Иллюстратор
– Почему ты так безрассудна? Отойди! Так и быть, я пойду первым, осмотрюсь, и, если опасности нет, ты сможешь пойти следом за мной и удовлетворить своё любопытство.
Аурелие с видимой неохотой уступает. А мне ничего не остаётся, как только перешагнуть порог сумрачного ущелья с занесённым для удара копьём.
Едва я пересекаю невидимые межскальные двери, сердцем внезапно овладевает неописуемый страх: чудится, что где-то здесь незримая, но вполне реальная опасность подстерегает меня.
Глаза почти ничего не различают во тьме, и я уже решаю повернуть назад, как вдруг где-то в верхнем ярусе скальных ниш слышится шорох. Я поднимаю голову, и тотчас что-то громадное летит на меня сверху, сваливая с ног; копьё выпадает из рук, ударяясь о камни, где и лежит бесполезным куском металла. Тянусь к нему, но нечто склизкое и холодное с невероятной силой сдавливает мне шею. Я тщетно пытаюсь разжать руками тиски, крикнуть Аурелие, чтобы немедленно уходила, но ледяные оковы смыкаются у горла, их давление возрастает, и ни говорить, ни дышать я не в силах.
Собравшись с духом, поднимаюсь на колени, страшная ноша перевешивает, отклоняясь к скале, и что есть сил ударяется о неё, на мгновение ослабив хватку. Воспользовавшись короткой передышкой, жадно глотаю воздух.
– Беги, Аурелие! – кричу я, одновременно стараясь подвинуть ногой лежащее на земле копьё, которое вдруг оказывается совсем близко.
Глаза привыкают к темноте, и облик моего соперника становится различим. Это змея или, скорее, действительно змей, тот самый, что отравлял Древо и которого я прогнал. Но только он как будто вырос и выглядит втрое больше. Подвигаю копьё ближе, а змей всё сильнее сдавливает мою шею. Ещё чуть-чуть, и я умру от удушья.
И вдруг, словно воплощение ночного кошмара, перед моим лицом возникает гигантская пасть с вываливающимся раздвоённым языком. В этот момент змей перестаёт душить, но происходит нечто похуже: его язык медленно и неумолимо тянется к моему рту, проникает сквозь зубы; всё существо моё бьётся в агонии боли и отвращения, когда я ощущаю острое жжение от его шершавого языка на моей гортани.
Смиряюсь с близостью смерти, даже желаю её, но она не приходит. Вместо этого притупляется боль, горло немеет, а тело охватывает дурманящая слабость.
Змей, оторвавшись от моего горла, шарфом виснет у меня на шее, замирая в спокойствии и умиротворении. И я, обессиленный, униженный и опустошённый, сквозь отяжелевшие веки гляжу в проход между скалами, где в ореоле закатного блеска лёгкими шагами во мрак ущелья ступает Аурелие.
«Неужели мой крик так и не был ею услышан? – с горькой досадой думаю я. – Или она настолько безрассудна, что вернулась по своей воле?..»
Бесстрашная девушка подходит ближе, исчезающий за горизонтом свет мерцающими звёздами танцует на её плечах… Низким, чарующим голосом Аурелие произносит:
– Я выполнила свою часть уговора, Ботис! Теперь твоя очередь исполнить обещанное.
Не веря своим ушам, не желая принимать открывшуюся мне правду, сотканную из паутины предательства Аурелие вкупе с моей собственной глупостью и доверчивостью, я впитываю каждое сказанное этими странными сообщниками слово в бесплодной надежде отыскать опровержение столь жестокой реальности или, в конце концов, оправдание поступку Аурелие. Теперь мне понятно, почему она называла его змеем, а не змеёй, – как иначе, раз они уже успели познакомиться!
Змей сползает с моей шеи, поворачивая голову к своей гостье, и из его пасти вылетают слова – человеческие слова, тягучие, медленные, но вполне отчётливые:
– Да, фея, благодарю тебя за то, что привела Художника. И я сдержу слово: то, что тебе нужно, находится у меня в сундуке. Но сначала я должен увидеть, на что он способен.
Змей поворачивает голову в мою сторону.
– Я обещала только привести его, – говорит Аурелие. – Остальное меня не касается. Не видать тебе больше Древа познания, если сейчас же не отдашь элементал.
– Ха-ха-ха! – змей надрывно смеётся в ответ. – «Хочу узнать все тайны мира!» Так ты говорила? Представь себе, я их узнал благодаря полученному из Древа элементалу, и, поверь, тебе не понравится то, что ты узнаешь. А мне Древо больше без надобности. Знания не принесли счастья, скорее наоборот. Но счастье принесёт Художник: он поможет мне вернуться домой, по крайней мере в то место, которое я хотел бы назвать домом.
– Ботис, ты демон. Домой – это куда? К пеклу, котлам?
– Напрасно ты иронизируешь, сестрёнка, – я по праву могу теперь тебя так называть…
– Да, я согласилась предать и из-за тебя утратила свою природу, – с металлом в голосе произносит Аурелие, – но это не отменяет нашей с тобой договорённости.
– Верно, не отменяет, – змей протяжно шипит. – Но за обсуждением наших дел мы совсем забыли о Художнике. Он, бедняга, я погляжу, заскучал. Пора ему продемонстрировать своё мастерство!
Я оглушён и сломлен, а самое скверное – разочарован собой. Идиотизм положения жертвы, тупой, безвольной овцы, обманом приманенной на заклание эфемерным божествам, буквально выбил почву у меня из-под ног даже скорее, нежели удушье и ядовитый поцелуй змея. Мне нечего сказать и незачем жить.
Но другая часть меня, наверное, та, что создавала живые цветки, та, что видит свет и всегда открыта для него, не позволяет сдаться. Внезапным вихрем нахлынувший из неведомой пустоты прилив сил очищает разум, словно жилище от грязи, избавляя от стыдливой и жалкой скорби, и я отчётливо понимаю, что способен всё изменить, пускай даже мой цветок закроется раньше предначертанного часа.
Впервые после нападения змея я решаюсь заговорить. Но на усилие связок исторгнуть звук (или, на худой конец, хрип или стон) отвечает тягостное безмолвие. Я шевелю губами впустую, голосовые связки парализованы.
Змей замечает мои потуги.
– Не мучайся понапрасну! – говорит он. – Это я отнял у тебя голос, теперь он мой. Иначе я не смог бы вот так запросто с тобой болтать. Погоди минутку, и я всё тебе разъясню. Ты, вероятно, хочешь знать, как мы сговорились с сестричкой. Очень просто. Я и не думал отравлять Древо, я поглощал элементал знания. Я всего-навсего хотел понять замысел Создателя, а поняв, осмыслить своё место в этом замысле. Мы, демоны, созданы огнём, огонь горит внутри нас. Благодаря демонической сути я способен без вреда для себя поглощать элементал, тогда как таким, как ты или она, он мигом сожжёт внутренности.
Как ни странно, но потеря голоса не уничтожает меня, а скорее наоборот, заставляет собраться, сосредоточить то немногое, что осталось во мне, для единой цели – убить змея. Не за этим ли я сюда пришёл? Это поможет собрать осколки, на которые распалась моя душа, пока я, ведомый Аурелие, медленно и методично рассыпáлся на части.
Но для начала неплохо бы узнать, что змею от меня нужно. А змей продолжает монолог, и я внимаю ему.
– Моя магия способна остудить элементал, что я и предложил сестричке, явившись ей во сне той самой ночью, когда ты так смело прогнал меня… Что, впрочем, было несложно, ведь я был мал и уязвим. В обмен она привела тебя, за что я говорю ей спасибо.
Демон по имени Ботис смотрит на Аурелие, которая сверлит его взглядом покрасневших от напряжения глаз, нервно кусая губы.
– Так выполни своё обещание! – в нетерпении восклицает она. – Скажи, чего ты хочешь от него, и поскорее покончим с этим!
Аурелие поворачивается ко мне, встречая мой прямой укоряющий взгляд, и я с удовлетворением замечаю, что она выдерживает его с трудом.
Ботис, будто её и нет, продолжает, обращаясь ко мне:
– Видишь, у скалы позади тебя стоит сундук? Это своего рода клад – хранилище магических артефактов, которые я насобирал за свою долгую жизнь. Среди них множество никчёмных вещей, но иногда попадались и редкостные ценности. Такие, как элементал знания, с помощью которого мне, отверженному демону, стали доступны тайны мироздания… Что, однако, меня вовсе не порадовало, зато я понял, к чему стоит стремиться. Как бы странно это ни звучало, но больше всего на свете я хочу обрести дом, семью, жить среди себе подобных, день за днём передавая накопленный прожитыми столетиями опыт.
От удивления Аурелие бешено хохочет, нервно вздрагивая всем телом:
– Не верю своим ушам! Змей, демон и семья – парадоксально и противоестественно, да к тому же банально глупо!
Ботис молчит, лишь его размеренное тяжёлое дыхание время от времени прерывает наступившую тишину. И в этой тишине Аурелие неуловимой тенью проходит позади меня, приближаясь к сундуку:
– Я сама отопру его, если позволишь.
– Как многое тебе ещё неведомо, сестричка… – отвечает собственным мыслям Ботис. – Открывай!
Аурелие стоит напротив меня по другую сторону резного сундука, инкрустированного пятиугольной пентаграммой в ореоле драгоценных камней. Она открывает сундук, нечаянно задевая меня крышкой, что даёт мне повод переместиться, встав вплотную к ней, столь близко, что можно почувствовать холод, исходящий от её рук. Порывистым движением я с силой сжимаю её кисть и, не давая опомниться, сдёргиваю с запястья марлевую повязку.
Змей с сатанинской мощью тут же придавливает меня к земле, но я успеваю разглядеть: на месте родового знака и придуманного укуса нестираемым клеймом алеет красный череп с кровоточащими глазницами – символ демонической природы и вселенского зла.
Аурелие возвышается надо мной, глаза пылают злобой, и тем страннее звучит её речь:
– Не смей его трогать, демон!.. Прости меня, Камаэль, – говорит она, обращаясь уже ко мне. – Моя природа изменилась, когда я пошла на сделку с демоном, что не замедлило отразиться на предательском цветке, начертанном твоей рукой, – вот что ты увидел на портрете.
Я вспоминаю о портрете, рыская глазами во тьме расщелины. Тубус виднеется за грудой серых булыжников недалеко от входа в каньон, значит, портрет цел и невредим. Не знаю почему, но эта мысль греет и утешает.
Поднеся руку на уровень глаз, Аурелие долго разглядывает демонический знак.
– Камаэль, прости, но я не могла иначе. Я не в силах больше плыть по течению, бездумно следуя предназначению, не оглядываясь на другие возможности, которые предоставляет жизнь, впустую растрачивая себя для незнакомого мира, в угоду неизвестно кем истолкованной воли забывших о нас богов. Познание всех тайн мира откроет запертые двери и вручит ключ к иному предназначению, которое я выберу сама.
Её неожиданное «прости» трогает моё сердце, раня сильнее, чем ожидаемое проявление равнодушия. Усилием воли я подавляю столь некстати возникшее волнение.
Змей отпускает меня, давая подняться на ноги.
Глава 8. Зеркало и Кисть
Так мы и стоим, словно трое заговорщиков-кладоискателей, вокруг распахнутого сундука: демон, кающаяся предательница и я – их доверчивая жертва.
И сокровищница змея предстаёт перед нами во всём богатстве своего содержимого. Чего тут только нет: обычные и драгоценные шкатулки, расписанные руническими символами, шаманские бубны, посохи, многоцветные свечи в золочёных подсвечниках, короны и диадемы, подобия навигационных приборов и даже потрескавшийся компас.
Ботис указывает на глиняный сосуд, закупоренный пробкой:
– Вот твой элементал. Можешь забрать его, как только Художник отправит меня домой.
Я вопросительно смотрю на демона, и Аурелие озвучивает мой немой вопрос:
– Каким образом он тебя отправит и куда?
– Художник, достань из сундука вон то зеркало, круглое, в деревянной раме!
Среди складируемого годами магического хлама я нахожу старое, покрытое пылью зеркало в треснувшей оправе из тёмного дерева. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это не совсем зеркало: с виду оно напоминает часы, по центру размещён циферблат, разбитый на двенадцать секторов с двумя стрелками-указателями посередине. На одной половине секторов изображены цифры, на другой – картины из жизни людей.
Достаю зеркало из сундука и прислоняю к стене.
– Будь аккуратнее, Художник, не разбей! Это зеркало – Светоч миров. Зеркало впитывает свет всех существующих миров, запоминает их прошлое, хранит каждую секунду бытия. А главное, Светоч способен преобразовывать хранилище своей памяти, трансформируя содержание каждой заключённой в нем реальности, изменяя её вплоть до неузнаваемости, и сродни искусному повару, колдующему над любимым блюдом, дополнять её элементами и сущностями, разрушая старые и порождая новые. Для этого существует специальный инструмент – Кисть.
Ботис нащупывает кончиком хвоста в сундуке цепь, просовывает хвост в звено и с грохотом тянет на себя. Как только цепь полностью оказывается снаружи, на её конце становится чуть заметно мерцание золотых бликов. Блики странным образом кажутся знакомыми, притягивают меня, и я подхожу ближе, чтобы получше их разглядеть. С моим приближением они становятся ярче, начинают искриться, обретая в итоге форму кисти – полупрозрачной, с отливающими золотым отсветом ворсинками.
Не спрашивая разрешения, беру Кисть в руки, от моего прикосновения сияние её многократно усиливается, цепь со звоном падает на камни. И тотчас Светоч миров начинает излучать свет, разоблачая плавные очертания каменных колонн.
Ботис с удовлетворением произносит:
– Кисть нашла своего Художника, и я ей больше не хозяин. Но я хозяин самому Художнику! – Демон злобно усмехается, пронзая меня насквозь вспыхивающими оранжевым огнём глазами.
«Тут ты сильно ошибаешься», – думаю я.
– А теперь смотрите, и смотрите внимательно! – произносит змей, певуче растягивая слова и тыча кончиком хвоста в Светоч миров. – Короткая стрелка показывает год. Сейчас она стоит на цифре, соответствующей текущему году. Длинная стрелка указывает на сектор мира – узнаёте изображение лотосов и сидящих вокруг них детей Вечной весны? Это наш мир. Теперь я передвину короткую стрелку на сто лет назад, а длинную – в сектор с изображением другого мира.
Ботис кончиком хвоста перемещает стрелки. Мы с Аурелие стоим напротив зеркала и как заворожённые вглядываемся в циферблат.
Сначала ничего не происходит, но постепенно стрелки начинают тускнеть, истончаясь до полной прозрачности, затем и вовсе исчезают, то же происходит с изображениями и цифрами в секторах, за исключением того, на который указывала стрелка. Изображение в этом секторе затуманивается, мутнеет, размывается, заполняя собой всю поверхность зеркала, после чего бесформенные очертания постепенно обретают чёткость и объём, в этих формах уже различимо движение.
Взору предстаёт пейзаж – пустыня красного песка, гранитные скалы и пурпурное небо над ними. Кожа ощущает жар, идущий от раскалённого песка, песок этот кишмя кишит змеями, извивающимися в спиралях и кольцах замысловатого танца.
– Сейчас этот мир мёртв, – со скорбью в голосе молвит Ботис. – А таким он был столетие назад, и Светоч хранит память о нём. Я хочу попасть в тот мир и то время, на сто лет назад, где я мог бы жить с существами, подобными мне. Я имел для этого почти всё – Светоч миров, Кисть… Мне недоставало одного – Художника, а точнее, Иллюстратора, который взял бы в руки Кисть и нарисовал новую реальность, дополнив картину мироздания, следуя моей воле.
Наконец-то я понял, зачем понадобился Ботису. Я – Иллюстратор, рисующий под диктовку фантазии выжившего из ума демона. Не скрою, не таким мнилось мне предназначение.
– Тебя, Художник, я заберу с собой. Когда для того мира настанет последний час, ты перенесёшь меня в другие миры, и мы будем странствовать неразлучно между землёй и небом в бесконечном поиске дома, потому что ничто не вечно, уж мне-то доподлинно это известно. А чтобы тебе не пришло в голову сбежать, пока я буду становиться частью картины, я кое о чём позаботился.
Змей издаёт шипящий звук, в унисон которому вторит другой – похожий, доносящийся со стороны входа в расщелину, – и этот звук стремительно нарастает, превращаясь в гулкий треск осыпающихся камней, сначала мелких, затем – крупнее. Вскоре звук становится шквалом грохочущих глыб, которые в считаные секунды заваливают вход в каньон, лишая его последнего источника света от только что взошедшей на небосвод луны.
Аурелие, спохватившись, в отчаянии бросается к тому месту, где только что был выход, но поздно – устроенный магией Ботиса обвал не оставил ни малейшей возможности спастись. Она в ярости кричит во всё горло, что есть мочи проклиная эксцентричного и жестокого демона.
– Успокойся, – говорит змей. – Я сдержу слово. Как только Иллюстратор выполнит мой первый заказ, элементал знания будет твоим, и с ним ты точно сумеешь отыскать путь на волю.
Аурелие возвращается к сундуку и жадно взирает на глиняный сосуд с элементалом, будто опасаясь, что он возьмёт и исчезнет на глазах среди сотканной злыми силами мистерии.
Ботис поворачивает голову ко мне, впиваясь своими змеиными глазами в мои:
– Она-то выберется, а ты, Иллюстратор, умрёшь. Ты должен уяснить, что тебе единственная дорога – со мной!
Мысли лихорадочно вертятся в голове, цепляясь друг за друга, и решение приходит внезапно, само собой. Глядя змею в глаза, я киваю в знак согласия: пускай думает, что я покорился его воле. Сжимаю пальцами Кисть – на протяжении всего времени я не выпускал её из рук. Поворачиваю зеркало к себе и смотрю на Ботиса, всем своим видом показывая, что только и жду его приказаний.
И он начинает диктовать:
– Короткая стрелка стоит где нужно, длинная – мир красной пустыни, хорошо, ничего здесь не трогай. Теперь рисуй, и как можно точнее: сначала Светоч миров, затем меня, а когда я исчезну, рисуй самого себя и не забудь про Кисть, без неё ты бесполезен.
Я повинуюсь. Провожу Кистью по циферблату, и она, словно продолжение моей руки, с идеальной точностью выводит окружность зеркала со всеми мельчайшими деталями и трещинками. Излучаемое Кистью сияние вливается в огненное зарево раскалённых песков красной пустыни. Зеркало в расщелине меж тем начинает таять, плавно уменьшаясь в окружности, пока от него не остаётся лишь тусклое мерцание по контуру оправы, – лёгкий след, воспоминание о его существовании в этом мире. То же ожидает Ботиса и меня, если только я последую за ним. Если только…
Ботис заглядывает мне через плечо и удовлетворённо кивает, его устраивает результат. Аурелие стоит рядом, напряжённо сжимая в руках заветный сосуд с элементалом.
В свете сияния Кисти я приступаю к иллюстрации демона, начинаю прорисовывать чёрный хвост – каждый мазок делает его прозрачнее, оставляя после смутное очертание контура в изумрудном мерцании. И вот я почти добрался до его головы, застывшей в самодовольной гримасе, которая могла бы сойти за улыбку, если б змей был способен улыбаться.
Ботис (вернее, то, что от него осталось в этом мире) тщательно следит за каждым взмахом Кисти, глаза его светятся радостным блеском вперемешку с нетерпением.
Но змею невдомёк, что я уже решил: нам с ним не по пути, не бывать нам вечными странниками, слугой и хозяином тоже не бывать. И я как никогда убеждён в верности принятого решения.
Откладываю Кисть в сторону – она по-прежнему освещает всё вокруг. Голова змея поворачивается в направлении моего движения, но его туловище, ставшее эфемерным контуром, более не способно следовать за мной. Я беспрепятственно продвигаюсь вглубь расщелины и поднимаю с земли копьё, приближаюсь к Ботису – к его одиноко подвисшей в воздухе голове.
Демон злобно шипит, беспомощно рассекая раздвоённым языком атмосферу:
– Ты не посмеешь! Ты разве не помнишь – вход завален?! Тебе не выбраться отсюда! Убьёшь меня – подохнешь здесь голодной смертью!
Глаза змея пылают яростью, а ещё в них читается страх.
Аурелие застывает в изумлении, не выпуская из рук глиняный сосуд. «Держи его крепче», – думаю я. Замахиваюсь… Быстрое, точное движение, направляющее копьё меж пары выпученных змеиных глаз, отвратительный хруст змеиного черепа, которому через мгновение суждено быть расколотым, – бесславный конец демона Ботиса на этой земле предрешён… но, возможно, и наш с Аурелие конец, если я окажусь неправ и задуманное неосуществимо.
Аурелие встречается со мной взглядом и, начиная понимать мой план, спешит непослушными руками вывернуть пробку из сосуда. Но слишком поздно – я уже рядом, с силой стискиваю её запястья, а когда хрупкие пальцы разжимаются, подхватываю падающий сосуд.
– Элементал мой по праву! Я всё отдала за него! Верни сейчас же! – выкрикивает Аурелие, безуспешно пытаясь вырвать сосуд из моих рук.
Будь у меня голос, я бы ответил, что мне не нужны знания, которые даёт элементал, – никакие, кроме тех, что укажут способ выбраться из этого каменного склепа. Как сказал демон: «С ним ты найдёшь путь на волю». Но найти его должны мы вместе. Я не собираюсь присваивать себе элементал, как это сделала бы моя бывшая подруга, – я собираюсь его поделить. Будь у меня голос, я бы объяснил, но голос у меня отнят, и я могу только действовать, безмолвно и уверенно осуществляя план.
Отвинчиваю пробку – раздаётся громкий хлопок, из отверстия просачивается лёгкий дымок с запахом плесени. В сосуде жидкость. Пробую её на язык – горячая, но не обжигающая (демон не обманул, он действительно собирался сдержать слово и остудил вещество). Не церемонясь, делаю глоток. Аурелие укоризненно глядит на меня, в глазах её отпечаток досадливой обиды и ускользающей надежды.
Опустошаю около половины сосуда, делаю это быстро, подсознательно уверенный в том, что такой напиток не следует смаковать. Аурелие, совсем было отчаявшаяся, уже не наблюдает за мной и вздрагивает от неожиданности, когда я дотрагиваюсь до её плеча, чтобы протянуть вожделенный сосуд. Недоверчиво, с подозрением она вглядывается в меня, перемещая фокус внимания на початую ёмкость. Я киваю в подтверждение того, что она правильно истолковала мой жест, и улыбаюсь ей с нежностью, почти как раньше. Она трясущимися руками берёт сосуд и начинает поглощать жидкость быстрыми, большими глотками, пока не осушает всё до дна. Затем, словно лишившись последних сил, роняет опустошённый сосуд на землю.
Так мы и сидим напротив друг друга в золотистом полукруге света, идущего от волшебной Кисти, которую я держу в руке. Мы, замурованные средь каменных колонн горной расщелины, смотрим друг другу в глаза в поисках искры надежды на то, что скоро кому-то из нас (а возможно, обоим сразу) откроется истина. Создатель мира раскроет перед нами древние карты, и наступит просветление, постижение всех высших знаний, и выход найдётся сам собой, да и мало того, проблема нашего заточения окажется сущей безделицей в потоке вселенской мудрости, который снизойдёт на нас.
Но долгое время ничего не происходит, разве что с каждой минутой становится прохладнее, и холод исходит от колонн, камни которых незаметно укутались в синее покрывало инея. Я вижу, как Аурелие дрожит всем телом. Присаживаюсь ближе, обнимаю, чтобы согреть её. И без того холодные пальцы совсем заледенели, сжимаю их в ладонях, не отпускаю и думаю: «Что бы там ни было, я благодарен судьбе за нашу встречу и за это мгновение, когда я чувствую себя по-настоящему нужным и живым, пускай и на пороге смерти».
А холод с каждой секундой проникает глубже, становясь нестерпимым, затуманивая разум, и начинает мерещиться, что каменистые стены расщелины, переливающиеся в свете Кисти под тонким слоем инея палитрой цветов от бледно-серебристого до ядовито-фиолетового, медленно сдвигаются, плотным кольцом обнимая нас, пленников каньона.
Аурелие в испуге вскакивает, и я понимаю, что это не обман одурманенного разума – это происходит на самом деле. Скалы, закованные в кандалы инея, под угрожающий скрежет горных пород с неумолимой скоростью движутся прямо на нас.
Вдруг откуда-то в глухой каменной стене появляется брешь, через которую в расщелину врывается поток ледяного воздуха, несущий вихрь колючего белого снега, – он ослепляет искрами. Я вдыхаю вихрь, и обжигающее дыхание льда сдавливает грудь, в момент сковывая мышцы, останавливая текущую по венам кровь.
Перевожу взгляд вниз: ноги ещё стоят на земле, но сама земля начинает дрожать, под ногами образуются неровные грани – плиты расходятся, одна медленно, с ужасающим грохотом наползает на другую, затем они переворачиваются, исчезая в образовавшемся разломе, куда тотчас проваливаемся и мы.
В свободном падении отяжелевшие тела летят в разверзшуюся бездну, мой взор затуманен ледяными кристаллами, и последнее, что я вижу, – схождение грохочущего водопада, что обрушивается с высоты заснеженных гор в ледяную пропасть, – водопада, стирающего с картины мироздания известный мне мир, а вместе с ним и нас.
Наступает забвение.
Глава 9. Пробуждение
Я выхожу из небытия, ощущая ледяную скованность, одеревенение во всём теле. Холодные веки с трудом поднимаются, стряхивая белёсую паутину сетчатых снежинок, и я пробуждаюсь. С усилием, сопровождаемым хрустом позвонков, поднимаю корпус, счищаю прилипшие к одежде ледышки. Вдруг вижу, что вместо белой льняной рубашки на мне плотный чёрный комбинезон, спереди застёгнутый на молнию.