Надежда победителя

2

Клиника была построена на бывшей автомобильной стоянке. Когда-то там находился огромный «Янки-Стадион». Но военный комендант Нью-Йорка решил, что футбольные матчи и прочие варварские зрелища чреваты массовыми драками болельщиков. С тех давних пор стадион зарос сорняками, а стены его местами разрушились. Он напоминал древнеримский Колизей. Контрастом ему было современное здание клиники, обрамленное аккуратно подстриженными газонами. Этот островок благополучия располагался за крепким высоким забором с колючей проволокой. Вокруг были беспорядочно разбросаны хибары бедноты, обитателей так называемого Нижнего Нью-Йорка.

Клиника тщательно охранялась. Скрытые камеры зорко следили за каждым сантиметром территории. В прочных, но красиво отделанных дверях и воротах таились детекторы, способные обнаружить любое оружие и взрывчатку. Все эти охранные навороты можно встретить в любом крупном городе Земли, не только в Нью-Йорке; они давно превратились в неотъемлемую часть урбанистической жизни. В прошлом году только благодаря детекторам пластиковой взрывчатки удалось предотвратить покушение на мэра Лондона Раджни Сивата. Встреча с доктором О'Нейлом была назначена на два часа пополудни. Я прибыл в клинику вовремя, но мне передали, что доктор задерживается на неопределенное время. Тогда я попытался что-то разузнать у его медсестры, миссис Тальбот, когда мы вместе шли по длинным коридорам. Но она то разговаривала по радиотелефону, то заглядывала к своим коллегам. Пришлось мне набраться терпения и смиренно дожидаться, пока эта болтушка соизволит довести меня до тихого местечка. Наконец мы были на месте.

– Разумеется, вы можете увидеться со своей женой, капитан Сифорт, – застрекотала она. – Доктор сказал, что ваши визиты пойдут ей на пользу, если, конечно, вы оба хотите встречи.

– Ей ведь свойственны перепады настроения? Не расскажете об этом поподробнее? – попросил я.

– Это обычное явление на такой стадии, – небрежно махнула она рукой, как будто речь шла о каком-то пустяке. Но для меня это была трагедия! – Ваша жена проходит сложный курс лечения для восстановления баланса гормонов. Доктор очень тщательно следит за работой ее эндокринных желез и вносит корректировки после каждого анализа крови.

Ох, бедная Анни! В отчаянии я комкал свою фуражку.

– А кроме того, – понизила голос миссис Тальбот, – ваша жена пережила тяжелую психическую травму, так что дело тут не только в балансе гормонов.

Конечно! До изнасилования она пережила хаос и панику, когда космические рыбы метнули в Сентралтаун астероид. До этого был голод на «Дерзком». Бедная Анни!

– Вдобавок, у нее прошлое беспризорницы, – вкрадчиво приговаривала миссис Тальбот, – а это тоже неблагоприятный фактор.

Зачем она напоминает мне об этих кошмарах?

Много десятилетий тому назад на Нижний Нью-Йорк махнули рукой и отдали его на растерзание беспризорникам, наводнявшим его разрушающиеся улицы. С тех пор там идет непрерывная и жестокая война банд, состоящих из латиноамериканцев, негров и азиатов, от которых цивилизованные жители Верхнего Нью-Йорка оградились высоченными заборами и современнейшими охранными системами. Между собой «верхние» называют «нижних» чернью и отбросами, а при «черни» старательно избегают обидных слов, чтобы не поплатиться за такое смертельное оскорбление жизнью.

Вот в этих «нижних» трущобах и прошло детство Анни. Она была в одной банде с Эдди Боссом, которого я во время трудного полета на «Дерзком» зачислил в рядовые Военно-Космических Сил. Позже он верой и правдой служил мне и на Надежде. Я долго верил в Эдди Боссу, но одной страшной ночью в Сентралтауне я застал его в постели с Анни. Она к тому времени уже была моей женой, и я отправил его с первым же кораблем (им оказался «Ватерлоо») прочь за много световых лет к дальним планетам.

– Вам обоим пришлось столько вынести, капитан. Представляю, какой ужасный след оставили эти испытания в ваших душах.

– Что было – то прошло, – пробормотал я, едва сдерживая свои истинные чувства.

– Теперь вы без того страшного… То есть я хотела сказать, после выздоровления вы выглядите гораздо лучше.

Без того страшного пятна на щеке, хотела сказать она. По возвращении с Надежды хирурги-косметологи так поработали над моим лицом, что от ожога не осталось и следа.

– А теперь, если позволите, я бы хотел увидеться с женой. – И побыстрее отделаться от бесцеремонной миссис Тальбот.

– Пожалуйста. – Она встала, мы вышли в коридор. – Доктор разрешает миссис Сифорт гулять по всей территории клиники. Проводить вас до ее палаты?

– Нет, спасибо, я помню дорогу. Скажите… у вас есть дети?

– Да. двое. Кэти и Джон.

– У вас есть их фото?

– На столе. Хотите взглянуть?

– Очень.

Мы вернулись в кабинет. На столе лежала не голограмма, а обычная фотография в старинном стиле. Я вынул из кармана ручку.

– Можно сделать надпись?

– Конечно, – улыбнулась миссис Тальбот, польщенная таким вниманием.

Я написал: «Кэти и Джону с благодарностью за заботу и помощь их матери. Николас Э. Сифорт, капитан Военно-Космических Сил».

– Благодарю, капитан! – радостно пропела миссис Тальбот, прижимая фотографию к груди. – Большое спасибо!

Я вышел из кабинета внешне спокойный, но внутри у меня все кипело. Такие, как миссис Тальбот, готовы прогибаться перед любым, чьи физиономии пестрят на обложках журналов. Фу! Но ради Анни я стерплю и не такое. Лишь бы к моей жене относились заботливо.

Мы сидели с ней на диване в светлой комнате отдыха. Одну руку я положил на спинку дивана, а сжатый от ярости кулак другой сунул в карман.

– Зря ты тратишь время на поездки ко мне, – равнодушно говорила Анни, угрюмо уставившись в стену.

– Я так хотел увидеться с тобой. Я навещал бы тебя каждый день, если бы это было возможно. – Мне хотелось придвинуться к ней ближе, но я не решался. Мои прикосновения порой вызывали у нее нервные взрывы. – Жаль, что сегодня у тебя неважное настроение.

– Нормальное настроение! – вспылила она.

– Анни, я люблю тебя. – Я затаил дыхание. Что она на это скажет?

– Ну и что, Никки? Этого мало, – презрительно скривилась она.

Мой кулак в кармане сжимался так, что болели пальцы. Я едва заставил себя их разжать.

– Чего тебе не хватает? Что еще для тебя сделать?

– Ничего. Зачем ты засунул меня в эту клинику?!

– Забрать тебя отсюда?

– Да! Нет! Я уже не знаю, чего хочу! Это ты и их чертовы таблетки довели меня до такого!

Я непроизвольно подвинулся к ней, но она резко отпрянула, как от зачумленного. Меня охватило отчаяние. Она тут же смягчилась:

– Ладно, пойдем прогуляемся.

Мы вышли из здания, в тягостном молчании побрели по дорожкам между газонами. Наконец Анни взяла меня за руку и виновато заговорила:

– Никки, я не хотела на тебя кричать. Сама не знаю, что на меня нашло. Знаешь, доктор О'Нейл говорит, что моя болезнь проходит. Ты сможешь дождаться моего выздоровления?

– Конечно. Буду ждать хоть целую вечность.

– Клево. Значит, сделаешь, что я хочу.

Я насторожился. Жаргонные словечки, исковерканные фразы и жуткий испанский акцент из ее темного прошлого прорезывались у нее только в минуты душевных бурь.

– Никки, когда ты приезжаешь, у меня едет крыша. Доктор О'Нейл, он говорит, будто я злюсь не на тебя, а на эту хренову планету, эту Надежду, и на рыб, и на все такое, в общем, на все остальное, понимаешь, что с тобой связано. Он говорит и говорит это, а я злюсь, а он все спрашивает о рыбах и всякой гадости.

– Он прав, лапочка.

Учение Фрейда, применявшего подобные методы, давным-давно развенчано, но идея, правда видоизмененная, осталась, и современные психиатры взяли ее на вооружение. Церковь Воссоединения тоже учит не прятать свои страхи в подсознании, а смотреть им прямо в лицо подобно тому, как мы поступаем со своими грехами, когда каемся на исповеди.

– Мне плевать, прав он или не прав, я говорю о другом. Всегда, когда ты приезжаешь, я бешусь. Я хочу знаешь чего?

– Чего? – хрипло спросил я, предчувствуя недоброе.

– Чтобы ты не приезжал, пока я не выздоровею. А то я никогда не влезу в норму. – Противореча своим собственным словам, она еще крепче сжала мне руку.

– Анни…

– Да, Никки, не приезжай. Я хочу снова полюбить тебя, поэтому не приезжай, пока я не стану нормальной.

– Ладно, – выдавил из себя я. Она вытерла мне на щеках слезы.

– Уходи прямо сейчас, пока я не передумала.

– Хорошо. – Я слегка приобнял ее, чмокнул в макушку. – Я люблю тебя. Помни.

Бронированное такси доставило меня на ближайшую вертолетную площадку. Я собирался провести в Нью-Йорке неделю, ежедневно навещая жену. Теперь она меня прогнала, и я был в полной растерянности. Чем заняться? Ездить на экскурсии по небоскребам Верхнего Нью-Йорка? Но я уже дважды был здесь и возненавидел этот город. Досрочно вернуться в Девон? Не хотелось бы сшиваться там в последние дни командования Керси. Значит, надо лететь в Лондон, там мой покой никто не нарушит.

Как только шаттл приземлился в Лондоне, я снял номер в старом отеле Уэст-Энда. После пожара 2070 года в этом районе уцелело много домов.

Но покоя мне не было и здесь. Уже через несколько часов я устал от назойливой обслуги отеля: горничные, портье и швейцар, не обращавшие внимания на других обитателей, при малейшей возможности пытались затянуть меня, заезжую знаменитость, в трясину пустых разговоров. А в ресторане даже сам владелец отеля подошел к моему столику, чтобы осведомиться о качестве предложенных мне блюд.

Спасаясь от назойливого внимания обслуги, я выбрался на улицу, но прохожие слишком часто узнавали меня, таращили глаза, а некоторые даже показывали пальцем, как на диковинное животное. В штатском костюме таких сложностей у меня не было бы, но будь я проклят, если начну маскироваться и скрывать свою принадлежность к флоту. Впрочем, я уже проклят. Господь никогда не простит мне того, что я натворил.

Я вернулся в отель, уединился в своем номере и начал расхаживать взад-вперед, пытаясь сообразить, как убить время. Слетать на Луну? Но в Фарсайд я полечу через несколько дней после вступления в должность начальника Академии, а в Лунаполисе недавно уже был, проведывая своего старого друга Алекса Тамарова. Пока он служит помощником начальника оперативного отдела, но вскоре его обязательно вернут на корабль. Время сейчас предвоенное, и хорошие офицеры нарасхват.

Несколько лет я провел на кораблях в многомесячных полетах, а на Землю спускался лишь во время недолгих отпусков. Может быть, и эти несколько дней провести в путешествиях? Нет, сейчас мне не до развлечений. Безвылазно сидеть в отеле тоже не по мне, безделья я просто не вынесу. Хотелось бы съездить… домой.

Домой! На рассвете первым же вертолетом или самолетом в Кардифф! В этот поздний час они уже не летают. А если поспешить, можно успеть и сегодня на ночной поезд.

Я побросал вещи в дорожную сумку, поднялся на крышу, вскочил в вертолет-такси и приказал пилоту:

– На станцию Паддингтон! И побыстрее!

– Естественно, побыстрее, – кисло ухмыльнулся пилот, – Хоть бы раз мне кто сказал: «Помедленней, парень, я просто хочу полетать».

Через полтора часа я уже сидел в купе поезда. Когда он потащился по нескончаемым пригородам Лондона, я стащил с верхней полки матрац, постелил постель, разделся и вытянулся на узком сиденье. В Кардифф я прибуду как раз к завтраку.

Отец. Дом.

Я успокоился и уснул.

Прежде чем взять такси, я позавтракал в буфете старинного вокзала Кардиффа. Конечно, отец будет недоволен, что я потратился на такси, но я могу себе это позволить, и таксистам тоже надо на что-то жить.

В машине я не отрывался от окошка, жадно рассматривая места своего детства. Вот заброшенная «литейка», древнее пустующее здание, где мы с Джейсоном играли, казалось, лет сто тому назад. Дорога начала петлять по знакомым до боли холмам.

Расплатившись с водителем, я спустился к дому отца. Я так и не позвонил ему, не предупредил о своем приезде, потому что знал: даже если отец уйдет на базар, то все равно оставит дверь открытой, а надолго он отлучался из дому только по воскресеньям. Так было всегда, сколько я себя помнил.

Все же я не стал сразу входить, а постучал в дверь. Мало ли что? Отчий дом я покинул в тринадцать лет, за прошедшие годы кое-что могло измениться.

Вышел отец, постаревший, иссеченный временем. В фартуке. Значит, после завтрака мыл посуду. Его взгляд скользнул по моей сумке.

– Значит, на один день? – спросил он.

– Да, на несколько.

Он повернулся и вошел в дом. Я последовал за ним на кухню.

– Чай еще горячий, – предложил отец.

– Спасибо. – Я взял чашку, налил кипятка, опустил в него на цепочке дырчатый шарик с чайными листиками; молча водил цепочкой и наблюдал, как темнеет вода в чашке.

– Я слышал, что ты вернулся из полета. Бакалейщик рассказывал. Он даже хотел дать мне почитать один из журналов с твоими портретами.

– Отец, не возражаешь, если я останусь на неделю?

– Ты дома, Николас.

– Спасибо.

– Поможешь починить забор, а то коровы Гарта так и норовят забраться в мой сад, выщипать огород.

– Хорошо.

– Это, – показал он на мою униформу, – запачкается.

– У меня есть старые брюки.

– Тогда будешь делать и всю свою прежнюю работу по дому.

Я кивнул. Значит, все как и раньше. Порядки в доме отца ни на йоту не изменились. Однажды, много лет назад в порыве отчаяния я спросил его: «Ты меня любишь?» Отец ничего не ответил. Возможно, он и сам этого не знал.

Я втащил сумку в свою комнату. Здесь за долгие годы тоже ничего не изменилось. Я сел на кровать, пружины привычно скрипнули. Помнится, в детстве из-за этого жуткого скрипа я боялся вертеться с боку на бок – не дай Бог услышит отец.

Переодевшись, я занялся ветхим забором, пока отец не приготовил нехитрый обед: суп и овощи. Потом я снова принялся за работу. Отец, вымыв тарелки, присоединился ко мне. В сумерках осмотрев и попробовав на прочность укрепленный забор, он дал суровую оценку:

– Мало. Придется поработать еще.

– Извини, отец.

– От извинений забор крепче не станет. – Все же он по-своему поблагодарил меня – ткнул в бок – и добавил:

– Сейчас приготовлю ужин.

– Я помогу.

– Сперва вымой руки.

– Есть, сэр, – улыбнулся я одними уголками рта. Но отец, конечно, заметил мою ухмылку и нахмурился.

Помолившись, мы съели холодного цыпленка с салатом из огурцов, вымыли вместе посуду. Я устроился на кухне почитать какую-нибудь из книг, давно записанных в память моего карманного компьютера. Когда настало время ложиться спать, вошел отец, остановился в дверном проеме, спросил:

– Помолишься со мной?

– Конечно. – Я выключил компьютер, пошел за отцом в спальню.

Как обычно, мы стояли на коленях, отец вслух читал Библию, а я молился с закрытыми глазами. Разумеется, отец помнил все псалмы наизусть, но все равно клал перед собой раскрытую Библию.

Каким-то чудесным образом этот ритуал умиротворил мою истерзанную душу, хотя колени к концу молитвы страшно болели. Когда мы встали, я неуклюже обнял отца. Потрясенный, он не знал, как реагировать, – не оттолкнул и не обнял меня в ответ.

Я разделся, открыл окно, впустив прохладный вечерний воздух, забрался в постель. Заложив руки за голову, я рассматривал освещенные лунным светом иконы, столь хорошо знакомые еще с детства, модель космического корабля «Отпор», которую я сам вырезал из бальзы, сувенирный флажок футбольной команды Уэльса. Матчи с ее участием проходили по субботам. На двери шкафа все еще висела моя детская одежда. Столько лет прошло, а казалось, все это было вчера.

Я погрузился в воспоминания.

– Он всегда такой? – спросил как-то Джейсон.

– Да. – Я крутил педали велосипеда изо всех сил, стараясь не отставать от друга.

– Как ты все это терпишь? «Ты помыл пол? Ты молился?» – пародировал он моего отца. – Кошмар!

Я переключил скорость, догнал Джейсона и пристроился рядом, чтобы не кричать ему в спину. Ветер трепал волосы.

– Я привык.

Джейсон скорчил гримасу. Он не понимал, что на самом деле отец относится ко мне хорошо. Да, он загружал меня работой, следил, чтобы я вовремя делал уроки, заучивал наизусть молитвы, пропалывал огород, но позволял мне дружить с Джейсоном, кататься с ним на велосипедах. Отец признавал за мной право самому выбирать себе друзей.

Возможно, отец недолюбливал Джейсона не за вольнодумство, а за болтовню, которой наполнялся наш дом с его приходом. Мы с Джейсоном то трещали, как сороки, то шептались, делясь мальчишескими секретами, а отец любил тишину.

Пристегнув велосипеды к перилам стоянки, мы с Джексоном влились в толпу, стекающуюся к стадиону.

– Дернем пивка? – предложил Джейсон.

– Нет! – решительно отказался я. – Ты забыл, что было с Эндрю и Луэлин?

– Только потому, что они попались второй раз, – легкомысленно возразил Джейсон. О некоторых вещах у него были довольно странные понятия.

– Я не собираюсь попадать в тюрьму из-за банки пива.

Эпоха бунтов закончилась десятилетия назад. С тех пор общество не поощряет диких подростков. Честно говоря, я тоже не одобряю разные нелепые выходки, хотя иногда, как каждый мальчишка, и сам бедокурил. Но одно дело тайком удрать ночью из дома, чтобы покататься с Джейсоном на велосипедах, и совсем другое – нарушать общественный порядок.

Мы заняли места на твердой лавке и стали ждать начала игры.

– Никки, в следующем году снова попробуешь поступить в Академию? – спросил Джейсон.

– Не знаю, – буркнул я.

– Поступай.

– А если снова дадут отлуп?

– Но ты же почти поступил! Зря собирал рекомендации, что ли? Нет, надо довести дело до конца.

– На фига мне быть каким-то кадетом? – выпалил я. Мое раздражение выдало меня с головой. Конечно, Джейсон понял, как страстно я мечтаю стать кадетом, и высказал это вслух: