не как обычные люди, они заглядывают прямиком в твою душу. И от того, что они в ней увидят, подчастую зависит твоя судьба.
– А почему я? Почему я их вижу, а другие люди тогда просто проходили мимо?
– Потому что ты чем – то похож на них, мой мальчик, тоже видишь сокрытое от чужих глаз. Тени всегда снуют среди людей, но те, то способен их увидеть их, для них словно свет фонаря в темноте для мотыльков. Но скоро светает, давай я провожу тебя домой, пока твои родные не проснулись и не спохватились.
И с тех пор Никита все чаще сбегал из дома по ночам и гулял со своим новым другом. Тот рассказал ему удивительные вещи – о мире, о себе, о Тенях. Сам Седьмой, по его словам, был существом весьма древним, возникшим еще на заре времен, когда людей и в помине не было. И с тех пор он, вместе со своими братьями и сестрами снует между мирами, меняя обличья.
Однажды во время прогулки Седьмой достал из кармана пачку карт и начал бойко их тасовать самыми замысловатыми способами. Карты Седьмого были не обычные, игральные, а какие- то странные, с фантастическими животными, людьми, магическими символами, все в кубках, жезлах, монетах и мечах.
– Знаешь, я ведь еще и Трюкач, сегодня я есть, а завтра и нет меня, – сказал он, пристально смотря на мальчика и вытаскивая одну из карт.
– Прямо как мой папа, был и пропал по словам мамы – невесело рассмеялся Никита.
На этой карте посреди тьмы, задрав голову кверху лежал юноша с мечтательным взором, а вокруг него стояли семь кубков, и наполнение каждого из них было страннее предыдущего…
– Хм… – промычал Седьмой и быстро спрятал карту.
После этой встречи он пропал.
Прошло три года с тех пор как Никита последний раз видел Седьмого. Он довольно долго ждал его появления, тайком выбираясь ночью из дома, но тот словно канул в бездну. А вот Тени иногда давали о себе знать – даже чаще чем прежде, то тут пошуршать во время его ночных прогулок, то там поскрежещут. Иногда он даже видел, как тени резко удлинялись и словно тянулись к нему. Но после прогулок с Седьмым он уже не боялся их как прежде, и они не трогали его – лишь наблюдали поодаль. Никита больше никому не рассказывал о них – три года назад, его родные отнеслись к этому как фантазии. И юноша понимал, что никто не захочет слушать о них, предложат полечиться, скажут забыть и все…
Первое время, когда Седьмой только – только перестал приходить к нему, Тени особенно сильно мучали его, приходя в кошмарных снах, Никита лишь съёживался в кровати, вспоминая своего друга и плакал.
– Они опасны тебе, лишь когда ты боишься их, Тени отлично чувствуют страх, – вспоминал он его слова и пытался собрать всю свою смелость дабы успокоиться после жутких образов, снившихся ему. И страх становился все слабее и слабее, пока почти не исчез.
Пару месяцев назад дедушки не стало… Мама с его смертью стала еще более раздражительной. Она могла резко сорваться, разрыдаться. Никита больше не ощущал в ней опору, как прежде. Порой она сама вела себя как ребенок, а подрастающий юноша понимал, что собственную маму в качестве ребенка он не вынесет, и дистанцировался от нее.
Он хотел бы помочь ей, поддержать ее в их общем горе, но у него каждый раз вставала картина перед глазами – когда они нашли дедушку утром, уже окоченевшего, белого как полотно, мама забилась в истерике, разнося и круша все вокруг, ломая вещи, а он – мальчик, впервые столкнувшийся с смертью, обливаясь слезами, посреди этого погрома, набирал номер скорой…
И сейчас ему особенно не хватало Седьмого. Никита уже с опозданием понял, что видел в нем отца. Он до сих пор так до конца и не понял, был ли тот действительно магическим духом, принявшим человеческое обличье или же просто сумасшедшим, который каким-то образом уловил (или сделал вид что уловил) его галлюцинации. Первый вариант был уж больно фантастичным, а второй казался слишком сложным, уж больно много совпадений.
Однажды, в солнечный весенний выходной, Никита, гуляя по улице (теперь мама уже разрешила ходить одному, но пугать страшными историями принялась еще пуще прежнего) понял, что хочет проведать дедушку. Он сел в душный, битком забитый автобус и уже через полчаса был на кладбище. Могила деда, окруженная зарослями с двух сторон, находилась с края кладбища. Само кладбище было весьма заросшее и походило на лес с торчащими меж деревьев крестами.
Вглядываясь в столь дорогие черты, выгравированные на гранитном памятнике, Никита услышал, как из зарослей напротив его кто-то позвал. Голос раздавался совсем близко, но говорящего видно не было.
– Ты теперь совсем один?
– Кто ты? И откуда знаешь меня? Мне твой голос незнаком.
Раздался тихий смех.
– Голос незнаком, а вот меня ты отлично знаешь, а я тебя – тем более.
– Ты – Тень?
– Угадал.
– Тогда покажись.
– Не стану, я не хочу пугать тебя.
Никита замялся в нерешительности. Седьмой сказал, что Теней боятся не стоит – себе дороже. И в принципе у многих из них нет особых целей навредить тебе. Да и мальчик до сих пор так и не решил, считать их настоящими или нет.
А Тень тем временем продолжала.
Она говорила мягким, вкрадчивым, почти убаюкивающим голосом, – ты теперь ведь совсем один? Отец ушел, дедушки больше нет, а твой якобы покровитель – Седьмой, тот еще хитрец, тоже оставил тебя.
– У меня есть мама…
Тень грустно рассмеялась, – нет, это ты есть у мамы, а мамы так таковой у тебя больше нет.
И Никита вдруг понял, что так оно и есть. Ему стало ужасно тоскливо.
– Ты один, мой мальчик, ты остался совсем один.
– Да, я остался один, – грустно повторил Никита, и слезы закапали на могильную плиту.
– Такой юный, и такой взрослый, – нежно прошептала Тень, и из зарослей показалась темная тонкая рука.
Никита прикоснулся к ней, на ощупь она не чувствовалась, но при этом каким-то шестым чувством он ощущал тепло, исходящее от нее…
Санитарка в психиатрии поспешила на раздавшийся звонок. Когда она открыла дверь, перед ее взором предстал самый красивый из виданных ей юношей – он был немного (но лишь слегка) старомодно одет, в его глазах «хамелеонах» угадывались самые разные цвета и оттенки, а рыжие чуть отросшие волосы явно не хотела аккуратно укладываться. Правой рукой он опирался на трость. Санитарка была уже в летах, но даже годы не мешали ей заглядываться на молоденьких, особенно столь симпатичных. Она мгновенно покраснела, а посетитель, заметив это, хитро улыбнулся.
– Я пришел навестить Никиту… Никиту Аплетина.
– Но у него же нет родственников.
