Мы – Виражи!
Ломик встал рядом с сестрой. Внутри у него натянулись невидимые струны. Тиныч был огромным и сильным. Он мог поднять Малинку одним мизинцем. А рядом с Усиком метатель ножей казался особенно мощным.
– Нашёл себе приятелей, недомерок, – моржовые усы Тиныча шевельнулись, как мохнатые откормленные гусеницы.
– Никаких недомерков здесь нет! – Малинка начала закипать.
Ломик дёрнул её за руку – не стоило спорить с великаном. Впрочем, Тиныч не обратил на близнецов внимания. Развернулся и ушёл. И Усик посеменил за ним на коротеньких ножках.
– Грубиян. – Малинка показала язык спине Тиныча.
Она решила обходить стороной усатого циркача и потребовала того же от Ломика. Близнец промолчал. Как обойти стороной человека, у которого есть прекрасные метательные ножи?
* * *С того дня близнецы приходили в дом на колёсах только ночевать. Остальное время они проводили в цирке. И вскоре глазастая Малинка заметила, что артисты не слишком старались на выступлениях. Да и на репетициях тоже.
Силач вместо настоящей гантели пользовался искусно замаскированным куском пенопласта. Гимнаст повторял одни и те же движения, не выдумывая ничего нового, и, кажется, сам устал от своего номера. А главным помощником дрессировщика был голод – он не кормил собачек, и те выполняли его команды, просто чтобы хоть немного поесть. Да ещё этот грубиян Тиныч, который досаждал Усику. И странный хозяин цирка, фокусник Жако… От его неподвижного взгляда у Малинки по спине бегали мурашки.
– Больше мы туда не пойдём, – решила она как-то вечером, когда близнецы возвращались в домик на колёсах после очередного выступления циркачей.
Но Ломик впервые в жизни с ней не согласился.
– Нет, пойдём, – возразил он, старательно подбирая слова без буквы «р». – Усика жалко.
– Жалко, – согласилась Малинка.
Ломик покраснел до корней волос и порадовался, что сестра не видит этого в темноте. Ему и впрямь было жаль беззащитного Усика, который не смел и слова сказать Тинычу. К карлику Ломик привязался всем сердцем. Но ещё больше ему нравилось метать ножи.
Когда Тиныч ставил мишень, ладони у Ломика загорались от нетерпения. Он чувствовал, что погибнет, если не метнёт нож. Тиныч не давал ему погибать. Он отходил в сторону, уступая Ломику свои «инструменты». И Ломик посылал ножи в цель.
С каждым днём его мастерство росло. Он выстраивал ножи дугой и по диагонали, метал их из-под мышки и через плечо… Мог делать это часами, забыв про еду, отдых и даже про Малинку, которая стояла рядом, раздуваясь от гордости за брата.
Дядюшка Жако не пропускал его тренировок: стоял чуть поодаль, скрестив на груди руки или задумчиво потирая серёжку. А по вечерам, во время представлений, он вызывал Ломика на сцену. И тот, уже не стесняясь, раскланивался перед зрителями и показывал, чему научился. Ломик радовался, что ему разрешают метать ножи, что платят за это деньги, которые они с Малинкой неизменно прячут под капотом «Форда». И ещё нравилось, что с каждым представлением зрителей на площади становится всё больше. Ему казалось, это растёт слава цирка дядюшки Жако. Ломик не догадывался, что люди приезжают посмотреть на него самого.
Зато догадалась Малинка, но это не принесло ей радости. Она стала хуже спать, потеряла аппетит. И однажды, когда Ломик стоял на сцене, в голове у неё пронеслось: «Хоть бы промазал!»
От этой мысли Малинке сделалось так больно, точно один из ножей брата угодил ей в сердце. Малинка постаралась вырвать злую мысль с корнем. Но она возвращалась снова и снова, как назойливая муха. «Хоть бы промазал!» – вспыхивало в голове у Малинки, и она холодела от ужаса, потому что ещё никогда не желала зла тому, с кем росла в одном животе у мамы.
Глава 8
На острие ножа
На восьмой день, когда близнецы снова пришли к циркачам, они увидели, что артисты собирают вещи.
– Уезжаете? – спросила Малинка у карлика.
Ей было жаль с ним расставаться. Кто станет защищать маленького человека от грубияна с моржовыми усами? И всё-таки на душе у Малинки чуточку просветлело: уедут циркачи, значит, не будет представлений, и Ломик снова станет послушным братцем, который всё за ней повторяет.
– Жако говорит, пора в другой город, – ответил карлик, отводя покрасневшие глаза.
Усик выглядел жутко несчастным – ему и самому не хотелось расставаться с близнецами. Особенно с Малинкой. Она так трепетно оберегала его от Тиныча! С таким вниманием слушала его истории! А ещё подарила ему маленький разноцветный браслет, сплетённый из ниток. Никто и никогда не делал карлику подарков! Усик надел браслет и не снимал даже во время представлений.
– Мы будем писать тебе, Усик! – пообещала Малинка.
– Куда? – грустно усмехнулся клоун.
У него не было адреса. Даже электронного.
У Малинки слёзы на глаза навернулись. Неужели она больше не увидит Усика?
– Оставайся с нами! – горячо предложила Малинка. – Мы всё объясним бабуш…
– Куда это ты зовёшь моего клоуна? Как там тебя… Рябинка? – из-за фургона появился дядюшка Жако.
Он мазнул по Малинке равнодушным взглядом и широко улыбнулся Ломику. Малинка вскипела. Ну и наглость! Её имени никто, кроме Усика, не запомнил. Зато брата знал каждый артист! А фокусник продолжал:
– Лучше мы возьмём с собой твоего близнеца. Хочешь, Роман, поехать с нами? – дядюшка Жако участливо склонился к Ломику. – Только представь: будем путешествовать из города в город! Ты станешь знаменитым – с твоим-то талантом. Заработаешь много денег и поможешь семье.
Фокусник, конечно, знал о Виражах всё – языкастая Малинка в первый же день разболтала.
– Ломик не поедет, – встряла она.
Дядюшка Жако досадливо отмахнулся от неё, словно от мухи. Его немигающий взгляд вперился в Ломика.
Ломик побледнел, покраснел, снова побледнел. Воображение нарисовало ему толпу поклонников и новый коттедж – вдвое больше прежнего. Потом Ломик помотал головой, вытряхивая эти мысли.
– Нет, – прошептал он.
Ему не хотелось оставлять Малинку, родителей и бабушку Розу. Как-нибудь без толпы поклонников обойдётся. Только бы раздобыть ножи для метания. Ломик чувствовал, что не сможет без них жить.
– Твоё дело, – дядюшка Жако пожал плечами. – Тогда метни ножи напоследок. Тиныч наточил их для тебя. Девочка, не мешай. Что ты вечно крутишься под ногами?
Он сказал это так, словно Малинка забрела сюда с улицы, словно не было её в цирке все эти дни, словно не похожи они с Ломиком, как две капельки. Чаша, где копилось Малинкино раздражение, опрокинулась. Она выхватила у дядюшки Жако ножи, которые тот протягивал её брату, и громко заявила:
– А я тоже могу!
В самом деле, почему нет? Если получалось у Ломика, получится и у неё. В конце концов, они близнецы! У них мысли одни на двоих, значит, и способности тоже!
– Отдай, – тихо сказал Ломик.
Поджав губы, он стоял перед Малинкой прямой, как свечечка.
– Не отдам! – Малинка выпятила подбородок.
Усик хотел вмешаться, но дядюшка Жако его остановил. Он жадно следил за близнецами – какой шаг будет следующим?
– Отдай! – голос Ломика зазвенел. – Отдай!
Когда он брал ножи в руки, он словно становился сильней и выше. Чувствовал себя счастливым! А Малинка хотела присвоить всё это… Ломик прыгнул на сестру, пытаясь отнять ножи. Малинка вскрикнула и уронила их на землю. Все семь со звоном упали на брусчатку, но Ломик уже не смотрел на ножи. Он видел только ладонь Малинки, на которой проступила алая кровь. Сначала по капле, потом всё быстрей и быстрей она полилась на стоптанные сандалии сестры. Тиныч хорошо наточил лезвия.
– Это всё из-за тебя! Из-за тебя, дубина! – закричала Малинка. – Ты меня чуть не зарезал!
Она прижала к груди раненую ладонь, и по белой футболке стало расползаться алое пятно, словно Ломик пронзил Малинке сердце.
– Ненавижу тебя! – Она развернулась и побежала к морю.
Усик снова попытался помочь – остановить Малинку, помирить с Ломиком. Но Тиныч грубо схватил его поперёк туловища, затолкал в фургон и запер.
Дядюшка Жако покачал головой и обнял Ломика за плечи.
– Плохи твои дела, парень, – с сочувствием сказал он.
Помертвевший от ужаса, Ломик смотрел Малинке вслед – на её растрёпанные волосы и острые лопатки. Ему стало страшно оттого, что он едва не зарезал сестру-близнеца. Как же так получилось? Ведь Ломик в жизни пальцем её не тронул! Они всегда были двумя половинками единого целого. Они росли у мамы в животе бок о бок и появились на свет с разницей в двадцать минут. Малинка, конечно, и здесь была первой. А теперь как смотреть сестре в глаза? Как просить прощения? Да и простит ли она?
– Ты не можешь вернуться домой. После такого не возвращаются, – водянистые глаза дядюшки Жако заглянули Ломику прямо в душу. – Тебе лучше поехать с нами.
Ломик понял, что циркач прав. У него больше нет близнеца. Он сам разрезал ниточку, которая их связывала, острым ножом. Эта неподъёмная мысль обрушилась на Ломика и погребла под собой.
– Едем, – дядюшка Жако подтолкнул его к своему фургону и скомандовал: – До конца сборов пять минут! Хватайте вещи – и в путь!
– Эй, – Тиныч взял фокусника за рукав. – Зачем нам мальчишка? Разве не я метатель клинков?
– Ты, – кивнул дядюшка Жако. – Но ты же видел, как метает он? Думаешь, сам научился? Вот уж нет! Здесь не обошлось без нашего приятеля, точно тебе говорю. Мы должны оставить мальчишку у нас. Ему нельзя возвращаться домой. По крайней мере, в ближайший год. Иначе…
У Тиныча на лбу выступила испарина.
– Нам никогда не достанется всё, о чём он говорил? Верно? – Тиныч жадно облизнул губы. Дядюшка Жако кивнул, и Тиныч сильнее сжал его рукав: – Тогда держи мальчишку покрепче.
– Без тебя знаю! – фокусник выдернул рукав из крепких пальцев метателя. – Всё, хватит болтать. Едем.
Ломик не слышал этого разговора. Скинув сандалии, он забрался на кровать дядюшки Жако и лежал, потеряв счёт времени. Кровать пропахла табаком, но Ломик этого не заметил. Он спрятал голову под одеяло, не желая ничего слышать и видеть. Но даже когда он крепко зажмуривался, пятно крови на груди Малинки никуда не девалось. Оно так и стояло у Ломика перед глазами – алое, как центр мишени, в которую вонзались ножи.
Глава 9
В погоню
Весь день Малинка просидела на берегу моря. Она забралась подальше от пляжа – туда, где не было отдыхающих. Волны ласково поглаживали её босые ступни, и сердце Малинки потихоньку смягчилось. Она поняла, что сама виновата: сначала позавидовала Ломику, потом хотела отнять у него ножи, да ещё и порезалась, а всю вину свалила на брата.
И чего лезла? Она же видела, как горят у Ломика глаза, когда он стоит на сцене. Как он счастлив, когда ножи попадают в цель. Взяла и всю радость ему испортила… Постояла бы в стороне – ничего бы с ней не случилось. К тому же каждому из Виражей было обещано своё чудо. Оставалось просто подождать.
«Надо мириться с Ломиком!» – подумала Малинка. Эта мысль была непривычной, но правильной, потому что Малинке сразу стало легче на душе. Она встала, потянулась, разминая затёкшую спину, и только теперь заметила, что по небу разлились сиреневые сумерки. Малинка поспешила на парковку. Ломик наверняка был там.
Сердце у Малинки подпрыгивало от нетерпения. Она не привыкла быть одна и жутко соскучилась по Ломику. Но возле домика на колёсах её встретила лишь бабушка Роза. Родители по-прежнему сидели в своих креслах, глядя в противоположные стороны.
Минуя бабушкины объятия, Малинка запрыгнула в дом на колёсах – пусто. Только витал под потолком запах жареного лука. Наверное, бабушка что-то готовила. В «Форде», где Ломик часто сидел с книжкой, тоже никого. Сердце у Малинки замерло. «Куда ты пропал?» – испугалась она.
– Куда пропал твой брат? – бабушка Роза словно подслушала мысли внучки. – И что это за пятно у тебя на футболке? Похоже на… кровь!
Бабушка перепугалась не на шутку. На её памяти близнецы ни разу не расставались за девять лет их жизни. Даже в младенчестве приходилось укладывать их в одну кроватку – по отдельности они громко плакали.
– Ломик в цирке, наверное, – прошептала Малинка, прикрыв пятно на футболке.
– В каком цирке?! – прогремела бабушка. – Цирк уехал. Я сама видела, когда в обед ходила на рынок.
– Уехал… – эхом повторила Малинка.
– Почему у тебя кровь на футболке?! Где Ромка?
Вместо ответа Малинка сорвалась с места и лохматой кометой помчалась на площадь. Ломик наверняка спрятался где-нибудь там: испугался, увидев порез, вот и не возвращается. Надо ему объяснить, что он ни в чём не виноват…
Она выбежала на площадь – пёстрый шатёр в самом деле исчез. Остались только уличные кафе. Бабушка, запыхавшись, остановилась рядом с внучкой. Непросто было бежать с тяжёлой железякой в руках, которую она выхватила из кучи строительного мусора на краю парковки, чтобы отбивать Ломика от врагов.
– Ломик! Ломик!
Малинка металась от одного кафе к другому, сновала между столиками, задевая посетителей. Она высматривала знакомую фигурку и любимую завитушку на лбу. Бабушка не отставала ни на шаг. Страшное предчувствие вцепилось ей в сердце когтистой лапой.
– Стрекоза! – Малинку заметил официант, который не раз угощал близнецов молочным коктейлем. – А где второй из ларца, одинаковый с лица?
– Мы его как раз ищем, – бабушка Роза заслонила собой перепуганную Малинку. – Вы видели сегодня нашего мальчика? Где?
Растрёпанная, с тяжёлой железякой в руке, бабушка наступала на официанта.
– Видел… – Поднос в руках парня дрогнул, и пустые бокалы, стоявшие на нём, тоненько звякнули. – Он шёл к фургону дядюшки Жако.
– Увезли! – Малинка сразу догадалась. – Циркачи увезли Ломика!
Слёзы выплеснулись из неё потоком, а вместе с ними и события, что произошли на площади утром. Малинка рассказала всё.
– Та-а-ак… Ясно. – Выслушав внучку, бабушка сплюнула через плечо и согнула в подкову железяку.
Потрясённая, смотрела бабушка на дело рук своих. А Малинка до того удивилась, что перестала плакать. Официант и вовсе едва удержал поднос – бокалы опасно накренились и медленно поползли к краю.
– Об этом я подумаю завтра, – сказала наконец бабушка, возвращая поднос в горизонтальное положение.
Она разогнула железяку, забросила её на плечо и, схватив Малинку за руку, потащила на парковку, к домику на колёсах.
Официант долго смотрел им вслед. Потом поставил поднос на свободный столик и отпросился у начальства под предлогом дурного самочувствия. А сам отправился к ближайшим турникам – подтягиваться.
* * *– Рита! Антон! – бабушка Роза трясла за плечи окаменелости. – Проклятые циркачи увезли нашего Ромку! Мы должны их догнать!
Её громкий голос разносился по парковке, отлетал к берегу, где волны облизывали песок. Папа досадливо поморщился от крика и пробормотал что-то вроде «Ай, отстань». Мама вздохнула.
– Совсем свихнулись, честное слово, – бабушка схватилась за голову, и её короткие седые волосы встали дыбом. – Что же нам делать-то?
Она не знала, как пробудить к жизни этих двоих, которые когда-то были людьми. Тогда за дело взялась Малинка.
– Мам, мам, мам! – позвала она, словно радист, который ищет нужную волну для связи. – У нас беда, мам! Ломика похитили циркачи! Это я виновата, мам. Но я не хотела, мам, честное слово. Очнись, пожалуйста! Ты же всегда спасала нас, мам!
Малинка тесно прижалась к маме. Её горячие слёзы покатились по маминым щекам.
– Мам! Мам! Мам! – всхлипывала Малинка, продолжая искать нужную волну.
Она уже отчаялась достучаться до мамы, когда почувствовала: кто-то обнял её. Легко и нежно, как в прежние времена. Может, сто или двести лет назад.
– Дочка… Ты плачешь? – мама усадила Малинку к себе на колени и заглянула в её красное зарёванное лицо. Она словно очнулась от долгого сна. – Что случилось?
И Малинка снова рассказала об утреннем происшествии. Мама слушала, не перебивая и не задавая вопросов. Только лицо её становилось всё бледней, а складка над переносицей – всё глубже. Когда Малинка умолкла, мама поднялась на ноги.
– Мы догоним их и отнимем нашего Ломика, – решительно заявила она и обернулась к мужу: – Антон, ты слышал? Надо ехать!
Но тот опять досадливо поморщился, как это бывало, когда его отвлекали от работы.
– Антоооон! – мама прокричала ему в ухо.
Она надеялась, что – хотя бы теперь, когда сыну угрожает опасность, – муж очнётся. Но мама ошиблась. Тогда она схватила его за футболку и принялась трясти что было сил… Казалось, ещё немного, и она порвёт папу на мелкие клочья, на сотню крошечных пап.
Бабушка ухватила её за руку.
– Сами управимся, – сказала она.
– Да. – Мама сдула упавшую на лицо прядку и поджала губы, чтобы не разрыдаться. – До соседнего города домчим на такси. Я сама боюсь ехать быстро…
Она метнула на мужа огненный взгляд, который мог бы спалить его, не будь он камнем.
– Антон присмотрит за «Фордом» и домиком на колёсах…
– Постой-ка, – бабушка Роза остановила маму. – Нам не хватит денег на такси… Почти все сбережения закончились. Может, ты всё-таки сама…
– Сейчас! Подождите! – воскликнула Малинка.
Она вытащила из-под капота свёрток – пачку банкнот, закрученную в полотенце. Мама сунула её в сумку.
– Потом расскажешь, откуда у тебя деньги. А сейчас – на площадь. Там есть стоянка такси, – сказала мама и в последний раз посмотрела на папу: – Антон?
Он не откликнулся. Тогда мама быстро написала записку и прикрепила её к футболке мужа своей невидимкой. На всякий случай.
– Идём, – скомандовала бабушка Роза.
И вместе с мамой и Малинкой побежала к площади, не забыв прихватить увесистую железяку.
Папа остался один, но, похоже, не заметил этого. Он так и сидел, повернувшись к морю. Свежий ветер ерошил его отросшие волосы, закатные лучи солнца отражались в стёклах очков. А папины мысли витали где-то очень далеко.
Глава 10
Больше никогда
– Не бойся, малыш, – дядюшка Жако не отходил от Ломика и всё говорил, говорил, говорил. – Конечно, это ужасно – то, что ты сделал со своей сестрой. Ужасно, что теперь тебе нельзя вернуться домой, к родным. Но ты заслужишь их прощение! Станешь всемирно известным циркачом, заработаешь кучу денег и приедешь в лучах славы…
Ломик слушал, и душа его разрывалась на части. Он не хотел славы, не хотел денег, он хотел одного – вернуться в домик на колёсах. Но как это сделать? Дядюшка Жако прав: после такого не возвращаются.
– Может, потренируешься? – дядюшка Жако ласково потрепал Ломика по макушке и чуть придвинул к нему ножи, лежавшие перед ним на столе. – А вечером выступишь.
Ломик отчаянно замотал головой. Как объяснить фокуснику, что перед глазами у него стоит алое пятно, расползающееся по футболке сестры? У Ломика не было слов. Все слова остались на языке у Малинки.
Дядюшка Жако не настаивал.
– Ладно, молчун, – он снова потрепал Ломика по макушке, но уже не так ласково, – отдохни, а к вечеру будь готов. Иначе как ты заработаешь прощение у семьи?
Ломик быстро кивнул и выскользнул из фургона дядюшки Жако. Яркое южное солнце ослепило его. Когда глаза привыкли к свету, Ломик увидел, что фургоны выстроились в круг на большой незнакомой площади. Посередине, словно на сцене, репетировали артисты.
Там был и Усик. Он отрабатывал трюк – взбирался на спинку стула и смешно скатывался на землю. Ломику захотелось поговорить с клоуном, но тот, заметив мальчика, поспешил скрыться у себя в фургоне. Ломик услышал только, как повернулся замок в двери. Карлик заперся. Заперся от него!
– Усик, – робко позвал Ломик.
По ту сторону двери было тихо, и Ломик понял: Усик ненавидит его, как и Малинка. Конечно, что ещё он заслужил?
У Ломика навернулись слёзы, и мир перед глазами поплыл. Но тут Тиныч установил шершавую доску, заменяющую мишень, где углём были нарисованы неровные круги, и начал метать ножи. Не каждый из них попадал в яблочко. У Ломика внутри всё переворачивалось, когда некоторые вонзались в чёрные полосы, а то и вовсе улетали в стену фургона.
Ломик смахнул слёзы и подошёл к Тинычу.
– Можно?
Он хотел спасти ножи, которые тоже – Ломик чувствовал! – страдали от промахов. К тому же теперь путь домой для него закрыт. Значит, надо становиться циркачом…
– Сначала утри сопли, – огрызнулся метатель и с размаху запустил нож в доску, но опять промахнулся. Правда, он передумал, едва на улице появился дядюшка Жако. – Ладно, бери…
Бросив ножи Ломику под ноги, он ушёл в свой фургон, громко хлопнув дверью. Но Ломик уже забыл и про Тиныча, и про Усика, и даже про тех, кого оставил на парковке в соседнем городе. Весь мир словно отодвинулся и растворился в горячем воздухе. Остался лишь он, семь ножей и доска с неровными кругами. Ломик отправил ножи в цель один за другим. Так, что они выстроились буквой «М».
– Браво, мой мальчик! – дядюшка Жако хлопнул в ладоши.
Теперь он был спокоен: паренёк не подведёт.
А Ломик так и стоял на месте, потому что на шершавой доске, ровно посередине, проступило алое пятно – точно как у Малинки на футболке. Ломик знал: воображение играет с ним злую шутку. Знал – но ничего не мог поделать. Он понял: ему больше никогда не метать ножей.
Ломик забился под дощатое пузо фургона, в котором жил Усик, и разрыдался.
Сколько он так просидел, размазывая по лицу слёзы и дорожную пыль, Ломик не знал. Но неожиданно сверху раздался скрип. Ломик поднял заплаканные глаза и увидел, что у него над головой распахнулся люк. В узком отверстии показались короткие ножки, а через секунду рядом приземлился Усик.
– Тсс! – он приложил палец к губам и глянул через колесо на площадку для репетиций. – Прости, что сбежал. Тиныч запретил мне с тобой разговаривать.
– Почему? – удивился Ломик.
– Не знаю, – Усик пожал плечами. – Но сейчас главное другое. Тебе надо вернуться к своим, Ромка!
– Нет, – Ломик замотал головой. – Не могу!
– Можешь, – Усик погладил его по волосам. – Не бойся, я что-нибудь придумаю.
Его лицо – лицо взрослого на теле ребёнка – сморщилось от жалости. Он уселся рядом. Ломик почувствовал его острое твёрдое плечико. И стало легче, словно половину тяжести маленький человек перевалил на себя.
– Я что-нибудь придумаю, – повторил карлик.
И Ломик ему поверил.
Глава 11
Куда идти?
Викки спустилась в гостиную и нерешительно остановилась в дверях. За столом, между Линой и её мамой, сидел глава семьи Бардиных. Викки непривычно было видеть его в футболке и шортах. Он ходил в костюмах и при галстуке даже в жару. Видимо, на отдыхе решил расслабиться.
Никто не заметил Викки и не пригласил к столу – Лина и её мама с увлечением слушали, как Дмитрий Александрович рассказывает о последней финансовой сделке.
– Да я его в два счёта облапошил. Как младенца! – донеслась до Викки последняя фраза.
Она топталась на пороге, не решаясь пройти к столу, и разглядывала лысину банкира. Лысина была красной, с тремя складками посередине. Викки чудилось, будто это второе лицо Дмитрия Александровича – оно хмурилось, разглаживалось. Только молчало… Викки вздохнула. Пожалуй, она должна была испытывать к этому человеку благодарность. В конце концов, он уладил папины дела. Но почему-то внутри у Викки колючим клубком сидело раздражение.
– Присаживайся, – мама Лины наконец заметила Викки и указала на место рядом с дочерью.
– А! Виктория Вираж, – банкир повернул к Викки щекастое лоснящееся лицо («На поезде не объедешь», – сказала бы бабушка) и со скрипом отодвинул стул, чтобы подняться и поприветствовать гостью. – Ну здравствуй! Рад, очень рад!
Он пожал ладошку Викки толстыми пальцами и галантно помог девочке устроиться за столом.
– Бедняжка! Не повезло тебе с отцом, а? Что поделать, не все в этом мире способны вершить великие дела. Тут нужны силы и, конечно, талант, – банкир поднял бокал и с удовольствием поймал в нём своё отражение. – Жить в домике на колёсах… Ужас! Бедная крошка! Ты правильно сделала, что сбежала.
Викки слушала и чувствовала, как её лицо заливает краска, а уши полыхают, словно их подожгли.
– Я не сбежала, – тихо возразила она.
– Ну конечно, – лицо Дмитрия Александровича расплылось в улыбке. – Скажем так: ты попросила убежища. Ничего-ничего, живи у нас, сколько потребуется. Думаю, этот неудачник не скоро оклемается. А ты… Будешь нам второй дочерью.
У Викки свело скулы – до того противно ей было слышать всё это. «Мой отец не неудачник! Он не неудачник! – хотелось закричать Викки. – И я не сбежала!» Но она лишь улыбалась в ответ и прятала глаза, ковыряя вилкой в тарелке под сочувственными взглядами Лины и её мамы. Даже горничная, наливавшая банкиру вино в пузатый бокал, посматривала на Викки с сожалением.