– В Пекинском университете, как дядя? – спрашивала я.
– Не только. В Пекине много университетов, еще есть университет Цинхуа и Яньцзиньский университет.
– А можно мне пойти в «Фэйань…», то есть в «Хуэйаньгуань» – поиграть с теми дядями?
– Еще чаво! – Этой фразой на диалекте хакка папа отвечал на все мои просьбы. А я подумала, что когда-нибудь всё равно взойду по тем каменным ступеням и пройду через те чернющие ворота.
Сумасшедшую из «Хуэйаньгуаня» я видела неоднократно, и всякий раз, если она стояла в дверях, няня Сун или мама стискивали мою руку и шептали: «Сумасшедшая!» Мы обходили ворота вдоль противоположной стены, а если я оглядывалась, меня одергивали за руку. Вообще-то сумасшедшая на вид была самой обычной девушкой с заплетенными в толстую косу волосами, умащенными маслом. Таких можно увидеть в любой семье. Она всегда стояла у ворот, прислонившись спиной к стене, и наблюдала за прохожими.
Вчера мы с мамой ходили на улицу Ломаши. Маме нужно было купить пудру для лица, а мне ужасно нравились тамошние засахаренные сливы. На обратном пути мы прошли по переулку Вэйжань, затем по улице Сицаочан и вышли к колодцу в переулке Чуньшу. Переулок, где мы жили, начинался почти напротив колодца. Я заметила сумасшедшую сразу, как только оказалась в переулке. На ней были бордовая ватная куртка и темные меховые туфли, лоб прикрывала челка, в косу был вплетен ярко-красный шерстяной шнурок. Она поигрывала кончиком косы, впившись застывшим взглядом в старую акацию, что росла во дворе напротив. На высохших ветвях акации сидели несколько ворон. В переулке не было ни души.
Опустив голову, мама что-то бормотала, наверно, подсчитывала, сколько денег сегодня потратила, чтобы отчитаться потом перед папой, который во всем проявлял щепетильность. В общем, мама, занятая подсчетами, не заметила, как мы приблизились к «Хуэйвагуаню». Я шла за мамой следом и так засмотрелась на сумасшедшую, что сама не заметила, как остановилась. В это время взгляд сумасшедшей скользнул вниз, и она уставилась прямо на меня, словно пытаясь что-то прочесть на моем лице. Сама она была мертвенно-бледной, кончик ее носа слегка покраснел (наверно, от ледяного ветра), тонкие губы были плотно сжаты, но вдруг дрогнули. Она пару раз моргнула и заулыбалась, будто хотела что-то сказать. Отпустив косу, девушка протянула ко мне руку и поманила к себе. У меня по всему телу пробежала холодная дрожь. Будто зачарованная, я уже собралась сделать шаг навстречу манящей руке и улыбке, как вдруг мама обернулась и резко схватила меня за руку:
– Ты чего это?
– А? – Я словно пребывала в тумане.
Зыркнув на сумасшедшую, мама спросила:
– Ты чего дрожишь? Ты испугалась? Писать хочешь? Скорее обратно! – Она с силой потянула меня за руку и увела.
Когда мы вернулись домой, перед глазами у меня еще долго стоял образ сумасшедшей. А ее улыбка – ну не чудная ли? «Эй!» – окликнула бы я ее, если бы решилась с ней заговорить. Интересно, как бы она отреагировала? Погруженная в свои мысли, я не стала ужинать. К тому же я переела засахаренных слив. Однако мама после ужина сказала няне Сун:
– Инцзы, похоже, очень напугана.
Няня вскипятила воду и приготовила мне сахарный сироп, затем напоила меня им и отправила спать, велев хорошенько укутаться в одеяло…
Но вернемся к тому моменту, когда мама заплела мне косички и я с няней Сун пошла на рынок. Няня шла впереди, а я – за ней следом. Передо мной маячили ее отвратительные ватные штаны черного цвета, с ужасно толстыми и широкими штанинами, подвязанными на щиколотках. Мама слышала, что в Пекине служанки вечно всё воруют: украдут рис – и за пояс, рис падает в штанины, а чтоб он не высыпался наружу, штанины подвязывают. Уж не наш ли рис в просторных штанинах у няни Сун?
Проходя мимо постоялого двора, я заметила, что его чернющие ворота распахнуты настежь, а в проеме стоит жаровня, на которой что-то готовят родители сумасшедшей. Ее папу все звали «привратник Лао-Ван», потому что он сторожил ворота постоялого двора. Жила его семья в помещении, расположенном прямо рядом с выходом в переулок. Няня Сун не давала мне даже взглянуть на сумасшедшую, а сама только и делала, что шпионила и расспрашивала о ней – тайком от меня, разумеется, но я всё равно об этом знала. Сейчас взгляд няни Сун тоже устремился во двор «Хуэйаньгуаня». В этот же момент мама сумасшедшей подняла голову, и обе одновременно сказали: «Эй, вы как, кушали сегодня?» Папа говорит, пекинцы с утра до ночи бездельничают, поэтому в любое время суток, встретив на улице знакомого, интересуются только тем, поел ли он.
Выйдя из переулка, мы прошли немного на юг и оказались у колодца. Тут повсюду была вода, которая местами покрылась тонкой корочкой льда. Туда-сюда сновали тележки-одноколки. Каждый хозяин толкал свою тележку, вращая задом, поэтому раздавался такой отвратительный скрип, что хотелось зажать уши. Двое стояли прямо у колодца, доставали оттуда воду и переливали ее в огромную бадью. Наполнив бадью, воду за деньги развозили по домам. Недалеко от колодца жила моя подружка Ню-эр, одного со мной роста. Я остановилась у колодца и решила дождаться ее прямо здесь, а няне сказала:
– Няня Сун, ты ступай на рынок, а я подожду Ню-эр.
Впервые мы встретились с Ню-эр в мелочной лавке. В тот день у нее в руках были две пиалы и монетка в двадцать вэней, она попросила соевый соус, уксус и лук, а приказчик сказал ей в шутку:
– Ню-эр, спой сперва, а то не отпущу!
У девочки в глазах заблестели слезы, она взмахнула руками, чуть не пролив уксус. В душе моей поднялся невыразимый гнев, я сразу же подскочила к ней и, подбоченившись, обратилась к приказчику:
– Чего это вы ей условия ставите?
Вот так я и познакомилась с Ню-эр.
У нее волосы были заплетены в единственную коротенькую и отдающую в желтизну косичку – прямо как собачий хвостик, который мама купила мне в храме Земли.
Во второй раз я увидела Ню-эр, когда стояла у колодца и наблюдала, как из него достают воду. Она подошла и молча встала рядом со мной, мы улыбнулись друг другу, не зная, что сказать. Наконец я не выдержала и потрогала ее жиденькую косичку, а она опять мне улыбнулась и, указав назад, тихо спросила:
– Ты в том переулке живешь?
– Ага.
– А в каком доме?
Я вытянула перед собой руку и стала подсчитывать на пальцах:
– Первый, второй, третий, четвертый… В четвертом. Приходи в гости.
Она покачала головой:
– У вас там сумасшедшая живет, меня мама не пустит.
– Ну и что, она же не кусается.
Ню-эр снова с улыбкой покачала головой.
Когда она улыбалась, у нее под глазами, с обеих сторон у носа, появлялись две ложбинки. По-моему, они смотрелись очень мило, но няня Сун однажды сказала хозяину мелочной лавки:
– Девчушка вроде и симпатичная, да уж больно хиленькая, а глазенки прозрачные, будто вода. Гляди-ка: и под глазами складки.
А я так полюбила Ню-эр, что словами не передать! Любила я ее за тихий и мягкий нрав – не то что у меня. Няня Сун всё время делала мне замечания: «Опять скачешь? Всё скачешь и скачешь, егоза маленькая». В тот день Ню-эр немножко постояла со мной у колодца, а потом тихонько сказала:
– Пора домой, меня отец ждет, распеваться надо. До завтра!
Так мы с Ню-эр уже несколько раз встречались у колодца. Стоило вдалеке замелькать ее курточке, как душа моя наполнялась радостью, но сегодня Ню-эр так и не появилась. Я была расстроена из-за того, что не увиделась с ней. В кармане моей кофточки лежал маленький сверток с оставшимися засахаренными сливами – я хотела угостить Ню-эр. Сунув руку в карман, я аж вспотела от испуга: бумага порвалась, и карман теперь был весь липкий. Когда няня Сун будет стирать эту кофту, я точно получу нагоняй.
Устав стоять у колодца, я побрела в сторону дома. Жаль, что я не смогла поделиться с Ню-эр своей идеей: чтобы попасть ко мне домой, ей не обязательно проходить мимо дома с сумасшедшей, она может зайти в мой переулок в обход, по другому переулку, который с ним пересекается.
Погруженная в раздумья, я поравнялась с воротами постоялого двора «Хуэйаньгуань» и вдруг услышала:
– Эй!
Как же я перепугалась! Меня окликнула сумасшедшая. Закусив нижнюю губу, она улыбалась мне. Глаза ее были почти прозрачными, а под ними, когда она улыбалась, появлялись складки – точь-в-точь как няня Сун описывала! Мне уже очень давно хотелось рассмотреть ее поближе. Взгляд мой был прикован к ней, а ноги сами подошли к ступеням постоялого двора. Солнце освещало ее лицо: обычно мертвенно-бледное, сегодня оно будто светилось изнутри. Она взяла мою руку в свою ладонь – такую теплую и мягкую. Я обернулась в сторону переулка, но там никого не было. Чудно – я боюсь не сумасшедшую, а того, что другие увидят, как я держусь с ней за руки.
– Сколько тебе лет? – спросила она.
– М-м-м… Шесть.
– Шесть лет! – удивленно воскликнула она, опустила голову, потом вдруг отодвинула мою косичку и стала рассматривать сзади мою шею, как будто что-то там искала.
– Нет, не то, – пробормотала она. – Ты не видела нашу Коричку?
– Коричку? – переспросила я, сбитая с толку.
В это время в воротах появилась мама сумасшедшей. Нахмурившись, она озабоченно сказала:
– Сючжэнь, хватит пугать ребенка!
