Тайна центрального района
– Вот еще, – тотчас огрызнулась Соня.
– Тут и взрослому страшновато идти.
– Это с непривычки.
– Нечего и привыкать.
– Тут чужие не ходят, – рассудительно, точно несмышленышу, объяснила девчонка, – кому тут ходить – только мне, маме или Кате. Больше нет домов.
– А если вдруг дурной человек…
Она прервала без церемоний:
– Тут неоткуда дурному взяться. Домов нет, – вздохнула, как взрослая, повторяя чьи-то слова, – а с нашей нищеты взять нечего.
Хорошо, что темно, не видно лица Акимова.
Нищета, ага.
Он вспомнил, как изымали из дома Введенских разного рода художественные ценности, – добровольно выданные в порядке чистосердечного раскаяния. У «культурной» комиссии из-за очков не глаза, а фары горели: в полуразвалившейся хибаре одних картин нашлось достаточно для оборудования отделения Третьяковки. А уж того, что в виде лома расставлено было на полках, – на краеведческий музей. Чего там только не было – от серебряных наперстков с инициалами великой княгини Елизаветы Федоровны до бронзовых рамок канувших в Лету некогда прекрасных мозаик витражных ателье Санкт-Петербурга. Соньке, конечно, это неведомо.
Решив снизойти к возрасту собеседника, Сергей попробовал зайти с другой стороны:
– Ну а если какой бабай…
Соня взбеленилась:
– Дядя Сережа, вы что? Я не грудная, как-никак семь лет!
– А что, страшилища только на маленьких нападают? – пошутил Акимов и тотчас получил сдачи:
– С чего я буду бояться того, что никто никогда не видел?
Сергей переварил услышанное и, фигурально выражаясь, утерся после смачной оплеухи.
В этот момент дождь полил как из ведра, да еще и ветер поднялся – а тут и тропинка кончилась, деревья расступились – светлее не стало, зато показался Сонькин отчий дом. Сырые полысевшие кусты сирени, подгнивающий, покосившийся палисадник, осевший угол крыла Катерины.
Сонька, обидевшись, решительно прибавила шаг, твердо решив первой, самостоятельно взойти на крыльцо. Однако как только она и поспешающий за ней Акимов зашли за угол, обогнули его – прямо на них вместе с завывающим порывом ветра и дождя накатило, налетело что-то белое, с растопыренными руками и с черной прорвой вместо лица и головы.
Сонька, оглушительно завопив, повисла на Сергее, тот машинально шарахнулся обратно за угол – бог знает, как они снова там очутились. Сонька орала так, что казалось, она вывихнула челюсть, рот у нее, распахнувшись от уха до уха, не закрывался, и из этой прорвы вырывался оглушающий, сбивающий с ног густой бас.
– Тихо, тихо, Соня, Соня, ш-ш-ш, – твердил он, словно заклинание, мечтая лишь об одном: чтобы она замолчала. Она же все висела и орала, орала и висела, и стихла лишь тогда, когда закончился воздух.
Из-за угла уже шлепали по воде опорки, и вылетела Наталья – очки на ухе, на одной дужке, край платка волочится по лужам, «летучая мышь» над головой. И эта начала в голос:
– Соня!
– Ты-то не начинай, – взмолился Сергей, весь в мыле. Роту таких вопящих на передовую, врагов громить акустическим ударом можно. – Мы это, Лукинична, дочь тебе привел.
Введенская тотчас переполошилась:
– Почему? Что случилось?
– Ничего, что вдруг должно…
– Мама, боюсь, – тихонько пропищала Сонька.
Будь девица чуть постарше, она бы услышала много всего правильного. О том, что нечего бродить по темноте под дождем, когда всем приличным людям следует сидеть по домам, куда следует отправляться немедленно по окончании уроков. Однако мама есть мама: Наталья без звука отобрала девчонку у Сергея, засюсюкала, загугукала, как сова-нянька, и потащила ее в отчий дом. Вот интеллигенция, никаких элементарных правил приличия, не сказала даже спасибо, тем более не попрощалась.
Ну ее. Акимов, пожав плечами, обошел так напугавший их с Сонькой барашковый вывернутый полушубок, в лучших традициях этого безумного семейства вывешенный на просушку под проливной дождь.
«Да ну, просто в запарке не убрали. Хорошая шкура! Жалко, промокнет, закиснет, гнить начнет», – он снял полушубок, прошел под козырек, встряхнул, поднялся по ступеням. Осторожно приоткрыл дверь.
Глава 7
И тут же в сенях, общих на два крыла, встретил Сергеевну, которая тащилась куда-то с керосинкой и топором.
«Легка на помине», – порадовался Сергей.
– Это вы, Сергей Палыч? – подняв лампу, зачем-то уточнила она.
– Я. А ты чего с топором, на медведя собралась? На вот лучше, повесь, – отобрав у нее топор, накинул на освободившуюся руку мокрый полушубок.
Сергеевна, легко облаченная, поежилась:
– Уф, сырой. Вот спасибо, я и забыла. Как раз и шла забрать.
– Топор-то к чему? – Инструмент-то барахло, так и болтается топорище. Клинья подбить надо.
– Дров шла нарубить.
– Ну а в голом виде – чтобы проще топором махать было?
Она начала было препираться, но Акимов лишь отмахнулся:
– Иди, иди. Займись своим делом.
Дрова у них еще были, но в таком состоянии неясно, как они собираются зимовать. Навес как решето, весь прохудился. Зальет сейчас поленца – и готово дело, пойдет гниль. Если сразу не выморозит, то не раскочегаришь. Надо потоньше нарубить.
Нет, на самом-то деле навес надо укреплять. Сергей не решился орудовать под ним (не ровен час, придавит) и, перетащив колоду чуть поодаль, наколол дров, тщательно, стараясь брать потоньше, натесал щепы для растопки.
Как-то раньше не задумывался, как они тут справляются, без мужских рук. Понятно, что в войну не такое терпели, да и сейчас в деревне несладко – но, во-первых, не война, во-вторых, те, что терпят, невесть где, а эти на глазах. Неловко. Сам-то живешь в тепле и холе, вода из крана, тепло – по трубам.
«Снова погнал свет спасать. Со своими бы делами сладить. А чего они сами?! Надо ходить, добиваться переселения. Что, они не знают, куда писать, обращаться? Наталье, положим, все трын-трава, а Катька что? Малого в руки – и вперед, добиваться… Отставить патетику, неси дрова».
Набрав полные руки дров, холодных, скользких, пошел обратно в сени.
– Ты где тут? Куда нести?
Сергеевна, наспех застегиваясь, выскочила со своей половины: шея-грудь нараспашку, шаль волочится.
– Ох, – Акимов поморщился, – Сергеевна, ну ты это…
– Ой, совсем одичала, – Катя, спохватившись, привела себя в порядок, платком покрыла голову. Надо ж, коса какая, узлом, и когда только отросла?
Вообще похорошела Катерина, слов нет. С тех пор как родила – округлилась, в глазах лисьих теперь доброта и спокойствие, движения вроде бы по-прежнему быстрые, порывистые, но теперь как чайка парит, как лебедь плывет. Этак присмотришься – и начнешь понимать, по каким причинам Введенский на зоне переживает.
Сергей не решился просто так скинуть дрова на пол, застыдился. Только что баб жалел, а чуть до дела – все свалить и бежать. Возиться с сырыми грязными полешками не хотелось, да все равно сложил аккуратно.
– Батюшки! Да чего вам беспокоиться, сами бы, – оказалось, что Катерина уже снова в сенях, а с ней – небольшой поднос с изящной каймой, на нем – чай горячий в подстаканнике, а если присмотреться, то и крошечная стопка, в которой что-то плещется.
– Что вам поесть предложить – не ведаю, – извинилась она, – вот разве огурцы остались, соленые?
– Да ничего, – заверил Акимов, как бы невзначай опрокинув содержимое «наперстка» и хрустнув названным продуктом.
– Моментально чаю, – приказала Катя, – простынете.
– Справедливо, – Сергей взял обеими озябшими руками стакан в подстаканнике, ощупал его: оп-па, а это что такое? Ишь ты, цацка какая.
Это не из скобяной лавки, не подтибрено из трехсот спальных вагонов прямого сообщения. Акимов поднес вещицу к керосинке – ух ты, прям произведение искусства. Райские птички-цветочки, сплошной модерн. И, к гадалке не ходи, никакая не латунь. И лафитник, из которого испил согревающего, тоже эдакий, очень похож на серебро, эмаль разноцветная, и на дне клеймо, «К» и «J», и внизу год, «1891». Такая же история украшала дно подстаканника.
– Сергеевна, а это что такое?
– Как что, посуда. Подстаканник и лафитник.
– Вижу, что не кастрюля. Спрашиваю откуда.
– Мастерская Густава Клингерта, – спокойно объяснила Катерина, – выполнял заказы для фирмы Карла Фаберже.
– Да уж понял, что не «Металлоширпотреб». Я спрашиваю, почему он тут. Не подлежит конфискации, нет? Серебро ведь.
Катерина фыркнула:
– А что полагается, уже конфисковали. Во всем доме ничего лишнего, только домашняя утварь. Хотите – проверьте, милости прошу.
– Ишь как заговорила ты, Катюха, совсем по-другому, – заметил, улыбнувшись, он.
У Сергеевны глазища стали бешеные, из ноздрей чуть ли не дым повалил, руки в боки уперла – ведьма, чисто баба-яга. Но, когда заговорила, голос звучал так спокойно, что даже звенел:
– Изменилась, значит. А я бы на вас, Сергей Палыч, поглядела. Когда только что ты – человек, тебе дела поручают, серьезные, дифирамбы поют, а потом вдруг – раз, и ты на помойке? И все по закону! И все кругом правы! А ребенок твой – в холоде, сырости, и перебиваешься, сидя у сестрицы на шее. Надо молока, а у тебя и ботинок на промен нет! Ты-то лишний кусок не сожрешь – брюхо не взыщет, а если молоко пропадет – ребенок, твой собственный, голодать будет. И все по закону-совести. Те, кто вчера ужами пресмыкались: «Ах, незаменимая! Ах, ценный работник!» – разбежались, как тараканы. Что, подохнет чья-то шлюха без подстаканника? Подавится кто-то, выжрав не из стопки? Какое правосознание мне проявлять? Что честно сдавать? Так хоть, край придет, толканем. Постыдились бы нищету попрекать!
– Сергеевна, да что ты, пошутил я! Мне-то что за дело, что ты…
Тут она разрыдалась, бесшумно, но очень бурно.
Вот это номер. Железобетонная Катька, которая самая умная женщина из всех, – и льет слезы, горькие, злые, как самая обычная баба. Да-а-а-а, как с такой о делах толковать?
Вообще к дамским слезам, то есть к слезам чужих дам, Сергей не был восприимчив. Однако тут как-то так все одновременно совпало: очень жалко стало эту мелкую, ужасно умную, но теперь слабую, несчастную, замотанную Катьку. Только и оставалось, что приобнять и по растрепанной голове гладить, укачивая, как несмышленую девчонку, как Ольгу, которой вздумалось истерить.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Сильфи́да – ы; ж. [франц. sylphide]. Трад.-поэт. В кельтской и германской мифологии, в средневековом фольклоре многих европейских народов: бесплотное существо в образе женщины, олицетворяющее стихию воздуха.
2
Малокопеечка – кепка.
3
«Любимый букет императрицы» – духи.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книгиВсего 10 форматов