Госпожа Бо: Мне ваш роман также представляется во многом новаторским для своего времени. Не сравнивая созданный в конце XVI века «Сказ» с высокими образцами произведений современной ему эпохи Позднего Возрождения в Европе, хочу отметить появление в романе образа рядового морехода – сметливого и хитроватого воина, чьи похождения отдаленно напоминают поведение героев европейского плутовского романа.
Господин Ло: В мое время среди быстро растущего городского населения, к счастью, появился грамотный читатель – мелкие чиновники и даже ремесленники и торговый люд. При династии Мин на уровне начального образования активизировались негосударственные школы. Ко времени плаваний в высшее учебное заведение для знати – гоцзыцзянь – могли уже поступать дети чиновников независимо от ранга, а также выходцы из торгово-ремесленных слоев и земледельцев, купившие это право. По тематике мой роман – исторический, по сфере бытования – народный. Соответственно он несет в себе элемент народного отношения к историческим событиям и лицам и их оценку, порой отличную от официальной. В то же время не скрою, что одним из моих тайных желаний было изменить пренебрежительное отношение властей к роману-эпопее как низкому жанру, повысить его статус и ввести в сферу высокой литературы, ранее для него запретную.
Госпожа Бо: Возможно, поэтому, спустя более трех столетий после его создания, некоторые китайские литераторы бросали в адрес романа упрек в неровностях стиля, смешении живого языка с архаическим.
Господин Ло: Подобный факт я не отрицаю, но его восприятие зависит от позиции читателя. Стилистика использования исторических документов в «Сказе» иная, чем в ранних эпопеях эпохи Мин. Это уже не их вольный пересказ, рассчитанный больше на слушателя, чем на читателя, хотя я и сохранил традиционную сказовую отсылку к слушателю в конце каждой главы. Сочетание разных языковых пластов, а именно литературного языка официальных документов с обогащенной жаргонизмами и диалектизмами разговорной речью, как и смешение стилей – трагического с площадным фарсом – я почитаю за достоинство моего произведения.
Госпожа Бо: Действительно, в наше время многие литературные критики признали смешение жанров наиболее яркой характеристикой повествований о путешествиях. Однако не скрою от вас еще одно обвинение литераторов Нового времени в ваш адрес – будто бы вы заимствовали сюжеты и образы героев из произведений предшествующих эпох или популярных в ваше время.
Господин Ло: Не понимаю, что в этом зазорного. В мое время сочинители всех жанров – не только в прозе, но и в поэзии – свободно черпали из общей кладовой предшествующей литературы. Другое дело, как мы пользовались этими сокровищами. Пару забавных новелл я включил в роман в неизменном виде, но даже их я подстраивал под ход повествования. Что с того, что в романе У Чэнъэня «Путешествие на Запад» встречается сюжет о Царстве женщин? Автор тоже не сам его выдумал. Упоминание о подобной стране можно найти в наших древних книгах.
Госпожа Бо: А в энциклопедии французского монаха Готье из Меца «Картина мира», созданной более чем за триста лет до появления вашего романа, тоже есть подобные рассказы о «чудесах мира» – об острове, где живут только существа мужского пола, и о реке Шабаш, которая перестает течь по субботам[25 - См.: История западноевропейской литературы. Раннее средневековье и Возрождение. М., 1959. С. 161.].
Господин Ло: Страну, где правят женщины, в своих заметках о пути в Индию упоминал монах Сюаньцзан, и эти сведения впоследствии вошли в династийную историю эпохи Тан. В моем романе данный сюжет вносит комический элемент в повествование о приключениях флотоводцев-евнухов. А возьмем древние апокрифы о хождениях в ад – сколько их было и до эпохи Мин, и раньше! Мне они понадобились не только для того, чтобы развлечь читателя. Вы можете со мной не согласиться, но я свято верую в то, что, согласно буддийским законам о карме, убиенные местные воины сами навлекли на себя кару неправедными деяниями, совершенными в прошлой жизни. Иными словами, в мое время безадресное заимствование из классической литературы, включая поэзию, считалось не плагиатом, а скорее показателем эрудиции автора и данью традиции.
Госпожа Бо: То же происходило и в Европе. Почти на век позже публикации вашего романа французский драматург Мольер положил в основу своей комедии 1670 года «Проделки Скапена» сюжет древнеримского комедиографа Теренция, да еще и почти дословно заимствовал две сцены из пьесы своего современника Сирано де Бержерака. А на упреки отвечал так: «Я беру свое добро всюду, где его нахожу». Шекспир же по поводу целиком заимствованной сцены в одной из своих пьес заметил: «Это девка, которую я нашел в грязи и ввел в высший свет». С этих позиций особо значимо упомянутое вами переосмысление сюжетов применительно к новому тексту. Слушая вас, я вспомнила, что и в Европе известные истории романа «Метаморфозы», созданного, по вашему счету времени, в конце династии Восточная Хань, а по нашему – во II веке, впоследствии переосмыслялись авторами. В сборнике новелл «Декамерон», написанном в независимой республике Флоренция как раз в канун утверждения династии Мин, или в романе «Дон Кихот», изданном лишь десятилетием позже вашего произведения, то, что в древности «объяснялось гневом богов, могло объясняться жаждой наживы»[26 - В. Шкловский. Повести о прозе. Т. 1. М., 1966. С. 143.]. Посему лично я снимаю с вас обвинения в заимствовании чужих сюжетов.
Напоследок хотелось с грустью сообщить вам, что ваше произведение долго замалчивалось и не сразу вышло к широкому читателю.
Господин Ло: Меня не удивляет, что на судьбе романа отразилась политическая борьба между противниками самоизоляции Китая и ее сторонниками. Даже во времена императора Чжу Ди, инициатора морских походов, экспедиции подвергались суровой критике со стороны многих представителей конфуцианской элиты Китая, считавших их ненужными и дорогостоящими затеями. После смерти Чжэн Хэ и восшествия на престол нового императора подобные изоляционистские взгляды возобладали. Не только морские экспедиции были прекращены, но и большинство технической информации о флоте Чжэн Хэ было уничтожено или утрачено. Подобная ситуация сохранялась и в мое время. Я писал свой роман в том числе и как протест против подобных взглядов.
Госпожа Бо: Официальная «История Мин», скомпилированная в эпоху, последовавшую за выходом романа в свет, содержала критические заметки о плаваниях. А какими вам видятся их результаты?
Господин Ло: Я придерживаюсь оценки, изложенной самими участниками экспедиции на Чанлэской стеле: «Страны за горизонтом от края и до края земли стали доступны, и в их числе самые западные и самые северные, как бы далеки они ни были. Все дороги к ним пройдены, и все пути сочтены. […] В результате на морских трассах установилось спокойствие, народы разных заморских стран находятся под нашей защитой». Экспедиции способствовали совершенствованию техники кораблестроения и мореплавания, принесли в Китай новые сведения о народах, населявших берега Западного океана, были созданы заморские базы, столь необходимые для развития торговли. Одновременно благодаря росту китайских поселенческих колоний в этом регионе усилилась тенденция, направленная на знакомство с традициями и культурой Китая.
Госпожа Бо: Вам не известно, что династия Мин в Китае сменилась длительным периодом правления еще одной (после монголов) иноземной династии – маньчжурской. Неудивительно, что ваш роман, прославляющий мощь завоеванной ими страны в период ее величия, замалчивался. Только в канун крушения маньчжурской династии – по нашему летоисчислению это вторая половина XIX века – ваш роман стал переиздаваться. Именно тогда его, на мой взгляд, по достоинству, оценил крупный знаток и ценитель китайской демократической ветви литературы Юй Юэ. Он писал, что роман превосходит «Путешествие на Запад» вольностью манеры изложения, и высказывал удивление, почему он менее популярен: «Еще и еще раз перечитываю этот роман и вздыхаю в восхищении, отмечая его достоинства… Теперь, по прошествии веков, он тем более заслуживает изучения. Небрежно перелистав, не отбросишь»[27 - Цит. по: Сян Да. Там же. С. 557.].
И действительно, китайские, а вслед за ними и зарубежные ученые-литературоведы стали изучать «Сказ». Сначала они делали это порознь, а более десяти лет назад начал осуществляться крупный совместный германо-китайский проект, и в Китае прошла первая международная конференция по «Сказу», в которой я приняла участие. Горжусь тем, что на иностранном языке роман впервые публикуется в России совместным российско-китайским издательством.
Господин Ло: Выражаю благодарность за сообщенные вами радостные известия. Надеюсь, что мое произведение найдет читателя и в вашей стране.
Пролог[28 - Главы 1–14.],
кой глаголет о Сотворении мира, нисхождении Светозарного Будды и благоволении Государя Всея империи Мин
Весна преображает лик природы,
Цветов разлит повсюду аромат.
Роскошные несутся экипажи —
Дурманит этот нежный вешний ветер.
С пьянящей влагой лежа до заката,
Так и провел я весь свой долгий век.
Виски мои давно седыми стали,
Но не забыть мне плаванья Саньбао.
О! Допрежь всего из вселенского хаоса вознеслось и открылось Небо[29 - Глава начинается с пересказа мифа об отделении Неба и Земли после их появления из изначального бесформенного хаоса, подобного яйцу: светлая и легкая энергия ян поднялась ввысь и стала Небом, а более тяжелая энергия инь опустилась и стала Землей, затем появились разные существа. Временная последовательность этих процессов определена последовательностью двенадцати небесных стволов – циклических знаков двенадцатеричного цикла, принятых в Древнем Китае для обозначения космических процессов и летоисчисления.], и вот по нему мчатся золотой барашек и нефритовый конь, тигр златой за нефритовым[30 - Здесь перечислены животные зодиакального календаря.], извиваются золотая змея и священный дракон, сверкает солнце – золотой ворон, сизыми псами несутся тучи. А за ними вослед – хищный безрогий дракон и еще один, свившийся с зайцем в символ супружеского счастья. Рассиялись солнце, луна и пять планет, пронеслись длиннорогий бог с телом человека и мифический феникс. И вот тогда всё наполнили сырость и влага, пали обильные росы, загремели громовые раскаты и пришли лютые морозы.
Средь бесчисленных светил воссели два древних божества[31 - Под двумя древними божествами имеются в виду Верховный владыка Дицзюнь, ведающий первообразами иероглифов – «триграммами» и «письменами», и Мугун – чистейшая субстанция, обладатель магического колокола Владыки Востока. Оба якобы зародились от находившегося на солнце трехлапого золотого ворона, совместно усмирили все нечистые силы и создали небесные чертоги.], наполненные силою солнца и чистой энергией луны, идущие по небу и свершающие 365 оборотов – по одному в сутки. Поелику сказано: солнце на юге дарит тепло, луна в зените светит ослепительно ярко.
В последующий период сгустком сформировалась Земля, в ней разграничились хлябь и твердь. Появились три алтаря[32 - Три алтаря – общий алтарь земли, личный императорский алтарь земли и алтарь предостережения от погибели страны.], три местопребывания государя и три сферы[33 - Три сферы – небо, земля, мир людей.]; четыре стороны света и четыре далеких окраины; пять знаков для записи музыки[34 - Китайская пентатоника – это лад, состоящий из пяти звуков, находящихся в пределах одной октавы.], пять видов одежды[35 - Разные виды одежды были предусмотрены для императора, удельных князей, канцлеров, сановников и служилых.] и еще многое другое. Буйно разрослись сказочные деревья джамбу[36 - Джамбу – плодовое дерево, описанное в буддийских канонах.] несказанной высоты, взвились ввысь горы и потекли воды.
В третий цикл расплодилась тьма существ, в том числе и люди. Живородные и яйцеродные, рожденные из плоти или эфира, от духа или черта, из сырости[37 - По буддийским представлениям, рожденные в сырости – один из четырех классов живых существ, например, рыбы.] и даже от летающих – за десятки тысяч кальп[38 - Кальпа – единица измерения времени в буддийской космологии: каждые шестьдесят четыре махакальпы после пятидесяти шести разрушений мира огнем и семи разрушений водой наступает самая сокрушительная катастрофа – разрушение мира ветром.] они заполнили всё окрест. А засим разошлись на конфуцианцев, буддистов и даосов, врачевателей и геомантов, гадателей, живописцев и физиогномистов, музыкантов и шахматистов.
Когда сложились три религии – конфуцианство, даосизм и буддизм, меж их патриархов один лишь Будда Сакьямуни пребывал в нирване на дивных склонах Линшань на Западном небе – в райских кущах Сукхавати[39 - Сукхавати, или Чистая Земля – название рая в буддизме махаяны после его проникновения в Китай из Индии. Местом его расположения считалось Западное небо. Горой Линшань здесь именуется пик Гиджхакута, расположенный между Китаем и Индией и являющийся местом проповеди Будды, и под этим же местным названием известны многие горы и холмы в Китае, в частности, на берегах озера Тайху в провинции Цзянсу.].
Там, в храме Громогласия Будды[40 - Название храма происходит из представления о том, что проповеди Будды гремят по всей земле как раскаты грома.], он восседал под украшенным хоругвями драгоценным балдахином в окружении трех тысяч будд трех миров[41 - В буддизме есть понятие трех миров (кальп) – прошлого, настоящего и будущего, в каждом из периодов по тысяче будд, отсюда обобщенное понятие «три тысячи будд трех миров».], пяти сотен архатов, восьми стражей Небесных врат и великого множества бодхисаттв. Взгляните, сколь Государь-Будда безмятежен и радостен: поистине, он сеет причины и получает следствия[42 - Причинно-следственная связь – одно из основных положений буддизма, на нем основано понятие о карме и природе явлений.].
В день ежегодного поминовения усопших – пятнадцатого числа седьмого лунного месяца по установившемуся издревле порядку – накрыли столы, расставили вазы со всевозможными цветами и редкостными фруктами.
Сказывают, что Сакьямуни вопросил, где в сей миг пребывает быстроногий божественный посыльный в воинском чине – тот, что ежегодно проверяет, что творится на всех четырех материках[43 - Столько их было в буддийской космологии: восточный – Пурвавидеха (Япония и Юго-Восточная Азия), южный – Джамбудвипа (Китай), западный – Апарагодания (Индия как местопребывание Будды, Африка) и северный – Курудвипа (Монголия, Россия).] и докладывает собранию бессмертных; все добрые и злые дела заносятся в особую книгу и представляются на рассмотрение во дворец Нефритового императора. И вот появился гонец – высокий, широкоплечий, темнолицый, с выпирающими зубами. В руках он держал топорик, коим луну починяют[44 - Согласно мифам, луна составлена из семи сокровищ, и время от времени ее надо чинить.], а ногами быстро-быстро крутил солнечное колесо – только-только приостановится у небесного рая или подземного царства, а через мгновенье он уже в самом дальнем уголке земли на краю света. Отвесив поклоны, посыльный сообщил, что жители восточной Пурвавидехи, как и встарь, почтительны и вежливы, а народец северной Курудвипы по-прежнему груб и бесчувственен:
– На нашем западном материке мы воспитываем в себе жизненную энергию и накапливаем духовные силы, праведники из поколения в поколение передают ученикам рясу и патру[45 - Патра – чаша для подаяний у буддистских монахов.]. На южном материке Джамбудвипе распространились дарованные Буддой каноны Трипитаки, пред людьми распахнулись врата к постижению основ буддизма, открылись школы, и наставники повели учеников по пути просветления. Однако после властвования инородцев[46 - Речь о правлении в Китае монгольской династии Юань (1279–1368).] землю сию сложно очистить от зловония и пагубной энергии ци.
И внял сим речам Светозарный Будда Дипанкара[47 - Будда Дипанкара (санскр. «Зажигающий Светильник») – один из «семи Будд прошлого», предшествующих появлению Будды Сакьямуни. Во время его рождения произошло чудо, суть которого заключалась в появлении многочисленных светящихся огоньков.] – тот, что в записях Сакьямуни о подлежащих вознаграждению деяниях подвижников значится отцом-наставником. Словно встревоженная птица, он встал-встрепенулся и изрек:
– Ежели на исконные земли Китая обрушились подобные напасти, я лично сойду с небес, дабы освободить народы мириад миров.
Будда кликнул своих верных учеников – бодхисаттв Махасаттву и Цзямоа[48 - Махасаттвами назывались бодхисаттвы, достаточно далеко продвинувшиеся на Пути. Бодхисаттва Цзямоа – выдуманный Ло Маодэном персонаж, который, спустившись на землю, перевоплотился в буддийского монаха Юньгу и поселился у водопада в горах Яньдан (ныне провинция Чжэцзян).], втроем вскочили они на золотой луч и, подгоняемые ветром, помчались сквозь бесконечное воздушное пространство, неторопливо разгоняя облака и осторожно касаясь туч, тихонько погромыхивавших в ответ. В полете они обсуждали, в каком виде Светозарному стоит явиться в мир, и приняли решение использовать не его истинное нетленное тело святого, а физическую оболочку – нирманакая[49 - Согласно буддийским представлениям, существуют три тела Будды, выражающие его триединую сущность, или три способа бытия: высшее – дхармакая – есть абсолютное проявление его духовной сущности, посему иконографически оно или никак не изображается, или представлено в виде символа – ступы; самбхогакая – «божественное тело», образ, постижимый в медитации, и в этой мистической форме Будда является бодхисаттвам и йогинам; нирманакая – «феноменальное тело», в коем Будда (в частности, исторический Будда – принц Гаутама) проявляется в обыденном мире.]. А еще, дабы принять обличье человека, Будде следовало выбрать праведных родителей и праведное место рождения. Светозарный вспомнил, что в далеких странах Южного моря[50 - Согласно древнекитайской космологии, небо представляло собой полусферу над квадратом суши, по четырем углам которого располагались моря. Южное море окружало современный регион Филиппин, Индонезии, Индокитая. Издревле почиталось как место обитания бодхисаттвы Гуаньинь.] обитает его старинный друг – бодхисаттва Гуаньинь (Ил. 11) [51 - Образ бодхисаттвы Гуаньинь восходит к буддийскому бодхисаттве Авалокитешваре как воплощению бесконечного сострадания. В Китае Гуаньинь почитается представителями практически всех направлений буддизма Махаяны. В текстах буддийских канонов Гуаньинь фигурирует и как брахман и воитель, но мог представать и в женском облике, в Китае – чаще всего в женском, не только как божество, спасающее от всевозможных бедствий, но и как подательница детей и защитница женской половины дома. В данном эпизоде романа Гуаньинь является в мужском облике, а в последующих эпизодах и в женском.], с коим они встречались на сходах на горе Линшань, и тот наверняка поможет ему в нелегком выборе. В сей же миг наставник вместе с двумя бодхисаттвами опустились на гору.
Гора сия расположена посреди безбрежных морских просторов, к востоку от нее видны государства Корё и Силла[52 - Государство Корё образовалось на Корейском полуострове в 935 году (после падения государства Силла, основанного, по легенде, в 57 году до н. э.) и существовало до 1392 года.], Япония и острова Рюкю, а на западе – дивное зрелище обеих столиц Нанкина и Пекина и всех тринадцати провинций Китая. В древности гора носила название Мэйцунь, а основатель династии Мин переименовал ее в Путошань, иначе говоря, Поталака[53 - Поталака – легендарная обитель бодхисаттвы Авалокитешвары, почитаемого в Китае под именем Гуаньинь. В индийском буддизме считалось, что гора расположена в морях на юге Индии. В Китае это гористый остров в составе архипелага Чжоушань к юго-востоку от Шанхая на входе в залив. Путошань является одной из так называемых Четырех священных гор Китая.].
Святого Гуаньинь они нашли прогуливающимся в густой тени бамбука. Достаточно взглянуть на его облик, и становится ясно, что это воистину тот, кто спасает от горя и избавляет от бед, являя собой воплощение великой доброты и великой скорби. Не зря на всех его изображениях по одну сторону стоит подросток, а по другую – девочка, безостановочно шепчущая молитвы[54 - Бодхисаттва Гуаньинь мог представать в мужском или женском облике, но всегда изображался в сопровождении юного бодхисаттвы Судхана, появляющегося в Аватамсака-сутре, и девочки – дочери дракона Восточного моря.].
В роще беззаботно летали ожереловые попугаи, ветер гнул стебли бамбука, а в голубой воде плескались юркие рыбешки. Встретившись, хозяин и гость не торопясь добрели до пика Гиджхакута, где и уселись на площадке в позе лотоса, читая сутры и обсуждая пути к вратам знаний и совершенствования. И только по прошествии – семижды семь – сорока девяти дней Светозарный окончил чтение сутр и спросил Гуаньинь, где сыскать добрую землю и добродетельных супругов, дабы, родившись у них в облике человека, растолковать людям буддийские заповеди. Гуаньинь почтительно сообщил, что на материке Джамбудвипа стоит дивный град Ханчжоу, о коем с древности глаголят: «На небе рай, на земле Сучжоу и Ханчжоу». Это и есть добрая земля. Там слева от западных городских ворот стоит дом советника Цзиня. В незапамятной давности он и его нынешняя супруга были Золотым отроком и Нефритовой служанкой в свите небесного Нефритового императора и в совершенстве постигли буддийское учение. Узнав, куда держать путь, Светозарный стал прощаться.
В сей миг пред ним нежданно бухнулись на колени драконы четырех морей, подслушавшие их философский диспут. Уразумев безграничную добродетель Светозарного, они возжелали выразить свою признательность и получить благословение, поднеся ценные дары. Будда отказался:
– Ежели не вырвать корни алчных вожделений, разрастется древо страданий. Ни к чему подношения.
Драконы молили:
– Скромно уповаем, что господин примет дары. Безграничные добродетели рождают безграничную радость.
Будда взглянул – пред ним на коленях распростерся синемордый дракон в одеяниях цвета индиго, с ниткой светящихся жемчужин в лапах. Он назвался царем драконов Восточного моря[55 - Восточное море в древнекитайской космологии находилось в районе нынешнего Желтого моря, между материковым Китаем и Корейским полуостровом.] и сообщил, что держит ожерелье Восточного колодца[56 - Восточный колодец, или Дунцзин – название созвездия, которое состоит из восьми звезд зодиакального созвездия Близнецов. Первое из созвездий южного сектора неба, означающего направление движения флотилии.], составленное из жемчужин, хранящихся у драконов его владений:
– Стоило одному из моих подданных заснуть, как жемчужина соскальзывала у него с загривка, а я ее подбирал. Так денно и нощно собирал по жемчужине – ровно тридцать три, по числу поколений буддийских патриархов.
– И какой прок от жемчужин? – спросил Светозарный.
Дракон пояснил:
– Морская вода на поверхности соленая, а в глубинах – пресная, пригодная для питья. Жемчужина годами остается на загривке дракона, притягивая пресное и отталкивая соленое. На свету видно, как в ней плещутся волны, а исходящее от нее сияние в темноте освещает всё округ. Коли бросить жемчужину в море, верхний слой тотчас расступится, и, черпая из глубин пресную воду, можно готовить еду и заваривать чай. Всякой вещи свое место!
Будда решил, что подобное сокровище может в миру пригодиться, и приказал доставить ожерелье на Джамбудвипу. Дракон поклонился, почтительно сложив лапы, и дивное ожерелье, озарив всё окрест ослепительным сиянием, исчезло.
Засим опустился на колени красномордый дракон в алом одеянии, в лапах он держал неочищенный кокосовый орех. Это оказался царь драконов Южного моря. Он произнес:
– Кокос сей вырос в блаженной стране на Западном небе. По форме он круглый и напоминает нимб над головой буддийского святого.
На вопрос Светозарного, каков прок от этого дара, дракон поведал, что в океане существует обширный участок, называемый Простор мягкой воды[57 - Вода с большим содержанием солей кальция и магния называется жесткой, с малым – мягкой. Соотносящееся с последней понятие «слабой воды» не раз упоминалось в древнекитайских источниках и означало или определенные географические точки, или общее понятие труднопроходимого водного участка. Например, в хронике «История династии Поздняя Хань» в разделе «Западный край. Римская империя» говорилось, что к Западу от Римской империи находился участок слабой воды и сыпучих песков – где-то в тех краях, «где обитает богиня Сиванму». Народности юга Китая, Вьетнама и Бирмы называли подобные участки Рекой зыбучих песков (это понятие попало в роман «Путешествие на Запад», гл. 22). Ло Маодэн предпочел использовать понятие Простор мягкой воды.]:
