Оставшись один, Верховный волхв подошёл к оконцу своей кельи, из которого далеко-далеко просматривалась река Иртыш. Надо же, даже Чингисхан не посмел вторгнуться в Асгард Ирийский. Даже Тимур Хромоногий и тот лишь степной стороной прошёл, а ни в Асгард, ни в Грустину не посмел сунуться, потому как была у Великой Тартарии тогда сила несокрушимая. А сейчас какие-то кочевники, почуяв слабость дряхлеющей империи, решили попробовать её на зуб.
Вышеслав потёр ладонью грудь. Раньше и знать не знал, где у него сердце находится, а теперь расшалилось сердечко, не к добру это. Хотя может и пора уже болячкам проявляться, как-никак за девяносто лет уже ему. Но немощным он себя не считал. У волхвов и сто десять, и сто двадцать лет жизни – дело привычное. И каждый из волхвов, молодой он или старый, десятерых в сече стоит. Да ведь известно, что степняки всегда числом да нахрапом своим брали. Помаши палашом или саблей в окружении не двух-трёх, а десяти бесермен, не отмашешься.
Прикинул сколько защитников храма он под своей рукой сейчас будет иметь. Выходило, что-то около полутора тысяч храмовой братии да работных людей посадских ещё около трёх тысяч будет. Правда, из посадских почти половина – женщины, дети малые да старики немощные. Но три тысячи воинов худо-бедно наберётся. А вот у степняков другой счёт ведётся. Тумен, а то и два нукеров может сюда заявиться. И что тогда?
Сумрачно всматривался Вышеслав в бородатые лица однокашников своих. Может статься, что скоро суждено многим из них сгинуть в сече кровавой.
– Братья! Говорил я уже о том, что царь наш мне поведал, когда я был в Грустине. Теперь вот и до нас добрались бесермены окаянные. Пока отхлынули они от святыни нашей, храмов асгардских. Но чую я, что ненадолго они затаились. Сейчас снега ещё глубокие лежат в лесах наших, а вот отогреется земля, зазеленеет трава, появится корм для лошадок степняков, тут и они объявятся.
Трапезная была устроена на нижнем этаже первого надземного храма, и в ней стояло несколько рядов дубовых столов со скамьями. За ними могли вечерять не менее трёхсот волхвов и их послушников сразу. Но сейчас лишь за крайним рядом сидело всего лишь шестнадцать человек. Это был весь цвет, элита сословия волхвов Тартарии. В каждом из четырёх храмов было по главному волхву и по три помощника у каждого из них..
Привлекая внимание к себе, поднял руку высокий, худощавый человек с аккуратно остриженной бородой.
– Что сказать хочешь, Григор? – вскинул голову Вышеслав.
– Три дороги лесных ведут к Асгарду. Одна со стороны Грустины, другая на Кульджу ведёт, а третья – к горам Ирийским. Сейчас стылая ещё земля, снежком припорошена. Можно на первых двух засеки устроить знатные, вот и остановим бесермен на подступах дальних.
Кудлатая голова Вышеслава несколько раз одобрительно колыхнулась.
– Да, засеки издреле устраивались на южных границах страны нашей и не давали они свободы набегам степняков. Конечно же, устроим мы их на двух самых опасных направлениях. Но, думается мне, они только задержат на какое-то время бесермен, но не остановят.
Поднял руку Свят, главный волхв третьего верхнего храма:
– Говори, – качнул головой Вышеслав.
– Прошлым годом привезли к нам из Маньчжурии от двоюродного брата царя Святовира нужные для нас подарки – девять пушек и припасы к ним. Пушкарей мы за полгода подготовили, так что будет чем встретить орду степную ещё на подступах к храму.
Опять качнул головой Вышеслав. Полгода назад он сам наблюдал за показательными стрельбами из нового для тартарцев оружия. И хоть вразброс ложились каменные ядра, выпущенные из них, да для наступающей лавы кочевников в самый раз сгодится. Припомнилось ему, что вместе с пушками, ещё два десятка аркебуз Циндал, двоюродный брат царя Святовира, прислал в Асгард. Нашёл он глазами Ждана, одного из старших волхвов нижнего, подземного храма, выполняющего и роль главного хранителя оружейного арсенала. Понял тот молчаливый вопрос Верховного волхва, молвил:
– В сохранности содержим аркебузы и в сухости порох к ружьям этим. Два десятка стрелков и два десятка подручных к ним подготовили, так что не сумлевайся, батюшка, всё сготовим к встрече с бесерменами проклятущими.
Это были те времена, когда столетиями проверенное в боях оружие – луки со стрелами – начали постепенно вытесняться и заменяться огнестрельным оружием. Но волхвы храмовые до сих пор виртуозно владели и «дедовским» оружием, и его было достаточно для того, чтобы и посадских людей вооружить.
Много поручений дал Вышеслав своей братии. Закипела работа. Замуровали или усилили двери и ворота нижнего надземного храма. Из храмов всех уровней много добра ценного перенесли и спрятали в схронах лесных. Денно и нощно работали посадские кузнецы, готовя кольчуги и латы пластинчатые для воинства храмового. К ледоходу на Иртыше все три тысячи волхвов и посадских имели каждый по копью, палашу или сабле, щит без малого в рост. Половина из них имела луки дальнобойные и для ближнего боя. Определили места, где пушкам стоять, стрелкам из аркебуз находиться.
Высланные ещё до ледохода на реке дозоры тайные чуть ли не до самой Кульджи дошедшие, принесли вести тревожные. В военном лагере под столицей Джунгарии уже собралось не менее двух туменов нукеров бессерменских. А как только сошёл лёд на реке, вниз, к Таре побежали струги речные с беженцами из посада асгардского. Всех стариков немощных, всех женщин и детей малых решил эвакуировать Вышеслав от греха подальше. Наслышаны были тартарцы о злобности и жестокости степняков, знали, что не пожалеют те никого ради наживы, за которой они сюда пришли.
И пришёл день неминуемый, когда заметили со смотровой площадки третьего надземного храма, как весь правый берег Иртыша окрасился в чёрно-серый цвет. Это нескончаемые колонны степняков неумолимо приближались к святыне волхвов Тартарии. А вскоре гонцы принесли и другую тревожную весть. По дороге со стороны Грустины тоже двигалась сюда тьма кочевников. Правда, как и ожидалось, движение второй колонны хоть и ненадолго, но застопорилось, преодолевая засеки, устроенные в нескольких местах лесной дороги. Надвинулось море людское на Асгард. Уже и посадские строения заполыхали. С трёх сторон обступили нукеры храмовый комплекс. Воины-волхвы и посадские ратники, не вступая в неравную схватку на открытых подступах к крепости своей, отступили и укрылись под сводами твердыни. Дымы от пожарищ в посаде заволокли всю округу и всё, что за стенами творилось, словно в тумане было.
При эвакуации жители Асгарда разве что с десяток коз с собой взяли да курей кто сколько смог, а немалое стадо коров и целый табун лошадей разогнали с плачем по окрестным лесам, не имея возможности забрать скот с собой. Но приученные к постоянной дойке и кормёжке животные вскоре сами пришли назад, и теперь степняки с хохотом весёлым отлавливали бедных животных и резали их, пируя и отмечая успешное начало своего похода. А упившись кумысом они ещё и на собак устроили охоту, так как те по-прежнему пытались охранять бурёнушек и лошадей от злых и крикливых людей, заполонивших округу.
На третий день всеобщей вакханалии, творящейся вокруг храмового комплекса, к его главным воротам на расстояние полёта одной стрелы подъехали на лошадях трое: тщедушный на вид кочевник в замурзанной меховой куртке и таком же непотребном малахае на голове, нукер в кольчуге и с большим щитом в руках, тревожно взирающий на бойницы-окна, из которых в любой момент могли полететь стрелы. А между ними ехал на белом высоком жеребце ещё довольно молодой всадник, одетый в пластинчатые латы с островерхим шлемом на голове, верхушку которого венчали перья какой-то птицы. Он, не поворачивая головы, что-то прокричал в сторону своего тщедушного спутника, и тот на удивление звонким голосом озвучил вопрос-предложение своего господина:
– Непобедимый и милостивый к поверженным хан Хара-Хула предлагает вам сдаться без ненужного сопротивления. Он знает, что у вас много золота и серебра. Отдайте их великому хану и этим вы сохраните свои жизни.
Вышеслав с высоты четвёртого самого верхнего храма уже насмотрелся на бесчинства пришлых, на их звериную лютость, и у него не было веры в слова «великого» хана. Уверен он был, что предложение степняков откупиться от них золотом и серебром это всего лишь уловка, за которой последует неминуемая расправа. Зычный голос Верховного волхва достиг ушей степняков:
– Ни Македонский, ни Чингис, ни Тимур не смели появляться в Асгард Ирийский с такими требованиями. Или ты, Хара-Хула превзошёл их своей силой и доблестью воинской?Но я, Верховный волхв Вышеслав, говорю тебе: даже если ты сегодня как стервятник, питающийся падалью, расклюёшь тела поверженных сынов Тарха и Тары, завтра другие сыны Великой Тартарии неминуемо придут в твою землю и отомстят за нас, а из твоей шкуры сделают барабан, удары в который будут напоминать вам, степнякам, что не стоит с нами воевать. Уводи своих нукеров, хан!
Ничего не ответил на слова волхва Хара-Хула. Молча повернул своего коня и поскакал к молчаливой шеренге своих нукеров. Обидными были слова, донёсшиеся до него с небес. Но не могли они его остановить. Отступи он от крепости-храма, напичканного золотом и серебром, и даже самый плюгавый нукер в его стране будет плевать ему вслед. Подъехал он к шеренге воинов своих, поднял и резко опустил руку. И тотчас ревущая лава конницы с воем и улюлюканьем бросилась на приступ храма асгардского.
И «заговорили-забухали» пушки медные, гулко защёлкали аркебузы дымные. И сразу в рядах наступающих стали образовываться зияющие бреши, которые, впрочем, быстро заполнялись напирающими сзади рядами конницы. Джунгарцы в те времена может и слышали об огнестрельном оружии, но ещё не испытывали его воздействия на себе. Взвились на дыбы кони, многие нукеры, зажимая уши ладонями, опрометью бросились врассыпную назад, подальше от чёрной громады храма, изрыгающей смертоносный огонь. Но быстро опомнился от страха сам хан, вверх и вниз завжикала его плетка, осыпая ударами нукеров и останавливая их паническое бегство. Посматривая на своего хана, заработали плетьми и его преданные беки..
Наконец перегруппировались сотни и тысячи в туменах степняков, правда сошли они с пугливых лошадей и снова, теперь уже пеше, хлынули к храму. И тут к пушкам и аркебузам подключились дальнобойные луки защитников. Сотни трупов и раненых за малое время добавились к тем, что уже лежали на земле после первого наскока. Удалось легко отразить и этот суматошный приступ.
Окна-бойницы второго, надземного храма, были заранее заложены камнем от земли до
уровня окон второго этажа, так что без лестниц штурмовых в храм было не прорваться. Попытались нукеры длинным тяжёлым бревном пробить брешь в главных воротах, да не тут-то было. Из луков и аркебуз защитники в несколько секунд трижды до последнего нукера «выбивали» тех, кто прикасался к бревну осадному и воротам. И после третьей неудачной попытки штурма ворот вынужден был хан дать отбой атаке.
Но не отступилось алчное племя. Завжикали пилы, застучали топоры в окрестных перелесках. После пятого дня осады к стенам храма ринулась новая волна степняков, на этот раз ощетинившаяся лестницами, достигающими окон второго этажа. И опять просчитался хан Хара-Хула. Несколько сотен нукеров погибло во время этого приступа. А те из нукеров, которым удалось добраться до окон-бойниц не могли протиснуться через них ни одетыми, ни голыми! Горохом посыпались со стен воины степные, поливаемые сверху окатышами из аркебуз и стрелами из лёгких луков. Пушки к тому времени защитники спустили через скрытый лаз в нижний подземный храм. Теперь вокруг всего периметра храма образовался целый вал из трупов и тяжелораненых воинов хана.
И всё же велика была злость и жажда наживы сынов степи. На восьмой день осады под самое утро метнулись к стенам храма тысячи неясных теней и утром оказалось, что по всему периметру храм понизу завален хворостом и валежником. И ещё весь день рос этот вал древесный, хотя и поплатились нападавшие ещё сотней-другой погибших. Вышеслав был уверен, что кострище рукотворное самим стенам храма навряд ли нанесёт ущерб. Мощные каменные блоки стен первого надземного храма, давно поросшие вековым мхом, были крепки и являлись фундаментом для двух самых верхних храмов. Чтобы их разрушить огнём нужно было устроить здесь геенну огненную, не меньше, но вот от дыма от пожарищ, устроенных степняками, было не уберечься. .И дымы эти уже стали проникать в храмы асгардские. Кое-кто, особенно из пожилых волхвов, уже начали надсадно кашлять, тяжко теперь было стоять у бойниц.
Но столетиями строился Асгард Ирийский. Веками таились секреты его устройства от чужаков и даже гостей желанных. А устроен комплекс храмовый был хитро. Из нижнего подземного храма, о котором степняки скорее всего не знали, под землёй были вырыты лабиринты-ходы. В некоторых из них стояли лари бездонные с зерном и прочими припасами. В других хранилось оружие, конская сбруя, сундуки с меховой рухлядью. Отдельный ход предназначался для всяких солений, в том числе копчёной рыбы, паюсной икры, подкопчённой лесной дичи. А один из ходов шёл к реке и проходил под её дном до
левого берега Иртыша. Там, в укромном урочище с давних пор была устроена «яма», ямщицкая станция. Правда, на ней после ухода на западную границу Тартарии большей части её армии уже не было положенных четырёх сотен лошадей. В лучшем случае их насчитывалось сейчас не больше двух-трёх десятков не лошадей даже, а клячей нестроевых.
Разгорелись снаружи валы древесные, заволокло дымом едучим залы храмовые. Кликнул Вышеслав опять своих помощников в трапезную и молвил он своё последнее слово:
– Братья мои! Скоро невмочь будет дышать здесь. Давайте так поступим. Всем защитникам повелеваю спуститься в подземелье нижнее и уходить на левый берег Иртыша, а там, кто на телегах, кто пеше идите к Таре. Там гарнизон хоть и небольшой, да опытный и
с ним, думаю, отстоите крепость, если степняки сунутся и туда. Я же останусь здесь в своей келье на верхотуре.
Сразу несколько волхвов вскочили с места, закричали:
– Батюшка-свет, зачем жертва такая от тебя? Пойдём вместе с нами отсель. Отобъёмся от бесермен да и вернёмся сюда и храм поправим, если что с ним приключится.
Но, похоже, Верховный волхв всё уже для себя решил.
– Идите, говорю, и не мешкайте. Такова моя воля.
Дым уже выедал глаза, люди чихали, кашляли и уже недосуг было спорить. Каждый из братьев Вышеслава подходил к нему и, получив поцелуй в чело, быстро отходил к малозаметному люку в трапезной, с которого на это время сдвинут был тяжёлый разделочный стол. Все защитники скрылись в подземелье, один Улада стоял теперь перед Верховным волхвом.
– Иди и ты! – Вышеслав перстом своим указал ему на полузакрытый люк в проёме которого маячили две головы дюжих волхвов.
– Ты что, батюшка, на старости лет хочешь геморрой заработать, сдвигая один этот тяжеленный стол?
Вскоре, надвинув стол на люк зашагали они, прижимая ко рту тряпицы, смоченные водой, вверх по каменным ступенькам.
Глава 4
Они сидели вдвоём на берегу океана, тесно прижавшись друг к другу. Эмилия была целомудренной девушкой и позволяла своему возлюбленному целовать только свои солёные от морских брызг узкие ладошки. Осип был старше этой шестнадцатилетней девушки почти на десять лет, но робел он перед ней безмерно. Её чёрные глаза, чёрные длинные волосы, перехваченные на лбу жёлтой атласной лентой, когда их головы соприкасались, вызывали в нём волну дикого восторга, неумолимого влечения, страстного желания раствориться в этих глазах, утонуть в пахнущих розами волосах.
Осип не раз бывал на фактории Тихуана и в доме губернатора Исхо, отца Эмилии и немного поднаторел в испанском языке.
– Душа моя, – парень прижал правую ладонь к своей груди, в левую вложил её ладошку и в очередной раз поцеловал каждый пальчик пылающими от жара губами, – ты даже не представляешь, какой огонь сейчас горит во мне.
Девушка шутливо округлила свои огромные глаза:
